Останься со мной

Теперь я вижу Пита намного чаще, чем раньше. Намного чаще, чем мне бы того хотелось. По утрам он здоровается со мной, трижды в день подсаживается к нашему столу в столовой. И улыбается, улыбается, улыбается. Улыбается мне, улыбается Финнику, улыбается Хеймитчу, даже Гейлу. Мне бы радоваться его улыбке, улыбке знакомого и такого родного Пита, но я не могу: она лишь ещё раз напоминает мне, что я значу для него не больше, чем Энни или моя Прим. Теперь мне всё труднее находиться в его обществе. Взгляд Пита говорит мне, что я ему не нужна. Взгляд Финника говорит о том, что ему стыдно за собственное счастье. Взгляд Гейла ни на минуту не отрывается от моего лица, следя за малейшими изменениями мимики, когда рядом Пит. И я схожу с ума от этих взглядов, мне хочется забиться в самый дальний угол и плакать, плакать от неимоверной жалости к себе. Сегодня, когда впервые к нам за столом присоединяется Джоанна, я вижу её обескураженный взгляд и понимаю, что всё ещё хуже, чем она могла ожидать. После долгой болезни она бледна, короткие волосы скрыты под банданой, а по телу девушки то и дело пробегает дрожь из-за отсутствия привычной дозы морфлинга. Она недоумённо смотрит на меня и Пита, и кусок не лезет мне в горло. Я встаю, не доев завтрак, и направляюсь к двери, чувствуя на себе взгляды каждого из них. Меня пробирает дрожь. Моя команда изо всех сил монтирует очередное промо, запершись в своей студии, Хевенсби колдует над предстоящим торжеством для Одэйра и Кресты, мать в госпитале, а Прим в школе, так что я оказываюсь предоставлена самой себе. За несколько последних дней это первая такая возможность, но я вовсе не рада ей. Стоит мне оказаться наедине с собой, как мной овладевают невесёлые мысли и воспоминания о прежнем Пите. Я всё время пытаюсь понять, где же я допустила ошибку, когда упустила момент, а когда недодала Питу той ласки, которой он заслуживал. А ночью эти мысли возвращаются ко мне в кошмарах. Словно по мановению волшебной палочки в дверях вырастает Гейл. Мой лук в его руках говорит красноречивее любых приглашений. - Прогуляемся? – спрашивает он, и я расплываюсь в улыбке, ведь это первые его слова с тех пор, как я вернулась из палаты Мелларка. Возможно, это мой шанс сохранить нашу дружбу. Я не была на поверхности с момента возвращения из Восьмого. Чувствуя холодный ветер, поёживаюсь: зима приближается, и уже заявляет свои права, схватывая ледком редкие лужицы на лесных тропинках. - Замёрзла? – спрашивает Хоторн. Он смотрит на меня так, словно готов предвосхитить любое моё желание. Но мне это не нужно: слишком долго мои действия предугадывались и расписывались, слишком тесно легкое получение желаемого переплелось в моём сознании с капитолийской неволей. - Ничего, я скоро привыкну. И я правда привыкаю. Пальцы, обхватившие лук, покалывает от холода, но для меня в этом нет ничего непривычного. Когда лес смыкается над моей головой, я окончательно понимаю, что нашла себя ту, что осталась на лесной прогалине в далёкий день Жатвы. Я Огненная Девушка, не Победитель, не возлюбленная, не капитолийская звезда. Не Сойка-пересмешница, символ революции. Я – Китнисс Эвердин, девочка из Дистрикта-12. И сейчас я абсолютно счастлива. Охота проходит точно так же, как в старые времена. Мы с Гейлом молчим, но нам не нужны слова, чтобы понимать друг друга. Мы – охотники, и мы ощущаем друг друга. Сегодня в Тринадцатом будет более разнообразный ужин. А я даже отдам Джоанне свою порцию жаркого, чтобы она поскорее избавилась от своей худобы. Я опускаюсь на землю, прижимаясь спиной к шершавому стволу дерева. Коммуникатор на руке Гейла начинает нетерпеливо попискивать, и это значит, что вскоре мы вернёмся обратно в душные бетонные подземелья. Закрываю