Виражи судьбы

Дни сменялись неделями. Недели – месяцами. Вестей об Анне и детях Владимир по-прежнему не получал. Надежда оставалась. Она помогала выжить, помогала дышать, защищать Родину. Как-то раз, обрабатывая легкую царапину, полученную Платоновым в бою, красивая медсестричка томно произнесла: - На сердце-то у вас, товарищ, сильнее царапина. И с ней сами тоже не справитесь. - Справлюсь! – сухо ответил летчик. Взглянув на стройную шатенку, добавил. – Спасибо за помощь, но царапина – ерунда. Само бы зажило. - А если бы заражение? - Обошлось бы. – все тем же тоном ответил Владимир. - Ну, смотри, товарищ, - с легкой обидой отозвалась медсестра, на которую заглядывались многие солдаты, - твое дело! Звали ее Ольгой. Полячка по происхождению, она была стройной, высокой. С тонкими чертами лица. Волнистые волосы чаще всего не прятала под косынку. «Хороша краля! - отзывались о ней солдаты. – Настоящая пани! Ольга на эти реплики лишь снисходительно улыбалась. Однако не укрылся от любопытных глаз ее интерес к красавцу-летчику. Слухи разносились быстро, и причина суровости Платонова стала известна. Мало ли было боевых подруг у одиноких солдат? А уж у тех, кто семьи лишился, за утешением дело не стало. Красавица-медсестра ожидала, когда же этому гордецу надоест надеяться непонятно на что. Кто мог выжить в оккупированном городе? Немногие. А он – мужчина. У начальства на хорошем счету, в деле – ас, но одиночка. Такому нужны тепло, забота. Ей же надоело прозябать в санитарных палатках. Холодно. Вот если бы с Платоновым коротать вечера. Да не просто боевой подругой… Фронт отступал. Давно остались позади Смоленск, Брянск, Вязьма, Тула. В ноябре немцы подошли вплотную к Москве, остановившись в 23 км северо-западнее столицы, в районе деревни Крюково. И начались долгие, тяжелые бои за столицу. К зиме в рядах санитарок и полковых сестер прибыло. Среди них появилась рыжеволосая женщина. С правильными чертами лица. Но уже немолодая. В первый же день ее появления Ольга заметила, как изменился Платонов. Владимир и новая полковая сестра оказались родственниками, которых на военных дорогах свела судьба. Летчик никому ничего не докладывал. Внезапное появление тети Нади принесло долгожданные вести. Она рассказала, что Анна и дети эвакуировались из Одессы. Значит, выжили. Значит, встретятся. Будь проклята война, но она не разлучит их. Тетя и племянник разговаривали до полуночи. Смотрели друг на друга и не верили: как вовремя их свела судьба! Никто из них тогда не знал, что это последняя встреча. Что уже на следующий вечер не будет продолжения разговора… Вражеский налет на аэродром разделил две жизни. Возвратившись из боя, Владимир узнал, что бомба попала в санитарную палатку. Надежда, врач-хирург и раненый, которому оказывали срочную помощь, погибли... Снова пришла боль потери. Внутри поселилась пустота. Казалось, что он сам наполовину умер. Дышать получилось только благодаря все той же надежде. У него на этой земле осталась Аня и дети. Ради них надо было выжить. Тем вечером пришла Ольга, думая, что раненому зверю нужно заглушить боль… Она ошиблась. - Уходи! – глухо раздалось в ответ на прикосновение тонкой руки к сильному плечу. - Тебе же плохо! – прошептала женщина. – Забыться ведь хочется. Ну и забудь! Мы с тобой оба одиноки. Плюнь ты на все. Их рядом нет. Не вернешь. А я здесь… - Уходи!!! – взревел раненый горем мужчина. – Тебе же будет лучше… Сильная рука скинула с плеча женскую ладонь. - Уходи, Оля! – последнее звучало, как предупреждение. Она заглянула в серые глаза и отшатнулась. В них была ярость. Лучше не трогать раненого зверя. Ольга это знала с детства. - Я уйду. – холодно ответила полячка. – Но только знай, Платонов: никому ты больше не нужен. Пожалеешь еще… После ее ухода Владимир достал из кармана письмо. Он написал его Ане вчерашней ночью, когда тетя еще была жива. По ее совету племянник решил отправить весточку на старый адрес, надеясь, что жена сможет добраться домой. Мужчина еще раз посмотрел на бумагу. Не права Ольга. Он нужен Анне и детям. А они необходимы ему… На следующее утро его и еще трех