Девочка, которая хотела счастья

      Непонятное чувство сковывало тело и отчего-то не позволяло дышать полной грудью. На лбу выступила испарина, ладони неприятно вспотели, в висках странно запульсировала кровь. Обняв холодные колени руками, я сидела на кровати и упрямо пыталась доказать себе, что все будто бы нормально и мое неожиданное недомогание есть ни что иное как типичное переутомление. Дом Димы кажется мне до ужаса неуютным: слишком большой, темный, со странными маленькими комнатами, абсолютно пустыми и безжизненными. Сквозь плотно зашторенное окно пробивается лунный свет. Девочка Луна, казалось бы, только и жаждет распахнуть занавески и вылупить свои громадные глаза-кратеры именно на меня. Кровать, внезапно ставшая моей личной собственностью, – неудобна и так же неприятна, как и любой другой предмет в этом ночном «замке». Лунный свет продолжает прорываться, мне мерещится, будто чьи-то тонкие фиолетовые руки, жутко скрипя суставами, медленно, но уверенно тянутся к шторам. За окном завыло животное: я будто бы уверена в том, что это соседская собака, скучающая по загулявшим хозяевами, но гигантские мурашки наступают на меня несмотря ни на что. Хочется заплакать и завопить отчаянное «Мамочка!»… Отчего-то рвать на себе волосы, еще сильнее обхватывать колени трясущимися руками, остервенело облизывать пересохшие от страха губы… Мне хочется, хочется, изо всех сил, до истинного безумия хочется, а родное и, казалось бы, преданное мое тело отказывается даже пошевелиться. Язык прилипает к нёбу, в горле – болото с утопшими, голова напрягается до такой степени, что еще мгновение – и глаза медленно вылезут из орбит. Настенные часы, поскрипывая от старости, тикают уныло, будто предчувствуя скорую смерть. Полчища мурашек подбираются к бедрам, мои голые ноги леденеют и настойчиво просят тепла. Несколько секунд – и первые предводители «отряда мурашей» уже путешествуют по моей груди, что за миг покрывается ими полностью. Соски затвердевают и увеличиваются в размере. Я касаюсь грудью колен и сквозь тонкую ткань белой майки ощущаю холод едва живого тела. Отчего-то становится еще более мерзко. Я не понимаю, где нахожусь, забываю свое имя, не узнаю собственные вспотевшие ладони. За окном вновь раздается душераздирающий вой. «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!...» Из часов вылетает странная игрушка, отдаленно похожая на кукушку, и начинает издавать дьявольские звуки. Вскрикиваю, тотчас зажимая рот рукой. Я не помню своего имени: необычное, нетипичное… Буквы путаются и складываются в несуществующие слова. Большой шкаф, темнеющий в углу, нагоняет еще больший ужас. Сердце колотится, бьется о ребра, силится выскочить из «тюрьмы» и пуститься в бегство. В животе кто-то умирает, подыхает, корчится, раздирая на части мои внутренние органы. В глубине меня поселилось нечто – «нечто» дикое, необузданное, гребаный незванный гость. «Нечто» шепчет, стонет, молит: «девочка, отставь руки назад, обопрись на ладони, выпяти грудную клетку, кричи, что есть сил, что есть мочи, воплями, визгами, ультразвуками; девочка, спасайся, помогая мне; девочка, позволь покинуть тебя, и ты останешься сама собой; я ошибся внутренним адресом, девочка, мне не тебя было нужно, ты маленькая, слабенькая, ты не выдержишь и подохнешь со мной во грудине; ты нравишься мне, девочка, «нечто» полюбило тебя, подобно дьяволу, бесу, наглому чёрту; осмелилось поселиться в тебе, кушать твои нежные легкие, похрустывая тоненькими ребрышками, закусывая сердечком (огромным, искренним, трепещущим) и запивая жиденькой кровушкой; «нечто» высасывает тебя изнутри да не до конца, оно одумалось, вспомнило о своей любви, пощадило тебя, укорило себя и рвется, рвется наружу, пока не… Девочка, отпусти! Выпусти, выдерни меня с корнем! Я тебе – боль, чувствуешь?». Пелагея! Вспоминаю свое имя, тотчас вновь забывая. Я слышу «нечто», жалею, пытаюсь подчиниться и все никак! Приспешники «нечто» – пугающая луна, полк мурашей, убивающая боль по телу – они давят, выжимают своего «властителя» из меня, а толку – ноль, минус единица, минус бесконечность. Рябит в глазах и свербит в носу, голова – раскаленный кирпич весом в тонну. Здесь должен быть Дима? Мой Дима. Он спасет, он вытащит «нечто», он крик петуха около пяти утра.       