All inclusive

Дверь, выпустив чужаков, с негромким стуком закрылась. Ветряной волк, поджав плешивый хвост, поспешил спрятаться под столом и теперь злобно обдувал оттуда ноги. Тсера слышала, как недовольно дышит за спиной бабушка, прицокивая языком, и как негромко переговариваются за дверью мужчины, утаптывая наваливший снег. - Давай оставим их, Тсера, - негромко, словно сама опасаясь своих слов прошептала бабушка. – Ты ведь знаешь, чем все закончится. Тсера вздрогнула и обернулась, сверля воздух перед собой злым невидящим взглядом: - Знаю. И ты знаешь тоже, поэтому я не понимаю, как ты можешь предлагать такое. Тишина сгущалась, и девушка кожей чувствовала, как злится бабушка на ее упрямство, и как смущается от своего бессердечия. Ленуке было уже больше восьмидесяти, и доброта в ее сердце давно уступила место страху. Может, это случилось когда вся их деревня, где маленькая Ленука жила с родителями и братьями, оказалась уничтожена в одну ночь. Страшную, кровавую ночь, наполненную криками и стонами, звериными рыками и воем зимнего ветра. Десятилетнюю девочку спасло только то, что в ту ночь она захотела в туалет, и то, что их новый дом был в дальнем от леса краю деревни. Ленука, заслышав страшные крики из собственного дома и плач младшего братика, от страха потеряла сознание и свалилась прямо в выгребную яму, к счастью еще не успевшую наполниться как следует. Выбравшись, лишь когда всполохи пожаров сменились солнечным светом, девочка застала страшную картину. В доме были разбиты все окна, и снег беспрепятственно падал внутрь, скрывая от глаз белые, словно снеговики, тела. Мама прижимала к груди старшего брата, папа накрыл собой среднего, а младший, которому едва исполнилось полгода, на животе лежал у дальнего окна, а пустые глаза его смотрели в потолок. Ленука, с трудом сдерживая рвоту, как была в испачканной ночнушке и папином тулупе, кинулась в соседнюю деревню, и остановилась лишь во дворе маминой сестры, где запинаясь и задыхаясь, рассказала о страшном гневе Божии. А, может, сердце ее очерствело в том момент, когда она хоронила семью старшего сына. Бледные и обескровленные, они разбудили в памяти старые и страшные воспоминания. Все повторялось. - Они придут сегодня, Тсерка, - срывающимся голосом прошептала бабушка. – И если они будут по-настоящему голодны, никакие ставни не спасут нас. - Не надо, ба, - Тсера в отчаянном жесте сжала холодные руки. – Чужаки не виноваты в наших бедах. Это наша семья и наше проклятье, не их. Бабушка, кажется, всхлипнула и принялась негромко бормотать молитву, отступив вглубь комнаты, к висящим в углу иконам. Тсера направилась наверх, подготовить спальни для гостей, но вдруг остановилась: - Бабушка, телефон…Это ведь не ты? Но старуха предпочла сделать вид, что не расслышала вопроса. Дом вибрацией отзывался на закрывающиеся ставни, вздрагивал всеми стенами и жалобно скрипел старой лестницей. Мрак и страх, два извечных союзника, пронизывали дом незримыми нитями, окутывая сердца его жителей паутиной тоски. Давно не открывающиеся двери гостевых комнат надсадно скрипели ржавыми петлями. Доски под ногами вторили их стонам, и даже пружины кроватей вносили свой вклад в эту заунывную и жалобную песнь. Нехотя бабушка присоединилась к Тсере, и вместе они привели одну комнату в порядок. С двух сторон от большого окна, прикрытого ставнями, стояли старые кровати, покрытые перинами. В ногах примостились два стула – по одному на каждого. К противоположной от окна стене прижался темный массивный шкаф, похожий на гроб для Дракулы. - Мы все делаем правильно, ба. Вот увидишь, все обойдется, - девушка осторожно сжала теплую морщинистую ладонь. - Добро, если так... Оставив бабушку доделывать мелкие дела в гостевой комнате, Тсера спустилась вниз. - Вы закончили? – она неслышно отворила дверь. – Заходите скорей внутрь, пока совсем не замерзли. Парни повиновались, пройдя мимо хрупкой фигурки Тсеры и обдав ее морозной свежестью. Когда-то она любила зиму – ее сияющую белизну, ее пушистую чистоту, скрип снега и шепот ветра в голых ветвях. До тех пор, пока белое сияние на разбавилось алыми кровавыми брызгами, а потом и вовсе не стерлось мрачной чернотой слепоты. - Вы голодны? – девушка поспешно закрыла двери на несколько замков, а потом придвинула к ней старую полку для обуви, тяжелую и прочную. Не дожидаясь ответа, она двинулась на кухню, настороженно прислушиваясь к возне бабушки наверху