опытных летчиков вызвало командование штаба. Им объявили о том, что по особому приказу вскоре будет сформирована новая эскадрилья. В ней должны служить штрафники. - Кто из вас, товарищи, согласен принять командование? Дело непростое… Трое летчиков в один голос отказались, при этом добавив, что «если поступит приказ, то каждый его выполнит и взвалит на свои плечи этот груз». - Я согласен! – четко прозвучал в ответ голос четвертого. Трое товарищей обернулись и посмотрели на смельчака Платонова. Он был серьезен. На лице читалось только одно: непреклонность и решительность. С одобрения военного руководства Платонов принял командование особой эскадрильей. Товарищи удивлялись, но ссылались на пережитую трагедию. Владимир понимал одно: среди штрафников тоже есть люди, которые незаслуженно осуждены. Ошибки их не были столь значительны, сколь наказание за них. Вспомнился отец… Что бы сделал Иван Иванович на месте сына? Владимир был уверен: Корф-старший поступил бы точно так же. Через пару дней перед ним предстали рядовые, которым нужно было в небе искупать «вину». Мало для этих бойцов - получить ранение. Засчитывались лишь число вылетов и сбитых самолетов. Платонов стал для них своим. Никто из штрафников не знал ничего о командире, но все его уважали. Он держался твердо, решительно, но не надменно. За своих ребят стоял горой. Они же, в свою очередь, оправдали доверие. Через месяц Платонова предупредили, что в виде исключения решено направить в подразделения такого рода двух «политических» осужденных. В одной из штрафных рот уже служит некий боец, осужденный по 58-ой. И служит весьма успешно. В недавно появившуюся эскадрилью ожидался еще один такой «штрафник». Ответственность за этого рядового частично ложилась и на плечи командира. Владимир, однако, не растерялся. Он знал, кто и за что на самом деле нередко оказывался в лагерях и ссылках. Но судьба и на этот раз удивила. К счастью, приятно. Штрафную эскадрилью пополнил Михаил Репнин. Эту встречу запомнили оба. На всю жизнь. Ранее просто друзья, а теперь еще и полковые товарищи, они были по-настоящему рады этому неожиданному виражу судьбы. Михаил рассказал Владимиру обо всем, что случилось в тот вечер, когда в последний раз видел свою семью. Поведал и о том, что произошло до этого. Вместе с Репниным работал в мастерской Виктор Покровин. Человек, не отличавшийся деликатностью и пренебрежительно относившийся к беспартийным. Его отец во времена гражданской войны погиб от рук белогвардейцев, поэтому «буржуев» и все, с ними связанное, Виктор ненавидел всей душой. Он тоже жил в том же общежитии, что и Репнины. Пару раз Лизе приходилось сталкиваться с Виктором. Не слишком церемонящийся с женщинами, Покровин как-то раз во время перекура с усмешкой отозвался о супруге Михаила: - А бабенка-то у Репнина – ничего. Аппетитная! Сразу видно: голубых кровей. Не чета нашему брату-пролетариату! Ходит вся такая гордая. Нос задерет. Ей, видите ли, благородие подавай. Вроде Репнина… А я бы с такой-то цацей и сам не прочь… Муж Лизы побагровел от ярости. Покровин тут же поплатился за свои речи, оказавшись на земле и вытирая кровь из носа, разбитого репнинским кулаком. Медленно поднявшись, он направился в сторону Михаила. - Пожалеешь, гнида буржуйская! – прошипел «ценитель» чужих жен. На мужчину, вступившегося за свою женщину, посыпались непечатные слова и удары. Завязалась настоящая драка. Немногие свидетели разняли Репнина и Покровина. Но на этом последний не успокоился, пообещав противнику «сладкую» жизнь. Через некоторое время после этих слов Михаил повторил историю Ивана Ивановича Корфа. Разница была лишь в фамилии клеветника и обвинении, предъявленном Репниным. Когда у Лизы забирали ребенка, Мишка не сдержался, увидев в коридоре ухмылку на знакомой физиономии Покровина. Дюжие молодцы в кожанках оттащили Репнина. - Сгниешь в лагерях! – едва слышно процедил Виктор, на этот раз потирая рукою глаз со следом, который оставил ему на память «враг народа». Михаила осудили по 58-ой статье, объявив «сторонником право-троцкистской шпионско-диверсионной организации». Долго