Рука об руку

      Я просыпаюсь с первыми лучами и потягиваюсь на кровати. Жена с вечера спит у края – как можно дальше от меня. Она уткнулась носом в соединённые ладони. Китнисс не хотела подставлять спину, потому засыпала ко мне лицом.       Встаю и приспускаю створку окна. Прямые струи ветра проскакивают в купе и бьют меня по лицу. Сонливость мигом уходит. Судя по времени, мы скоро будем на месте, да и пейзаж похож на Двенадцатый: за окном пышный лес переползает с холма на холм. Кажется, вдалеке дымится город.       Подхожу к кровати и осторожно касаюсь плеча жены.       – Китнисс, просыпайся, мы почти приехали.       Всё ещё в полудрёме, она резко переворачивается на спину, так что я едва успеваю толкнуть её обратно.       – Ты чего? Упадёшь же!       Сегодня она не злится за то, что я прикоснулся без нужды, только садится в кровати и потирает глаза, пока я ухожу в ванную, чтобы немного прибрать беспорядок на голове. Вчера я весь день прошатался по поезду, в основном пытаясь поменьше попадаться Китнисс на глаза. Она быстро сообразила, что наши семьи едут в этом же поезде, и хотела пробраться в соседние вагоны. Конечно, безуспешно. Потому и сидела потом надутая в обществе Хеймитча или бродила туда-сюда, бросая на нас с Эффи хмурые взгляды. Что делать, похоже, теперь Эффи – единственная, кто меня выносит, потому пришлось узнать о капитолийской моде больше, чем нужно.       Когда состав тормозит, люди высыпают на платформу, как крупа, и разбредаются кто куда. Китнисс вертит головой, ища свою семью, но прямо у дверей нас встречает толпа восторженных людей. Я с трудом вспоминаю, что совсем недавно мы стали Победителями Голодных игр, а это значит, что Дистрикт в этом году получит больше еды. Неудивительно, что они так счастливы. Нам же приходится натянуть счастливые улыбки, взяться за руки и искать лазейку в толпе.       У станции ждёт машина, одна из немногих в Дистрикте. Нас довозят до ратуши и объясняют, как найти того, кто выдаст нам ключ от одного из домов в Деревне Победителей. Скромный кабинет на втором этаже не заперт, я вхожу один, оставив Китнисс у двери.       Совсем молодой паренёк открывает створки висящего на стене ключного шкафчика и выдаёт мне номер семь. Я стою на месте и не собираюсь уходить, как бы растерянно он ни хлопал глазами.       – А где ещё один?       – Что?       – Ещё один ключ, – поясняю я.       – Дубликаты сделаете сами. Положен только один.       – Ключ от другого дома.       – Но… – парень озадаченно почёсывает висок, – дом-то один.       – Каждому Победителю Голодных игр положен дом, верно? – смотрю прямо ему в глаза.       – Ну да, – мямлит он.       – Сколько Победителей в этом году?       – Два…       – Ну и? – приоткрываю ладонь, в которой зажат ключ. – Где второй?       – Вы же будете… ну это… вместе жить. И меня об одном предупреждали.       – Как мы будем жить, никого не касается, а то, что дома должно быть два, так это точно. Какой там напротив стоит? Шестой? Давайте его. Я скажу мэру, что вы мне очень помогли, – сам протягиваю руку, снимаю ключ с нужным номером и ухожу, пока он не одумался.       Нас довозят только до ворот, а дальше мы идём пешком, прихватив пару сумок с одеждой. Седьмой дом – один из самых больших, из сероватого мрамора. Дверь прячется в прямоугольном проёме. Мы останавливаемся в нише, и я, отвернувшись от Китнисс, ищу в кармане нужный ключ, когда замечаю первую камеру, чёрную и круглую, похожую на большого жука.       