Девочка, которая хотела счастья

      С тех пор как чудесная мелодия стихла, прошел, кажется, час, сутки, вечность, чего уж там. Крепко схватив Диму за вспотевшую от волнения спину, я так и сидела у него на коленях, пытаясь прийти в себя и начать хотя бы дышать. Что ты делаешь, милый? Что. Ты. Делаешь. Я же снова убита. Ты снова меня сломал (разорвал на части, изувечил, эй!). И я снова готова реветь, беспомощно цепляясь за твои ладони, глотая слезы, размеру которых позавидовал бы самый грустный в мире крокодил. Нежно гладя меня правой рукой по пояснице, Дима все крепче прижимался ко мне будто бы желая просидеть вот так вот всю жизнь со мной на коленях. ты слышишь, девочка, я ведь намертво к тебе пришит! Внезапно Билан странно передернулся и, схватив меня за шею, буквально влепился раскаленной щекой в мою щеку. Жесткая щетина уколола нежную кожу. Осознав, что происходит, я попыталась отстраниться от Димы, но оказалась откровенно зажатой в родных, но каких-то пугающих, нездоровых объятиях. Что-то мокрое вдруг окропило лицо: странное, влажное и, о черт, совсем не принадлежащее мне. Я шокировано охнула, воспользовавшись секундной слабиной Диминых рук, отпрянула от горячего тела, упершись маленькими ладошками в его худенькие плечи, и уставилась на Диму. Пряча глаза и упрямо отворачиваясь, он, на самом-то деле, даже и не пытался скрыть эмоций, так бурно нахлынувших на него. Я, непроизвольно искривив рот, с ужасом глядела на одинокую слезу, стекающую по самому доброму лицу на планете. – Дим! – еле выдавила я, чуть касаясь пальцем его щеки и смахивая неожиданную слезу. – Не смей! Билан удивленно взглянул на меня и вдруг засмеялся. Его громкий, чуть с хрипотцой смех разорвал давящую на меня тишину. Я не понимала, что с ним происходило, пыталась залезть в его дурную голову и выудить оттуда все его тайные мысли; мой мозг заработал с бешеной мощностью. Смех? Что происходит, черт возьми! Убивающая тишина вновь начала заползать в мои перенапряженные уши. Дима замолчал и отрешенно уставился куда-то вперед и совсем сквозь меня. – Почему ты смеешься? – задала я совершенно идиотский вопрос, упрямо вглядываясь в Димины глаза и легонько гладя родного по щеке. Наивная, я ожидала всего, чего только угодно: что притворился плачущим и смотрел на мою реакцию, да боже, что лицо у меня слишком смешное было. Честно! Всего, всего, чего угодно, но не ЭТОГО, знаете. – Да я умру сейчас, Поль, слышишь? – прошептал Димка, обжигая меня горячим дыханием и устанавливая со мной четкий контакт глазами. Чертовы глаза! Снова затягивают, затаскивают. Я чувствую, как тот маленький гномик вновь царапает мою шею и тащит к себе. Но вдруг процесс резко оборвался: не затянуло. Дим, будто бы дверцы закрыли, понимаешь? Гномик провалился в бездну, забыв обо мне, и любимые глаза опустели. и тогда меня в тебя не пустили Удивленная, запутавшаяся окончательно, я все еще беспомощно «рылась» в твоем за секунду ставшем совсем другим взгляде, искала гномика, Тебя, любовь, и тщетно! Все тщетно, бессмысленно, глупо и как-то чертовски нечестно, что ли! Не нашла ни доли того, о чем мечтала и к чему привыкла. Как ни печально, наткнулась лишь на пустоту. Убивающую пустоту твоих глаз: страшную, мрачную, неприступную. Эмоции растерялись, чувства погребены под тоннами невыдавленных (ты же мужик, ну!) слез, нежность растворилась, и я здесь больше не отражаюсь. В этот жуткий момент я окончательно поняла: Твоя. Любовь. Тебя. Сожрала. Сожрала с головой, костями, кожей, не поперхнувшись и не