пытались выбить признание. Репнин держался, понимая, что своим согласием, подпишет приговор не только себе. Ему повторили слова, похожие на отзывы Покровина о Лизе, намекая, что лагерь может стать для женщины не самым страшным наказанием. Напомнили об отце-белогвардейце, расстрелянном за контрреволюционные действия. Михаил понял: искать правду бесполезно, а ждать пощады для жены врага народа скорее всего - наивно. Зная людей, «работавших» с ним, Репнин боялся представить, какими методами они будут действовать в отношении Лизы. Ложное признание было подписано. Находясь в лагере, Михаил ничего не знал о судьбе жены и сына. Оставалась слабая надежда на то, что когда-нибудь они встретятся. - Только это и помогло выжить. – негромко произнес Михаил. - Я могу тебе рассказать, что стало с Сережей. – ответил молчавший до этого Владимир, – После того, как вас арестовали с Лизой, его отвезли в больницу. У мальца же тогда была температура. Нам с Аней разрешили мальчонку забрать. Репнин посмотрел в глаза другу и несколько минут молчал. - А знаешь, - Михаил впервые улыбнулся. – Я – твой должник. Теперь, по крайней мере, Сережка не повторит мою судьбу. Да и Лизину тоже… В ответ на удивленный взгляд Владимира, он пояснил: - После того, как отца расстреляли, у матери больное сердце не выдержало. Мы с сестрой остались сиротами и попали в приют. Там я и встретил Лизу. Ее родители и старший брат тоже погибли в гражданскую. Она вместе с младшей Соней оказалась в том же приюте, но сестру забрали в семью. Лиза осталась. С моей Наташкой она подружилась быстро. Мы там держались вместе. Втроем. Я вышел первым. Устроился работать дворником. Потом – Натка. Следом – Лиза. Мы поженились с ней и уехали на Дальний Восток. Там требовались рабочие. Многому приходилось учиться на практике, но зато можно было хоть что-то заработать. Часть денег отсылали Нате. Звали с собой, но она не захотела. Встретила уже тогда свою судьбу. Молодого человека зовут Андрей. Его отец, Аркадий Алексеевич, был врачом, профессором. Из бывших. Жена умерла. Осталось двое детей. Он женился на простой женщине. Тоже вдове с ребенком. Андрей – их совместный сын. Аркадию Алексеевичу пришлось взять фамилию жены. Время было такое… - Я знаю. – мрачно ответил Владимир, глядя в пустоту. – Знакомая история. Продолжай… - Да там уже и рассказывать нечего. Наташка вышла замуж. Стала Климовой. Лиза – моей Репниной. Михаил на миг закрыл глаза. Потом продолжили: - Я и Лиза переписывались с ними. Потом нас арестовали… И все… - Да… Судьбы повторяются… - задумчиво произнес Владимир. – А Лиза не пыталась разыскать сестру? Михаил горько усмехнулся. - Пыталась. Но никакой пользы это не принесло. Соня была совсем крошкой, когда ее удочерили. Семья сменила место жительства. Помолчав немного, он попросил: - Расскажи мне о сыне. Какой он? Владимир улыбнулся. - Орел! Мужчина стал рассказывать другу о ребенке, который обоим был дорог. Пришлось сказать правду и об Одессе, и о том, что от Ани нет вестей уже долго, но из оккупации она и дети выбрались. Захотелось рассказать Мишке и то, что давно уже тяжелым грузом лежало на сердце, но разговор был прерван появлением особиста. Он был среднего роста. С седыми проседями в волосах и небольшими черными глазами, которые часто прищуривал. Смерив Владимира и бывшего заключенного заинтересованным взглядом, обратился к первому: - Знакомитесь с личным составом, товарищ майор? Михаил моментально вытянулся перед Владимиром и проговорил, стараясь по-военному чеканить слова: - Товарищ майор! Разрешите отправиться на покой. Время уже позднее. - На покой, рядовой Репнин, - ответил за Платонова особист, - на войне отправляются только после боя. Вам туда не терпится? - Никак нет. – хмуро отозвался Михаил. - Рядовой Репнин скоро освоится. – уверенно произнес Владимир, глядя на вошедшего сотрудника особого отдела. Обернувшись к бойцу, спокойно ответил: - Вольно, рядовой. Свободен. Лицо мужчины стало холодным. В серых глазах появился стальной блеск. Для особиста. Но для Михаила где-то в глубине их промелькнуло что-то, выдающее настоящего Владимира.