Сказки и сны

Однажды заблудились в лесу веселые дети, приехавшие в гости к дальним родственникам из большого города. Пошли гулять по лесным тропинкам, увидели среди ветвей мелькавшую то тут, то там дивную птицу, похожую на орла, только цвета она была синего, прямо как полуденное небо в горах. Очаровались да побежали следом. Очень им хотелось разглядеть эту красавицу поближе. Бежали за ней, бежали, а куда и откуда бегут – не смотрели. Наконец притомились они. Оглянулись по сторонам. Куда идти-то? Кругом лишь деревья бросают причудливые тени на поросшие мхами камни да речка бежит между ними. И в закате воды ее будто бы пылают. Посовещались дети, поплакали в волю да пошли вдоль берега по течению. Авось выведет река к людям. Всегда ж выводит. Есть хотелось не на шутку им. Всё, что с собой в лес брали, уже слопали. И всё холоднее становилось. Ночь сгущала краски. Только свет похожей на пшеничные колосья луны слегка разгонял мрак. Детей было шестеро. Самому младшему всего пять лет от роду, старшему – двенадцать. Двое погодок – брат и сестра – шести и семи лет. И две подружки веселые – девятилетние. Только весело уже не было. Было грустно и страшно. И очень хотелось оказаться дома у родного очага. Слушать старые сказки и пить молоко с медом. Но теперь им простой и уютный мир стал далеким и недостижимым. Оставалось лишь идти по тропинке вдоль берега, срывая порой подсохшие ягоды земляники и изо всех сил верить, что впереди найдется если не село какое, то хоть домик лесника. Сошла бы на худой конец и баба Яга с ее избушкой. Девочки-подружки знали, как ее обмануть, чтобы не в печке запекла их с травами, а хлебом накормила, баньку истопила да спать уложила. За своих приняла значит, за умерших. И Коту ее мудрому что сказать, чтобы смилостивился да не выдал, знал младший из детей. Он это в старинной песне услышал, что его собственная прабабушка порой за вязаньем напевала. Но вот избушка, видимо, уковыляла куда-то вглубь леса. И следы замела. Но вот уже и луна спряталась в облака, совсем не видно, куда брести. Замерли дети, будто в оцепенении. А когда их единственный маяк вновь осветил тропинку, увидели они, что стоит неподалеку огромная белая волчица. Нестрашная совсем. Улыбчивая даже. Неспешно, чтобы не напугать детей, она приблизилась и заговорила с ними на человеческом языке. Будь дети не так измучены, они, конечно, изумились бы, но голод, колючий холод ночного ветра и усталость заставили принять их всё, как есть. В конце концов почему бы волчице не ведать человеческую речь? В сказках такое сплошь и рядом, и вроде не всё в них ложь, а кое-что и намек. – Бедные детки, – ласково говорила волчица. – Устали совсем. Пойдемте ко мне, я вас отогрею да накормлю. А за это один из вас останется со мной и будет мне родным ребенком. Своего-то я потеряла. Посовещались дети да согласились. Обогрела их волчица, приютила. Выспались они на мягкой подстилке из сена, сытно поели добытой крольчатины. Тут и солнце встало, можно дальше идти. Вот только останется кто? – Я остаюсь, – решительно сказал младший из детей. – Я из вас самый слабый, а сколько нам еще идти – неизвестно. Так что ступайте без меня. Мир по дороге. А еще у мальчика этого дома были два годовалых брата-близнеца, и все хлопотали вокруг них. Мальчик чувствовал себя безнадежно ненужным, хоть и пыталась мать вразумить, что это совсем не так. Поплакали дети, простились с товарищем да в дальнейший путь двинулись. Волчица указала им, мол за белыми камнями, что в вдали виднеются, мост через речку есть. И по нему перейти им надо. Потому что дальше вперед нельзя. Там скрываются под густыми травами коварные топи и злые существа. Враз сгинешь. Днем идти стало веселее. По пути случилась дикая яблоня с кисловатыми плодами. Они прекрасно утоляли жажду. И до моста дошли без приключений. Правда сам мост детям показался странным. А вернее – сказочным. Он причудливым зигзагом изогнулся над речкой. И понять, что ждет на нем, с берега было невозможно. Но делать нечего, ступили на мост и пошли. Не зря мост детям доверия не внушал. Стоило им дойти до середины, где изгибался