Внутри пахнет сыростью, воздух душный и нежилой. В длинном и широком коридоре ни одной двери, лишь вдалеке он сворачивает куда-то вправо. Китнисс проходит первой и смотрит по сторонам, изучает стены. В стыках обойных полос поселились чёрные крошечные жучки. Я, конечно, знал, что весь дом будет опутан камерами, но их поблёскивание в темном коридоре пугает до дрожи в ногах. Это на всю жизнь. Китнисс решила не сопротивляться и запретила мне, а значит, мы застряли в этом доме на долгие годы. Она до боли сжимает мою руку, косточки поигрывают и давят друг на друга. «Ужасно», – наверное, хочет сказать она, но не решается. Как должны выглядеть молодожёны, когда вселяются в новый дом? Думаю, нам надо попрыгать от счастья, но я лишь обнимаю Китнисс и похлопываю её по спине. Жена утыкается лбом в моё плечо. Мне тоже страшно.       – Я же почти не знаком с твоей семьёй, – вспоминаю я. – Они, кажется, тоже приехали, так что, может, сходим в гости?       – Было бы чудесно, – откликается Китнисс, улыбаясь через силу. – Они будут тебе рады.       Ей тоже не терпится сбежать отсюда.       – Давай только вещи куда-нибудь положим. Вечером разберём.       До призрачного «вечером» ещё долго, потому не так страшно идти по глухому коридору. Мы сворачиваем и выбираем наугад одну из закрытых дверей за массивной деревянной лестницей. Там кухня. Через широкие окна льётся дневной свет, а светлая мебель смотрится неплохо, хотя вся комната погрязла в пыли. Здесь все стены тоже проели камеры, а на столе лежит алый свёрток. На нём – имя моей жены.       Китнисс разрывает тонкую упаковочную бумагу и удивлённо смотрит на довольно толстую книгу. Она вся яркая, как обложка журнала, и сначала трудно найти название. Бросаются в глаза отдельные заголовки: «как поддержать уют», «как не дать ему уйти к другой»… Китнисс переворачивает книгу, и я читаю на корешке: «Как стать идеальной женой». Отвожу взгляд и встаю у окна.       – Кажется, Президент хочет, чтобы мы с тобой стали настоящей семьёй! – такие интонации скорее подходят Эффи, а не Китнисс. Ей придётся ещё долго учиться, чтобы это звучало хоть капельку правдоподобно. Для убедительности она складывает ладони у меня на плече и опускает на них подбородок.       – У нас обязательно получится, – обещаю я и поворачиваю голову, чтобы чмокнуть жену в губы. – А теперь пойдём. Знаю, тебе не терпится узнать, понравлюсь ли я твоей маме.       – Я даже не сомневаюсь… – улыбается Китнисс, но фраза всё равно остаётся недосказанной. Видимо, не сомневается, что не понравлюсь. Как вообще может прийтись по душе человек, который взялся непонятно откуда и затащил под венец её шестнадцатилетнюю дочь? Может, хотя бы сестра Китнисс ещё слишком маленькая, чтобы возненавидеть меня с самого начала.       Бросив сумки на полу, мы покидаем дом почти не тронутым. У ворот Китнисс берёт меня за руку и не отпускает всю дорогу. С нами то и дело здороваются незнакомые люди, я пытаюсь улыбаться и выглядеть счастливым мужем. Дети показывают на нас пальцами.       Только на окраине людей становится меньше, а в Шлаке почти никого нет, ведь днём все работают. Миссис Эвердин открывает дверь и обнимает дочь. Я неловко захожу следом. Прим прибегает через пару секунд и виснет на сестре, так что я вваливаюсь на потёртую кухню, чтобы им не мешать, и сажусь на низкий табурет.       – Чего-нибудь хочешь, Пит? – миссис Эвердин вытирает влажные руки о край вафельного полотенца.       – Нет, спасибо. У меня к вам дело, – встаю, мельком оглядываясь на дверь. Кажется, сёстры всё ещё обнимаются. – Только я хочу, чтобы пока это осталось секретом.       Миссис Эвердин внимательно на меня смотрит.       – Есть дом в Деревне Победителей. Он должен был принадлежать Китнисс, но раз мы живём вместе, я подумал, вы с Прим могли бы туда переехать.       – Я даже не знаю…       – Он совсем новый, и Китнисс будет легче, если вы там поселитесь. Будете жить напротив.       Миссис Эвердин хмурится.       – А так точно можно?       – Каждому Победителю полагается дом, – пожимаю я плечами. – И он волен жить там со своими родными. Дом закреплён на всю жизнь, – я бросаю взгляд на одностекольное окно. – И там, должно быть, тепло зимой.       – Ну ладно, – миссис Эвердин чуть улыбается. – Так и быть.       – Тогда соберите сегодня вещи, я приду завтра и помогу переехать. И не говорите пока Китнисс, ладно?       Женщина кивает и сдерживает улыбку, но она всё равно отражается у неё в глазах. Неужели я настолько глупо выгляжу?       Мы сидим в старом доме весь день: Прим рассказывает Китнисс о лете, миссис Эвердин смешивает какие-то отвары из трав, а я делаю вид, что меня тут нет. В воздухе висит тяжёлый пряный запах. Не решаюсь вернуться в одиночку в первый же день: я пока даже не понимаю, насколько крепко мы с Китнисс теперь связаны, да и сидеть одному в просматриваемом доме не хочется. Разве что заглянуть в ту книгу… Она явно не зря оказалась на столе. Что это, руководство к действию? Хотел бы я знать, что меня ожидает. Видимо, ещё больше нежных жестов и кормления с рук. Через пару месяцев я уже буду откликаться на всевозможные прозвища и чуть что падать вверх ногами, подставляя животик.       Когда небо за окном подмачивают сумерки, я встаю и прощаюсь.       – Нам пора, Китнисс.       Она смотрит обиженно и не хочет уходить, но, конечно, понимает, что надо, потому встаёт и догоняет меня у порога. Всю обратную дорогу мы проводим в зловещем молчании, предвкушая мрачный дух вечера.       Зайдя в дом, мы останавливаемся у лестницы. Китнисс уходит в кухню, чтобы отнести брошенные вещи наверх, а я заглядываю в просторную гостиную. Неровная комната повторяет изгиб коридора. Тёмная площадка у двери переходит в светло-бирюзовый зал с лепным камином. Вдоль стен высятся пустые книжные полки, в углу у окна стоит три кресла, и по всей комнате разбросано ещё несколько низких столиков, на одном из которых – телевизор.       В центре темнеет тёмно-синий диван, который я сначала принял за кровать: он двухсторонний. Спинка делит его пополам, но даже половинки слишком широкие для нормального дивана. Скоро начнётся вечерний выпуск новостей, обязательный для просмотра, потому я сажусь и подтягиваю ноги: иначе никак не облокотиться на спинку. В итоге приходится устроиться боком, согнув колени домиком.       По одному из каналов всё ещё обсуждают подробности нашей свадьбы, по другому – гадают об условиях грядущей Квартальной бойни, по третьему идёт репортаж из Одиннадцатого о предварительных результатах сбора урожая.       Китнисс спускается минут через пять и приходит как раз к началу новостей. Передачи по всем каналам прерываются, и один из капитолийских ведущих предупреждает о начале речи Президента.       Китнисс залезает на диван напротив меня, но не хочет сидеть сбоку, потому протискивается к спинке и подсовывает ноги под мои коленки. Интересно, она уже начала читать ту книгу?       Сноу появляется перед всем Панемом в деловом костюме, но при этом обстановка вокруг – исключительно домашняя. Не удивлюсь, если он в тапках. На заднем фоне теплится камин, и, надо сказать, это не лучшее решение для съёмки: мне постоянно кажется, что край брюк вот-вот вспыхнет. Сноу вкратце перечисляет недавние события, включая нашу свадьбу (не включая волнения в Дистриктах, конечно), а потом сообщает, что Тур Победителей отменён, чтобы «молодые Победители могли насладиться семейной жизнью».       Я накрываю босые ноги Китнисс ладонью. Она совсем замёрзла, как тогда, в пещере. Потираю её озябшие пальчики, жалея, что сейчас у меня под рукой нет ни куртки, ни спального мешка, чтобы её укутать. Встаю и разжигаю камин. Должно быть, свежие дрова принесли рабочие, которые устанавливали камеры. Спустя пару минут мне удаётся договориться с огнём. Он расходится и начинает пылать ярко, полизывая дерево.       Краем уха слушаю речь Президента, в которой перечисляются запланированные изменения в Панеме. Всё описано так, будто после них жители будут сыты и счастливы. На деле выйдет наоборот.       «Охрана в Дистриктах будет усилена – ваши дети смогут гулять на улице без присмотра!» Только бояться нужно как раз миротворцев.       «В Девятом будут распаханы новые поля! Еды станет ещё больше!» Едва ли Дистрикты получат даже крохи – всё опять уйдёт в Капитолий, только жители Девятого станут чаще умирать за работой.       А Двенадцатому так вообще повезло! «Минимальный возраст для работы в шахте снижен на два года – молодые мужчины смогут заботиться о своих матерях!» Ещё меньше детства, образования, ещё больше труда для детей Двенадцатого. Затем включают отрывок беседы Клавдия и Цезаря, которые рассуждают, что это может положительно отразиться на результатах нашего Дистрикта в Голодных играх, ведь трибуты научатся владеть киркой. Ею просто чудесно вышибать кому-нибудь мозги.       Не успеваю дослушать новости, как раздаётся громкий звонок. Я даже не сразу понимаю, что это кто-то ждёт на пороге, ведь звук совсем новый и непривычный.       – Я проверю, кто там, – говорю я Китнисс. Она уже спустила с дивана одну ногу.       В коридоре темно. Немного света проникает лишь через окошко над дверью. Я заглядываю в глазок. Так и знал!       Не спеша, открываю дверь и выхожу за порог, встречаясь со злым взглядом дружка жены. Гейл, кажется. Хотя, что себе врать? Его имя я знаю наизусть. Как и всю семью до третьего колена.       – За сахаром пришёл? – цежу через зубы.       – Чего? – кажется, он сбит с толку.       – Сахар кончился? Если хочешь, я тебе всыплю…       Оттесняю его от двери – подальше от камер.       – Слушай, если не хочешь ей навредить, не появляйся здесь больше. Проваливай.       Успеваю воспользоваться его замешательством и скрыться в доме до драки, которая была бы совсем ни к чему. Прежде чем закрыть дверь, замечаю Китнисс в конце коридора. Она всё видела, а вокруг нас мигом спускается темнота. Я иду вперёд почти на ощупь и останавливаюсь, когда чувствую её дыхание меньше чем в полуметре от себя.       – Пора ложиться, – голос Китнисс словно вибрирует в темноте. Наверное, дело в моём страхе и предвкушении.       Я беру жену за руку и веду к лестнице, дальше – следую за ней, ведь я ещё не видел спальню. К комнате примыкает ванная, и я иду чистить зубы. Китнисс присаживается на кровать. Через полчаса тянуть время больше не выходит. Мы лежим рядом под одеялом в уличной одежде, ведь вся другая ещё в сумках, а раздеваться мы уж точно не спешим.       Я ложусь набок, поворачиваясь к ней спиной. Спустя минуту Китнисс решает придвинуться: она кладёт ладонь мне на спину, потом поглаживает плечо и нежно касается моего живота. Тёплое тело прижимается сзади, побуждая к действию. А я и до этого горел изнутри.       Перехватываю её пальцы и целую один за одним. Поворачиваюсь на спину и встречаюсь с её загнанным взглядом. Прижимаю жену к своему боку, приникаю губами к волосам и глажу её плечо. Даже в темноте на моей руке проступает полуразмытый чёрный крест.       – Любимая, – Китнисс вздрагивает от моего голоса, – сегодня я очень устал. Всегда тяжело в дороге. Спасибо тебе за две прошлые ночи, они были волшебными… – решаю прибавить и ночь в поезде тоже, пусть ничего и не было, но Сноу ведь не знает, – Давай до завтра, хорошо?       – Хорошо, – она оживает и страстно целует меня, окутывая своим ароматом. Я не выдерживаю и сжимаю её плечи, пытаясь продлить редкую секунду благодарности.       Через миг поцелуй обрывается, Китнисс устраивается для сна, а я всё ещё лежу на спине, возбуждённый и ошарашенный, и комкаю простыню, чтобы не выдать эмоции на лице.       Через минуту Китнисс уже мирно сопит, а мне приходится перевернуться на живот и тесно прижаться к кровати, чтобы забыть о её губах, перестать грезить о нежной коже её груди под моими пальцами и уснуть. Не могу же я встать и выйти, чтобы сбить огонь, когда я изображаю усталого и апатичного мужа. Вялого и бесстрастного. Остаётся только осторожно взять Китнисс за руку и закрыть глаза. Успокоить себя, потушить желание и жить преступными мечтами о следующей ночи.