подавившись. Слышишь, даже почти не жуя, да она просто заглотила тебя, вот и все! Засосала в трясину и топит, топит, топит! Ты начал плакать так, как раньше не плакал, странно вздрагивать и ежиться, чуть сильнее обнимать меня; отчаявшись, ты стал все чаще признаваться мне, заранее зная, что (ну, прости!) ничего нового не услышишь, глупый, ты произнес вслух это честное « я умру»! И… послушай, ты ведь и правда перешел на новый уровень нелюбви или, как там лучше, невзаимности? Привет, мой первый уровень умирания – Никогда так не говори, родной! – очнувшись от диких мыслей, проговорила я в тон Билану. – Так нельзя! Нельзя, понимаешь? – А как говорить? Да что мне тебе еще говорить?! – Все, что угодно, ну же! Только не это, Дим! – истерично выкрикнула я, выдыхая чуть ли не в рот Билану. Дима резко отвернулся от меня, будто пытаясь ни в коем случае не встретиться со мной больше взглядом. – Посмотри на меня! Ну же! Билан! Глаза в глаза, давай! Родной, все так же нервно морща лоб, не глядел на меня, нагло игнорируя мои мольбы. – Димка! – нотки невиданной нежности неожиданно проскользнули в моем голосе. – Милый, повернись! – Поль, – сдавшись, Димон развернул усталое, замученное лицо ко мне. – Езжай домой, а! Я опешила и не нашла, что и ответить. Умоляюще смотря на меня, Дима вдруг тепло улыбнулся. – Правда, солнышко, уже поздно, дуй домой! Мама заждалась ведь уже. – Но… – черт, мне впервые не хотелось сбежать от Димки в такой острый момент! – Без «но», Поль! До завтра! – резковато, но все же с любовью ответил Билан, пытаясь сбросить меня со своих колен и поставить на ноги. И тут произошло нечто странное, дикое, какое-то бешеное. Бросив выразительный, но все же мимолетный взгляд на Димино лицо, я вдруг безумно захотела никогда-никогда не слезать с его колен. Черт, НИКОГДА-НИКОГДА, слышите?! Я настойчиво провела тыльной стороной ладони по щеке Билана и резко поцеловала в губы. Сука. Ощутив ответ Димки на своем разгоряченном рте, я продолжила впиваться в него, запуская дрожащую руку в волосы и прижимаясь к нему всем своим маленьким тельцем. Господи-господи! Я не думала ни о чем! Во второй раз у меня будто сознание помутилось, в голове что-то перемешалось: я не соображала ничего, мне просто в данный момент хотелось целовать своего друга. МНЕ. ХОТЕЛОСЬ. И знаете, что самое страшное? В тот наш с ним «первый поцелуй» я искренне стремилась утешить его. Утешить, замолить свое вечное «нет», хоть на несколько глупых секунд облегчить его жутчайшие страдания… И, верите ли, это было оправдано, ну, как-то логично, что ли. А сейчас? Да мне насрать было, что Дима там себе думает, круто?! Впервые в жизни я начихала на человека, и на КАКОГО человека. Я просто, как чертова эгоистка, наслаждалась самыми лучшими губами во вселенной, и, кажется, моя маленькая галактика в этот момент растворилась и превратилась в ни-че-го. Внезапно Дима буквально оторвал меня от себя и отшвырнул в сторону, совершенно не заботясь о том, что мне может быть больно. Я отлетела к противоположной от дивана стене и шмякнулась об нее головой. Удар как-то здорово привел меня в чувства и окончательно отрезвил. Недовольно сморщившись, я потирала рукой затылок и во все глаза глядела на Диму, который стоял напротив меня. Впервые мне не было стыдно, страшно, противно. Что со мной случилось, эй? Что происходит, спасите! – Какая же ты идиотка, Поля! – оглушил меня Билан и, кажется, еле сдержался, чтобы не плюнуть мне в лицо. – Что ты сказал? – мне послышалось или? Он назвал меня