Рука об руку

      Куда пригласить девушку в подземном мире? Здесь нет цветочных полян, нет, пусть бы и скромных, забегаловок, нет даже места, которое можно было бы назвать домом, – лишь отсеки, в которых люди заперты, как рыба в садках. После сдержанной ночи мы с Китнисс идём в столовую бок о бок и молчим. Я не знаю, как подступиться. Теперь между нами накручен целый клубок отношений: муж и жена, но вместе с тем – незнакомцы, ведь всю историю мы обнулили.       Китнисс берёт свой поднос первой и отходит к столу, где, как и обычно, сидят Гейл, его семья, Прим и солдат Эванс. Я предпочёл бы поговорить наедине, но в Тринадцатом укромного уголка всё равно не найдёшь. Взяв жидкую похлёбку и травяной отвар, озираюсь и иду по проходу между столами. Хеймитч лениво пожёвывает сухую булку за столиком с Бити, и я подсаживаюсь к ним.       – Извините, я ненадолго, – отвечаю я на их вопросительные взгляды. Кажется, весь дистрикт переполошился.       Устремляю взгляд в тарелку, лишь иногда кошусь на соседний столик. Китнисс прячется от чужого внимания за прядями волос, потом зачёсывает их за ухо и рассматривает меня искоса. Пора.       Подхватив поднос, весь липкий от пролившегося чая, я встаю из-за стола и, помявшись в проходе, приближаюсь к Китнисс.       – Можно присяду? – стараюсь говорить тише, ведь мы и так привлекли слишком много внимания.       Она кивает, а Гейл таращится во все глаза. Перелезаю через скамейку, поставив поднос на стол.       – Привет, я Пит. Пит Мелларк.       По её губам скользит улыбка.       Китнисс, отведшая взгляд от моих глаз, застывает, потому смотрю через плечо, а там сидит Хеймитч, хмурый, как Койн под Рождество. Спустя секунду сердце прыгает под подбородком, я не сразу понимаю, почему, и лишь потом переключаюсь на пряный вкус её тёплых губ. Китнисс целует меня, ухватив за воротник. Мы прощаемся, скользнув щекой вдоль щеки, и она снова уделяет внимание своей тарелке. Представление закончилось, нужно вновь вспомнить о моей вчерашней мечте. Отодвигаю ладонь на приличное расстояние для незнакомцев. Она так и не ответила.       – Я Китнисс, – говорит она, не поднимая взгляда. – Китнисс Мелларк.       Теперь моя очередь улыбаться.       Её рукава расстёгнуты, и рубашка подвёрнута до локтей. На внутренней стороне запястья начинается длинный список дел на сегодня. Среди прочего, какое-то странное «ВП». Терпеть не могу сокращения. А вот написать: «Основы безопасности жизнедеятельности» – они не постеснялись. Зато теперь ясно, что следующее занятие в Образовательном центре у нас общее.       – Позволишь проводить тебя, Китнисс? – спрашиваю я, когда она встаёт, чтобы отнести поднос. Хорошо, что сегодня я не застрял на дежурство и могу пойти с ней.       – Хорошо, – Китнисс выглядит немного смущённой, но это даже хорошо, ведь тогда она может и не заметить, как сильно дрожат у меня руки.       Звенит колокол, и все разбредаются по отсекам. Отточенные движения выдают солдат, Гейл то ли нарочно, то ли случайно попадает с ними в ногу. Этажи ограждены грубыми прутьями, а совсем не витиеватыми решётками, как в Капитолии.       Над Образовательным центром витает запах хлорки и пригорелой каши. Мы входим в вытянутую аудиторию, местные держат строй, а мы с Китнисс бредём с некоторой ленцой. Учитель зачитывает список, проверяя, все ли на месте. Люди рассаживаются пофамильно, один за одним. Змейка завивается от парты к парте, и скоро наш черёд.       – Мейер! – выкрикивает учитель, и я понимаю, что сейчас наша очередь, сначала сядет Китнисс, а потом я.       Только вот людей перед нами оказалось нечётное число, а я не намерен упустить этот шанс. Проскользнув вперёд, пока глаза преподавателя опущены в листок, подхватываю стул рядом с только что присевшим жителем Тринадцатого и прячу его за спиной, а там и отталкиваю к задней парте. Взлетевшие брови чуть оживляют серые лица окружающих.       – Мелларк, Китнисс, – объявляет учитель, и я выдвигаю стул, стоящий у пустой парты, в неуклюже-галантном жесте. – Мелларк, Пит, – продолжает он, не заметив неладного. Мы сидим вместе, нарушая здешние порядки, но главное – любимая улыбается, склонив голову.       Слышится заминка с лишним стулом, но потом все рассаживаются, оставив его в проходе. Преподаватель окидывает класс внимательным взглядом.       – В чём дело? – он указывает папкой на пустое место.       – Мебель отсутствует, – фальшиво рявкаю я, вскакивая со стула. Так никогда и не научусь пародировать здешних. Пара человек прыскают в рукава.       Почёсывающий макушку учитель не может никак придумать, как поступить, если такое не прописано в уставе, его взгляд падает на брошенный в стороне стул, и я решаю сесть без приказа. Видимо, прикинув, что пересаживать змейкой двадцать человек не очень-то удобно, тот начинает занятие. Виды защитных комбинезонов изображены на широком светящемся экране, за ними идут описания растворов для марлевых повязок.       Самую суть занятия, изложенную на крошечных карточках, раздают каждому в руки. Тянусь за своей, медленно и плавно, нависаю над столом, опершись на локоть. Тыльные стороны наших с Китнисс ладоней соприкасаются на долю секунды. Ловлю её раскосый взгляд, который колет в сердце, как новёхонькая булавка. У меня их полная игольница.       Достаю огрызок карандаша, что припрятал в брюках, и строчу на полях: «Скучаешь?»       Заметив, Китнисс вздыхает и отталкивает предложенный карандаш: и так понятно, что да.       Улыбнувшись, приписываю: «По мне?» – за что и терплю лёгкий удар по локтю. Китнисс оставляет руку рядом с моей. Теперь они будто склеены. Сквозь тонкую форменную ткань, в гулком голосе учителя.       Мысли витают где-то далеко. Помню, как в детстве пытался складывать из бумаги фигурки. Соседские дети учили, как делать зайца и лису, а я всё хотел, чтобы вышла птица. С тех пор в голове часто всплывают разные фигуры. Вот и сейчас, кажется, стоит протянуть свободную руку, сцепить наши ладони в замок у края парты, и получится дырявое, угловатое сердце. Главное – не отпускать другую руку.       – Солдат Мелларк! – громкий рык выводит меня из транса, подпрыгиваю на стуле и быстро встаю. Не упустив ни единого мига, поднимается Китнисс. Взгляды скрещиваются, и меня пробирает на смех.       Китнисс скрывает лицо под маской деланной грусти, но как и любая маска, она не затрагивает глаза. В них блестит улыбка.       До самого конца занятия спуска нам не дают, но я всё равно умудряюсь исписать весь листочек короткими фразами. Китнисс отвечает лишь кивками и покачиванием головы, зато когда свободное место на карточке кончается, она подталкивает свою.       «Что такое ВП?» – пишу я, и это первый раз, когда она никак не показывает заинтересованности и отворачивается к стене. В животе тянет.       После сигнала колокола все спешат разойтись, в особенности мы с Китнисс: не хочется, чтобы нас отчитали. Дальше по расписанию у меня работа у Бити, любимая же, переменчивая и почему-то слегка пришибленная, смешивается с толпой. Едва успеваю напоследок поймать её ладонь, отчего она сбавляет темп, чтобы оглянуться. Обещание найти её позже остаётся невысказанным, но кто же проследит, чтобы оно было сдержано, более сурово, чем я сам?       На этот раз в кабинете Бити более оживлённо: мельтешат вчерашние капитолийцы, у сенсорной стенной панели ошивается Плутарх. Свёрнутые схемы оружия разложены в ряды папок. Когда я вхожу, Бити как раз решается всех прогнать. Я уже готов и сам уйти. Справившись с потоком просьб и отговорок, Бити, закрывший дверь, поправляет съехавшие очки.       – Пит, ты-то мне и нужен.       – В самом деле? – слегка закашливаюсь, так некстати разглядев излишнюю иронию в своих словах.       – На этой неделе поставки нового оружия в Дистрикты, а у меня до сих пор не составлена инструкция, – Бити садится за стол и придвигается к прибору, который, кажется, называют осциллографом.       – Инструкция?       – Средств не хватает, пришлось разработать облегчённый корпус…       Нас прерывает Вайресс, зашедшая с моделью какого-то шипастого взрывного устройства. Остаётся надеяться, что это и правда пустышка. Она похлопывает Бити по руке, прежде чем снова исчезнуть.       – Так вот, – говорит тот, – мы экономим на материалах, облегчая корпус по сравнению с оружием миротворцев, но из-за этого появляются некоторые особенности, которые нельзя не учесть. Отдача или угол допустимого отклонения пули, например. У меня много дел, – он кивает на странный прибор, – потому я надиктую тебе суть, а ты уж реши, как оформить. Образцы есть где-то в папках.       – Хорошо, – киваю я, чувствуя себя полной бездарностью в подобном деле: я не привык обращаться с такими панелями. Максимум, что я видел вживую – те, в Тренировочном центре, но времени разбираться с ними, конечно, не было, потому выпрашиваю себе полчаса на то, чтобы настроиться.       И как же я собирался завести с Бити дружбу, когда его нельзя отвлекать от работы болтовнёй? Даже надиктовывая мне свод правил, он замеряет показания приборов и записывает что-то в помятую книжицу.       Ни за обедом, ни за ужином нам с Китнисс не удаётся толком поговорить: порции еды здесь слишком скудные, чтобы рассиживаться, а с работой я завяз по самую макушку. Голова гудит, и даже душ не помогает остудиться. Когда я добираюсь до отсека, Китнисс уже там, смотрит последний выпуск новостей. Ведущий хвалится, что Восьмой почти освобождён от радикалов, как говорит он, «сорняков», которые мешают благополучию Панема. Внутри холодит, когда думаю, что каждый такой вырванный «сорняк» – одна выкорчеванная жизнь. В первые дни в Тринадцатом нас убеждали, что победа не за горами, Капитолий же заверяет, что для сепаратистов всё кончено. Видимо, обе стороны лгут, и правда где-то посередине – восседает на горе трупов.       Залезаю на кровать и жду, пока Китнисс приляжет рядом. В её глазах – блеск продолговатых ламп, а рука подпирает щёку. Кладу голову на одеяло рядом с её локтём.       – Устал? – спрашивает она, склонив голову на плечо.       – Немного, – признаюсь я, а потом рассказываю о прошедшем дне. – А ты как? Нашла себе занятие?       – М-м, – кивает Китнисс и уклоняется от ответа.       Её одолевает дремота, она посматривает на меня, прикрывая то один, то другой глаз, как хитрая, но сонная кошка. Я приподнимаю одеяло и укрываю любимую под дыханием вентиляционных труб. Сижу рядом, пока потолочные лампы гаснут волной. Наступившая темнота не перебивает сопение Китнисс – она уже спит.       Просовываю руку над её головой и прогибаю грудь: хочу обнять её полумесяцем, пусть и не прикасаясь, но охраняя её сон. Так я и сам поставлю крепкие засовы от любых кошмаров. Лишь бы не спугнуть её, лишь бы не выставить напоказ, как отчаянно я скучаю по прикосновениям: каждый день, каждый миг… И теперь благоразумие и логика – не мой конёк. Зря.       Полчаса спустя напряжение во всём теле начинает спадать; закрыв глаза, я стараюсь забыть о её близости и дождаться сна. Тишина стоит такая, что закладывает уши. Даже наклоняюсь к Китнисс, чтобы успокоить себя её дыханием.       Дремота наваливается на плечи, я брожу где-то между сном и явью: слишком счастливый, чтобы спать, и слишком уставший, чтобы бодрствовать. В горле першит, в мыслях бесконечная звёздная яма, которая затягивает в воображение.       Тереблю и без того расстёгнутый воротник.       Китнисс кашляет во сне.       Становится невыносимо душно и влажно.       В тишине слышно, как что-то капает в трубе.       Подскакиваю. Голова кружится, но из-за темноты не видно, как покачивается комната, – чувствую лишь зуд и копошение в мыслях. Дышать тяжело.       – Китнисс, – хрипло шепчу я. – Китнисс, вставай.       Любимая просыпается почти сразу, я позволяю себе приобнять её за плечи, чтобы помочь подняться. Мы бредём на ощупь к противоположной стене и толкаем дверь. Гнетущая тишина остаётся за спиной – там, где молчат вентиляционные решётки.       В слабо освещённом коридоре мы, наконец, понимаем, как сильно не хватало свежего воздуха, и вдыхаем глубоко, сипло. В череде сбившихся вдохов сперва теряется тонкий свист, доносящийся от нашей кровати.       Коридор шуршит отдалёнными шагами, глаза Китнисс горят металлом в тусклом свете, а её пальцы мнут рубашку на моей груди. Убирать ладони с её лопаток не собираюсь. Ночь темна, а жизни предателей коротки.       Из-за угла выходит дежурный по этажу. Должно быть, при открытии двери сработала система оповещения.       – В чём дело? – рявкает он.       Китнисс советуется со мной взглядом, и после секунды молчания решаю ответить сам:       – Система вентиляции неисправна.       Солдат недоверчиво светит ручным фонарём в темноту.       – Можете сами проверить, – предлагаю я.       Он делает несколько шагов вглубь шипящей комнаты и скрывается из виду. Раз, два. Мы считаем шаги. Наверное, уже возле кровати. Раз, и воздух вздрагивает от тяжёлого отзвука упавшего тела. Рванув Китнисс за руку, тащу её к лифтам.       Канарейка не в шахте, но песня оборвалась.