мост, навстречу им вышел могучий старец в доспехах, похожих на те, что они у себя в городе в музее видели. Блестел на солнце огромный меч, чье лезвие, казалось, ковали из молний, если бы те обратились в сталь. И глаза у Старца тоже странные были. В них будто полыхал костер, только вот тепла не чувствовалось. Скорее уж сила древняя, грозная. – Кто такие и с чем пожаловали? – пророкотал старец. – Мы заблудились, дедушка, – испуганно пискнула младшая из девочек. – Не обижай нас. Пожалуйста. – Не больно-то чести детишек обижать, – усмехнулся старец. Кажется, понравилось ему учтивое детское обращение и вот это почти забытое, но родное дедушка». – Только куда вы идете, хоть знаете? – Домой мы идем, дедушка, – неуверенно как-то сказал старший мальчик. Что-то в происходящем настораживало его особенно. – А что твой дом, отрок? – осведомился старец. И мальчик понял, что не давало ему покоя. Он не помнил своего дома. Ни где он, ни кто в нем. Знал, что надо идти и обязательно найдешь, но что именно? Остальные дети наперебой стали рассказывать старцу о своих домах, как там здорово и как их наверняка уже заждались. Старец слушал да улыбался. И вовсе уже не казался грозным. Просто могучий добрый дед. А что вышел с свирепым видом, так то служба у него такая. Страж моста и должен почтение и страх внушать да всякий сброд отваживать. Добрым людям и детям он не враг. А скорее уж друг. Пригласил к себе в дом, что хитрым образом был к мосту пристроен, напоил квасом да жареной рыбой почивал, расспросил о том о сем, сам историй невероятных поведал, где подвигов и чудес, что звёзд на небе, и вроде неправдоподобные все, а чувствовалось – правду молвит дедушка. Незаметно для себя уснули дети, а когда проснулись, солнышко огненным лисенком уже выглянуло на востоке да распушило хвост новой зари. Покормил их добрый дед, да сложил в мешок вяленой рыбы, морса из ягод лесных в берестяные бутылки налил, чтоб в пути не ослабели, да напутствовал, по какой тропе идти, чтобы на дорогу верную выйти. Собрались дети, и тут старший из них говорит: – Я с дедушкой здесь останусь. Точно знаю, здесь мой дом. Настоящий. И как ни уговаривали его другие дети, нипочем не соглашался дальше идти. Только дед улыбался светло так и лукаво. Ведал он, что там мальчика мало кто любил, изгоем был он в городе, странным казался да непонятным. Что ж, простились и со старшим. Тропинка, будто скатерть, стелилась от подножия моста куда-то в лес. И ветер задорно в спину подталкивал. Сквозь ветви вновь замелькали синие крылья давешней птицы, но наученные горьким опытом дети уже не шли за ней. Даже отворачивались. Все, кроме одной из старших девочек. Казалось ей, что не просто так птица эта невероятная в колдовской лес их заманила. Совсем даже непросто. И очень хорошо, что заманила. Видимо, нужны они здесь все были. Нужнее, чем там, где привычные улицы, суета и уютная скука. Здесь возможны чудеса и тайны раскрываются, будто шкатулки с драгоценностями. И всегда найдется тот, кому ты на самом деле нужен. Вот по-настоящему, а не потому что так уж вышло. Но мыслями своими она даже с подружкой своей не поделилась. Не захотелось. Так, украдкой посматривала, как летает меж ветвей чудесная птица, и ей нестерпимо хотелось такой же стать. И подумалось ей, мол, а вдруг это возможно? Случится остаться в этом лесу сказочном изысканной птицей, что порой уводит тех, кому это очень важно, в мир, где реальность оборачиваются грёзы и сны? И тут волшебная птица выпорхнула на дорогу прямо перед детьми и обернулась девицей. Только вместо рук у нее по-прежнему были крылья. – Не на ту тропу свернули вы, детки, – молвила она, и голос ее напоминал соловьиную трель. – Вам же Страж ясно сказал только прямо идти. А вы влево отклонились. И теперь прямехонько к обрыву следуете. А там на дне злобный змей обитает. И лопает всех без разбора. Эх вы. – Ну так выведи нас на верную, – проворчал мальчик. – Только не так, как сюда. – Может и выведу, – отвечала девица, – только если... – Я останусь! – перебила ее старшая девочка, та, что хотела такие же крылья. – Сестрицей да ученицей? – заинтересовалась