Проект: Полиморф. Созданный монстр

Лазурный Берег.       — Ясного дня, брат.       Простая фраза, выдавленная сквозь силу. Тугая, как перетянутый канат. Сухая, насколько возможно, чтобы не звучать слишком…       Лаккомо казалось, что сейчас в нем все было «слишком». Слишком зол он был с братом в подвалах Академии. Слишком резок с ним в разговоре про машины. Слишком быстро ушел. Слишком спокойно вернулся. Ему казалось, что даже тон, с которым он поздоровался, может оказаться слишком жалобным и просящим. Потому старался поприветствовать суше. Еще суше, чтобы брат не понял с какими эмоциями побитого зверя он пришел к нему. И даже не извиняться! А потому что он, Эйнаор, вызвал его в кабинет.       Лоатт-Лэ встретил его мимолетным взглядом через плечо. Собранный, строгий, холодный он стоял спиной к двери, изучая годами знакомые окрестности Дворца через окно. Колкий укор в глазах, казалось, готов был пришпилить Лаккомо к двери у входа.       — Я думал, что указал в своем сообщении необязательность сиюминутной встречи, — стылым тоном отозвался Эйнаор, не вынимая рук из карманов и не шевелясь.       — Я навестил Даэррека, — так и стоя в проходе, ответил Лаккомо. — У меня нет больше иных дел.       — Вижу.       Эйнаор и правда, видел. Одного взгляда хватило Лоатт-Лэ на то, чтобы понять, где пропадал брат всю первую половину дня. Торийскому Величеству потребовалась не малая доля самообладания, чтобы злобно не скривиться от сытого вида «космического» братца, вволю отдохнувшего на тренировке, пока он сам… Да какая собственно разница, что он сам.       — Я могу зайти? — вежливо и тихо спросил со спины Лаккомо. Эйнаор продолжал сверлить взглядом окно. Комкая в пальцах до треска ткань шелковых карманов, он упорно не поворачивался. И что только принесло Алиетт-Лэ сюда сейчас?! Явился бы позже — так может было бы больше времени успокоиться. Так ведь нет, пришел, тихий, виноватый, заслуженно избитый Учителем на честной тренировке, считающий, что этим можно спустить пар.       — Эйнэ?       Просящий тихий голос прозвучал отрезвляющим холодом. Эйнаор мгновенно заткнулся в мысленном шипении на брата и расслабился.       — Входи.       Щелчок дверного замка. Гулкая волна сомкнувшихся энергетических печатей на кабинете. Почти беззвучные шаги за спиной через всю комнату.       Эйнаор спешно загонял свое раздражение глубже. Как бы не бесился он на брата за его поведение, тупость, резкость и эти дурацкие фальшивые интонации — хуже он сделать не хотел. Не хотел, чтобы брат понял его неправильно и счел его раздражение на свой счет. Вернее — все это так и так было на его счет, но… не то, что Эйнаор мог бы объяснить. Не так, как это можно понять. Потому что, если Лаккомо узнал бы про это бешенство, он бы мог решить, что…        — Прости.       Теплая рука мягко перехватила поперек груди, а прохладный лоб уткнулся сзади в плечо и шею. Эйнаор замер, как статуя, на миг даже перестав дышать, а брат просто обнимал как когда-то раньше и молча смиренно каялся в душу. Без слов даже мысленно, без лишних сбивающих действий, без неловкости, которая, казалось, поселилась вечной преградой между ними. Как когда-то в детстве, всегда сильный духом, несгибаемый старший брат сейчас просто повис устало на его плече и сливал накопившиеся годами эмоции. Всю свою боль, разочарования, обиды на собственные глупости, злость на обстоятельства, и снова боль, старательно обходящая стороной ядро всего этого кубла печали.       — Прости, — шепотом снова повторил он, и Эйнаор даже не понял за что.       Так много было в нем чувства вины и так мало осталось блаженства от ярких моментов.       Улетучились последние следы раздражения. Какая тут злость, если одно такое объятие вышибает любой намек на негатив, заставляя мгновенно прощать. Забыть всю творимую братом херь и просто принять его таким, какой он есть. И если бы это был бесчестный прием… Но нет, Эйнаор знал, что брат на такое не способен. А потому доверился, расслабился окончательно, поник под его рукой, прижимаясь спиной к теплой груди. Как раньше. В детстве. Когда страхи перед дъерками могли оправдать подобные жесты.       — Прощаю, — в тон ответил Эйнаор, прикрывая глаза и согреваясь в ауре родного человека.       Хотелось стоять так подольше. Молча, даже не обмениваясь мыслями, просто будучи рядом. Казалось, что так можно справиться с любыми проблемами и если захотеть, они смогут обезопасить свою жизнь, будущее и, наконец, спокойно расслабиться.       — Эйнэ, — от шепота в плечо Лоатт-Лэ вновь замер в слабой надежде на какое-то чудо. — Я должен завтра улететь обратно.       Не вопрос, но факт, который, по мнению Лаккомо не избежать. Предложение? Нет, напоминание.       — И ты не останешься?       Лаккомо послышалось, как голос Эйнаора дрогнул. Мелко, почти незаметно, но слишком отчетливо для него, знающего младшего брата с детства. Тут же захотелось сжать его крепче, обозначить неизбежность и вновь извиниться. Алиетт-Лэ позволил себе это, но следом покачал головой, по-прежнему пряча лицо в девчачьей прическе брата, которая неимоверно бесила всех придворных своей взъерошенностью и длиной до плеч. Вот и сейчас он вновь потянулся к ней, поправляя ободок и пряча за этим действием мимолетное прикосновение к щекам. Лаккомо все понял, не дурак, но как всегда постарался сдержаться сам.       — Ладно, — тихий ответ брата и следом, почти без паузы. — Твой полиморф уже доставлен на корабль.        — Знаю, — кивнул в плечо Лаккомо, с трудом заставляя себя отстраниться.       Перестроиться на рабочий лад было сложно. Еще недавно раскрепощенный боем с Даэрреком организм настойчиво цеплялся за остатки спокойных мгновений, не омраченных раздражающей политикой. Больше всего сейчас хотелось тишины и уединения с братом как-нибудь за бокалом вкусного вина. Но вместо этого работа и время требовали иного. Сроки поджимали, а настроение на умиротворенность стремительно пропадало, ускользая как песок сквозь пальцы.       — У нас много дел, Лаки, — Эйнаор чуть отстранился, но не отошел ни на шаг.       — Да, много, — Алиетт-Лэ послушно убрал руку.       Младший брат повернулся не сразу, быстро приводя себя в порядок и старательно поправляя волосы, выбившиеся из растрепанного пучка. Руки как назло путались следом за хаосом в голове, попытки причесаться его не удовлетворяли и, в конце концов, Его Величество все же плюнул на свои старания вновь заколоть пучок палочкой и попросту выкинул ненужную атрибутику не глядя на стол. Потом встряхнулся, растрепал волосы руками и зачесал в привычной манере назад.       Лаккомо стоял не шелохнувшись даже когда волосы брата щекотнули по лицу. Не к месту вспомнилось, как раньше в детстве было нормально зарываться друг другу в макушку, если случалось ночевать вместе от страха перед дъерками. Или прятаться бок о бок от тетушки в дворцовых кустах. Да даже на тренировках, пока Эйнаор еще не бросил общие занятия и не ушел целиком в свою социологию и политику. Каких-то семьдесят лет назад это все еще было нормально. Сейчас же…       Эйнаор повернулся на месте, уставившись Лаккомо прямо в глаза. Мгновение и затем на его лице расцвела мирная улыбка, а руки сомкнулись на плечах и мягко дружелюбно встряхнули.       — Пойдем работать, Лаки, — позвал младший брат.       Сейчас же — оставалось улыбнуться в ответ.       — Пойдем, — согласился Лаккомо, вновь переключая свой настрой.       Высокие двустворчатые двери тактического зала закрылись за венценосными братьями под еще более сложные печати, оплетая стены и ставя глухую защиту от любой попытки проникновения как физического, так и ментального. Идеальный барьер, древний, созданный некогда великими строителями, сейчас ушедшими в небытие и забравшими с собой древние знания.       Лаккомо прошел следом за Эйнаором и осторожно коснулся рукой невидимых плетений на стене. Силовые всплески мигнули под пальцами и прошлись золотистой волной, блеснув миниатюрными символами.       — Еще работает, — иронично прокомментировал Эйнаор, чуя ступор удивления брата. Лаккомо задумчиво отдернул ладонь и поспешил следом.       — Не думал, что эта система цела еще где-то кроме твоего кабинета, — сказал он, осматриваясь по сторонам.       Эйнаор пожал плечами и щелчком пальцев активировал освещение. Высокий с виду пустой тактический зал начал наливаться разными оттенками приятной сумрачной темноты. В нем не было окон, которые отвлекали бы присутствующих происходящим вовне. Сюда не проникал солнечный свет. Огромный потолок накрывал центральную область зала широким куполом, который мог бы походить на гладкую полусферу обычной обсерватории. Зал был практически лишен лишних узоров и орнаментов, что сразу бросалось в глаза, в сравнении с обязательным декором даже по каждому коридору. А сами стены и полы с колоннами, вопреки обычному желтому убранству, были выложены иным светло белым камнем. Приятное и неожиданное место, о наличии которого Лаккомо узнал только сейчас. И почему он всегда считал, что брат непременно курсирует только между собственным мелким кабинетом и приемным тронным залом? Где были его мозги, когда он думал, что весь Дворец — это унылый желтокаменный саркофаг с остатками старых реликвий, разбавленный зеленью во внутренних садах. Почему он решил, что такое грандиозное сооружение обошлось без нормального личного правительственного тактического зала. Наверное, потому что раньше не возникало необходимости им воспользоваться и даже задаться вопросом его оснащения.       Эйнаор тем временем быстрым касанием активировал большой проекционный стол в центре зала. Саму сенсорную панель Лаккомо узнал — во время постройки «Стремительного» такие приборы с ментальным считыванием считались прорывом в технологии. Половина корабля работает с такими устройствами, а привыкшие к планшетам ребята сейчас и вовсе не представляют, как раньше обходились без «умной» техники, понимающей команды с полумысли.       Правда, Лаккомо несколько напрягся, рассмотрев постамент, на котором лежал сенсорный стол. Нет, с каменным блоком все было в порядке, как и со стенами. Но это был блок, поставленный здесь с момента постройки самого зала. И пазы, в которых лежала столешница, казались идеально подогнанными.       — Во Дворце по-прежнему все работает идеально, как раньше, — добавил Эйнаор, видя изумление на лице брата. — С энергоячейками все всегда было в порядке, они не требовали замены. Просто протоколы автоматической защиты и слежения активируются по запросу правящих представителей Династии. Кто ж виноват, что раньше сами не додумывались ими воспользоваться.       Лоатт-Лэ склонился над слабо засветившимся столом и ввел дополнительные команды на виртуальной клавиатуре вручную. Быстрый полет пальцев по секциям символов, сложенные в запрос иероглифы, подгрузка дополнительных баз данных. Все это смотрелось бы уместно где-нибудь в недрах «Стремительного», но никак не в зале Дворца, заполоненного живыми тенями в дополнение к страже и ритуальными схемами поверх каждого прохода.       Лаккомо запоздало поймал ощущение посвященности в некое таинство. Только что он стал свидетелем какой-то иной Тории с более богатой историей, которую он не знал, но в которой глубже и охотнее в свое время вкапывался Эйнаор. Как и всегда. Видимо, привычка рыться в старых архивах, не брезгуя преданиями и слухами, сохранилась и по сей день.       — Чему ты удивляешься? Да, я узнавал и копался в древних сказках, — укоризненно, но с иронией сказал Эйнаор, заканчивая ковыряться в столе. — Я бы сдох тут со скуки, если бы занимался только кланами, их грызней и сраными ценами на рыбу.       Как и всегда у Лаккомо дернулся глаз от периодической братовой манеры общения. Где только набрался на троне. Знает же, какую реакцию вызывает у него самого и окружающих. Еще издевается специально.       — Узнавал про принцип сверхъестественной работы Дворца? — уточнил Лаккомо, подняв бровь.       — Узнавал, как это можно использовать и научиться применять самостоятельно, — как само собой разумеющееся ответил Эйнаор, отступая и смотря по сторонам.       Тактический зал перемигнулся запрятанными проекторами в стенах, а потом разом вспыхнул мелкими огоньками, рассеивая объемную звездную карту в пустом пространстве дальше от навороченного стола. Лаккомо мысленно боролся с диссонансом, который возникал у него от одного взгляда на древние каменные светлые плиты помещения, сейчас служащие фоном для высокотехнологичной объемной карты звездной системы. Притом Алиетт-Лэ даже не сомневался, что пометки на карте соответствуют ситуации в реальном времени. Как не сомневался в том, что резной декор на колоннаде под потолком бывшие строители скрупулезно и любя вытачивали вручную, вплетая каждый высокотехнологичный проектор в свое уникальное место в узоре. И эта роскошь украшала ту колоннаду, которую невозможно поднять голой силой и обычными строительными механизмами. Но которую каким-то неведомым образом все-таки построили на высоте в километр. В те древние времена, когда по данным всех исторических хроник на Тории не существовало мощного грузового воздушного транспорта.       Необъяснимо…       Отныне те тысячелетия уже просто загадка.       — Проходи, осваивайся, — Эйнаор с ехидно довольным лицом приглашающе махнул на карту, а сам, не долго думая, с чувством выполненного долга взгромоздился и уселся прямо на тактический стол. Ровно в ту область, где еще недавно светилась клавиатура.       Во всей его мелко счастливой роже и позе прямо-таки читалось удовлетворение от произведенного эффекта.       — Не забарахлит? — спросил Лаккомо, скосив взгляд на такое кощунство с панелью.       Эйнаор только отмахнулся.       — Никогда раньше не барахлил.       