глаза и, вдыхая холодный воздух, наслаждаюсь последними минутами доступной мне свободы. - Я до сих пор не могу простить себя. Нехотя открываю глаза, пытаясь понять, о чём это говорит Гейл. Он смотрит прямо на меня, и в глазах его мука. Но я по-прежнему его не понимаю. Кажется, нить, связывающая нас, разорвалась, едва последние стрелы попали в цель. Но я не хочу этого признавать. Это больно. - О чём ты? – встаю, понимая, что прежний покой ко мне не вернётся. Гейл спугнул его своими непонятными речами. - Мне следовало быть рядом с тобой на тех Играх. - Гейл! - Я должен был вызваться добровольцем вместо него. Его слова отрезвляют меня. Какой же я была дурой, когда подумала, что наша размолвка забыта. Нет, Хоторн ничего не забыл и, похоже, не собирается. Можно подумать, ему нравится причинять себе боль. И мне тоже. - Нет, Гейл, нет! Ты обещал мне защищать маму и Прим. Что было бы, если бы я не вернулась? - Мне… - отрывисто начинает он, но тут же замолкает, сжимая правую руку в кулак. Сдерживает себя. И мне страшно узнать, какие слова едва не сорвались с его губ. – Я смог бы ломать комедию не хуже Мелларка. На мгновение я задумываюсь, что было бы, если бы на Жатве Гейл и вправду занял бы место Пита. Смогла бы я его целовать? Наверное, смогла бы, ведь однажды мы целовались, и я до сих пор помню те ощущения. Проглотили бы жители Капитолия историю о несчастной любви, если бы вторым в этой истории был Гейл? Вряд ли: в нём нет того трепета, который, несомненно, подкупал жалостливых капитолийцев. При воспоминании о первых Играх я вновь чувствую себя виноватой перед Питом, и мне хочется ударить Гейла за то, что он заставил меня почувствовать это. Но я лишь крепко стискиваю в ладони лук и отступаю на шаг. - Всё дело в том, что Пит не ломал комедию. На лице Хоторна отражается едва сдерживаемая ярость, когда он видит мою реакцию. - Мелларк не смог справиться с охмором, Кискисс. А я бы смог. Это удар ниже пояса. Чувствую, как судорогой сводит мышцы лица, а глаза щиплет от подступивших слёз. Зачем Гейл так жесток со мной? Неужели он наказывает меня за то, что я выжила и вернулась? Ведь без Пита я могла бы не пережить и нескольких дней на первой Арене. Или Гейл казнит меня за то, что я вытащила и Пита тоже? Я больше не желаю слушать его, он и так наговорил слишком много такого, что мне будет трудно ему простить. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но успеваю сделать лишь несколько шагов прежде, чем изменившийся голос Хоторна пригвождает меня к месту. - Я люблю тебя, Китнисс, - в его голосе боль и страсть, нежность и тихая ярость. - Я знаю, - слова слетают с моих губ раньше, чем я успеваю задуматься над тем, что рождают во мне его слова. Я поворачиваю голову и смотрю, как нежность в его глазах сменяется ярко горящим пламенем боли. Никогда прежде я не задумывалась над тем, почему не сбежала с ним. Да, я боялась за родных, но только ли это? Мы могли бы взять маму и Прим с собой, как и семью Гейла. Может быть, сейчас это не важно, но я пытаюсь поймать ускользающую мысль, понять… Я выбрала Пита и возвращение на Арену вместо бескрайнего леса и пламенной любви Гейла так, словно это было единственно возможное решение. Но почему? Отвожу взгляд от лица друга, но через мгновение вновь смотрю в его глаза: в них бушует пламя, пожирающее все его эмоции. Кажется, он – это пламя, готовое поглотить меня. А Пит – это тепло. И мне нужно тепло, а не пламя. Огня и во мне самой более чем достаточно. - Я знал, что ты это скажешь, - криво усмехается Гейл. Сможем ли мы когда-то вновь говорить, как друзья, или между нами всегда будет стоять тень Пита? Помедлив мгновение, я поворачиваюсь и широкими шагами иду ко входу в бункер. Я больше не желаю ничего слышать.