та, что была синей птицей. – Да будет так! – девочка из какой-то старинной сказки помнила, что так правильно скреплять договор с чудесами. Остальные дети непонимающе переглянулись. – Так будет, – подтвердила девица. И вывела детишек обратно на верную тропу. Заодно подарила им на прощание по перышку своему, к булавкам, как брошь, прицепленным. Вроде как оберег от бед дорожных и ночных напастей. Тут они и с подругой своей распрощались, и дальше уже втроем пошли. И видели порой, как две синие птицы: одна побольше, другая поменьше, весело летают меж деревьев. Тут и поняли, что правильно всё идет. Что так и надо. Но вот дорога, о которой мудрый дедушка сказывал, развернулась перед ними. И на обочине ее дом старинный будто вырос. И выглядел он так причудливо, что невольно теремом назвать его хотелось. Смеркалось. А из окна терема лил теплый зовущий свет. Подошли дети к порогу, постучали в дубовую дверь, и отворилась она гостеприимно. В сени зашли. – Проходите, гости случайные, не робейте! – кто-то из комнаты их позвал ласково. – Чай, не обидим. Сняли обувь дети и пошли на зов. Видят горницу, а в ней у огня сидят три женщины за прялками. У одной волосы смоляные, алая лента в косу вплетена. Другая постарше, в платке, цветами да узорами расшитом. Третья совсем седая, и косы ее намотаны на пару коровьих рогов. Смотрят на детей и улыбаются. –Устали с дороги-то? – спросила та, что в платке. – Так отдохните. – Она кивнула в сторону и дети заметили большой, устеленный расшитой огненными птицами скатертью стол, на котором стояли миски с кашей, самовар и плетеная корзинка с пирожками. Не сговариваясь, ринули они к столу. И стало им спокойно и уютно. Будто домой уже пришли, и можно никуда не ходить больше. Всё уже есть. Женщины смотрели на них с улыбкой и продолжали плести свою чудесную пряжу. Когда насытились дети, осоловели да в сон клонить их стало, уложили их добрые женщины в большую кровать, спели колыбельную песню да каждого в лоб поцеловали, чтоб спалось лучше. И дети уснули. Кроме старшей девочки. Та приметила в углу прялку и короб с куделью. Никем не тронутой. Осторожно выбралась из-под одеяла, на цыпочках подошла к манившей ее прялке и села за пряжу, будто всю жизнь лишь этим и занималась. Переглянулись меж собой женщины, поняли, что останется с ними девочка. – Тетушками тебе отныне мы будем, – шепнула девочке старшая из женщин. – Нити судеб плести выучим. Сны ткать. – И не обидит больше никто, – добавила молодая. – Знать будут, вступятся за тебя так, что лихо ладушкой покажется, – подытожила третья. В городе девочку часто обижали, особенно в ставшей быстро ненавистной школе. И никто никогда не вступался. Так и вышло, что дальше путь лишь брат с сестрой продолжили. Сперва они хотели было остаться, да по дому тосковали очень. У искусниц, конечно, здорово. Но там мать с отцом, там столько дел осталось. И ищут их, наверняка. И ждут. Очень-очень. К тому же дорога уже страшной не казалась. Ровная такая, легкая. И где-то там вдали уже пела свои песни большая река. Надо только мост пересечь, и вот уже к знакомой жизни выйдешь. Так и дедушка говорил, и птица подтвердила, и искусницы путь прояснили. Отправились вдвоем. Грустили иногда о тех, кто не пошел с ними, да не сильно. Дети легко привязываются к на них похожих, но и забывают их легко. Вернее, не то, чтобы забывают, скорее знают, что у оставшихся всё теперь замечательно, и радуются за них. А что больше не вместе – обидно, конечно, но бывает. Только мост последний не так уж близко оказался. Стемнело раньше, чем до него дошли. Огляделись по сторонам. Дети уже поняли, что в этом мире им всегда найдется пристанище. Так и на этот раз вышло. Стоит неподалеку даже не терем – усадьба. И розы всех цветов радуги цветут на клумбах. И будто бы смеются между собой на ветру. А из дверей усадьбы уже старушка выглядывает и приветливо рукой машет. Мол, заходите, дорогие, не бойтесь, не слопаю. Дети и зашли. Добрая старушка чем-то напоминала мудрую волшебницу из сказок. Тешила небылицами да про цветы свои дивные всё рассказывала. Сетовала только, что стара