Хватаюсь пальцами за измятую простынь, осматриваюсь вокруг, впервые за ночь благодарю луну за блеклый свет, позволяющий видеть хоть что-то, бросаю взгляд прямо и с ужасом наталкиваюсь на собственное отражение в обитом позолотой зеркале: растрепанная, чертовски маленькая, весом ушедшая в минус 10 кг; сквозь мокрую майку проступают горошины-соски, сползшая с левого плеча лямка оголила яркий коричневый шрам, которого доселе не бывало; крашеные волосы перемежаются с поседевшими прядями. Мой рот непроизвольно распахивается, я кричу, не чувствуя языка. Ору, визжу, надрываясь, как ранее и просили, под кожей что-то шевелится, дергается, прорывается наружу… Крик, силой сравнимый с воплями убиваемых, не издаваем и не слышен. Крик, которого нет. Туман окутывает голову, тело – сахарная вата. Пытаюсь расшевелить язык и одновременно напрягаю уши. Не оглохла, нет – лишь крик немой. Тело неуправляемо, мечется по постели, спина – живот, живот – спина, обламываю ноготь на мизинце, я – центрифуга. Мгновение – и тошнота достигнет пика. Запутываюсь в простыни, продолжая отчаянно визжать. Ладони столь мокры и липки, что похожи на слизняков. Раздается хруст, дикий звон непонятно откуда слышащихся колоколов, зеркало с грохотом обрушивается на ковер, погребая под осколками в ту же секунду вырвавшееся из меня «нечто». Я почувствовала, стоит ли в этом клясться? Звенящая тишина наполняет уши, и я слышу собственный вопль. Он разносится по комнате, заставляя дребезжать разбившееся стекло, достигает люстры, лопая вкрученные лампочки, прорывается сквозь темные шторы и исчезает так, будто его никогда и не было. Вихрь, ураган, сильнейшее комнатное цунами… Сметают все, что встречают на пути. Что-то легонько вырывает с моей головы поседевшие локоны, обтирает мокрые ладони… Волосы на голове все те же – длинные, чуть завитые, крашено-золотистые, помещение чисто и прибрано (осколков как не бывало), лишь влажность рук выдает ненормальность происходящего. С души, медленно скатываясь, валится тяжеленный камень, я вновь выдыхаю, вновь с наслаждением втягиваю кислород, бешено бьющееся сердце постепенно успокаивается, организм оздоравливается, гармония обволакивает тело. Мне лучше, мне легче. Я живая, очищенная девочка. Луна все так же бросается светом, но он не пугает меня, ничуть! Страх испарился, спокойствие воцарилось вокруг и, молюсь, навсегда. Я слышу знакомые шаги и пытаюсь скрыть счастливую улыбку. Не помню, что происходило за несколько минут до «сейчас», но вновь вспоминаю о собственном имени. Оправив отчего-то надетую задом-наперед майку (не задумываюсь о том, что это странно – я ведь ничего не помню, память отшибло как булыжником по головушке), подскакиваю с кровати и подбегаю к окну. Распахиваю шторы, подставляя лицо лунному сиянию. Помолиться бы? Услышанные мной чуть ранее шаги все приближаются, но как-то медленно и странно. ОН идет, шумно ступая по паркету темного коридора. Кашляет, кажется, в кулак. И все идет, идет… А я жду, не смея отправиться навстречу. Белое нижнее белье (все та же майка и трусики, облегающие попу) отсвечивает фиолетовым под влиянием луны.       ОН проникает внутрь комнаты, бесшумно растворяя дверь, и останавливается у входа. Я не слышу – лишь чувствую. Радость наполняет организм, рот непроизвольно растягивается в широчайшую улыбку, корпус сам разворачивается лицом к Нему. Я уменьшаюсь сантиметров на пять и приобретаю глупое выражение лица. Дима стоит передо мной, немного худоват, со шрамами, расположившимися на торсе. Волосы взъерошены, глаза горят неприятным желтоватым огнем. У меня вновь начинает крутить в животе, хочется согнуться в три погибели, схватив себя за бока, и задавать внезапную боль, но позвоночник опять перестает мне повиноваться. Гляжу на Диму, пытаюсь поймать его бегающий взгляд – не выходит. Он смотрит то, кажется, на окно с раздвинутыми шторами, то на дурацкие часы с кукушкой, на мое плечо, которое странно горит под его взором (а я упрямо не помню, что несколько минут назад на этом самом плече красовался жутчайший шрам), на вновь целое (вновь?) зеркало. Мне бы сейчас броситься к Диме на шею и повиснуть столетия на три, но я стою, не шелохнувшись. Опускаю глаза на Димин рот – и зловещая ухмылка искажает лицо Билана. Недобрая, хитрая, отвращающая. Он облизывает губы. Снова улыбается. Молчит. Красивый! – Вот чёрт! – неосознанно восклицаю я совершенно не своим голосом (испуганным, тоненьким). – Да-да? – реагирует Дима на мой странный вскрик и улыбается еще пуще. Я делаю шаг назад и случайно сажусь на кровать. За окном слышится завывание собаки (собаки ли?). Мне неприятно; рой мыслей ворочается в голове. Скалясь