Убийство в краю клёнов

Санни открыл мне почти тотчас же. Щеки корейца раскраснелись, а дыхание было довольно тяжелым. – Что ты здесь делал? – резко спросила я, следуя тактике, предложенной моей любимой методичкой. В основе этой линии поведения лежали агрессия и прямота; предполагаемого преступника (или темнящего свидетеля) нужно было запугивать и задавать вопросы, не давая опомниться. Только вот не на того я напала. – Я воспитан так, чтобы не отвечать на подобные вопросы юным девушкам, – наигранно-благочестиво ответил мне азиат. – Санни, я не буду играть с тобой в твои игры, – нахмурилась я. – Лучше просто ответь мне на вопрос. Кореец несколько секунд внимательно изучал моё лицо, а потом, откинув голову назад, звонко расхохотался. Я, скрестив руки на груди, терпеливо ждала, пока он закончит свою истерику, хотя, честно говоря, смех у него был довольно заразительный, и я не удержалась от легкого хмыканья, правда, тут же вернув на лицо серьёзное выражение. – Тебе нужно работать по другую сторону закона, – выдал он, отсмеявшись и вытирая под очками выступившие слёзы. – Из тебя бы получился превосходный мафиози, Нэнси. – Я серьёзно, – я сделала шаг вперед, вынудив его отступить вглубь комнаты. – Мы с подругами обсуждали обстоятельства дела, а потом в дверь что-то ударило, и мы поняли, что кто-то нас подслушал. – И ты тут же решила, что это я? – слегка приподнял брови Санни. – У тебя румянец на щеках, и ты тяжело дышишь, – я старалась объяснить свой ход мыслей, как могла. – Ты ведь не замужем, Нэнси? – хитровато прищурился он. Так. Он хочет меня смутить. Неплохая тактика, мистер Подозреваемый, даже очень неплохая. Но ты забываешь об одном, приятель: я на таких делах собаку съела. Тем более, я американка. Внимание, кто победит в смущающей битве: современная девушка из Штатов или консервативный кореец? Делайте ставки, господа. – Во-первых, ты отлично знаешь, что нет, – спокойно ответствовала я. – Во-вторых, ты здесь один. В-третьих, ты одет, а открыл тут же. Так что можно смело делать вывод, что все те пошлости, которые ты пытаешься мне внушить, не имеют под собой никакого реального основания. Надо отдать этому гению закулисной игры должное: он смутился, но лишь на какую-то долю секунды. Широкая улыбка быстро вернулась на его лицо, а с ней – и обычная для него самоуверенность. – Признаюсь, я хотел пустить тебе пыль в глаза, – он подошел к кровати и приподнял свисавший край одеяла. Под кроватью обнаружились коробки, стоявшие в ряд. – Я их носил, – пояснил кореец. – Потому и запыхался. – А что в них? – я подошла ближе и пнула ближайшую к себе картонку. – Патроны к твоему пистолету? Азиат фыркнул. – Тут вещи, – просто ответил он. – Мои вещи, которые мне прислали из дома. Я хотел бы отдать их на благотворительные цели. Он вытянул одну из коробок из-под кровати и, присев на корточки, открыл её. Я приземлилась рядом и без всякого стеснения погрузила руку в это картонное вместилище. Внутри оказались, судя по рисункам на обложках, детские книжки на корейском языке, а также одежда, которая уже была Санни не по размеру. – И почему же ты не хотел рассказать мне всё это с самого начала? – спросила я, повернув голову к азиату. Он прикусил щеку, потом глубоко вздохнул, глядя на свои детские сокровища. Признаюсь, вид его точеного профиля несколько отвлекал, поэтому я, последовав примеру моего визави, вперила взгляд в книгу, розовенькая обложка которой была вся испещрена кружочками, черточками и загогулинками, которые в совокупности и назывались страшным словом «хангыль». – Я и сам не знаю, – спустя минуту признался он. – Но разве это не здорово: раскрашивать свою жизнь разными красками? Он резко встал на ноги и подошел к окну. Раздвинув занавески, кореец распахнул ставни и, прикрыв глаза, подставил лицо струям прохладного воздуха. – И из всего набора красок, предоставленного нам бытием, – продолжил он, – самыми стойкими являются те, что именуются «тайной». *** Я вернулась в комнату к подругам, начав сильно сомневаться в психическом здоровье Санни. Скорее