уже стала. Почти не справляется. А такую красоту беречь надобно. Хрупкая она. Чуть что не так, сразу увядает. И тогда в мире снов всё становится пепельно-серым. Девочка пожалела всем сердцем и старушку, что ей уже милее всех на свете казалась, и цветы, и сны, что могут без красок остаться. И брат ее понял, что по мосту ему одному идти. Но идти надо. Пусть и одному. Потому что там ждут. Там он тоже нужен. А с сестрой он и во сне пообщается. Красивом волшебном сне, полном цветов и чудес. Так и сладилось к утру. Вышел мальчик на дорогу один, даже выбежал. И поспешил к мосту. Он всё ближе и ближе. А за ним – прежняя жизнь. С мамой и папой, игрушками и книжками, и даже сестра с ним, только во сне. Грустно, конечно, но ведь и его любимый котик, что под конец стал серебряным и ленивым, только песни свои кошачьи мурлыкал с юным задором да понимать умел мальчика, как никто больше, тоже теперь во снах приходит. Наяву его нет. А сны – это почти что тоже самое, просто там всё иначе. Подбежал мальчик к мосту. Остановился, чтоб дух перевести. И видит – перед ним его любимый кот. Полный сил. Улыбается и мурлыкает. Ластится. Он здесь, рядом. Живой. В этом мире вообще не умирают. Рассмеялся мальчик и обратился в котенка. И они поспешили в сторону нового дома, что скрывается в ветвях древнего дуба. Туда, где рождаются сказки. А мост исчез. Потому что вновь стал не нужен. Ведь тем, кому мир чудес стал родным, никогда уже не захочется вернуться в повседневность.

***

– И что, так никто и не вернулся? – спрашивает Кай. Сложенную сказку он слушал внимательно и вроде бы она ему и понравилась, да только и смущало его в ней немало. – Они вернулись домой, Кай. По-настоящему. Так часто бывает. – Кай? Ты меня так решила прозвать, – усмехается он. – Значит, теперь Кай и Герда? – Скорее уж Сказочник и Кай, утративший Герду. Она не придет, не жди. Ее больше нет. Этот ангел окончательно и необратимо мертв. Так тоже бывает. Кай ошарашен. Он помнит из сказок, что ни одно существо, а тем более – ангел – никогда не уходит насовсем. В переписанных сказках это даже почти правда. А вот в изначальных... – Но почему?! – Вспомни сказку. Во дворце Королевы Кай утратил свое тепло, застудил душу, его сердце обратилось в лед. И стали незрячи к чудесам глаза. Он был подобен опустевшему сосуду, покрытому инеем. Чтобы стало с сосудом, если бы просто согрел бы его огонь пусть даже самой чистой любви? И что стало бы с сердцем, обратившимся в лёд? – Но Герда же отогрела, – недоумевает он. – Прижала к себе и вернула к жизни... И вместе они пошли в мир. Хорошая версия. Добрая. Детская. Никто из любимых героев не утрачен, замечательно всё, зима завершила дела свои да весна цветочками и птичками стелет дорогу в новую жизнь. В ней так просто себя убедить. Жаль лишь, что на одном самоубеждении судьбу не создашь и от прежней не откупишься. – Герда отдала свою жизнь, свой свет, силу и душу, переработала и влила в Кая. Так он снова ожил. Рокировка. Жизнь на жизнь. Дар. Только для дарящего он становится последним. Вернулся в мир живых Кай – развоплотилась Герда. Совсем. Таков был ее выбор. Последняя воля. – А что осталось? – Живой Кай. – С Гердой внутри? – С душою собственной внутри. Герды нет и там. Мне жаль. Кай ненадолго задумывается. Будто решает мысленно задачу или разгадывает загадку. – Что можно в сказке изменить, чтобы Герда выжила. И чтобы они ушли вместе в весну, как у Андерсена? – Малость. Каю достаточно было попросить его согреть. Но просьба не прозвучала, и Герда мертва. Он снова погружается в размышления. Неужели и впрямь решится переписать ту сказку и вернуть Герду из небытия? Что ж, время покажет. А сейчас мне уже пора. – Знаешь, мне кажется, что общаться со мной ты хочешь только во сне. – говорит Кай напоследок. – Да и отсюда нередко ускользаешь. А наяву? Заговоришь ли ты со мной наяву? – А смысл? Здесь тебе всё интересно, ты видишь сказочный мир и нравишься чудесам. И они тебе нужны. Ты пробуешь творить сам и исправлять то, что уже свершилось, если считаешь, что свершилось неправильно. А наяву... Наяву тебе всё до рая, солнышко.