***
Но, как водится, завтра не всегда стирает последствия от вчерашних ошибок, а утро не из детской сказки не мудренее сказочного вечера. Оттого, наверное, камень на сердце и горький стыд в глазах, кажется, настолько прозрачный, что отражается во всех встречающихся стеклянных поверхностях − чужих людских осуждающих глазах, нельзя скрыть и изничтожить для ощущения желанного чувства облегчения. В спину Алексея раздавалось лишь тихое шушуканье и томное воздыхание сотрудниц, а в ещё пустом холле туда-сюда сновали суетливые горничные и прочая обслуга рангом повыше. Ещё вчера в невзрачной и неприятной глазу одежде сегодня весь персонал отеля лихо щеголял в сшитых и отглаженных новёхоньких униформах с элементами национальной гордости из исконно восточных расцветок ткани − гордого атласа. Даже те же самые горничные были переряжены в короткие платьица из чёрно-белого и широкие шаровары однотонного чёрного атласа. Неожиданное, а главное, не согласованное с руководством нововведение пришло не по нраву Алексею Константиновичу, пребывающему с утра в нежелательном для начальства настроении. И, не смотря на явное восхищение, с которым приняли новую униформу сотрудники гостиницы, он забаррикадированный от их доброжелательных взглядов в те же тёмные очки не разделил их волнений, молчаливо прошествовав в свой кабинет, предварительно испросив у секретарши о местонахождении своего зама. − Алексей Константинович, все документы заверены вашей подписью и печатями, никакой ошибки быть не может. Конечно, меня самого удивляет такая трудоспособность нашего менеджера по персоналу, тем более, что проект о добавлении в форму персонала национальных мотивов был одобрен вами только вчера, но тем не менее… Со своей стороны, позволю себе заметить, что это введение пойдёт лишь на пользу популяризации нашего отеля, как обители восточной культуры. Тем более досадно неожиданное желание Алины Рашидовны уволиться в разгаре сезона… − Не думаю, что вы знаете, о чём говорите, Хашим Ахмедович. − Алексей прервал долгую речь своего зама и развернул кресло в противоположную сторону, немедленно поднимаясь и отходя к окну. Руки его сжались в кулаки и опустились в передние карманы классических брюк. − Простите, Алексей Константинович, но ведь, я действительно ничем не мог возразить против этой реформы, все документы были заверены лично вами, к тому же… − Я не об этом, − раздражился Алексей, − что вы говорили насчёт увольнения Э… нашего менеджера? − Алексей нетерпеливо сотряс воздух резким жестом, отчего ему пришлось расцепить пальцы рук, что мгновенно напомнило ему о вчерашней ошибке. «— Ох, если бы и вчера, я просто оставался у этого чёртового окна, со сжатыми до крови кулаками, тогда бы мои руки не тронули бы Эли…›› − Алина Рашидовна написала заявление по собственному желанию… ‹‹− …не коснулись бы её мягкой кожи…›› − У неё возникли неотложные дела, поэтому она не смогла дождаться вашего прихода и отдала его мне… ‹‹− … я бы не чувствовал этот гладкий шёлк под своими грубыми пальцами, не ощутил бы так много и не осознал, как много ещё остаётся недосягаемым и неисследованным. Не моим…›› − Я понял вас, Хашим Ахмедович, можете идти. Попросите, пожалуйста, мою секретаршу зайти ко мне. А вы можете заниматься своими прямыми обязанностями и да, впредь, вопрос о принятии заявлений от сотрудников я просил бы согласовать со мной лично… − Но… − попытался оправдаться, ни в чём не прегрешивший зам. − Каких бы усилий это не требовало от вас. Думаю, вы усвоите это небольшое замечание от своего прямого начальства. Вы свободны. − Ольга, свяжитесь с Алиной Рашидовной и попросите её зайти сегодня по возможности в мой офис. − Приказал Алексей растерянно взирающей на него секретарше. − Хорошо, Алексей Константинович, но… ведь Алина Рашидовна уволилась утром. − Вы намерены обсуждать мои поручения? − с раздражением Алексей выгнул бровь и выжидательно посмотрел девушке в лицо. − Нет, простите. − Молоденькая секретарша в сиреневой мини-юбке, и обтягивающей чёрной блузе выбивалась из палитры красочной новой униформы остальных сотрудников, словно неуместный парад весны в жарком июне обошёл её стороной. И мимолётная мысль о плодотворном труде уволенной Алины (только эта единственная мысль) заставила сделать вырядившейся не для своей профессии Ольге ещё один строгий выговор. − Надеюсь, вы обладаете навыками компьютерной грамоты в достаточной мере, чтобы найти в базе контактные телефоны нашего менеджера по подбору персонала. Или мне следует заняться этим самому, чтобы отдать распоряжение Алине Рашидовне о поиске новой секретарши? − Я немедленно свяжусь с Алиной Рашидовной. − Девушка захлопнула блокнот и вылетела за дверь даже быстрее, чем это предписывалось правилами безопасности для носительниц босоножек с каблуками-убийцами.***
