***
... − Если эти две недели вам будет невыносимо даже изредка встречаться со мной в одном коридоре на одном этаже в окружении остальных, − небрежный взмах руки, отмеченный Алиной вредной привычкой Алексея Константиновича. − Нескольких других сотрудников, я подпишу ваше заявление и дам вам положительные рекомендации. Тогда будут соблюдены все формальности. − Задумчивость на лице Алины, искренняя, не умеющая быть поддельной. Взвешивание всех за и против, с одним единственным исключением: в полном отсутствии у неё выбора. − Но я прошу у вас эти две недели, чтобы вы передумали, чтобы удержать вас. − Слишком быстро, обрывая собственные фразы, добавляет его бархатный, по какой-то причине раздражённый голос: − Чтобы сохранить вам любимую работу. − Полнейшая чушь, в которую она не верит, но и не старается прекословить в невыгодной для себя ситуации. − Я согласна. − Отвечает коротко, раздумывая только над одной мелочью в своей жизни: всё не всегда случается по собственному желанию.Глава 9
15 апреля 2016 г. в 20:10
Я не поверю, если вы попытаетесь убедить меня, что любите своих шестерых, четырёх, двух детей совершенно одинаково. Нет, не поверю, но и не осужу, разве может человек хоть как-то властвовать над своими чувствами? Только осмелюсь умолять вас, простите, но не говорите об этом другому, тому, что по вселенной случайности родился обделённым той самой… тому, что достались не пятьдесят, а сорок, тридцать, двадцать… пять процентов вашей любви. Не надо. Он знает, поверьте, и видит, и чувствует. Только пусть он поймёт это как можно позже, пусть его детство не омрачится чрезмерно ранним взрослением. Простите. Пусть душа его останется такой же чистой и невинной, как при первом младенческом крике, пусть не наполнится завистью к близкому человеку, ненавистью не искалечит его никем не обласканное сердце. Сжальтесь над ним…
«Бесполезные каракули в дневнике» − прокомментировала свою запись девушка, но прежде чем захлопнулась обложка тетради, услышала зовущий её голос матери.
− Алина! Где ты? Куда ты снова запропастилась?
− Да, мам. Уже иду. − Тетрадь небрежно засунута под подушку, а ноги быстро обуваются в домашние тапки, чтобы отнести её вниз, на домашнюю кухню.
− Чем это ты занималась? Забыла, что у нас сегодня гости и нужно готовить ужин? − в голосе матери слышится неприкрытое раздражение и непомерная суетливость в приготовлениях.
− Не забыла. А кто к нам должен прийти? − Алина быстро затягивает узел фартука вокруг талии и принимается за готовку, доставая курицу из морозилки и ставя овощи в раковину для тщательной промывки.
− Это гости твоей сестры, очень уважаемые люди. − С придыханием разъясняет женщина, не переставая натирать столовые приборы салфеткой. − Мы, конечно же, им не ровня, но ты же знаешь, что почти все знакомые Мариночки из высшего общества, при чём они ценят твою сестру и уважают её мнение. − Добавляет она, в который раз проверяя степень зеркальности фужеров для шампанского.
− Понятно, − коротко кивает Алина, счищая кожуру с картофеля. − А где Марина? − невзначай, потому что не любит молчания между ней с мамой, время от времени навязчиво вклинивающегося в их пустой разговор, но непременно с завидной регулярностью напоминающего, что между ними непроходимые дебри пустоты, ещё более обездоленной, чем ничего не значащие слова.
− Ой, не спрашивай! − сокрушенно вздыхает мать, искренняя тревога в её голосе заставляет проникнуться сочувствием к её старшей дочери. − Бедняжка умаялась совсем, пришла вчера невесть во сколько, поэтому я не стала её будить. Пусть, думаю, поспит немного до прихода гостей.
− Понятно, − коротко кивает Алина. Снова.
К счастью из приготовленного для ужина особенных гостей ничего не пригорело, не было пересолено. И даже не было забраковано перед самой подачей на стол свежевыспавшейся, выглядящей ещё более молодой и красивой Мариной.
− Какая расторопная у вас кухарка! − восхитилась женщина из четы прибывших к ним гостей. Алина невольно вздрогнула, ругая себя за то, что не успела сбросить кухонный фартук и теперь матери придётся покраснеть за её рассеянность.