Лаккомо недоуменно уставился на брата, но промолчал. Про себя он решил, что потом обязательно спросит кровного родственника о том, как много еще сокровищ он любезно соизволил утаить. Щедро делясь прелестями древности исключительно по всплывающей необходимости.       Эйнаор подленько ухмыльнулся по связке в спину. Все слышал, всё чуял, всё понимал.       А Лаккомо не спешил закрываться.       Миновав зону стола, Алиетт-Лэ вышел к спроецированной карте. Рядом с каждой звездой услужливо проплывало название. Невидимые сенсоры улавливали движение и тут же поворачивали объекты для удобного чтения. Сеть спутников связи не маячила и тускло поблескивала синевой, а над освоенными мирами Федерации, наоборот, привлекая внимание, сияли соответствующие иероглифы.       Удобнейшая схема, если учитывать масштабы зала и соразмерный разброс по расстояниям. А с такой функцией отображения в реальном времени еще и невероятно практичная.       — Я в восторге, — благодарно кивнул Лаккомо в сторону брата.       — Пользуйся, — щедро повел тот рукой, а потом начал копаться во внутреннем кармане своей легкой жилетки.       Лаккомо отвернулся обратно к карте, но в следующий момент вздрогнул от смачного громкого хруста.       Эйнаор сидел верхом на столе, скрестив ноги и покачивая ими как на парапете или заборе и бесстыдно, с наслаждением жрал орехи.       И хотя было сейчас в облике Торийского Величества нечто радикально неправильное, ломающее картину его высочайшего статуса, Лаккомо вцепился взглядом вовсе не в его внешний вид. Не в домашние простые шмотки, которые так бесили подчиненных своей расхлябанностью. Его ничуть не смущали оттопыренные уши, за которые были заправлены густые волосы, по жреческой манере отпущенные ниже плеч, но из привычки вечно обрезаемые в куцый хвост. Лаккомо даже не дергал уже сам факт сидения верхом на сенсорном столе с едой в руках. А дергало то, с каким нескрываемым наслаждением Эйнаор поедал эти обыкновенные соленые орехи.       Лаккомо невольно сглотнул и отвернулся. Запоздало вспомнив, что сам был дурак и не соизволил поужинать перед явлением к брату. Ладно если бы только поужинать, но еще и пообедать.       — Лаки, — окликнул брат.       Неспешно поворачиваясь, Алиетт-Лэ молниеносно отреагировал раньше, чем успел распознать движение. Рука сама собой в последний момент поймала в воздухе перед лицом нечто, хрустнувшее под пальцами.       — Надо же… Еще не просидел остатки навыков на троне, — иронично с самокритикой отметил Эйнаор.       Лаккомо покосился на пойманное и узнал в руке еще один кулек с орехами. Какая щедрость!       — А то я тебя не знаю, а, — укоризненно заметил брат, продолжая жевать. — Пока ты на корабле, тебя хотя б кормят регулярно и следят, чтоб ты поднос опустошал. А здесь только я за тобой и могу присмотреть. Так что ешь давай и не голодай мне в мозг.       Алиетт-Лэ смущенно развернул пакетик и прислонился к ближайшей сбоку колонне.       — Спасибо.       — Пожалуйста, — ответило это воплощение бесцеремонной простоты, пожимая плечами. И куда только пропадали все манеры в такие моменты. Как специально расслаблялся, получая явное удовольствие. Вопрос только от чего. От самовыражения или мелочной говнистости.       — Давай не порадуй меня, как все плохо, — со звонким хрустом, ломающим тишину зала, разжевывая очередной орех попросил Эйнаор.       Лаккомо невольно улыбался. Именно таким он помнил любимого младшего брата. В меру сдержанным, в достаточной мере аристократичным, но всегда охотно поддерживающим в любой авантюре. А порой и вовсе предлагающим такие выходки, на которые у самого Лаккомо не хватило бы фантазии. И если сам он всегда оказывался более вспыльчивым, несдержанным, резким на слово и радикальным, то Эйнаор… Эйнэ всегда был тихушником, в уме которого надолго могла поселиться тайная злость или обида, только и ждущая удачного момента для расплаты.       Вот поэтому плохо, когда брат становился серьезен. Намного лучше, если он начинал вести себя распущенней и свободнее. Как сейчас. Правда, однажды Лаккомо стал свидетелем обратной ситуации, когда Эйнаор выписывал в начале правления смертные приговоры со скучающей саркастичной рожей, сидя чуть ли не поперек трона. А после, когда двери тронного зала закрылись за придворными и стражей, Его Величество начал вдохновенно ругаться, поминая всех «дебилов», «мудозвонов» и «имбецилов», которых, по его мнению, дешевле было бы кастрировать секатором, чем тратить на них силы менталистов.       Оставалось только надеяться, что сейчас доброжелательность Эйнаора была привычной нормой поведения при брате, нежели признаком доведенной до крайности злобы на всю окружающую действительность.       Алиетт-Лэ тем не менее отлип от колонны и неторопливой походкой потек через карту, копаясь в пакетике и медленно уплетая одно лакомство за другим. Сказать можно много, про каждый мир, каждый народ. Еще больше вскрыть слухов и мотивов. Но главное обычно просто начать.       — Как я уже говорил, — сказал Лаккомо, размахивая рукой с зажатым орешком, — по моим первичным подсчетам, сейчас наша проблема заключается примерно в миллионе полиморфов, раскиданных равномерно по флоту и военным базам Федерациии…       — Извини, Лаки, но давай ближе к делу? — не дожидаясь конца мысли, сказал Эйнаор. — Я не о том спросил.       Лаккомо удивленно замер.       — Полиморфы — это частности и всегда ими оставались, — пояснил Лоатт-Лэ. — Сейчас меня интересует твое мнение о мирах. По очереди. От главной проблемы к мелким. Можешь начать с Тории, если тебе так будет удобнее.       — Нет, Торию я оставлю на потом, — задумчиво ответил Лаккомо, лениво подходя к одной мелкой невзрачной на общем звездном фоне пометке.       — Как пожелаешь.       — Тогда наша глобальная проблема — это Цинтерра, — Алиетт-Лэ коснулся пальцами голограммы маленького шарика, а тот, следом за воздействием, развернулся в более детальную картинку. Планетка разрослась до размера с кулак, на ее поверхности прорисовался рельеф, и рядом вспыхнули цепочки дополнительных данных. Количество населения, продолжительность суток, сфера влияния, область покрытия защиты и много других пометок.       — Оплот авторитарной демократии, метрополия, возведенная в абсолют, ядро современного правящего режима и символический центр всего Сената.       Шарик Цинтерры в руках повернулся следом за движением, демонстрируя испещренные единой сетью городов континенты, между которыми темными однотонными пятнами разливались по оставшейся площади океаны.       — Того самого, Сената, — уточнил Эйнаор, — который, даже не находится там буквально, а собирается по видеоконференции, чтобы всякие любители стрелковых видов деятельности и радикальные «летописцы» не внесли свою лепту в историю, просто вбомбив их гребанный бункер в городской коллектор.       Следуя за мыслью Лаккомо, проекционная карта высветила мелкую фотографию массивного, круглого здания Сената из общедоступной статьи. Богато и монументально украшенное здание являло собой обычно лишь символ, почти никогда не собирая внутри всех главных членов правительства. Лишь иногда, на особые церемонии, Сенаторы приглашались в ложи, но тогда по огромному району Цинтерры наступал режим крайней степени безопасности.       — …Да, один залп во время собрания всех Сенаторов решил бы много проблем сразу, но, к сожалению это не сработает. Поплавит только офисных клерков, мелких работников и может быть пару важных шишек.       — Ну и самого главного Сенатора, который в последние годы вообще ничего там не решает, а принимает законы, явно подсунутые ему на блюдце за завтраком, — сказал Эйнаор, зажевывая очередной орешек.       Лаккомо задумчиво повращал шарик, уже в который раз прикидывая свои мечты и сопоставляя их с реальными возможностями и желанным результатом. И как всегда, по его мнению, итог грозил не принести должного результата. Досадно…       — …Да, удар по Цинтерре ничего не решит, хотя бы потому что останется весь военный флот, раскиданный по Федерации, сама основа Федерации и миллиарды населения, способного просто поддержать идею ответного удара по нам.       — Особенно с учетом того, как Торию не любят, — буркнул Эйнаор, глядя в пакетик в поисках последнего орешка.       — Сами довели ситуацию до такой точки.       — А что ты мне предлагаешь? — всплеснул руками Лоатт-Лэ. — Радостно отменить запрет деда и пустить население, продавая лотерейные билетики на въезд? Или начать торговать пропусками на охоту в леса? Да нас не любят за менталитет, ксенофобство и скупердяйство к собственным технологиям.       — Репутацию никогда не поздно исправлять, — тихо ответил Лаккомо, выпуская шарик Цинтерры из рук, и глядя как тот снова вернулся в изначальную точку на карте.       — Ровно как и создавать свой тыловой фронт. Другое дело, что у нас сейчас нет нескольких десятилетий, чтобы повернуть общественное мнение в нашу сторону. Надо было заниматься этим раньше.       — Я знаю, — ворчливо ответил Эйнаор.       — Мы могли бы за эти годы вырастить… — начал Лаккомо, представляя образы.       — Знаю, — закатил глаза к потолку Лоатт-Лэ.       — И могли бы подмять под себя…       — Да, я знаю! — взорвался младший близнец. — Но у меня кланы сидели на шее, а Цинтерра срала прямо в мозг. Меня до сих пор поджимают настолько, что я просто не успеваю уследить за всем сразу.       Лаккомо лишь терпеливо перевел на него тяжелый, но в то же время абсолютно спокойный и серьезный взгляд.       — Мне снова устроить массовые чистки?       — А кто тогда останется? Рыбаки и кучка торийской аристократии? — Эйнаор шумно скомкал пустой пакет и злобно сунул его обратно в карман. — Нет уж пока. Давай вернемся к мировой обстановке.       Алиетт-Лэ настойчиво проследил за братом и дождался пока настроение того вновь не улеглось до спокойного. Сейчас они собрались не для того, чтобы выпускать накопившуюся экспрессию, а для того, чтобы внимательно понять, с чем предстоит работать. Лишняя злость была ни к чему.       — Если говорить об обстановке, — продолжил Лаккомо, когда Эйнаор достаточно успокоился, — то Цинтерра при всей своей ситуации является всего лишь метрополией с самым большим количеством населения. Двадцать миллиардов пожизненных налогоплательщиков, кредиторов, государственных рабов, половина из которых живет на прожиточный минимум, а вторая половина платит за первую завышенный процент подоходного налога. Сейчас это всего лишь планета с историческим центром их нации, где по старой памяти базируются основные учереждения, но в которых в целях безопасности и предосторожности даже не хранятся основные сервера. Весь обмен данными, все архивы, все спутники коммуникации вынесены за пределы планеты и запрятаны так хорошо, что найти и вычислить их будет проблемно. Парализовать работу Федерации, ударив по Цинтерре не реально и бесполезно — мы зацепим лишь обычных жителей, прикармливающих всю государственную структуру своими зарплатами. А если эти миллиарды жителей взвоют в наш адрес, то их поддержит не просто правительство, а соседи-сограждане иных планет.       Эйнаор молча кивнул, подбирая одну ногу под себя.       — И хотя Флайтон и Роккон являются официально отколовшимися, самостоятельными, дочерними планетами, вышедшеми из статуса Цинтеррианских колоний, в случае угрозы метрополии население встанет на сторону столичных. Правда, лишь в том случае, если народ не начать раскалывать заранее целенаправленно. На это есть предпосылки. Под укоризненный взгляд Лаккомо Эйнаор подобрал под себя вторую ногу и устроился удобно на столе. Взгляд брата его нисколько не впечатлил.       — Что ты скажешь про каждую из них подробнее?       Алиетт-Лэ не спеша проследовал к зависшей точке одной из планет и ткнул в нее зажатым в пальцах орешком. Голограмма раскрылась, являя собой густо населенный, аккуратно расчерченный мир. Города не сияли по континентам сплошной паутиной, но за все время разрослись по площади достаточно плотным ковром. Цивилизация не затрагивала лесные массивы и совсем засушливые пустыни. Они учли ошибки метрополии с перенаселением и тесной застройкой, едва ли не погубившей экологию.       — Рокконианцы практичнее. Став первым миром, куда в свое время добрались и окрепли цинтеррианские колонисты, Роккон всегда был главным претендентом на независимость. Ядро их правительства образовалось из бывшего ученого состава еще первых экспедиций, по истории около полутора тысяч лет назад. За все это время Цинтерра щедро «кормила» Роккон новыми кадрами, лучшими исследователями и элитой космических первопроходцев. Попасть обычной путевкой на Роккон было невозможно — в те времена цинтеррианцам надо было обладать весомой «корочкой» от диплома отличника, до звания доктора наук, только чтобы получить право на заселение колонии. Правительство метрополии подошло к задаче ответственно. Они не хотели допустить бегства на свежую, богатую ресурсами и пышной природой планету всякого личного отребья, которое испортило бы саму идею колониального мира. Все бунтари, недовольные, нищие, обездоленные — оставались в метрополии. А идейный, верный и достойный цвет нации допускался на переселение.       — Тупость по отношению к метрополии. Но что касательно колонии — здравая логика в этом была, — одобрительно качнул головой Эйнаор.       — Да, была, — согласился Лаккомо, крутанув шарик вокруг оси. — Роккон вырос как колония быстро. Местное правительство долгое время крепко держалось за правым плечом основных лидеров на Цинтерре, щедро делясь с метрополией всей прибылью и удерживая прямой бестаможенный канал доходов. Цинтерра никогда не сомневалась в верности Роккона, не ожидала ударов в спину и, в целом даже сейчас, живет по инерции. Зная, что Роккон обязан метрополии всем и пожизненно.       — Но сами колонисты так не считают, — ехидно заметил Его Величество, опираясь руками о сенсорную панель, которая, затаившись, молчала.       — Верно, — Лаккомо очередной раз подозрительно покосился на стол. — Сами колонисты давно отделяют себя от остальных граждан Федерации. Особенно от цинтеррианцев. Они считают, что вложили в свой мир слишком много стараний и любви, чтобы позволять каким-то ленивым безработным иждивенцам метрополии просто так… жрать их продукцию, пользоваться научными достижениями, и получать долю продовольствия почти что даром, с формальными пошлинами на транспортные расходы.       — Было б чем особым пользоваться…       — Вообще есть чем… — задумчиво ответил Алиетт-Лэ. — Роккон, конечно, бережет свою биосферу и кормит только себя и свое население, но его промышленные платформы и космические оранжереи, вместе с вынесенными на спутники заводами «кормят» уже остальных федералов.       — Что скажешь про их промышленность?       Лаккомо развернул сферу подконтрольной зоны планеты и ее дополнительные охваченные сектора. Работа с такой голограммой приносила одно удовольствие!       — Потрясающе для самостоятельного мира.       — Формально — колонии.       — Формально, — отметил Алиетт-Лэ, подняв указательный палец. — Нельзя назвать таковой планету, имеющую в собственном распоряжении подконтрольные ресурсные спутники, четыре микро-колонии на рудниковых мирах и самодостаточный военный флот. Собранный якобы ради защиты от космического мусора и пиратов.       — Обожаю их скользкую интерпретацию, — с ухмылкой сказал Эйнаор. — Каким нужно обладать искусством слога, расшаркивания и лизоблюдства, чтобы вставить собственный флот по самую…       — Конституцию, — хмыкнув, закончил Лаккомо. — Да, считается, что верность Роккона непоколебима, и планета является идейным продолжением Цинтерры, едва ли не правой рукой. Лучшим, что смогла собрать и вырастить метрополия, без повторения собственных ошибок.       — Рокконианцы считают себя элитой. А их сенатор последние годы все явнее выражает недовольство последними законами, хоть как-то затрагивающими финансы. Словно у них очередной заклин случился, и к власти пришел мировой жлоб.       — Но всячески поддерживают идею вооружения, вложений во флот и, если мне не изменяет память, активно спонсировали проект Полиморфа, — добавил свое Лаккомо, прекрасно зная, что память в таких вещах ему никогда не изменяла.       — Естественно они тогда спонсировали! — воскликнул Эйнаор. — Если сейчас почти восемьдесят процентов широко известных полиморфов — это их научные деятели, которые получили свои новенькие полиарконовые тушки за счет правительства, только чтоб их мозги не сдохли и работали на них дальше!       — Роккон ценит своих граждан.       — О да, настолько что дарит им вечный труд… — ворчливо отметил Лоатт-Лэ.       — Они стараются по собственной инициативе, — смиренно сказал Лаккомо, закрывая данные о планете и сворачивая ее в точку на карте.       — Ага. Вечно молодые, инициативные ксенобиологи и археологи — то, что надо для нации.       Алиетт-Лэ с улыбкой покосился на хмурого брата и колко заметил:       — Слышал, что к каждому такому «археологу» прилагается как минимум парочка хорошо обученных «охранников».       — То есть, они там у себя еще отряды бойцов собирают с молчаливого одобрения Сената у того под задницей, — сделал вывод Эйнаор.       — Получается так…       — Огромный самодостаточный мир с замкнутыми идейными патриотичными ксенофобами, помешанными на личном достоинстве и элитарности, имеющий самостоятельный процент флота, собственные верфи, заводы, ресурсные планеты и официальные отряды боевых полиморфов… Просто делает вид, что служит Цинтерре и по-прежнему выкачивает из нее лучшие кадры.       Лоатт-Лэ восторженно и самозабвенно понесло. Лаккомо слушал его выводы про чужую нацию как песню. Ядовитую, полную искренности и очевидной вроде бы правды.       — К слову, переехать простому жителю Цинтерры на Роккон сейчас не составляет труда, — уточнил Лаккомо, добавляя еще толику интересных фактов. — Но определенный пакет привилегий он получает только проучившись полный срок в профильном учебном заведении и отработав там безвыездно десять лет. Они называют это повышением квалификации и отработкой затраченных на обучение средств.       — Что, переводя на нормальный язык, является получением гражданства.       Подытожил Эйнаор.       — Да… — Лаккомо прогреб пальцами волосы. — Через пятнадцать лет такой жизни почти не находится тех людей, кто хотел бы покидать Роккон и возвращаться на родину.       — Допустим, — Лоатт-Лэ задумчиво изучал карту, лениво оглядывая виртуальные точки, раскиданные в воздухе по залу. Наконец, его взгляд зацепился за конкретный маркер. — Что насчет Флайтона?       — Сбрище восторженных фанатиков своего дела и хорошо шифрующихся наркоторговцев, — ответил Лаккомо, подойдя к точке, которая располагалась чуть ближе к Цинтерре, но в другой стороне от Роккона, составляя с ним и метрополией почти правильный треугольник.       — Вот даже как, — удивление Эйнаора было почти искренним. Ровно настолько, насколько ему не хватало доносов своей разведки.       — Да. Я устал ловить их пиратов и болтаться по космосу следом за мнимыми притонами.       Командир «Стремительного» развернул планетку касанием пальца и повращал ее в ладони. Красивый мир, зеленый, сочный. Цинтеррианцы в свое время на него возлагали столько надежд…       — А кажутся такими правильными, — иронично отметил Эйнаор.       — На Флайтон всегда стекались недовольные цинтеррианским режимом пласты общества, — Лаккомо отпустил планету висеть свободно на карте. — Если бы меня спросили, какой мир я бы первым стер из системы Федерации — я бы указал на Флайтон.       Эйнаор подтянул схему сложенными в управляющий жест пальцами и подвинул к себе виртуальную проекцию зеленого мира.       — Твое слово? — сказал Лоатт-Лэ, покручивая планету, словно прикидывая ее для будущей игры.       — Сумасбродный, вечно качающийся следом за прибылью, кажущийся бессистемным, ненадежный, «высокотворческий» народ. Живущий по эгоистичным ценностям, способный собираться в толпу по зову хая и любой волны, которая надавит на их чувство свободы.       Иногда Лаккомо не стеснялся в выражениях, как сейчас. Брату высказываться можно. Все-таки это не собрание главкомов, где за оскорбление нации путем озвучивания личного мнения можно стать врагом народа. А в такой высокой должности и с таким высоким федеральским званием Алиетт-Лэ не мог позволить себе при чужих ушах распинаться на грубость.       — А звучит как описание фарэйцев, — задумчиво изрек Эйнаор, подкинув виртуальный шарик на ладони и тут же его поймав.       — У фарейцев хотя бы есть их извращенный кодекс чести, которому они следуют, чтобы хоть как-то поддерживать внутренний порядок. А на Флайтоне людьми правит Эксперимент.       — Не наука?       — Нет. Наука правит на Рокконе, — Лаккомо посмотрел по сторонам в поисках места для сидения. Стулья в зале на первый взгляд отсутствовали, но наверняка где-то хранились в выдвижных пазах. Искать их и отвлекаться не хотелось. Проще пристроиться куда в другое место. Но скамеек в помещении не нашлось, а барельефы на колоннаде начинались только под потолком.       Так и не найдя ничего удобнее, Алиетт-Лэ подошел к столу, оккупированному братом, и осторожно примостился сбоку, поглядывая на шарик Флайтона.       — Если в случае с первыми Цинтерра основывала колонию за счет государственной программы и по воле правительства, то все полеты на Флайтон спонсировали мелкие частные компании. Государство не могло позволить себе тогда разоряться на два потока, но… миллиардеры и богатенькая молодежь жаждали приключений. Они хотели отхватить свой личный кусочек пока еще бесхозной земли и, воспользовавшись данными разведки, вложились в работу частных космодромов. Так появился Флайтон. Головная боль Цинтерры, которую метрополия просто не могла своевременно устранить.       — Да и как бы они закрыли тогда путь к планете, — поигрывая шариком и якобы раскручивая его на пальце, сказал Эйнаор.       — А никак. На Флайтон по первым проторенным путям кинулись туристы и ученые. Не те, которые с научными степенями и медалями, а те, что не стеснялись поначалу копаться в инопланетной земле и подыхать.       — Флайтон пестрая планета. Богатая. Цинтерра приобрела бы куда больше, если бы направила свой авангард мозгов на нее.       — Побоялись аномалий, — Лаккомо кивнул на виртуальный сгусток пространства, который показывала карта на пути между метрополией и зеленой планеткой. — Дорога до Роккона была проще и не нуждалась в крутой траектории.       — Зато теперь в тех аномалиях Флайтона под видом мусора прячется весь твой любимый пиратский сброд, — широко улыбнулся торийское Величество.       — Обожаю стрельбу по космическому мусору… — не меняя тона, сказал Лаккомо.       — Значит, по твоему мнению, надежды на Флайтон возлагать нельзя, — сказал Эйнаор, кидая виртуальный шарик обратно на его положенное место, где он тут же свернулся в точку.       — Вообще… смотря какие надежды, — поерзав, Лаккомо забрался сидеть удобнее на стол. — Флайтон беспокоен. У него нет четкого лидера. Внутренние дрязги только добавляют планете проблем. Обилие мелких группировок, держащих свои районы и города, создают из планеты одно сплошное лоскутное одеяло. Как переклинит каждого мелкого управленца — обычно непонятно. Все зависит от того, чем он… барыжит, что скупает, в какой климатической зоне находится и что курят его соседи.       — Ты это, надеюсь, не серьезно? — Эйнаор сомнительно покосился на брата.       — Я похож на комедианта? — похоронным тоном спросил Лаккомо.       — Нет.       — Вот и я так не думаю. Однако… — вице-король поднял палец.       — Чувство юмора у тебя весьма специфическое…- тут же вставил свой комплимент младший.       Лаккомо так и замер с поднятым пальцем, безвозвратно сбитый с мысли. А потом под взглядом умилительно-наивно улыбающегося брата рассмеялся и опустил руку. Показалось, что от такой вызванной реакции даже сам Эйнаор засиял еще большим довольством. Чистый смех брата он слышал последние годы все реже и реже.       — Ладно, — Лаккомо отмахнулся. — Я почти серьезно. Почти — потому что не учел еще много факторов, оказывающих влияние на их многогранный и сложный духовно мир.       — Точнее, Лаки, — улыбаясь, попросил Лоатт-Лэ.       — Точнее — Флайтон — это окультуренный отстойник, куда сбегали в поисках сокровищ. Что характерно, искатели, найдя эти сокровища, возомнили себя еще более значимыми лицами, закрепили за своими фамилиями множество компаний, поделив меж собой уникальные ресурсы, и теперь законно правят планетой. Поделили на Флайтоне всё, начиная от руды и камней, заканчивая плантациями специй. Скуплены и приписаны кому-то даже национальные заповедники, которые приносят прибыль за счет туристов и иногда свободной охоты. Сами хозяева заповедников не боятся потерять свой источник доходов, потому что в их лесах людей дохнет больше, чем зверья. И это всех устраивает! Особенно адреналиновых наркоманов, состоящих из богатеньких сынков таких владельцев компаний. На Флайтоне даже по сей день случаются всплески войн друг с другом. Обычно причина в перекупке компаний. Прямое наследования семейного дела у них не принято, скупить больший процент акций компании может любой с достаточными средствами. Зачастую этим промышляют конкуренты, чтобы разорить неугодного «соседа».       Эйнаор оперся руками о стол и лениво раскачивал одной ногой по воздуху. Слушать размышления брата о глобальной обстановке ему нравилось. Лоатт-Лэ даже начал жалеть, что только такой повод как полиморфы, вынудили их собраться и обсудить вроде бы такой нехитрый, но очевидный план. И почему они не начали все это раньше… Были ли кланы такой реальной причиной и тормозом, как он считал?       — Меня до сих пор поражает, откуда у них свой флот, — размышлял вслух Эйнаор, отвлекаясь мыслью во все ранее не сказанное и не сделанное.       — А его нет! — всплеснул руками Лаккомо, искренне недоумевая от ситуации. — Были остатки частных компаний Цинтерры, которые осуществляли первоначальные перевозки граждан, а потом постепенно равернули свои дублирующие базы и доки на Флайтоне. Под предлогом необходимого штатного ремонта «на месте прибытия», на абсолютно законном основании. И были отбитые на голову группировки и мафия Цинтерры, которые улетели на первых же рейсах и сразу по прилету начали разворачивать втихаря свою военную промышленность. Были бойцы, которые катались на Флайтон за приключениями и дикой охотой. Были все типы нелегалов, которые искали там спасения и увозили все свое ценное имущество, просто покупая у частников их корабли. Таможни космопортов на Цинтерре запоздали с появлением, и все, кто мечтал выбраться и начать новую волну жизни успели сбежать в первые годы межзвездных перелетов. А как итог — метрополия получила свою вторую колонию, где в одной куче собрались вроде бы законопослушные торгаши, конченные монополисты, и зажравшиеся собственники, каждый из которых входит в свою подпольную мафию и предпочитает не доставлять проблем Цинтерре. Но радостно откусывает больше полезной площади у соседа. И все это присыпано жизнерадостной творческой тусовкой, авантюристами, борцами за свободу самовыражения и слова. А какая очередная идея поселится в голове следующего управленца и кого он захочет убить или купить зависит от того… — Алиетт-Лэ завис и повращал фигурно ладонью, подбирая слова потактичнее, — какое поле со «специями» спалят на планете очередной раз.       Эйнаор на секунду замер, а потом изумленно вздернул бровь на такое определение.       — Значит, притоны, — сделал вывод он.       — Половина экономики Флайтона держится за счет специй, медикаментов на их основе и экстремального туризма. А если рассматривать теневую экономику — то вся она кормится за счет продажи наркотиков и экскурсий на дикие миры.       — Где еще более богатенькие жиротрясы, обдолбавшись «специями» и тоником старательно пытаются выжить в жестких условиях, — добавил Эйанор.       — …А флайтонцы потом спасают их за еще большую сумму.       Лоатт-Лэ удрученно потер виски.       — Я б их тоже давно стер из системы. Толку мало, проблем много.       — В нашем случае сейчас это удобно, — назидательно заметил Лаккомо, проворачивая условным жестом карту, и оглядывая ее дальше.       — Да, согласен. Они могут стать удобно шумными, — проворчал Величество, нахмурившись лишь когда брат выделил в поле зрения очередную планету.       — А дальше на очереди у нас… Борд.       С увлеченным видом Лаккомо развернул систему, состоящую из массивного газового гиганта и вращающихся вокруг него спутников. Одна невзрачная планетка из семи была помечена иероглифом обитаемого столичного мира. Великий некогда народ. Могущественный, сильный. Единственный, кто видит в своем небе огромный диск нависающего мира. И единственный кто спрятал себя на столичной планете целиком под купола.       — Не напоминай… — взмолился Эйнаор.       — Вечная головная боль Тории, да? — хмыкнул Лаккомо, покосившись.       Лоатт-Лэ молча закатил глаза к потолку.       — Так вот по своим каналам я выяснил, — хитро улыбаясь, заговорил Лаккомо.- что Верховный Кайен проводит не афишируемую колонизацию второго мира в соседней звездной системе.       Эйнаор от такого как проснулся.       — Но ведь Борду запрещено создавать колонии.       — Да, запрещено, — кивнул старший. — Однако, им это не мешает.       — Много дерьма поднимется, если информация вскроется, — мрачно нахмурился Лоатт-Лэ, быстро прикидывая всю лавину негодований. Картина в таком случае выходила и правда волнующая. Настолько, что все отношения внутри Федерации от такой новости могут радикально измениться. И как повернутся события в любой день после — можно только гадать. Могут совместно Борду войну объявить, а могут дружно воспользоваться прецедентом и расшатать остатки старого строя.       — Много…       — Ты считаешь, что это надо использовать, — утвердительно закончил мысль Эйнаор.       — Непременно!       — Я не хочу общаться с ними… — болезненно нахмурился Лоатт-Лэ.       — Придется.       — Опять потом голова неделю болеть будет…       — Что ж делать.       — Ну, Лаки… — с мольбой простонал Эйнаор, почти что смиряясь с идеей, едва ли не как с приговором.       — Ладно, я сам с ним поговорю, — Лаккомо сделал вид, что брат честно выстрадал у него пощады и втихаря улыбнулся.       Эйнаор аж просиял, почти что по-настоящему, а потом все же убрал комичное выражение с лица.       — Я, правда, не люблю переговоры с бордианцами, — признался уже всерьез Лоатт-Лэ.       — Знаю.       — Они тяжелые.       — Да.       — Тугие.       — Не без этого.       — Пока вытянешь с них, что надо, поседеешь.       С жизнью на Источнике, во Дворце, будучи правителем Династии Эйнаор претендовал на первую седину как минимум лет через сто. У Лаккомо быстро сломалась фантазия, на попытке представить своего брата побелевшим. Правда, как он мигом решил, лучше близнецу дожить до седины, чем отправиться на Нефритовую Гору раньше чужими стараниями.       — Бордианцы всегда такими были, судя по хроникам.       — Иногда думаю, может стоило предку не вмешиваться и позволить соседям добить их с концами, — тихо, себе под нос, высказался риторически Лоатт-Лэ.       — Чтобы лишиться потенциального союзника?       — Из них союзник как из камня флаер, — всплеснул руками Эйнаор. — Они ненавидят нас за то, что Тория не пришла к ним на помощь в войне с яурами. Знают же, что Величество тогда специально ждал, чтобы их сожрали сильнее. Но докопаться не за что.       — Они ненавидят наш народ, но не нас с тобой, — с укором поправил Лаккомо.— Федерацию в свою очередь они ненавидят еще сильнее, за то, что те вынудили их влиться в свой состав и подсадили на продовольственный поток. Если бордианцам дать понять, что лично мы с тобой на их стороне…       — Они проблемные, — попытал последний аргумент Эйнаор.       — Они — потенциальная империя, и куда более крепкая и единая, чем Тория, — упорно продолжил Алиетт-Лэ, на что его брат спрыгнул со стола и недовольно принялся бродить по залу. — Борд — это могущественное государство, которое, несмотря на притеснения и жесткие рамки, упорно продавливает свои интересы и не боится разворачивать свои силы вопреки запретам более сильной Федерации. Да, они не начнут открытого противостояния первыми. Но их флот регулярно обновляется. По военной мощи он опытнее и сильнее федералов. И если технологии двигателей у бордиацев уступают нашим, то вот насчет мощности вооружения я бы уже не был столь уверен.       Эйнаор замер на полушаге и сумрачно уставился на брата.       — Обоснуй.       — У них столица под энергетическими щитами, питающимися от единого силового источника, — спокойно пояснил старший. — Со встроенным микроклиматом. Эйнэ, у нас только один Дворец и мой корабль может выдать похожую мощность. А у них под этими куполами весь город и форпосты. Имей я доступ к таким технологиям в большей мере, я бы в первую очередь вмонтировал ее в военный флот. И только потом накрыл бы город.       — То есть ты уверен, что их потенциал выше, — с сомнением покосился на голограмму планеты Эйнаор.       — Конечно выше! Я видел в деле их корабли на учениях! — Лаккомо отшвырнул голограмму планеты от себя. — Цинтерра не зря заставляет их участвовать в составе Объединенного Космического Флота. Старательно подсчитывая каждый лишний корабль. И не зря эскадры с их кораблями висят в чужих секторах, и никогда не в родных.       — Похоже, ты лучше знаешь, что с ними делать, — сказал Лоатт-Лэ таким тоном, за которым обычно следует полная встряска всей личной контрразведки.       — Это самая закрытая планета из всех в Федерации, — продолжил добивать командир «Стремительного». — Самый ксенофобный народ. Самый жестокий. Даже про Торию ходит куда больше информации, чем про Борд. Почти никто к ним не летает. Тем более никто не переселяется жить. Сойтись смешанными семейными парами — практически невозможно. Бордианцы не принимают чужаков, а всю Федерацию с Торией считают вечно виновными в их тяжелой жизни. Да эта нация спит и видит, как ее ракетные мониторы разносят Цинтерру, а потом на руинах возводят новые верфи со своим порядком. Это ущемленные вечно живущие на продовольственном пособии властные захватчики и строители. Нам просто нельзя с ними не союзничать.       — Все предыдущие попытки наладить союз с Бордом с нашей стороны оканчивались… больными головами. Что у деда, что у отца, что у меня.       — Я понимаю их образ мысли и кодекс чести, — Лаккомо текучим шагом слез со стола и подошел ближе к брату. — Мне нужна только одна встреча. Я смогу договориться.       — И почему ты еще раньше этого не сделал? — спросил Эйнаор, глядя брату в упор.       — Нам нечего было им предложить.       — А теперь?       Лаккомо улыбнулся. Многообещающе. Коварно. Со знанием дела. Как улыбаются, выигрывая еще даже не начатую партию.       — Теперь я знаю, что могу у них обесценить.       Эйнаор смотрел в светло-фиолетовые глаза брата напротив и понимал. Он уже знал, что хочет совершить старший и уже заранее одобрил. Действительно, в правильный момент может хватить одной встречи, чтобы навеки получить весомого союзника. Такого, о котором предки не рисковали мечтать.       — …Я в тебя верю.       Алиетт-Лэ улыбнулся шире, сменяя хитрость на благодушие. Малейшая мимика изменила его, вернув обычную живость и легкую смущенность.       — Хоть кто-то в меня верит.       — Не принижайся. Лучше давай продолжай, — Эйнаор хлопнул брата по плечу и повернул к карте.       — А что еще продолжать? На остальных планетах я не вижу проблемных мест, — Лаккомо развел руками. — Они не пойдут против Цинтерры хотя бы потому, что у них нет на это собственных сил. Сам посуди. Артана? Вторая попытка Цинтерры сделать управляемую колонию на примере Роккона. Да, они имеют свои корабли, да, они помогают на верфях в строительстве ОКФ. Но число списанных, угнанных, переформированных кораблей у нелегалов настолько мало и незначительно, что я просто не беру их в расчет. Артанцы стараются быть честны перед законом. Любые недовольные у них вырезаются сразу. Назвать их группировки объединенными формированиями я не могу. Большинство таких нелегалов союзничают с флайтонцами и изредка с фарэйскими пиратами. Но фарэйцы их недолюбливают, считая, что от артанцев много проблем и они слишком «заметны».       — Может, ты чего-то не знаешь?       — Сомнительно, — покачал головой старший. — Мои люди стараются добывать очень глубоко запрятанную информацию.       — Хорошо, опустим пока Артану. Энвила? — Эйнаор дошел по залу почти до конца карты, где сияла красочная зеленая планета. Прямо таки оазис, о котором Цинтерра всегда мечтала. Но, только почему-то получив его, народ не торопится переселяться.       — Не смеши меня. Этот цветник инфантильных гражданских просто не доставит проблем и не рискнет участвовать в войнах в Сенате, — резко припечатал Лаккомо и спрятал руки в карманах.       — Состояние их сил?       — Сугубо наземные и атмосферные войска. ПКО и спутники слежения — и те контролируются с Цинтерры. Если будет надо, войска с метрополии быстро нейтрализуют внутренний конфликт, а сами энвильцы еще радостно сдадут неудавшихся оппозиционеров.       Эйнаор кивнул, но Лаккомо поймал его вновь скучающий взгляд.       — Вероятность активировать местных недовольных?       — Крайне мала, — и хотя Алиетт-Лэ видел, что брата что-то смущало, от ответа он все равно не уходил. — Энвильцы тихие и простые. Их устраивает современное состояние дел, устраивает Федерация, а молодежь подхватывает новомодные тенденции с метрополии. Они не самостоятельны, не обособлены, не кичатся своей культурой и национальными ценностями. Энвила сейчас — тихая провинция, которая мечтает таковой остаться и спокойно существовать без насильного порабощения.       — Однако, наши проблемные полиморфы пошли именно оттуда.       — Планета не без талантов, — Лаккомо пожал плечами. — Единицы уникумов лишь подчеркивают общий настрой массы. У них неплохое образование и хорошо поставленное на поток воспитание. Но чем дальше, тем больше их социум превращается во второй Флайтон. Богатенькие дети старых фамилий, пирующие на танцполах, под тяжелую музыку. С обратной стороны — остатки аристократов, поголовно занятых любимым делом жизни.       Эйнаор задумчиво крутил в руках шарик голограммы. Что-то виделось ему в этом мире странное, не стыкующееся с очевидной картиной. При всей своей вроде бы простоте и понятности, планета притягивала внимание. Лоатт-Лэ долго пытался понять, что цепляет его взгляд, и каждый раз убеждался, что суть была не в народе. Хотя, народ, бесспорно, попадался удивительный.       — И все-таки в этом болоте я умудрился найти несколько интересных личностей, которые работают на меня и мой проект, — тихим задумчивым голосом выдал Эйнаор, когда пауза затянулась.       Лаккомо удивленно склонил голову набок.       — Я тебе потом дам почитать их досье, — отмахнулся Эйнаор и отпустил голограмму на свое место. — Например, есть у меня занятный ученый с неразвитым даром менталиста. Нейро-физик по образованию и бывший поли-медик.       — Менталист? — изумленно повторил Лаккомо.       — Да, по моим исследованиям… — Лоатт-Лэ попытался подобрать слова, полностью описавшие бы его смутный интерес, — количество пси-активного населения на Энвиле нетипично велико. Мои люди стараются находить больше такого народа и привлекать на нашу сторону. Ученые, научные деятели, да даже просто творческие личности — я стараюсь вытаскивать их с того болота.       — Для чего?       Эйнаор даже обернулся на брата, чтобы убедиться в серьезности его непонимания. Ну да, это старший всегда смотрел на звезды и искал в них ответы и спасение. А он, Эйнэ, предпочитал разбираться с богатством, доступным под ногами.       — Для того, чтобы хоть кто-то мог работать с нашими старыми технологиями! — всплеснул он руками. — Если уж наше население деградирует до того, что перестает видеть даже Исток, то что говорить о работе с кристаллами? У меня половина штаба сотрудников, копающихся в тех забракованных тобой полиморфах — энвильцы. Привлекать на службу удается не каждого, тут я согласен. Некоторые не хотят переселяться, кого-то я отметаю лично. Но мы ищем.       — А цель?       — Понять технологию пересадки сознания в машины и обратно, — для него это было очевидно всегда. На протяжении всех лет, пока брат летал по космосу и ломал голову над другими вопросами. — Эта технология до сих пор остается в тайне. Существует всего несколько устройств для пересадки, находящихся под строгим надзором работников компании. Они не распространяют принцип действия устройства. Да даже если отсканировать его подетально — там нет ничего необычного. Возможно, вся суть в фокусирующей линзе, но даже она… она… обычная.       Эйнаор не знал как еще ярче выразить свое вечное недоумение, а в итоге просто вылил весь коктейль эмоций на Лаккомо. Тот как протрезвел. Встряхнулся, возвращаясь мыслями на землю. А потом вдруг догадливо выдал:       — Твои люди крали линзу…       — Естественно, да! Нет, я бы сидел и ждал раскрытия великой тайны вместе со всем миром, как блаженный идиот, веря в чудо. Мне нужно знать, как оно работает.       — Зачем? — запутавшись в лавине братского возмущения, Лаккомо спросил раньше, чем понял ответ самостоятельно. А ведь оно тоже всегда лежало у него перед носом.       — Потому что меня не устраивает, что в системе существует какая-то херня, работа которой осуществляется только путем одного единственного устройства, у одной единственной компании. И где-то подпольно существует огромный негласный цех, собирающий миллионы полиморфов. А это означает, что-либо какая-то вторая организация уже скопировала устройство в Центре, либо «Амина» нарушает правила договора и работает на армию. В последнем случае картина еще более интересная, потому что миллионы машин, ставшие продуктом одной компании, с неизвестными протоколами…       — Я понял, — отрезал Лаккомо, опустив голову и потирая виски. Чувствовать себя идиотом ему всегда было неприятно. Нет, не унизительно, а именно неприятно. Ошибка и невнимательность не повод унижаться, а повод задуматься, где были свои глаза, уши и мозг раньше.       — Тогда если понял, то почему задаешь такие странные вопросы, — ворчливо отметил Эйнаор, разряжая обстановку.       — Покажешь мне досье своих людей, — просто попросил Лаккомо.       — Непременно.       На каких-то несколько минут настроение упало. Расхотелось что-либо продолжать и копаться в делах каждой планеты. Вернулось мимолетно знакомое чувство провала и у Лаккомо на короткий миг возникло желание опустить руки и бросить всю эту кропотливую возню. Но как всегда он уперся, заставил себя и мысленно встряхнул. Неудачи не повод к отказу от игры.       — Что у нас еще осталось… — Алиетт-Лэ не без труда убедил себя вновь вернуться к карте. — Траниан, Сания, Плагна — Классические курорты с мирным биомом и обслуживающим персоналом в лице населения. Ни военных сил, ни влияния, ни весомого процента голосующих. Этих однозначно устраивает ситуация в Федерации. Войн там не предвидится, как и финансовых проблем. За исключением ситуации, когда вся Федерация резко обнищает, и планеты останутся без туристов. Хотя даже в том случае местные не пострадают от голода и нехватки средств, потому что в состоянии прокормить себя сами. Эйнаор чувствовал настроение брата и пока не перебивал. Вместо ответа, он неспеша проследовал Алиетт-Лэ за спину и положил ему ладони на плечи. Лаккомо запнулся ненадолго, но продолжил.       — Махан, Церна, Гира — ресурсные базы. Трогать их бессмысленно, как и надеяться на их слово в Сенате. Желающих отрабатывать на этих планетах нет и не предвидится по причине жестокого климата, но Цинтерра регулярно снабжает эти точки новыми ссыльниками.       Эйнаор проследил за точками, которыми Лаккомо отмечал на карте «неважные» миры. Каждая планета была по-своему уникальна, но все они в чем-то были разными клонами друг друга. Немного другое небо, другие звезды, иная природа и погодные условия. Где-то мир приводили в пригодный вид путем терраформации, где-то проводили разработку ископаемых под куполами. Однако все они словно несли в себе ни с чем не сравнимый отпечаток метрополии. Как удаленный район, отличающийся только пышной местной растительностью и иначе расписанными стенами.       — Бриана, Луана, Сорва, Миста — как я понимаю, тоже не станут по твоему мнению источником проблем, — Эйнаор неспеша начал разминать вечно напряженные плечи брата. Сперва не заметив сразу, по привычке, а потом просто не стал прекращать.       — Да, это персональные сырьевые придатки Цинтерры. Главные поставщики продовольствия и идеальные условия для скотобаз разных мастей, — Лаккомо охотно поддался под руки, по старой своей привычке, не вырываясь. — Разве что всю сеть продовольствия держит на них определенный набор бессменных компаний, которые невозможно подвинуть и разорить. Единственный очевидный вариант хаоса, который может случиться с участием этих планет — это если в какой-то момент на их территории случится тотальный падеж скота. Но в этом случае пищевое снабжение резко перекинут на иные планеты.       — Даурран, Итира, Хафла?       — Стройплощадки. Как и с пару десятков других мелких спутников, на которых расположены верфи и ресурсодобывающие станции. Число населения там мизерное. Рабочий состав и еще больше ботов обслуги. При серьезных проблемах — население станций отзовут обратно в метрополию, а станции оставят на сохранность. Контроль за ними — постоянный. За некоторыми ведется особое наблюдение. Как и за рядом этих спутников, на которых расположены военные верфи, полигоны и, возможно, лаборатории. Почему я говорю «возможно», потому что даже со своим положением во Флоте я не могу с гарантией сказать, где Цинтерра проводит всю часть своих секретных разработок. Все эксперименты с вирусологией, энергетикой, военной промышленностью — вынесены в разные системы, которые не факт даже что находятся в близкой зоне доступа. Опасная ядерная промышленность, например, располагается на Фхине, а известный общественности коллайдер — вообще на Сарконе. Я уверен, что такого же глобального разброса придерживается и военная промышленность. Имея в распоряжении современные средства, я бы на месте правительства метрополии раскидал бы военные базы и верфи по всей звездной системе. Чтобы в случае возникновения локального конфликта направить силы подавления с ближайшей точки.       — Но ты, будучи генералом их флота, не знаешь всего, — Эйнаор сместил свои руки на шею, аккуратно, как в детстве, проминая затекшие мышцы.       — Всего — нет. Я знаю местонахождение части баз, — Лаккомо послушно склонил голову, но, не прерываясь, пометил на карте условными обозначениями десяток точек.       — Однако я уверен, что это не вся доступная мне информация.       — Мы можем узнать обо всем?       — Только если эти точки имеют хотя бы какой-то канал связи с единой системой спутников и их фоновое излучение достаточно велико для обнаружения средствами нашего сканирования. В противном случае… нет. Только случайные слухи и прямой допрос непосредственных участников секретных проектов.       — Ты не думал допросить обслуживающий персонал своих полиморфов? — буднично и едва не воркуя спросил Эйнаор.       — Думал, — всерьез ответил Алиетт-Лэ. — Но допрос займет некоторое время и его нельзя проводить явно. В противном случае они доложат о моей заинтересованности, и все наши планы просто рухнут.       — Придумай что-нибудь. Все-таки их где-то обучали работать с таким… оборудованием.       — Боюсь тебя разочаровать, но персонал, который обслуживает полиморфов на моем корабле, не менялся с тех пор, как они обслуживали простых ботов. Они могут даже не знать, с чем работают. Они не разбирают и не вскрывают им капсулы кристаллов. Все технически работы выполняются с поверхностностным снаряжением, а при значительных повреждениях машину предписано сдавать в ближайшем военном доке на замену. Куда их увозят оттуда — вопрос открыт.       — Значит, это надо узнать, — спокойно пометил Эйнаор, убирая руки и разглаживая слегка примятую рубашку.       — Да. Так будет эффективнее, — ответил Лаккомо, поведя размятыми плечами.       — Что-нибудь еще по планетам?       Эйнаор заставил себя отойти подальше, а потом и вовсе направился обратно к столу. Лучше там, где есть чем занять руки. Лаккомо же эту мысль, промелькнувшую в братской голове, попросту не заметил. Увлекся рассказом.       — Нет. Остальные — это колонии строгого режима, тюрьмы, полигоны и просто забронированные для терраформации миры.       — Эрэра, Криара, Сантира…       — Да-да, и Верберна.       — Но там ведь живут не только заключенные, — дотошно поправил Эйнаор, комаясь в каких-то данных на столе.       — Как сказать… — командир «Стремительного» медленно подошел к невзрачной красноватой планете.       Испещренная давними кратерами ныне рудниковая точка долгое время была источником противоречивых мнений. Кто-то считал, что разработка на Верберне не стоит своих средств. Другие утверждали, что в потенциале это второе крупнейшее месторождение аркона в зведной системе. Затраты на терраформацию не могли окупиться добытыми ресурсами в ближайшее время, и потому, правительство в свое время попыталось извернуться и сесть верхом на две жилы сразу. А именно — начать разработку планетарных недр при наименьших денежных затратах. Как-то так потом на Верберне появился первый и старейший центр пожизненных ссыльников.       — Персонал там не сильно отличается нравами от самих преступников. Только узаконенные. Вмешиваться в их миропорядок я бы не стал. Больше проблем, чем реальной пользы. Что-то делать с самими заключенными — тоже бессмысленно. Не вытаскивать же их оттуда.       — Но местами их численность даже больше, чем на сырьевом придатке, — отметил Эйнаор. — Вон глянь, как пестрит населением, ярче, чем та же Бриана.       Количество баз и занятых на ней заключенных и правда на руднике было колоссальным. Отчего порядок удерживался на планете жесточайший. Но по слухам мало кто на Верберне вообще набирался инициативы как-либо высказывать недовольство и устраивать беспорядки. Условия жизни и климат не способствовали долгим годам жизни.       — Только прав и слова у этих людей никакого. Зная, каких людей ссылают обычно на колонию вроде этой, я бы не только не наделся на них, а вообще бы не лез в их логово. Если даже отморозки Флайтона порой дружно ловят своих уникумов и ссылают туда для надежности.       Эйнаор задумчиво хмыкнул, что-то прикидывая пока в голове.       — С колоний и той же Верберны нет выходов наружу. Тех, кого отправляют туда, надеются в дальнейшем больше никогда не увидеть. Или вообще желают скорейшей смерти. Туда даже корабли летают автоматические, без персонала и без запаса кислорода, довозя свой груз по старой системе в криокапсулах. На случай, чтобы даже при попытке угона у преступников не было шанса на возвращение.       — Прямо-таки место для запугивания. Совсем никаких на них надежд? — уточнил Эйнаор.       — А какие? — пожал плечами Лаккомо. — Колонии под надзором. При попытке поднять бунт их просто выжгут напалмом с орбиты, как уже было где-то с пару сотен лет назад. Во избежание проблем.       — Жаль.       Лаккомо даже встрепенулся от такой реакции и, осознав, нахмурился.       — Эйнэ, это неуправляемые преступники.       — Ну, это же их преступники, а не наши! — жизнеутверждающе ухмыльнулся Лоатт-Лэ.       Привыкший обычно к отлову любых сомнительных кадров, Лаккомо предпочел просто промолчать. Эйнаор упер руки в бока и укоризненно уставился на брата.       — Еще скажи, что они убийцы и неблагоднадежные, неуправляемые члены общества.       — Да, они убийцы и неуправляемые, — хмуро повторил в тон Алиетт-Лэ.       — И это мне говорит тот, кто одним нажатием пальца на монитор выжег целую нашу колонию.       Лаккомо отвел глаза в сторону, словно в данный момент его крайне заинтересовал тактический стол.       — И продолжает выжигать во время боевых действий… — оскалился в улыбке Эйнаор.       — Не планеты, — поправил Алиетт-Лэ.       — Но тысячи людей.       — Сами вынуждают.       — Лаки, — младший ласково обратился к брату, — просто за давностью лет, сейчас ты самый массовый убийца во всей Федерации.       — Я знаю.       — И колонии считают тебя неуправляемым.       — Пока они так считают — ты правишь спокойно, и на тебя не устраивают покушений, — с полной серьезностью ответил Лаккомо.       — Чему я безумно счастлив!       У Алиетт-Лэ снова дернулась бровь от такого восторженного заявления на столь скользкую тему.       — Звучит, будто ты счастлив, что твой брат устраивает регулярно массовые зачистки. Эйнаор покачался с пятки на носок и молча довольно расплылся в улыбке. Лаккомо тяжело вздохнул и смущенно потер переносицу средним и большим пальцем.       — Кстати, ты забыл про Фарэю, — напомнил Эйнаор, подтекая скользящим шагом к дальней стороне объемной карты.       — Я не забыл, я помню про нее всегда, — старший убрал руки от лица и устало прогреб волосы.       — Но почему не упомянул?       — Потому что этот рассадник пиратов еще более неуправляемый, чем все колонии строгого режима вместе взятые.       — Но я не помню, чтобы у тебя когда-то с ними были проблемы. Эйнаор поймал в пальцы голограмму планеты и увеличил, словно собирался найти на изображении нечто новое. Лаккомо остановился рядом и по привычке сложил руки за спину.       — Естественно, у меня нет проблем с фарэйскими пиратами, потому что они умные и мигом покидают те сектора, где всплывает мой флагман! Зато доставляют массу проблем остальному космическому флоту регулярными налетами на одиночные крейсера любого класса и торговые баржи.       — Странно, что их не сбивают, — повертев шарик, Эйнаор отпустил его в свободный полет по траектории.       — А как их сбивать, — нахмурился Лаккомо. — Если все их космические суда — это продукт сумрачного пьяного гения, который словно собирал каждый корабль из запчастей разных классов. Они иногда не лоцируются радарами, а по скорости оповещения друг друга, такое ощущение, что пользуются своей собственной сетью спутников. Поисками которой грезит половина верховного состава ОКФ. Только где ты найдешь во всем этом огромном космическом пространстве хотя бы один калечный спутник?       Эйнаор осторожно покосился на брата за резкость высказываний и мельком подумал, что такая информация не бывает просто из чужих уст, а добывается на собственной практике.       — А отследить систему связи через захваченный фарэйский корабль? –предложил Величество.       — Не бывает захваченных фарэйских кораблей. Протоколы на самоучнитожение у них стоят на каждом судне.       — Допустим. Но судя по общим данным — у пиратов нет крупных кораблей. Только малые крейсера. Как они могут быть настолько серьезной проблемой?       — А почему ты решил, что у них нет тяжелых кораблей? — даже повысил голос Лаккомо, а потом его понесло на волне настоявшейся многолетней недосказанной экспрессии. — То, что внешне это может быть начинка от полуразбитого старого военного крейсера, вовсе не означает, что внутри у него не стоит двигатель от современного тяжелого линкора. Компактный тяжело бронированный крейсер с мобильным скоростным двигателем линкора и силовым ядром от тягловой баржи — это же просто солнечная похмельная мечта наводчика. Где и в какой момент окажется это чудо инженерной сварки — не понятно. Как его ловить — не угадаешь. А с учетом, что управляют таким кораблем, как правило, самоучки, то никогда не сообразишь, куда оно полетит вопреки здравому смыслу, тактике, логики и инстинкту самосохранения. Может оно вообще пойдет на тебя на таран. Подумаешь, носовую броню потом придется заменить. На планете отлить новую за полмесяца не проблема.       Такой вопль души брата удивлял. Особенно при заявленном отсутствии проблем с фарейскими кораблями. Напрашивались выводы, что или в генералитете они прослыли такой серьезной занозой или Лаккомо устал за ними охотиться в начале своей службы.       — А разобраться с самой планетой? Все командование на Цинтерре ведь знает, что Фарэя — это гнездо их пиратского флота.       — А как ты с ней разберешься? — всплеснул руками Алиетт-Лэ. — Бомбить Фарею бесполезно. Все население свалит вниз, в шахты. Сверху и без того только голая пустыня. Внутрь же при всем желании не добомбишься. А даже если спрятавшихся шахтеров засыпет поверхностными толчками — они откопаются заново. Выжигать их напалмом — только оказать услугу. Они тебе еще потом спасибо скажут, что потравил у них паразитов.       Эйнаор молча хлопал глазами, глядя на невзрачную планетку, полностью лишенную поверхностных водоемов. Алая пустыня, равнины и нескончаемые горы — вот и весь пейзаж многострадального мира. А ведь для кого-то он предел мечтаний и родной обожаемый дом.       — Самое тупое, что можно делать — это бомбить арконовые шахты. Я буду ржать в лицо тому, кто рискнет стрелять по ним кумулятивнымы снарядами или импульсными установками, — сказал Лаккомо с лицом, настроенным не на улыбку, а на скорее на удар в рожу. — Вся Фарэя — это один сплошной рудник, покрытый ровным слоем как раз тем самым материалом, который скрупулезно собирают на других планетах на корабельную броню. Надо быть идиотом, чтобы надеяться на какой-то эффект.       — А газом?       — Что газом? У них такая вентиляция, что любой газ осядет конденсатом еще на первом уровне, а потом фарэйцы радостно соберут его в канистры и продадут на черном рынке.       Эйнаор честно поборол желание взоржать. Как-то очень ярко он словил от брата ментальный образ, как однажды он с энтузиазмом по-дешевке скупал канистры с химическим оружием на фарэйской барахолке. Просто так, от природной жадности. И складировал на корабле. А все, что не успел выкупить, потом еще несколько лет всплывало в разных точках звездной системы в мелких мафиозных войнах. Экологи тогда орали на всю Интерсеть.       С таким рассказом фарэйцы начинали нравиться ему все больше и больше.       — Применять торговые санкции против них бесполезно. Огласишь запрещенный для ввоза на Фарэю продукт — можешь смело считать, что проставил маркерный прицел на ближайший торговый грузовоз с только что запрещенным товаром. Своруют из-под носа всё, включая флот сопровождения.       Лаккомо злобно выдохнул, взяв короткую паузу. Несмотря на то, что между эскадрой «Стремительного» и Фареей был в свое время установлен этакий нейтралитет, пираты все равно продолжали мелко тиранить остальной флот. И Алиетт-Лэ в принципе могло бы быть глубоко безразлично на отношения ОКФ с нелегалами, если бы не регулярные вызовы со стороны армиралтейства. Вынуждающие иногда Лаккомо сниматься спешно с места, чтобы «защитить дружественные корабли». Отказывать командир «Стремительного» пытался, и иногда у него даже получалось ссылаться на свое далекое местоположение. Но частота таких вызовов иногда переходила все границы терпения. Тогда Лаккомо очередной раз прицеливался к проблемной планете, но вновь понимал, что такими методами рассадник вольного ворья не устранить.       — Поэтому еще против Фареи беспозены все экономические войны. По причине отсутствия у них самой экономики как класса. А попытаешься устроить им планетарную блокаду — так у них половина кораблей всегда в космосе и в любой момент могут ударить в спину. Хуже только, если сразу не разбомбят всю систему блокады. Значит, где-то готовится вторая «Фарея» с базами и пиратами, которая вскоре может скооперироваться с первой.       — Но как же простые жители? — изумился Эйнаор.       — Постоянно на Фарее живут только мальчики и девочки из борделей и законопослушные шахтеры. А весь тот пиратский бардак постоянно болтается в космосе и лишь иногда спускается на планету заправиться, починиться и побухать свою фирменную дрянь с единственного пивзавода.       Эйнаор подозрительно вздернул бровь на подробности, но ответил:       — Так хотя бы они все в одном месте.       — Да. А если даже каким-то чудом кому-то удастся разбомбить их планету и привычное местообитания, то пираты на кораблях просто разлетятся во все стороны, как паразиты. И потом через несколько лет можно обнаружить внезапно еще штук десять таких клонов Фареи поменьше и позлее.       — И каждая со своим пивзаводом, — заключительно выдал Эйнаор.       — Зря смеешься. Иногда кажется, что они свою дрянь могут гнать из чего угодно, даже из охладительной оплетки кабелей, — мрачно отметил Лаккомо.       — Дешевле и правда держать их кучно.       Алиетт-Лэ тем временем свернул карту Фарэи и задумчиво осмотрел схему обитаемых миров. Из всех восьмидесяти двух планет важными можно было назвать от силы двадцать. А крупнонаселенными по факту являлись не больше десяти. Каждая из которых или древняя колония Цинтерры или частица расколовшейся ранее цивилизации, существовавшей в этой звездной системе еще до Тории. Остальные миры, зачастую именуемые порядковым номером, являлись чьими-то сырьевым источниками и базами, не существенными вроде бы в делах глобальной политики. Вот только что в точности находится в недрах и тайниках на таких планетах, не знала с гарантией даже лучшая торийская разведка. И Лаккомо здраво понимал, что их неосведомленность может сильно сказаться на точности плана. Но, как и всегда, работать надо было с тем, что имелось. И при том, начинать как можно скорее. Собираться по-настоящему с мыслями, запасаться идеями, думать.       — Что ж. Таков расклад, — Лаккомо обвел рукой весь зал и обернулся ожидающе к Эйнаору. — Твои мысли, пожелания, предложения?       Однако, Лоатт-Лэ вместо ожидаемой бодрости, виновато опустил плечи.       — Лаки, извини. Ты, наверное, будешь недоволен… — тихо заговорил Эйнаор, являя собой воплощение усталой замученности, — …но я хочу жрать.       Лаккомо влетел в ступор, как с разгона заведенной фантазии и всплыл из него, лишь мысленно повторив слова брата несколько раз.       — И я не просто хочу есть, а именно жрать, — пояснил Эйнаор, еще более виновато улыбаясь. — Я остался без ужина, и не хочу строить планы по захвату мира на голодный желудок.       Алиетт-Лэ отошел от изумления, вновь потер пальцами переносицу, а потом беззастенчиво звонко расхохотался. И только после, с удовольствием отсмеявшись и сбросив разом все накопившееся напряжение и усталось, неспешно подошел к брату и обнял того за плечо.       — Веди, — попросил он и коротким жестом свернул виртуальную карту в исходное положение. ***       Дворцовая кухня работала даже по ночам. Всегда возвращались с дневного дежурства стражники. Регулярно сидели на своих постах дворцовые медики. Любили посидеть по ночам некоторые канцелярные сотрудники, и, конечно же, не обходилось во дворце без любителей предаться ночному бдению среди придворных аристократов.       Эйнаор и сам частенько любил засиживаться в кабинете по ночам. Супруга обычно не возражала, а иногда и вовсе не знала о таких вечерах, лишь поутру пересекаясь с Лоатт-Лэ, идущим в свою спальню. Умная женщина не поучала мужа и никогда не мешала работе, а иногда и вовсе удаляясь на время, как случилось в последние дни. Совпадение, что Мариелла отбыла в семейное поместье своей матери. Но даже случись ей пересечься с Лаккомо, она бы не стала мешать, и лишь спокойнее ночевала бы в своей собственной спальне. Зная, что ее двоюродные братья в состоянии позаботиться друг о друге.       Эйнаор от всей души ценил такой подход, и когда подошел срок выбора будущей Лэй-Ани, то он остановил свой выбор на той, кого знал с самого детства. Да и тетушка тогда сыпала восторгом от радости и оказанной чести. Хороша, правда, честь, если она сама регулярно клевала Эйнаора в мозг и уговаривала взять в жены ее старшую дочь. Якобы, так будет лучше, а кланы… «кланы могут подтереть кончу и перестать дрочить на Престол».       Так и сложилось. Эйнаор не обрадовал кланы, очередной раз вызвав у них волну негодования, тетушка Мэйалин снова получила больше свободы действий, а Лаккомо даже не присутствовал на торжественной церемонии свадьбы. Пересмотрел потом в записи, когда узнал с запозданием, и даже не запомнил расцветку торжественных платьев. Эйнаор, правда, даже не настаивал, старательно пытаясь привить брату мысль, что парадная церемония была лишь формальностью, красивым действом, нужным лишь для закрепления короны, а его присутствия не требовалось. Лаккомо кивал, соглашался и не досматривал, выключая запись на последнем моменте, когда после объявления о грядущем супружестве молодая пара удалялась с парадной лестницы вглубь дворца. Как заявлялось, для оформления брака перед ликом Истока.       С тех пор Лаккомо попросту надеялся не пересекаться с двоюродной сестрой. Причиной тому было много чувств, в основе которых лежали неловкость и грызущая совесть. Даже сейчас, ужиная с братом и глядя на его абсолютно счастливое лицо, Алиетт-Лэ мелочно порадовался, что счастливая случайность дала им с Мариеллой спокойно разминуться.       А Эйнаор, наоборот, блаженно отдыхал, казалось, ни о чем не думая. С наслаждением поедая свежее, сочное обжаренное мясо с дымком, под пышными зелеными листьями салата. Рыбу он не любил. Говорил, что стоит уже поперек горла. А так хоть пользуясь своим высоким статусом можно было каждый день рассчитывать на нормальные мясные блюда. Лаккомо на это только улыбался. Сам он, наоборот, каждый раз оказываясь на Тории, старался заказывать рыбу. Нравилась она ему местная. Всегда чем-то неуловимо вкусная она отличалась от той разводной рыбы, которой можно было насытиться каждый день на корабле.       Но братья дружно решили, что если предыдущий день они провели в рыбном ресторане, то сегодня они отведают мясную дворцовую кухню. Повара постарались на славу. Лаккомо и забыл уже островатый и пряный вкус местного мяса. Сложного в своей добыче и тяжелого в обработке. Так уж постаралась природа после эры Новых Звезд, что часть животных стала торийцам просто не съедобна, часть ядовита, а некоторых просто крайне сложно поймать. Животноводческие фермы не прижились по местным верованиям, скотобойные фабрики порицались жрецами. Да и жители Тории, наслушавшись, редко рисковали покупать мясные продукты, чтобы не разгневать древних лесных духов. Суеверие… Как будто половина народа забыла, что раньше вся их цивилизация жила за счет охоты и, наоборот, сторонилась океана.       Много причин отгоняло людей от мясной пищи на Тории. И только самые смелые или самые атеистичные позволяли себе посещать мясные рестораны или содержать собственные заказники, которые отличались от животноводческих ферм только размерами угодий и отсутствующим забором.       Братья не считали себя ни смелыми, ни атеистичными. Они просто любили мясо и считали, что могут себе его позволить. Особенно так, ночью, в качестве ужина, приправленное вкусным винным соусом и закусывая свежими лепешками. Кислые ягодки в подливе лопались во рту, добавляя насыщенному душистому вкусу немного ярких красок. Свежая зелень хрустела и разбавляла оттенки водянистым соком, а прожаренные на решетке пластины лепешки не позволяли мясу слишком обжигать своей остротой.       Лаккомо расправился со своим блюдом раньше, а потом задумчиво смотрел на брата напротив, покручивая в пальцах бокал и запоминая, казалось, надолго. Даже легкая комичность умиляла. Эйнаор поедал свою порцию так, словно до этого голодал пару суток. Манеры, аристократизм, правила этикета… все это брат оставил для придворных и максимум для стражи, которые еще сохраняли иллюзии относительно его естественного состояния. Сейчас же Эйнаор просто и тупо жрал. То ли заедая нервы, то ли действительно добравшись до нормальной еды впервые за сутки. Хотя, как прикинул Лаккомо, если брат полночи занимался личной работой с его полиморфом, то тяжелый труд по менталистике потом вызывает зверский аппетит.       Алиетт-Лэ улыбался, глядя на довольно жующего брата. И ведь не дать ему на вид всех прожитых восьмидесяти трех лет. Лицо почти не менялось с момента коронации, как было молодым, так и осталось. Только зрелости прибавилось немного и общей статности. Что нельзя сказать о самом Лаккомо. Сейчас он больше походил на их отца, которому не повезло скончаться так рано.       Занятно. А ведь еще год и они с братом доживут до возраста Алльеяра. Лаккомо понял это случайно, потерявшись в годах и сейчас, наконец, сведя старые даты. Каких-то несколько месяцев осталось ему с братом дожить до его срока, а потом с каждым новым днем они будут становиться только старше.       