всего, он не врал про то, что это не он подслушивал нас в коридоре, но этот человек был настолько подозрительным и непонятным, что я не могла просто так сбросить его со счетов. Я не стала делиться своими соображениями с боевыми соратницами, просто сообщив им, что Санни не виноват (и заработав тем самым грозный взгляд со стороны Джесс и присвист от своей лучшей подруги). Пожелав товаркам спокойной ночи, я направилась к себе в комнату. Я быстро совершила вечерний туалет, переоделась в подаренную когда-то матерью Нэда безразмерную фланелевую ночную рубашку и легла в кровать, но сон никак не шел ко мне. Я всё думала и думала и погибшей девушке; о том, какое горе испытали её родные, узнав о её смерти. А ведь она была примерно моей ровесницей… Я решительно сжала кулаки. Я должна раскрыть это дело, во что бы то ни стало! Но для этого придется пойти на небольшой риск… Я повернулась на бок, стараясь не думать о том, во что может вылиться эта моя решимость. Я просто чувствовала, что должна поступить именно так, а не иначе. *** Утро, как и всегда, наступило внезапно. Поднявшись с кровати и совершив процедуру омовения, я, наконец, проснулась и вспомнила о том, что расследую убийство. И, разумеется, о том дерзком и рискованном плане, что родился у меня в уме вчера вечером. Я решительно вздохнула и быстро оделась. Проведя щеткой по волосам и уже в который раз порадовавшись короткой стрижке, я, сверившись с часами, вышла за дверь. Я тихо постучала в комнату к подругам, и мне навстречу тут же вывалилась Бесс. Джесси поделилась со мной, что наша белокурая спутница боялась выйти наружу и караулила у двери, «пока не придет капитан Нэнси». Рука в руке, мы спустились к завтраку. По дороге я попыталась поделиться с соратницами своими планами на наше, судя по всему, непродолжительное будущее, но была полностью забита Элизабет и её сравнительным анализом Санни и Сэма. По очкам кореец явно обходил своего белого брата, но на пути в столовую нам повстречался Марк, который, окатив нас ледяной волной типичной приветливости, унаследованной канадцами от предков-англосаксов, сквозь зубы пожелал нам доброго утра, и потому турнир быстро заглох на пункте «У кого талия тоньше». Студент открыл перед нами дверь в трапезную, и мы прошли внутрь. Как и ожидалось, все уже сидели там, поглощая довольно аппетитный на вид завтрак. Санни снова вскочил при виде нас, отвлекшись от пиалы с рисом, которая стояла перед ним. Лиза состроила кислую мину и отвернулась (и чем мы успели её обидеть?), а вот вездесущая Сара со своим безупречным лицом и бесподобной фигурой (как же я её ненавижу…), как и вчера, излучала приветливость и позитив и даже помогла нам наложить себе блинчиков с джемом. Эбрахам продолжил прерванную нашим появлением тираду о жизни после смерти. Он доказывал Питеру свою точку зрения, но рыжий медик придерживался диаметрально противоположной и, подобно своим ирландским предкам, был готов стоять на ней до последнего (о какой бы ерунде ни шел спор). Я молча разрезала блинчик, заливая свою белоснежную тарелку оранжевым мини-ручейком из абрикосового джема, окончательно смирившись с тем, что претворить в жизнь свой план за завтраком мне точно не удастся. После утреннего приема пищи к нам подошла Найра. С ослепляющей улыбкой зубов, наводящих ужас на весь бледнолицый мир, она проинформировала нас, что мы будем учиться вместе, так что она нас везде проводит и всё покажет. Мы с улыбками покивали, как китайские болванчики, и, сходив в свои комнаты за сумками с учебниками, пошли за Той-Кому-Ни-В-Коем-Случае-Не-Стоило-Краситься-В-Рыжий. Как ни странно, первой в списке уроков значилась математика. На мой вполне логичный вопрос: «Зачем учащимся литературного факультета этот предмет?», мисс Пвамбане округлила карие глаза и со своей обычной улыбкой ответствовала, что это делается для того, чтобы развить у нас логическое мышление. Что ж, кто мы такие, чтобы спорить… Занятия по математике проходили в аудитории, похожей на амфитеатр; место преподавателя располагалось внизу, на пятачке, сделанном