идиоткой. Он? Тот, кто обожествлял меня прошедшие полгода? – Что слышала, – смягчившись, пробормотал Дима, мигом растеряв где-то свой гнев. – Извини. «Извини, извини, извини». Убогое слово, отпечатавшееся в голове за секунду и точно на век. Моя неадекватность испарилась вместе с Диминой злостью, я так же, как и несколько часов назад стояла напротив лучшего друга и не понимала, что я, черт возьми, сейчас сделала. – Поль, – хрипло прошептал Билан, подходя ко мне вплотную и несмело беря меня за руку. – Не смотри на меня, я прошу! – Ты поцеловала меня, Поль, – выдохнул Дима мне в ухо. – Опять. Какой робкий! Какой же он робкий! – Я случайно, – спрятав глаза, прогундела я, забыв о том, что в момент поцелуя о «случайности» не могло быть и речи. – Поль, я люблю тебя очень, – эти вечные слова вновь раздались в сантиметре от меня и больно кольнули в сердце. Я не выдержала и посмотрела на Диму. Мой худенький мальчик, знал бы ты, как мне не хочется быть той твоей Полей. Подталкиваемая бесами (ну, или кем еще можно?), я снова полезла целовать «не любя». Не любя? – Милый, я снова как дурочка. Забудь, – слабо улыбнулась я, пытаясь перевести все в шутку. Дима пронзил меня взглядом насквозь и вдруг резко отошел от меня на, оказавшись посреди комнаты. – Зачем ты меня целуешь? – серьезно спросил он, на расстоянии заставляя меня не отводить взгляд. А я что? Я не знала, куда себя деть, слышите? Просто так. Захотелось. Пожалелось. Да что-то снова не влюбилось, привет. – Пожалуйста, забудь, – я снова выдавила улыбку и попыталась перевести тему. – Ты сейчас домой? Подбрось меня, милый. Дима, странно скрючившись, все так же стоял и осматривал меня каким-то жутковатым взглядом. – Я вот гляжу на тебя и понять никак не могу, – с дикой одержимостью в голосе забормотал он, до синевы костяшек сжимая кулаки. – Ты правда дурочка, что ли? Поль! Ты дурочка?! Чувствуя себя ничтожеством, я, опустив голову, молча пялилась на его посиневшие кулаки и ощущала, как отвратительные слезы стекают по лицу. Внутри очень сильно болело, резало, кололо: кто-то топором разрубал мои ребра. Догадавшись, что ответа от меня можно и не ждать, Дима нервно вскинул руки к верху. – Но я же люблю!!! Тебе неужели это так противно, Поль? Я уже ничего не прошу, но ты… Издеваешься? Да за что, бл*ть, скажи мне? Я не лезу к тебе целоваться, не говоря уже о большем, потому что мне неприятно. Мне неприятно, когда ты меня целуешь, слышишь? Я не хочу, чтобы ты вот так, через силу… – Замолчи, – сквозь уже несдерживаемые рыдания пролепетала я, умоляюще вытянув ладони навстречу Диме. Черт, я искренне понимала, что он заблуждается. Мой хороший, ты что, и правда, сейчас думаешь, что я снова из жалости? Или это и так? Я сама не знаю, поверь, не знаю, и, кажется, знать боюсь, но твои слова режут, режут, режут, на этом и порешим. – Да что замолчи?! Не надо мне от тебя ничего, понимаешь? Я за тебя молиться всю жизнь свою буду. Ты мне Бог, а Бога не выбирают, – Дима, похоже, уже и сам не понимал, что говорит. Ему плохо, больно, жутко, я вижу и чувствую; он сгорает, а я молча стою и смотрю, ибо единственное, чем я могу помочь – это жалостью, а за жалость он меня убьет. – Дим… – хрипло прервала его я, но в не смогла произнести ничего, кроме его имени. – Говорила, ты мне друг. Самый лучший мой друг, да, помнишь? Так вот, засунь себе в жопу такую дружбу, Поленька! – что есть мочи, на надрыве проорал Дима и вылетел прочь из гримерки, с грохотом хлопнув дверью и оставив меня одну: маленькую, глупую и какую-то чокнутую.