Плохо он ушел. Беспричинно. Доказательства его гибели братья так и не нашли. Даже Даэррек не смог определить был ли кто рядом с Сиетт-Лэ в последние минуты жизни. Лаккомо оставался уверен, что «Закатное солнце» Престола убили. Не мог отец просто взять и оборвать жизнь, даже не простившись с сыновьями. Да и причин у него на то не было. Эйнаору нужна была помощь с колониями, а ему, Лаккомо, нужна была поддержка в космосе.       Почему он ушел…       Лаккомо приходил в его дом позже, спрашивал дъерков о случившемся. Но местные тени молчали и жались по углам. Тогда командир «Стремительного» впервые со времен отлета в космос обратился к своему верному пожизненному напарнику. К личной Тени, единственной в своем роде, верной, сошедшей следом за ним с Нефритовой Горы, после ритуала совершеннолетия. Лаккомо обратился к Кхэнасса, призвав старого друга на помощь.       Тогда он явился, фиолетовой дымкой выплывая из густой темноты угла. Традиционные бамбуковые колокольца у стены надрывались и звонили в безветрии закрытого помещения, пока Тень медленным шагом приближалась навстречу. Лаккомо остановил звонящие украшения, сдавливая рукой палочки, и обычный для каждого дома вестник духов замолк. А Кхэнасса навис над своим человеком, распуская шлейфы длинных щупов.       Их диалог длился недолго и проходил в полной тишине. Лаккомо жаждал знать, кто убил его отца. Он был уверен, что его дъерк не пропустил бы знакомую душу на Нефритовую Гору, мимо своих родных угодий, к забвению, но Тень долго молчала. Тогда Алиетт-Лэ отчаялся, утратив свою последнюю надежду на ответ, разозлился и выпустил из рук колькольца. Но Кхэнасса перехватил их. Тонкая черная лапа медленно сковала неприятный слуху бамбук, а узкая многоглазая морда опустилась почти к лицу избранному человеку.       «Я был с тобой», — донес ветер шелест его мысли. — «Не с ним».       И тогда Лаккомо понял, что тень просто не знает ответа. И все это время, все годы на корабле он был рядом, невидимый, покинувший родной мир. Покинувший Торию и свой Исток, как и сам Лаккомо. Кхэнасса не знал, что случилось на планете, не видел и так же как он сам — упустил.       «Вина на Тории», — прошипел древний дъерк Нефритовой Горы. — «Убийц нет».       Лаккомо вспоминал, как слышать. С натугой, плохо разбирая тихие слова, сказанные беззвучно, прямиком в сознание. Он знал, что слышал все, и понимал каждую мысль древней Тени. Но осознавал, что каждое слово ему давалось с натугой. Долго же он не кормил старого напарника.       «Я буду с тобой», — как когда-то повторил дъерк, ласково скользнув своей волей по установленной ритуальной связке. — «Защищать».       После чего… вновь исчез. Развеявшись дымкой и стылым ветром, который Лаккомо потянулся коснуться. Воспоминания из детства резанули слишком ярко, как отрезвляя от внезапной слепоты. Алиетт-Лэ очнулся тогда от затягивающей боли и всепоглащающего уныния и, ведомый непонятным инстинктом, поспешил снова покинуть планету.       Но правда об ушедшем из жизни отце тогда так и осталась в тайне.       С тех пор Лаккомо вспоминал его не часто. Злость на обстоятельства Федерации и колонии только крепла, а реальных военных сил для противодействия не было. Прошло то время, когда Тория считалась самой военизированной нацией, а ее флот крупнейшим в системе. Момент давно оказался упущен, а наверстать просто так за счет увеличения численности кораблей было почти не реально. Тем более сравнивать количество рабочих рук и желающих служить просто глупо. Тория проигрывает по этим цифрам Федерации на порядки.       Даже в технологиях они почти сравнились. Еще какие-то десятки лет, и корабли Цинтерры станут в состоянии проломить космический барьер безопасности на Тории и явиться к ее орбите. А если чужой флот уже окажется в зоне прямой видимости… один залп из силовых мониторов быстро решает проблемы несогласия.       Нет. Вечная гонка вооружений их не спасет. Уже отец это понял, когда столкнулся со схожей проблемой на примере колоний. Двенадцать подконтрольных миров. Каждый из которых по численности населения почти догоняет саму Торию или уже превзошел ее. Люди в колониях лояльны к Престолу до тех пор, пока местные кланы придерживаются мягкой политики. Каждый новый Лоатт-Лэ на Престоле — это шанс древним кланам попытаться выскрести для себя более привилегированное положение. Считается, что Династия Журавлей вечна и ее власть нерушима и неприкосновенна. Но на деле… Любую власть можно подвинуть.       Алльяр в свое время решил просто — если кланы считают себя настолько самостоятельными, что смеют заикаться об отсоединении от Империи и вхождении в Федерацию, значит они сильны продовольственно, ресурсно и экономически. Наказывать колонии за подобные предложения Алльеяр не рискнул — половина торийского флота состояла из тех самых выходцев с колоний. Внутренняя гражданская война ему была ни к чему. Но он решил проблему иначе. За всей своей силой и самостоятельностью кланы всегда были чем-то должны Престолу. Вечные неустойки, штрафы, постоянные налоги и займы. Как бы не старались колонии — у них всегда имелся остаточный долг перед столицей. В учет пошло всё, от процента на просрочку налога до средств на содержание студентов в Академии. Финансисты Золотого Дворца тогда поработали на совесть, дотошно соскребая каждый мизерный долг в общую копилку, после чего выставили получившийся счет каждой планете.       Кланы пришли в ярость, но и методы наказания грозили им соразмерные. Престол предоставил им выбор для уплаты — люди, финансы или ресурсы. Каждая планета выбирала свою собственную кабалу. Где-то со скрипом раскошелились древние кланы, где-то подписались на выплату натуральным продуктом, а в иных случаях Тория забрала свой долг лучшими кадрами. Хорошие и ценные люди нужны везде и всегда. Алльяеру не составило труда уделить личное внимание каждому отобранному переселенцу. Для людей это была великая честь! Ведь там, на родине, на колониях они были всего лишь ценными сотрудниками, а здесь, у подножья Нефритовой Горы в легендарном Золотом Дворце становились желанными гостями!       Впоследствии Торийскую казну не раз пытались прощупать и разорить. Банки Лазурного Берега подвергались электронному и физическому взлому. Но только настоящая «сокровищница» столицы находилась отнюдь не на Тории. А все верные принимаемые на службу бывшие иностранные граждане Федерации тоже не нарушали общепринятого порядка, и не селились на Материнской планете. Личный мир Династии держали в тайне, а те немногие, кто получал право там жить, являлись верными друзьями Его Величества. Правда, были и такие смельчаки, кто пытался проникнуть в Дворцовые подвалы, где по слухам хранились сокровища настолько ценные, что могли разом перекрыть весь долг. Удачливых проходимцев было достаточно. Стража Золотого Дворца никогда особо не препятствовала проникновению. Но и на выходе никого ловить не приходилось — никто из тех, кто уходил в подвалы Дворца не возвращался наружу.       А Алльеяр тогда получил огромную прибыль, казалось бы, ни за что и на пустом месте. Множество верных подданных, ценные запасы ресурсов и огромные средства на… что? Сей вопрос совпал с рождением близнецов. Алльеяр и раньше отказывался от советов в постройке на спонтанные средства целого военного флота. По его аргументам выходило, что это не выгодно. Много кораблей — большая армия — много людей. У самой Тории не было столько населения, чтобы равномерно распределить всех на флот. Да и кто тогда на планете останется. Долгое время отец грезил идеей сотворить нечто настолько грандиозное и великое, что напомнило бы всей Федерации и колониям о настоящем могуществе пусть и увядающей чахнущей Империи. Он думал просто. Ни одно «открытие» не способно защитить себя самостоятельно. Чертежи могут украсть, технологии — скопировать. Никакой флот не в состоянии удивить настолько сильно. Полиморфы… наверняка он думал о них, но все упиралось в пересадку в кристаллы. А с появлением Лаккомо идея отца обрела финальный концепт.       Все те огромные средства, все накопленные ресурсы, все лучшие умы нации тогда были брошены на строительство грандиозного проекта. По Торийской Империи начали ходить слухи, но секретность вокруг дела своего правления Алльеяр держал строгую. Пятнадцать лет, пока Лаккомо взрослел, верфи тайной планеты работали без перерывов, пока, наконец, в день коронации молодого Алиетт-Лэ не явили на обозрение всем Чудо.       И этим чудом стал «Стремительный».       Который потом сразу явился в пограничные зоны колоний.       Это было даже мило, что грандиозный корабль, построенный на долги, потом стал оружием устрашения для тех самых колоний. Отца радовал этот цинизм. И он признавался потом, что испытывал гордость за некоторые смелые решения сына.       Один корабль тогда решил много внутренних проблем Тории. Удобнее было и то, что «Стремительный» являлся самой укрепленной и мощной военной единицей. В одиночку он мог выстоять против целой флотилии, а угнать его без командира было просто технически невыполнимой задачей. Добавляло к плюсам и то, что экипажа на всю эту радость потребовало не много. Всего десяток тысяч для штатной работы.       Забавно. А ведь если так задуматься, то всего лишь выставленные счета и дойка на ресурсы заставили колонии в свое время заткнуться и деморализоваться.       В этом дибилизме было что-то ироничное. Что там, где пасует обычная военная мощь и все силы разведки, контрразведки и диверсионных подразделений — всегда с гарантией выигрывает простая и древняя тактика финансовых махинаций.       Лаккомо потянулся за сладкой порцией десерта, как вдруг его осенило.       — Эйнэ? У тебя денег много?       Эйнаор замер с не дожеванным куском во рту, а потом натужно его проглотил. Взгляд брата в этот момент его напугал. Немигающий, как у затаившейся змеи, готовой к броску.       — В каком смысле? — уточнил он с подозрением.       — У тебя и у Тории денег много? — повторил Лаккомо.       — Ну… Да, — растерянно сказал Лоатт-Лэ, опуская пока на столик свою тарелку.       — Купи еду.       Эйнаор озадаченно посмотрел на опустевший стол, на котором остался только десерт, потом вновь недоумевающе покосился на Лаккомо и развел руками, скривив лицо в вопросе:       — Зачем?!       Алиетт-Лэ многообещающе и коварно улыбнулся одним уголком губ.       — Если мы не можем что-то выгодно продать, так чтобы резко возвысить престиж Тории в глазах населения Федерации, то мы должны что-то купить.       Лоатт-Лэ мотнул головой, прогоняя неправильные мысли и сосредоточился. Он быстро сообразил, что брат говорит не о наполнении личных желудков.       — К чему ты клонишь?       — Цинтерра — это огромная планета-город, которая не в состоянии прокормить себя самостоятельно. На ней почти двадцать миллионов жителей, каждый из которых регулярно хочет питаться.       — И? — все еще не догнал за размышлениями младший.       — Мы не можем подсадить метрополию на наши продукты, но мы можем купить их производства. Тысячи фабрик, пищевых транспортных компаний, сельскохозяйственных ферм и заводов по производству техники. Достаточно купить хоть что-то, чтобы мы получили в свои руки тяжи контроля населения.       Эйнаор мигом собрался и даже поддался вперед. Теперь идея дошла до него в полной мере.       — Не просто населения, а тылового населения.       — Верно, — согласился Лаккомо, отставляя чашку на столик, и тоже склонился вперед к брату. — А как только наши люди завладеют в компаниях большим пакетом акций, мы сможем диктовать условия.       — А если метрополия не согласится с условиями…       — Им придется согласиться, иначе им будет нечего жрать, — продолжал улыбаться Лаккомо.       — В таком случае мы обвалим их экономику, — ядовито и тоненько ухмыльнулся Эйнаор.       — И им станет не на что с нами воевать… — закончил мысль Алиетт-Лэ и откинулся обратно на спинку пушистого кресла, предварительно нацепив на тонкую вилку небольшой кусочек сладкого ягодного десерта.       — А мы на этом фоне разбогатеем еще больше, — мечтательно проговорил Лоатт-Лэ с таким видом, словно уже мысленно принимал ванную из чужих денег.       — И станем главным финансовым игроком на их рынке.       Лаккомо с наслаждением положил тающий десерт на язык и медленно со вкусом облизнул вилку.       — Мы сможем купить на эти средства у них что угодно. Начиная от военных баз с полиморфами, — задумчиво заключил Эйнаор.       — Мы сможем купить потом всю Цинтерру, если захотим, — взмахнув вилкой, сказал Лаккомо. — Только это будет самое бестолковое вложение средств.       — Да толку нет от Цинтерры, — скривившись, отмахнулся Лоатт-Лэ. — Развернем свои собственные предприятия по всем мирам, будем набирать верных людей и к нашей старости получим уже целое поколение нормальной лояльной звездной системы. А со временем переформируем эту Федерацию в адекватный Союз и заложим базис под правильную Империю.       Лаккомо мрачно рассмеялся и покачал головой.       — Далеко мечтать не запретишь.       Эйнаор от такого нахмурился и уперся.       — Что не так?       Алиетт-Лэ лишь указал вилкой в потолок.       — Кланы.       — А что кланы? Они все успешно делают по твоей команде.       Лаккомо тяжело вздохнул, поднялся с кресла и неспешно дошел до окна. Отодвинув кончиком вилки тяжелые шторы старший из близнецов замер, задумчиво глядя на зеленый ковер лесного массива, начинающегося позади Золотого Дворца. Так повелось, что мало кто выбирал свои покои с видом на столичную сторону. Большинство предпочитали видеть из своих комнат густой древний лес. Странный выбор, если подумать. Ни разнообразия, ни движения, ни буйной жизни и снующих по воздуху флаеров. Только кроны, гуляющий ветер, редкие постройки и дома, теряющиеся в зелени, Нефритовая Гора вдалеке, закрывающая половину неба, если смотреть из окна. И, конечно же, он — Исток. Видный уже мало какому жителю столицы. Наверное, он был причиной заставляющей обитателей дворца невольно занимать заднюю сторону под покои. Народ тянулся к силе, пускай и невидимой. А кланы готовы были терпеть все и воздерживаться от прямых ударов по Тории, только из-за одного Истока.       