− Ой, ну что вы! Мы не держим прислугу в доме. А это всего лишь моя младшая дочь − Алиночка.
− Вот как? − сухо выцедила из себя отчего-то расстроенная дама. − Ну, тогда очень приятно познакомиться с Алиночкой.
− Мне тоже очень приятно, − улыбнулась девушка, от неловкости пряча раскрасневшиеся руки за спиной. − Извините меня, мне нужно переодеться, − добавила, поспешно скрываясь за лестницей.
− Чем же занимается твоя младшая сестра Мариночка? − даже с такого расстояния Алина уловила, как просочилась ласковая патока в обращении к её сестре из так недавно прыснувших ядом в её сторону губ гостьи.
− Ничем особенным. Она совсем недавно вернулась из области, окончив тамошний университет и теперь, вроде как нашла место в одной из гостиниц города. Должность надо признать не важная, что-то вроде смотрительницы прислуги отеля.
− Вот как? − повторилась женщина, благо эта часть разговора осталась скрытой от ушей Алины, в это время молниеносно избавляющейся от ненавистного фартука и поправляющая растрепанную косу.
− Простите меня, − извинилась девушка ещё раз, занимая своё место за столом, впрочем как выяснится позднее не особенно надолго, потому как загодя обрывая порывающуюся сменить блюда на гостевом столе мать, она бежала в кухню и торопилась назад, проторив почти видимую дорожку от своего стула к двери в кухню.
Разговор за ужином больше не возвращался к ней, и никакого участия она сама в нём не принимала. Пришедший в гости мужчина, очевидно муж питавшей слабость к Марине высокомерной дамы, был малоразговорчив и более снисходителен к окружающим его людям, не так явно подчёркивая своё превосходство, хотя с тем же восхищением внимавший словам её старшей сестры.
Алина благополучно пропустила первое, то и дело отлучаясь проверить степень прожарки курицы, а вид самой курицы, который она стойко переносила весь сегодняшний день отбил у неё всякий аппетит, поэтому извинившись уже в который раз за вечер перед совершенно посторонними людьми Алина поспешила удалиться на ту же кухню, словив напоследок ещё один пренебрежительный взгляд от почтенной дамы, к которому не преминули присоединиться осуждающие глаза отца и матери и кричащий недовольством взгляд Марины. Так что, когда она стойко перенеся целый букет из бессмысленных обид на себе, всё-таки удалилась подальше от сверлящих её глаз, то почувствовала себя почти отважной, хотя больше ощущалась истинное расслабление во всех конечностях.
Она бесшумно принялась перемывать убранную со стола посуду, даже не пытаясь вслушаться в разговор, будто бы потёкший по более оживлённым темам после её маленького бегства с этого непредназначенного для неё банкета. Что сначала не могло не порадовать Алину, так как это означало, что собравшиеся родственники и люди высокого круга просто забыли о ней. Но затянувшиеся задушевные беседы, признаться не без участия отменного алкоголя, в виде прикупленного именно для «таких гостей» вина с течением времени отражавшимся часовой стрелкой, перевалившей отметку наступления сумерек растормошили уставшие нервы, предупреждая о припасённой для сегодняшней ночи бессонницы.
Когда уважаемые гости изъявили желание поехать домой, Алине были особенно громко слышны протестующие окрики её отца и матери и жеманно-укоряющий голос сестры, упрашивающие гостей остаться. Но после нескольких шуточных пререканий, по-видимому, сдружившиеся замужние дамы и женатые господа пришли к обоюдному решению устраивать подобные посиделки чаще. На этом мирно расходясь, звук отъезжающего автомобиля немного успокоил Алину, и она поспешила вернуться в гостиную, чтобы убрать со стола.
Застоявшийся за несколько часов в комнате запах дорого вина щекотнул ноздри бывшей официантки, напомнив ей о проведённых вдали от дома годах, по большей части занятых именно такими буднями обслуживания гостей сначала в гостинице, а потом и в ночном клубе. Но грустная улыбка, вдруг, вздрогнувшая на её пухлых губах, не коснулась чернеющих в солидарности с ночью за окном глаз, и она просто отогнала от себя всякие глупости и продолжила уборку.
