Без списка

Я сама не подарок. И мужчина мне достался не из простых. Дело даже не в том, что он находится в верхней части списка самых разыскиваемых беглецов ФБР. В этом тоже, безусловно. Но его характер вне компетенции спецслужб. И привыкать к нему оказалось непросто. Долгие годы жизни вне закона сформировали человека, привыкшего контролировать все. И всех. А я из тех, кто постороннему контролю своей жизни сопротивляется. Так и вышло, что столкнулись огонь и вода. Я и Рэймонд. Когда свободолюбие проявилось во мне впервые, отец посчитал это детским капризом. Позднее – подростковым бунтарством. С годами, уже я сама поняла, что все серьезнее. Первые долгосрочные отношения у меня сложились со студентом-медиком по имени Ник. Мы не жили вместе, но встречались несколько лет. Он даже предложение делал. Я отказала. Для Ника причиной стало мое увлечение учителем младших классов. На самом деле, я сбежала от контроля. Будущий врач считал, что планирование – лучший способ самоорганизации. После того как мы начали встречаться, он распланировал все, лет на 10 вперед. Как закончит медицинский, а я – психфак. Как устроится в отличную клинику и наработает себе блестящую репутацию, а я – открою частную психологическую консультацию. Потому что с моей профессией это проще, и принесет больше денег. Как мы поженимся, купим дом с гаражом на две машины, в хорошем районе. Как оба возьмем на работе перерыв, чтобы завести ребенка и уделить ему время, в первый год жизни. Найдем няню, выберем детский сад, а потом школу… Ник разве что колледж для нашего будущего сына сразу не запланировал. И постоянно мне звонил. Писал сообщения, узнавал, как дела, как прошел день. Куда я ходила, чем занималась, кого видела. Первые полгода, такое его отношение казалось мне милым. Потом – чрезмерно заботливым. А к моменту предложения руки и сердца стало напоминать тюрьму с дотошным надзирателем. И я сбежала. Сначала по-тихому – тайно встречаясь с очаровательным временно безработным учителем. Прикрывала эти встречи работой над учебным проектом. Потом официально – не приняв кольцо и повернув ситуацию так, чтобы Ник застал Тома на моей кухне. Все испортило желание Ника «присматривать» за мной. С тех пор я стараюсь не жить по чужой указке. И, до недавнего времени, справлялась. Хорошо или плохо, но решала собственные проблемы сама. Когда в мою жизнь вошел Рэймонд Реддингтон, именно нежелание чужого контроля несколько лет мешало довериться ему. Мысль о том, что мной умело манипулировали, подсылая людей «присматривать», вызывала гнев и не всегда логичные приступы ярости. Позже, успокаиваясь, я понимала, что стоит сходить к психологу. Или хотя бы заняться самоанализом, вместо саморазрушения. Но все так завертелось, что времени для себя оставалось с каждым днем меньше. А скрытый хранитель моей жизни занимал в ней все больше места, как бы я не пыталась этому противиться. Рэду удалось вернуть в мой словарь слово «забота», вместо «контроля». Расслабить и успокоить измученную нервную систему. Но теперь он перегибал. И я снова подсознательно включила механизм отторжения. Желающая быть независимой женщина встретилась с просчитывающим все мужчиной. Кто-то скажет, что я глупа и назовет случившееся притиркой характеров, неизбежной в новых отношениях. Я мысленно называла это молчанием. Потому что так и было. Мы с Рэдом не разговаривали, уже почти месяц. Подробности нашей ссоры я вспоминать не хочу. Это причиняет боль. Мы оба знали, куда надавить. И не остановились. То, что Рэймонд сумел открыться мне, позволяя увидеть себя настоящего, впервые вышло боком. Теперь он не сдерживался так долго, как раньше. В его поведении стало чуть меньше покровительства. И нашлось место уязвленному мужчине. Я просила его не ехать в Сирию лично, или взять и меня туда. Невозможность поездки для опергруппы была ясна – сотрудники ФБР на иностранной территории представляют свое государство. Их руки были бы связаны, поскольку нам не удалось получить санкции на спецоперацию. Официально контр-адмирал Йенсон просто