Нет, ни Династия, ни Престол, ни древние правила. Ничто не удерживало кланы так сильно от простой бомбежки Тории, как это делал единственный уже полумифический Исток. Все знали, что прямой войны планета не выдержит, мировая энергоцентраль просто пойдет вразнос или угаснет совсем. Полягут в этой трагедии все дети Тории, как местные, так и удалившиеся на благодатные колонии. Об этом говорили Легенды. От этом орала местная наука. Только поэтому кланы бесились, но ничего не могли сделать с Престолом. Они могли пытаться ослабить власть Династии, но не могли ее заменить. Они могли посадить Торию в свою финансовую зависимость, но они не могли позволить себе по ней стрелять. Они могли… да много что они могли. Но только Исток жил пока его оберегал Золотой Дворец. А Дворец стоял — пока живы члены Династии.       — Кланы будут мешать захватить полную власть, — чуть повернув голову, через плечо ответил Лаккомо. — Как бы мы не старались, они будут брать нас измором, пока не сделают Династию своей марионеткой.       — Ты утрируешь, — проворчал Эйнаор. — Да, с ними регулярно случаются проблемы, и они иногда позволяют себе игнорировать мои указы, ссылаясь на старые традиции и обычаи…       — Эйнэ, мы с тобой в безопасности только пока у нас не появилось наследников! — повысив тон, ответил Лаккомо и резко обернулся к брату, глядя тому прямо в фиолетовые глаза. — Потом мы станем уже не нужны. Сам вдумайся. Отец был убит, я уверен в этом, мать не спасли при родах.       — Но…       — Не перебивай, — пригрозил вилкой Лаккомо. Звонкий, резкий как росчерки клинка, голос высекал каждое слово, наполняя его давно накапливающейся яростью. — Бездействие приравнивается к нанесенному вреду.       — Ее жизненных сил было не достаточно! — все же вставил свое Эйнаор.       — Для чего?! — сорвался и выкрикнул Лаккомо так, что младший брат отшатнулся в кресле.       Собственный громкий тон быстро отрезвил, и Алиетт-Лэ заставил себя сдержаться и сбросить пар. Вилка согнулась пополам под пальцами, а Лаккомо старательно выдохнул, медленно причесал волосы ладонью и сбросил негатив подальше. Мысленно в воды бездонного Истока.       — Я не верю, что ее невозможно было спасти, — тихо, почти что шепотом, сказал Лаккомо, отворачиваясь вновь к окну. — Да, она не долго прожила на месте силы, но когда мы появились, вокруг не было ни одного дворцового дъерка.       Жадный молчаливый вопрос младшего близнеца ощущался в голове почти физическим давлением. Лаккомо не хотел молчать, слишком долго все копилось.       — Да, я помню это. Помню, что их присутствие ощутил не сразу. Потом, когда научился говорить с ними — спрашивал. Они подтвердили. Медицинский корпус изолирован от стороннего проникновения и от любых «темных» сил. Свидетелей нет. Доказательств тоже. А при лучшей во всех мирах медицине свалили все на… истощение жизненных сил. Лаккомо хмыкнул с тяжелой болью на душе и продолжил.       — Дед — убит. Якобы в разбившемся флаере. Супруга его вернулась еще при детстве отца в родной клан. Говорят, дъерки ее изживали, а потом доели где-то в клане за длинный язык. Прадед — убит. Тоже разбился на флаере. Его супруга — вообще неизвестна даже Даэрреку. И что в итоге? Видимо на всех Сиетт-Лэ в нашей Династии накатывает или старческое истощение или слепота с параличом. Пра-прадед…       — Я понял, — потирая виски, мрачно сказал Эйнаор. Тема, к которой он вел, ему не нравилась. — Знаю, не идиот.       — Мы в безопасности, пока правим Торией, — пожимая плечами, с мимолетной обреченностью сказал итоговую мысль Лаккомо. — Дворец и Исток отзываются на тебя, Корабль не может летать без меня. Кланы знают это и не тронут, пока мы на своих «престолах». Отец и Даэррек сделали хороший выбор, распределив нас на эти места. Ты бы в космосе загнулся. А я бы просто выжег все напрочь от подножия Дворца до Цинтерры. Алиетт-Лэ погладил складки тяжелых штор, а Эйнаора пробрало мелкой дрожью от этого тихого спокойного тона и ласкового жеста, за которым брат видел вовсе не ткань. Так гладят чужие оголенные нервы перед пыткой. Или артерии с жизненной энергией перед ее обрывом. Эйнаор не знал, хотел бы он видеть взгляд близнеца в этот момент или нет. Но он знал, что как-то так проступает на свет безумие.       — К чему ты это говоришь? — тихо спросил Эйнаор, осторожно прерывая поток мыслей старшего.       — К тому, что мы должны поторапливаться, — ответил Лаккомо, и неторопливо вернулся к столу, чтобы положить испорченную вилку. — У нас мало времени для финансовых войн в Федерации — их силы уже сейчас велики. И у нас мало времени на Престоле — на кланы лучше не рассчитывать. Только на верных людей. Мы просто обязаны успеть перевернуть всю систему не просто за наш срок, а за ближайшие годы. Я знаю, времени нет.       — Тогда что, — Эйнаор не без труда вернул себе бодрость и прогнал все лишние страхи и сомнения подальше. — Приступим к детальному составлению плана по захвату миров?       Лаккомо иронично улыбнулся, слегка расцветая от накатившей серой злобы, и протянул брату руку. Тот же охотно ее принял и резво поднялся с кресла.       Братья сидели почти до рассвета.       Лишь за пару часов до того как солнце накрыло своими лучами Лазурный Берег они позволили себе разойтись. Довольные детально продуманной стратегией, обговорив все нюансы плана, близнецы проследовали каждый в свои покои. Эйнаор поднялся этажом выше, где всегда находились покои Лоатт-Лэ. А Лаккомо как всегда отправился в свою излюбленную зону, которую переделывал еще с юношества.       Аллиет-Лэ думал о том, чтобы по пути прогуляться немного по внутренним дворцовым паркам. Но сонливость уже заставляла подкашиваться ноги. С другой стороны хотелось немного проветриться, разбавить впечатления и утрясти в голове все мелочи дальнейших действий. А может быть, и вовсе не думать о работе в последние часы перед отлетом, а насладиться, допустим, природой. Только вот сонный и очень уставший мозг думал иначе. Направлял почти безвольное тело по знакомому маршруту. Настаивал скорее прилечь, избавиться от тесной и сковывающей одежды.       Лаккомо немного встрепенулся и проснулся на ходу, когда ему показалось, что он услышал музыку. Но наваждение спало, стоило ему прислушаться. Тогда он продолжил неспешно идти по коридору. Но в следующий раз струнные звуки мелодии донеслись эхом из-за привычной и знакомой двери личных покоев.       У Эйнаора же сон не шел.       Он добрался до своей спальни без задержки и наделся дать свободу утомленной голове. Слишком тяжелые выдались для него последние двое суток. Слишком тяжелым стал и сам брат. Утомительным, сумрачным, вечно чем-то всегда недовольным. Резким, как стрельба по скоростным мишеням, и падким на быстрые смены настроения.       Эйнаор ворочался почти час, не в силах заснуть. Какой там сон, если в уме териным табуном скакали мысли о том, что, куда, как и с чего начать. С утра надо приступать к раздаче распоряжений. Так же с утра взяться за разбор отложенных дел. За все время общения с братом и работы над его машиной Эйнаор не успевал заниматься своими прямыми обязанностями Лоатт-Лэ. В итоге электронная почта разрывалась письмами от помощников, заместители по финансовым и политическим делам оттягивали время и как могли разбирались самостоятельно с текучкой. Повезло еще, что прилет брата не совпал с каким-нибудь ежемесячным сбором глав кланов, иначе их пришлось бы отправить лесом. Глядишь, хоть намшеры б нажрались. Но ничего, кланы бы подождали, утерлись. Не так часто им приходится ждать. А родной брат не так часто навещает.       Эйнаор очередной раз повернулся в пустой и широкой кровати и невольно вернулся мыслями к Лаккомо. Голова гудела от обилия тем и даже хорошо, что она была заполнена всякой работой, а не чем-то личным. Младший из близнецов старательно гнал все лишнее прочь, но оно как назло возвращалось. Мысли о старшем не давали покоя.       Снова откинув неудобное одеяло, Лоатт-Лэ все же сел на кровати и с усилием протер глаза. Ночная темнота не мешала ему различать стены спальни, а из них, снова, как назло, торчали любопытные морды дъерков.       — Отстаньте, — тихо взмолился Эйнаор и привычно махнул им рукой.       Но те лишь заводились, перемигиваясь, и настойчиво продолжили торчать на своих местах, уговаривая. О чем на сей раз?       — Нет, — отрезал Эйнаор и встал, чтобы глотнуть стакан воды и отвлечься.       Халат натягивать не стал, все равно никто в покоях не появится. Вместо этого спокойно и босиком дошел до маленького столика при слабом ночном свете от ясного неба. Прохладный пол немного взбодрил, а ветерок из окна, скользнувший по открытому телу вернул сознанию трезвость мышления.       Дьерки упорно продолжали маячить в поле зрения и мялись, словно хотели, что-то сказать.       — Ну что вам? — устало огрызнулся Эйнаор, беря в руки стакан с графином.       «Брат», — донесся их многоголосный шепот.       — Я же сказал уже, — повторил Лоатт-Лэ, но этой мысли хватило, чтобы сорвать сознание снова в неудобное русло.       Привычка, выработанная годами. Образы, явившиеся раньше, чем Эйнаор заставил себя сдержаться. Как всегда при упоминании он невольно потянулся за связку. Как всегда, когда они были рядом, установленный с рождения канал позволил заглянуть чужими глазами. И как иногда, поток полученных образов оказался слишком ярок для спонтанной дежурной проверки.       Эйнаор хотел по привычке убедиться, что с Лаккомо все хорошо, но вместо этого яркой вспышкой эмоций донеслось, насколько ему было хорошо. Ментальная связь обрушила на младшего лавину бессвязных образов, но в них, несмотря на сумбур, разгоряченной мыслью горело желание. Смазанные кадры накрыли восприятие звуками музыки, а потом прохладным чужим шелком прошлись по обнаженному телу. Нежные прикосновения смешались с жадными объятьями, а между ними просочились оттенки манящих поцелуев. И эти теплые жесты, ласкающие мысли, волны тягучего желания и расслабляющего наслаждения щедро окатили Эйнаора по связке, словно он сам на миг ощутил себя на месте брата.       Звон разбивающегося стекла и холодный всплеск воды по рукам резко отрезвил сознание. Эйнаор судорожно вздохнул, а следом случайно выронил из рук еще и стакан. Трясучка по телу словно сковала все мышцы мелкой судорогой. Лоатт-Лэ схватился за грудь, потом оперся о столик и заставил себя отдышаться. Между тем холодная лужа воды облизала ноги, окончательно вырывая Величество из ментальной связи.       Эйнаор заставил себя стоять и не двигаться. Дрожь еще била по всему телу, а где-то в темноте вокруг валялось битое стекло. Только осознание этого факта сдерживало, не давало взбеситься и не пускало рвануть с места. Лоатт-Лэ тихо шипел, склонившись над столиком, давя порывы фонового возбуждения, а в следующий миг в бешенстве откинул свою единственную точку опоры и рухнул коленями на пол.       Резкая боль резанула ладонь, когда та в темноте напоролась на крупный осколог графина. Против воли, на глазах выступили слезы. Но эта же боль отрезвила, вернула сознание Эйнаора к действительности, заставила задуматься о себе, заставила думать. Как в замедленном действе, младший правитель смотрел на свою руку, по которой неторопливой полосой собиралась на ране и осторожно стекала кровь. Медленно успокаивалось дыхание. Еще медленней проходили остатки пойманных ощущений. Концентрация на боли позволила забыть все остальное, прогнать желание и избавиться от злости. Это мог быть сон. Всего лишь сон.       Такая мысль взбодрила окончательно. Действительно, какая глупость. Чтобы брат сейчас, после пары утомительных суток вдруг решился бы оказаться с кем-то… Не возможно. Тупо. Идиотизм.       Эйнаор вытер щеку тыльной стороной ладони, на автоматизме слизнул собственную кровь с ладони и принялся не спеша аккуратно собирать на ощупь большие осколки. Процесс требовал внимательности и сосредоточенности. То что надо для приведения себя и организма в порядок.       Но если даже это был сон, то какой именно?       Плевать на личное отношение и восприятие. И дело вовсе не в любопытстве. Эйнаор включился в работу и заставил себя пробудить исключительно исследовательский интерес. Сложив все подобранные осколки в кучу подальше, Лоатт-Лэ потянулся мысленно к брату еще раз…       И застал его спящим у себя в покоях, как и полагалось. В тишине, с абсолютной пустотой в мыслях, и в полностью расслабленном состоянии. Но только было с ним что-то не так. И отзвук знакомого фона разбавился непривычными искрами силы.       Эйнаор хотел дотянуться мыслью поглубже, но наткнулся на непреодолимый барьер, а в следующий миг ощущение тепла на запястье отвлекло его от брата и заставило провалиться в новое видение.       Никогда еще Исток не сиял так ярко. И никогда еще его воды не были так притягательны и теплы. Эйнаор знал это и видел в своем сне. Но знал он также и то, что Истоку не суждено засверкать так скоро. Не сейчас. Не в этой жизни. Не в это время. Потом, когда густая тьма бездонных вод окропит яркую искру. А над родной землей взойдет и засияет Черное Солнце.       Лоатт-Лэ медленно сидя выпрямился и коротко тряхнул головой. Наваждение прошло, и странные образы отпустили. От такого видения повеяло тяжестью и глубоко хранимой болью, но Эйнаор печально улыбнулся и понял, что ради такого будущего стоит…       Он даже не рискнул закончить мысль, чтобы вдруг, когда-нибудь, особенно случайно брат не узнал об этом и не предпринял мер.