− Вы понимаете, что по закону вы должны уведомить меня о своём увольнении как минимум за две недели, чтобы я мог найти вам замену. − Официальный тон, избегание завораживающего взгляда, впрочем и сама Алина, не выглядит особенно жаждущей смотреть в его лживые на этот момент глаза. «− Разве на самом деле я знаю, что нужно сказать, чтобы она не ушла, чтобы вернулась?» − Прошу прощения, но меня вынуждают на это обстоятельства, − отчётливо, без тени заслуженного в его адрес презрения и даже без лёгкой доли пренебрежения, так ожидаемого, только лишь на мгновение чуть выше запрокинутой головой, будто напоминанием ему о не поколебленной гордости маленькой Эли. «− Какая чудовищная ирония, что вынуждающими обстоятельствами снабдил её я. Я и никто другой…» − Я не могу вас уволить. У меня нет на это никаких оснований, Вы − ценный сотрудник, новатор, генератор идей, в конце концов. «− Какую чушь я несу? И какую ещё готов нести, чтобы остановить её?» − Я увольняюсь сама, вам просто нужно подписать моё заявление. − Она не давала ему шанса, даже крохотной надежды на то, что отступиться. − Вы не проработали у нас даже месяца. Это неэтично, Алина… Рашидовна. − Произнесение этой фразы было огромной ошибкой: пронзительный взгляд беспросветно чёрных глаз стрельнул в него тысячей заточенных мечей, так, что в него вонзилось сразу тысяча заострённых лезвий. Поражение перестало казаться таким уж обидным, а молчание преобразилось в некое подобие передышки: только взгляд её глаз полный невысказанного упрёка, не выказанного укора и Алексей, вместо необходимого его словам, манерам, взглядам раскаяния загорелся простым желанием. Лишь одним, не больше, чем прежде, чем когда-либо, но настолько острым и нужным… Животным. «− Прекрати, пожалуйста. Говори что-нибудь, хоть что-нибудь, только не смотри вот так. Как ты это делаешь? Как заставляешь меня чувствовать всё это? Как заставляешь чувствовать?» − Алина Рашидовна, я прошу вас. Дайте мне эти две недели. Всего лишь две недели. И я докажу вам, что вам необязательно увольняться, бросать любимую работу, ведь я же вижу, что вы действительно любите свою работу. − Некий проблеск взаимопонимания пробегает по строчкам этих слов, беззвучный и неуловимый, тихий и неслышный, но он, несомненно, есть, чувствуется где-то, возможно не так далеко, как сейчас кажется. − Я не могу попросить у вас прощения за то, что имело место быть вчера, − Бесстрастная девушка смотрит на него из глубины своих глаз-тайников, и он продолжает, приободрённый, хотя бы этими крохами надежды, пусть не прощения, но и не прощания. − И не могу обещать, что этого никогда не повторится, − глупость-правда срывается с его губ прежде, чем он успевает осознать произнесённое вслух, но ещё не принятое внутри самим собой откровение. − Простите, я мелю какую-то чушь! − в порыве, кулак врезается в полированную столешницу и Алексей отводит глаза от сбитых костяшек, чтобы мельком заглянуть в два разных, настолько, что затягивая, они ведут в два совершенно не связанных друг с другом лабиринта, туннеля, − Не знаю, что мне нужно сказать, чтобы вы захотели остаться. − Он осознаёт, что ему следует бояться собственных слов, своего предательского языка облекающего его мысли в опасные фразы раньше, чем они успевают оформиться в нечто похожее на извинение. − Я не могу найти себе оправдания или как-то загладить свою вину, но и потерять вас. − И вновь страх перед озвученной правдой, преломляющий все мысли, все истинные, искренние чувства… − Вы − ценный сотрудник! Повисает молчание, недолгое, не отягощенное примиряющими улыбками, не перекрещивающееся взглядами, без ничего не значащей, но обычно так ловко маскирую щей пустоту мимики, без жестов, с полным параличом кинетической энергии в пространстве шести квадратов кабинета. Но и оно оканчивается, слишком громко прозвучавшим глубоким выдохом Алексея. − Если эти две недели вам будет невыносимо даже изредка встречаться со мной в одном коридоре на одном этаже в окружении остальных, − небрежный взмах руки, (ведь на самом деле, они для него ничего не значат − эти другие люди), − нескольких других сотрудников, я подпишу ваше заявление и дам вам положительные рекомендации. Тогда будут соблюдены все формальности. Но я прошу у вас эти две недели, чтобы вы передумали, чтобы удержать вас. − Слишком быстро, обрывая собственные фразы, добавляет, − Чтобы сохранить вам любимую работу. − И совсем неожиданное, лелеянное, но безнадежное: − Я согласна.