куда-то уехал, не поставив в известность близких. Повода тратить на поездку гос. деньги не было. Только я ведь могла воспользоваться одним из многочисленных паспортов, что сделали для моих вымышленных личностей. Рэд и сам ехал как Роджер Рэймонд, крупный торговец оружием. Но стоило мне начать разговор, как он дал понять, что против. И убедить его не выйдет. В качестве аргумента выдвигалось пресловутое ранение, которое уже почти зажило, ко времени поездки в Португалию. Но больше всего из себя вывела формулировка «я не могу позволить тебе ехать туда». Словно до этого он все мне позволял. Как будто каждый мой поступок был сделан, с его разрешения. И я вспылила. Зацепилась за эту фразу и прочла ему отповедь. Он не остался в долгу. С тех пор, мы сосуществуем в молчании. Даже вернувшись в США. Гнев остыл быстро, но обида никуда не делась. А неудача с освобождением Йенсона только усугубила обоюдное отвратительное настроение. Старого приятеля Реддингтона казнили. Он успел только отомстить, уничтожив группировку убийц, по горячим следам. Но папу Агнесс не вернул. Мне обо всем потихоньку рассказал Дэмбе, прекрасно слышавший нашу с Рэдом ссору. Африканец переживал за нас обоих, и мне было даже жаль его. Друг, который не может принять чью-то сторону. Так обыденно. Агнесс Йенсон перенесла известие о гибели отца очень тяжело. Первую неделю мы боялись оставлять ее одну, чтобы не натворила глупостей. Обязанности сиделки большей частью взяла на себя я. Режим психолога включать не стала, но старалась не давать ей погружаться в депрессию. К тому же нахождение вместе с убитой горем дочерью контр-адмирала позволяло мне меньше пересекаться с Рэймондом. Наше отчуждение ощущалось не так остро. А потом я вышла на работу. Срок восстановления после ранений истек, и повода отлынивать от служебных обязанностей не осталось. В тот же день Рэд уехал, не назвав ни направления поездки, ни времени возвращения. Вероятно, пытаясь хоть отчасти искупить вину, которую чувствовал, он предложил Агнесс работу. Так что новый финансист синдиката Реддингтона уехала вместе с ним. Я осталась в большом доме одна, за исключением обслуживающего персонала. Присутствие Хадсона разгоняло тоску, лишь самую малость. Наводку на следующее имя в «Черном списке» Рэд прислал в письменном виде, на мою электронную почту. Фальшивомонетчик по имени Дэвид Шмидт. Не будь я расстроена разладом в личной жизни, дело наверняка показалось бы интересным. Ресслер и Арам взялись за него с энтузиазмом, Купер отметил что сведения Реддингтона заинтересовали начальника его начальника. А мне было все равно. Не знаю, научилась ли я наконец носить маску, или теперь мне просто ничего не мешало сосредотачиваться на притворстве, но апатию агента Кин не замечали. Самар правда останавливала меня однажды, чтобы спросить о «первой семейной ссоре», как она выразилась. Но мне удалось отшутиться. Как бы ни было тяжело, мои отношения с Рэдом – только мое дело. И то, что я скучаю так, что готова наступить на горло собственной гордости – тоже. На самом деле мысль попросить прощения пришла мне в голову уже через пару дней после ссоры. Но тогда Рэд еще находился в Сирии, где просил не связываться с ним, без крайней необходимости. А когда они с Дэмбе вернулись, мой эмоциональный блок был уже слишком крепким. Я хотела обнять его, прижаться близко-близко и расплакаться. Но сделать первый шаг не могла. Самое сложное для меня – признавать себя неправой. Для Рэда, видимо, тоже. Мне подобная неправота всегда казалась еще и слабостью. Утверждением чьего-то права контроля над моей жизнью. Моя внутренняя эгоистка не желала подобного. Люди так часто сами себя загоняют в ловушку. И осознание разрушительности этой ловушки далеко не всегда помогает из нее выбраться. Теперь я увязла настолько, что могу надеяться лишь на здравомыслие Рэда. Очень хочется верить, что он это поймет. Потому что его голос уже начал сниться мне по ночам. Слишком сильная женщина, готовая сломаться от слабости, которую не хочет признавать. Знакомо? Мне да.