− Ты вела себя, по меньшей мере, некультурно, сестрёнка! − напустилась на неё Маринка, раньше остальных ввалившаяся в двери гостиной. − Хотела меня опозорить перед моим учителем, а?
− И что же я не так сделала на этот раз? − язвительно выпалила Алина, зло сверкнув в сестру своими тёмными глазами.
− Видишь, ты даже сама признаёшь, что ведёшь себя подобным неподобающим образом не в первый раз! − Марина с расстояния начала тыкать пальцем в сестру, уже намереваясь обойти стол, чтобы сократить расстояние между ними.
− Ты выпила лишнего и городишь всякую ерунду, − отбилась девушка, даже не смотря в сторону распыляющейся с каждой секундой сестры.
− Алина! − послышался раздражённый голос матери, вышагивающей по зале впереди закрывающего входную дверь отца. − Как ты разговариваешь со своей сестрой! Тебе не стыдно?
Глаза девушки, застывшей посреди комнаты с грязными тарелками в руках не выражали ничего кроме пустоты, такой привычной и умиротворяющей.
− Да, мама. Мне очень стыдно, − согласилась она, проговаривая слова тем же язвительным и непреклонным тоном, которым разговаривала до того с сестрой.
− Дочка, ну ты и правда повела себя некрасиво, − вмешался отец, забираясь в кресло под панелью телевизора и теперь, отстраняясь от всего вокруг.
− Очень некрасиво, папа, − ещё раз согласилась она, молча направившись в кухню домывать оставшуюся посуду.
− Я буду у себя, у меня разболелась голова от её невыносимого поведения. Я готова была провалиться сквозь землю, когда она появилась перед Константином Валерьяновичем в этом кухонном лоскутке поверх своей ужасной одежды.
− Да, Мариночка. И прости нас за выходки Алиночки. Она просто не привыкла.
Мать, тем не менее, зашла сразу на кухню, как только извинилась за неё перед сестрой и, суетясь, начала переставлять тарелки с места на место, затем выдернула бумажное полотенце с вешалки и принялась натирать вымытую посуду. Алине конечно слышны были её частые охи и ахи, но она предпочла угнетающую тишину нынешним бесполезным разговорам.
− Мам, иди спать, − спустя какое-то время этого молчаливого безобразия устало попросила она. − Я сама тут всё уберу. Осталось ведь совсем немного.
И снова текут будни, рабочие и заполненные так, что времени на раздумья и смазанные каракули не находится, ничего из ряда вон, разве что почти ужин с привередливым начальником.
Разве что почти страстные поцелуи этого начальника на следующий день…
Разве что она уволилась с работы…
«Мам, я уволилась», − повторила Алина в который раз заученные слова, окончательно не решив какой из вариантов огорчит её мать меньше: с заявлением по собственному желанию с отговоркой несхожестью во взглядах с начальством; или же увольнение её этим же начальством без выплаты компенсации за ту же самую несхожесть и пререкания с вышестоящими.
− Ох, дорогая! Ты меня напугала, − глубоко и огорченно выдохнула мать, взглянув на дочь через плечо. − Что-то случилось? Ты сразу вернулась.
− Да. Хм… Кое-что случилось. Знаешь, мам… Я хотела сказать… − Алина мялась и отводила глаза, никак не решаясь высказать вслух три ничтожных слова: «Я теперь безработная».
− О, господи! Надеюсь, тебя не уволили?! − воскликнула женщина прежде, чем в Алине скопилось достаточно смелости для признания. И дальнейшие её слова полились нескончаемым потоком неправды и спасительной, кажется, лжи, но нисколько не принесли облегчения девушке и отнюдь не обрадовали мать.
− Нет! Что ты?! Конечно же, нет! − замотала Алина головой для пущей убедительности.
− Конечно должность твоя не ахти какая, − полушёпотом щебетала женщина себе под нос, обтирая муку с ладоней друг о дружку, продолжала свой монолог и Алина.
− Просто, я закончила сложный проект, − всё-таки расслышав последние слова матери добавила девушка несложное слово «сложный».
Мать энергично кивала в ответ, вовсе отвлечённая от разговора. Ведь и правда было удобно вот так выговориться кому-то в спину, когда тебя не перебивают, разбавляя повисающую тишину для твоих односложных вдохов неуместными, но составляющими свой собственный речитатив репликами.