наподобие сцены. Там стоял стол, стул и старая добрая деревянная доска с набором мелков. С первым звонком в аудиторию вошел Санни. Черт, я и забыла, что он преподает как раз эту дисциплину. И уж совсем неожиданно, что он взялся за обучение ею гуманитариев. Хотя… «Неожиданно» – это второе имя этого корейца. Ответив на приветствия студентов, азиат легко сбежал по лестнице вниз и встал у доски лицом к аудитории. Тотчас же все шорохи стихли, и внимание зала сосредоточилось на педагоге. Последний же, прочистив горло, начал лекцию. Это стало для меня огромным сюрпризом. Конечно, я знала, что Санни – талантливый человек, но не ожидала, что он окажется первоклассным преподавателем. А он был именно таковым. Я, никогда особо не жаловавшая математику, слушала его, открыв рот. То, как он давал свой предмет, как преподносил любую мелочь, как объяснял сложнейший материал, становившийся легче прямо на глазах… В этот самый момент я и поняла, почему его приглашали на работу в такие именитые и известные высшие учебные заведения. Этот человек завораживал аудиторию, умудряясь найти подход к каждому из сотни сидевших в зале студентов; он умудрялся продемонстрировать всю затаенную красоту своего предмета людям, далеким от него. В общем, Санни был учителем от бога. Всю его лекцию я просидела, будто завороженная; я изредка прерывала свой внимательный взгляд на лектора, когда нам давали задание что-либо записать. Я не могла поверить, но мне нравилась математика! Вот что делают с людьми хитроумные азиаты! Занятия по математике закончились непозволительно быстро, и я с неохотой начала собирать вещи, краем глаза следя за Санни, который исчез за малозаметной дверкой, расположенной за местом лектора. – Ничего себе! – Бесс толкнула меня локтем и подмигнула. – Каково, а? Вот тебе и «дешевый позер»! Больше ты никогда так не назовешь его! – Ты права, – с легкостью согласилась я. – Должна признаться, он меня впечатлил. – Он чрезвычайно хороший преподаватель, – признала Джесс, укладывая тетрадь в сумку и окидывая стол прощальным взглядом, проверяя, не забыла ли чего. – Но это ничуть не умаляет того факта, что его нахождение здесь во время убийства нельзя считать простым совпадением. – Не забывай, что именно он предложил позвать на расследование меня, – напомнила я. – Коронер вынес вердикт о самоубийстве; если допустить, что он и был каким-то образом замешан в этой истории, ему стоило просто сидеть и не высовываться, и всё прошло бы, как по маслу. – Но, насколько я знаю Санни, а я успела с ним, к несчастью, познакомиться во время того самого шоу, – возразила мне Джорджина, – он не ищет легких путей. Видимо, он захотел всё ещё больше запутать. Ну, или ему стало скучно, и он решил «добавить перцу». – Он странный, да, но не сумасшедший, – заметила я, останавливаясь у двери в следующую аудиторию и чуть не врезавшись в спину услужливой Найре. – Здесь будет литература, – объявила нам наша проводница, широко улыбаясь. Мы поблагодарили её и вошли внутрь. Эта комната уже не напоминала амфитеатр; это был обычный класс, только для уже больших деток. Длинные столы, неудобные и узкие лавки для сидения, огромное окно, закрытое жалюзи, новенький линолеум с причудливыми узорами на полу, лампы дневного света… В общем, довольно стандартное помещение для храма науки. Мы втроем заняли одну из продолговатых парт и начали готовиться к занятиям. После первого звонка профессор Ричардсон появился почти незамедлительно, напоминая шмеля: как всегда, растрепанный, в несуразном свитере цвета горчицы, криво сидевших старомодных очках и с ворохом каких-то бумаг, в которых он тут же закопался. Затем, махнув рукой на документы, преподаватель начал урок. Учителем он был прекрасным, хотя не уровня Санни; но свой предмет он хорошо знал и любил. Порой он задумывался, а иногда и отвлекался, зачитывая на память огромные отрывки из Китса, Шелли и Байрона. В общем, лекцию я провела с явной пользой для себя. Как только занятия были окончены, Ричардсон подошел ко мне и попросил нас с подругами зайти к нему в