уже подобно голодному зверю, Дима подходит ближе и, наконец, опершись ладонями на мои плечи, встает напротив меня, заглядывает в мое побелевшее лицо. Передергивает; в висках вновь бьется и грохочет, к горлу подкатывает тошнота. Димины руки крепче сжимают плечи, и боль начинает пронизывать меня всю. На секунду мне мерещится, что я теряю сознание от этой боли. Возможно, и не мерещится… Адекватность возвращается ко мне в момент, когда я оказываюсь стоящей перед Димой на ногах. Он смотрит все так же хищно, пугающе, неприятнейше сладко. Внезапно, я улавливаю тихий щелчок в носу и тотчас понимаю, в чем дело… Будто что-то расслабилось внутри… Облегчило носик, и кажется, стекает уже по подбородку. Димины глаза вспыхивают – желтый огонь сменяется красным. От напряжения у меня подскочило давление и, как следствие, лопнувший сосуд. Кровь из носа, привет. Острый язык касается моей шеи. Я в тумане, в котле ада, в бреду. Дима не пытается остановить кровь, напротив, наслаждается ее количеством. Я ни жива, ни мертва, не осознаю себя, стоя молча, чувствую, как Дима крепко сжимает руками мою попу. Постепенно крови становится все меньше, она уже не стекает вниз, а застывает в правой ноздре. Дима больно сдавливает мне попу, отчего я вскрикиваю ему в губы. Он презрительно отворачивается, и вдруг впивается вытянутыми в трубочку губами в мою страдающую ноздрю. От жуткой неожиданности я ударяю ему кулаками в грудь, и через секунду ощущаю, что уже не стою на полу, а нахожусь у Димы в руках. Осознание происходящего случается совсем не вовремя, и давно готовящиеся вырваться наружу переработанные организмом продукты решают сделать это прямо сейчас. ***       Обливаясь холодным потом, я сижу на ледяном кафельном полу ванной комнаты и утираю лицо полотенцем. Если честно, ничегошеньки не соображаю: где нахожусь, кто я, зачем, отчего. Сквозь застилающие глаза слезки наблюдаю за тем, как Дима ловко убирает то, что я низвергнула из себя на пороге ванной. Голова раскалывается на части, мир вокруг – ирреален. Ощущение самого бредового сна или да?       Время идет, сердечко бьется, глухо ударяясь о ребрышки; Дима заканчивает подтирать пол и, не глядя на меня, начинает набирать горячую, вроде бы, ванну. Я покорно жду любых его действий, все еще не оправившись от произошедшего. Я боюсь, трясусь, дрожу, но сил – их нет, их украли, высосали, будто кровь. Наконец, холодные руки резко стягивают с меня майку; наплевав, на вторую часть нижнего белья, Дима буквально вталкивает меня в воду с бордюра. Теплая вода обволакивает замерзшее тело, тотчас покрывающееся мурашками. Не смущаясь оголенной груди, я с убитым видом сижу в этом раю. Кажется, что-то касается моих запутанных волос… Обе Димины руки аккуратно дотрагиваются до моей макушки и медленно гладят ее. Я молчу, будто вконец онемевшая, лишь странно открываю рот. Дима начинает как-то давить на меня сверху, что ли… Я пытаюсь повернуть голову на него, но тяжелые руки, во власти которых находится моя голова, не позволяют совершить ни малейшего движения. Руки переходят на лоб, давя еще сильнее. По-моему, понимаю, чего эти руки желают… Плавно ложусь на спину, прижимаясь шеей к бортику ванны. Вода затекает в уши, волосы давно намокли. Я не знаю, что чувствую сейчас, верите? Не знаю. У меня нет чувств. Уши полностью погружаются под воду, тепло достигает уголков глаз. Мне щиплет, в голове шумит… Я ощущаю, что что-то происходит, но никак не могу в это поверить. Еще ниже, ниже, ниже – и нос окунается в страшную жидкость. Пытаюсь вдохнуть, захлебываюсь, дергаюсь вверх и понимаю, что тяжеленные Димины руки попросту топят меня. Пытаюсь закричать, но издаю лишь слабое подводное бульканье. Резко прогибаюсь, хватаюсь руками за бортики, бьюсь ногами в опору у них, но становится лишь больно пяткам и ногтям на руках. Этими самыми ногтями ухватилась еще раз за бортики, но лишь неслышно поскрежетала ими, сломав, наверное, еще парочку. Извиваюсь, дергаюсь, дрыгаюсь, мучаюсь, а сама потихоньку теряю любые мысли… Страшный звон колоколов вновь врывается в мозг… Он бьет по перепонкам, пугает, убивает убиваемую. Я в последний раз совершаю что-то, уже лишь отдаленно напоминающее человеческое движение, и умираю? Под звон колоколов, со сдавленными висками, еле хлюпая носом в горячей воде, отчего-то слишком явно ощущая какое-то странное пощипывание моей правой руки. Кажется, кто-то спасительный упрямо тащит меня за запястье, вытягивая из «океана» кошмара.