конце дня. Милая мисс Бельгийское Конго, порхнув к нам, объявила, что лекции по литературе были последними в сегодняшнем расписании, а это значит, что мы должны идти в логово профессора прямо сейчас. Разумеется, Найра проводила нас туда. «Логово» оказалось довольно симпатичной комнатой, в которой размещались столы преподавателей литературы и истории. Место Ричардсона я нашла сазу же: оно, как и ожидалось, было самым захламленным. Сам хозяин этого безнадежно погребенного под толщей всякой всячины стола стоял у стеллажа, расположенного довольно далеко от входа, но при виде меня, зависшей у его пожитков, тут же подскочил к своему месту и извлек из первого ящика стола лист бумаги. – Я попросил ребят в лаборатории заняться этим как можно скорее, – поделился он вполголоса. – Вот результаты. – Спасибо, сэр, – учтиво проговорила я, принимая у него документ. – У меня пока появилась одна гипотеза… Но, я думаю, не стоит обсуждать её здесь. – Вы совершенно правы, мисс Дрю, – кивнул преподаватель. – Я вас не тороплю; действуйте по своему усмотрению. Если вам понадобится какая-либо помощь, не стесняйтесь обращаться ко мне. Ещё раз поблагодарив Ричардсона, я выскользнула из кабинета, где располагалась историко-литературная кафедра, и, оказавшись в пустынном коридоре, подмигнула подругам, что ждали меня. – Найра недалеко, – шепотом предупредила меня Джесс. Я чертыхнулась про себя и с неохотой спрятала документ в сумку. – Профессор дал мне список книг, которые нам рекомендуется прочесть, – громко и бодро отбарабанила я. – Замечательно! – заорала Бесс, хлопая в ладоши. – Теперь мы станем лучшими на потоке! Джорджина снисходительно посмотрела на мою лучшую подругу и покрутила пальцем у виска. Найра, нарисовавшаяся неизвестно откуда, по обыкновению ослепив нас сиянием своих неповторимых резцов, объявила, что нам пора в общежитие, и мы послушно засеменили за ней. Отчет из химической лаборатории, лежавший у меня в сумке, не давал мне покоя; я с нетерпением ждала, когда же смогу с ним ознакомиться. Пока мы шли до общежития, он, казалось, прожигал мою сумку насквозь, но я, памятуя о том, что настоящий детектив всегда и везде сохраняет невозмутимость и обладает огромными запасами терпения, шла за нашей проводницей, ни капли не вникая в то, что она говорит, но улыбаясь и «угукая» в нужных местах. Мы шагали по красивейшей улице, усаженной стройными кленами, похожими друг на друга, как будто без помощи ксерокса тут не обошлось. По мостовой, выложенной брусчаткой серовато-голубого цвета, было так приятно идти, а дома напоминали лаковые шкатулки, поражая своим разнообразием, но, в то же время, похожестью: они были разных цветов, но одинакового размера и строго прямоугольной формы, чистенькие и аккуратные. У подъездов я не заметила ни одного канадского флага, но кленовая символика была повсюду, хотя это не смотрелось навязчивым. Но все эти красоты оставляли нас, троих американок, равнодушными, ибо мысли наши были направлены совсем в другую сторону. Честно говоря, с утра я не замечала, чтобы замок был так далеко от университета. Спустя три часа (фигурально выражаясь) мы, наконец, дошли, и гостья с Черного Континента оставила нас в покое, исчезнув за дверью своей комнаты и пожелав нам удачного дня. Мы скрылись в помещении, которое отвели мне, и Бесс, плотно прикрыв дверь, испустила глубокий вздох. – Боже, я думала, умру от любопытства! – выпалила она. – Читай, что там, Нэнси, и побыстрее! Я с готовностью подчинилась. Вытащив из сумки сложенный лист бумаги, я разгладила его и начала изучать. Шапка документа не представляла собой ничего особенного: стандартная формулировка, дата и время проведения анализа, описание внешнего вида вещества («таблетка белого цвета, без тиснения, диаметром 8,6 мм...») и инициалы лаборанта, который и проводил анализ. Намного больший интерес представляла средняя часть листа, где был перечислен химический состав таблетки. Моё внимание привлекла одна-единственная строчка. Два слова, которые я боялась, но ожидала увидеть. «Гидрохлорид стрихнина».