и к ветряной тишине за окнами. Шеннон молча помог ей вытащить их холодильника кастрюлю с супом и сам зажег плиту. Он и нож у Тсеры забрал, самолично нарезав домашний хлеб. Девушка опустилась на стул, предоставив ему хозяйничать, и нервно кусала губы, предчувствуя неприятный разговор. Зачем она только пустила их на улицу? Не заметить надгробные плиты под раскидистым дубом мог только слепой. Такой, как она. А теперь уже поздно. Придется рассказать чужакам все, чтобы они выжили. Они все. Тсера сплела пальцы в замок и выдохнула: - Спрашивайте. - Что? – голос Томо раздался справа. - То, о чем вы хотели поговорить со мной. Шеннон в гневе постучал половником о кастрюлю, жалея, что не может его сломать: - Могилы во дворе? Правда? Нет, может, у вас в Румынии это нормально, но могла бы предупредить прежде, чем выгонять нас на улицу в буран. Я, может быть, личность впечатлительная. - Не думаю, что тебя напугал камень, - Тсера вздохнула. – Но ты прав, я должна была предупредить. Это моя семья. - Об этом мы догадались, - фыркнул Шеннон и разлил суп по тарелкам. – Почему они похоронены за домом? Тсера до боли сжала ладони, чувствуя, как снова начинает ныть шрам. Сделав глубокий вдох, она подняла глаза в пустоту: - Я должна рассказать вам кое-что, но, боюсь, что вы сочтете меня больной психологически. - Психически, - поправил Шеннон. – Но не беспокойся, не сочтем, мы в этом уже более, чем уверены. Девушка кивнула, скосив уголок губ, и негромко заговорила: - За неделю или две до смерти мама начала нервничать. Она все твердила, что надвигается что-то страшное и смертельно опасное. Целыми днями она смотрела в сторону Снагова, он как раз за лесом, и что-то шептала. Папа успокаивал ее как мог, говоря, что на нее влияет погода, что ничего страшного не может случиться с нами, и, что скоро все кончится. Он даже звонил своему другу-психиатру в город и просил совета. Я знаю это, потому что подслушивала, сидя в шкафу в его кабинете. Когда разразилась снежная буря, состояние мамы стало еще хуже. Она была почти в беспамятстве и бормотала, что они идут. Кто такие «они» и куда они направляются, она не поясняла, - Тсера зажмурилась, пытаясь восстановить в памяти далекое детство. Она и сама бы уже не поклялась, где правда, а где то, чем эту правду заменил пострадавший детский разум. Мама помнилась ей полупрозрачной размытой фигурой, бормочущей что-то, задрав голову к низкому серому небу. Тсера совсем не помнила ее лица. - Папа тогда очень жалел, что не успел отвезти нас с сестрами к бабушке до бурана. Но в один из дней к нам будто вернулась прежняя мама. Она приготовила обед, заплела нам с Илинкой косички и даже согласилась выйти и слепить снеговика во дворе. Вечером мы развели огонь в камине и просто разговаривали. Родители пили вино из широких праздничных бокалов, а мы получили сладкий пирог к чаю, - Тсера небрежно смахнула щекочущую слезу. – Я смотрела в окно, на небо, почти растившееся от снежных туч, и жалела, что вечер скоро закончится. О ставни что-то громко ударилось, заставив девушку и ее слушателей нервно вздрогнуть. - Который час? – замирая от страха, поинтересовалась она. - Почти одиннадцать, - бабушкин голос раздался позади. – Зачем ты?.. - Так надо ба, - Тсера отмахнулась от нее и облегченно выдохнула. Время еще было, и если чужаки ей поверят, то смогут пережить эту ночь. Томо покосился в сторону окна: - Что это было? - Наверное, птица, - девушка пожала плечами. - Но вы должны запомнить, что никому, ни при каких обстоятельствах нельзя открывать двери или окна. Человек там, животное или даже вы сами – не вздумайте впустить ЭТО внутрь, - она вздохнула. – Моя мама открыла дверь, хоть и чувствовала опасность, и ее ошибка стоила жизни ей самой, моим сестрам и отцу. Я сидела спиной к двери, и не видела, кто пришел, да мне и не хотелось поворачиваться. А вот Илинка видела, потому в ее глазах появился необъяснимый первобытный страх. Так не боятся грабителей или насильников, только то, что нельзя объяснить, может испугать настолько. Папа выхватил из очага горящее полено и бросился к двери, на ходу приказав нам с сестрами спрятаться. Мируна, схватив нас с Илинкой, послушно побежала наверх. Мы хотели укрыться в нашей с Илинкой спальне, в крепком шкафу, который мог бы выдержать землетрясение. Я забралась в него первая и подала руку сестре, но что-то, какая-то нечеловеческая сила, вырвала ее. Я зажмурилась так крепко, как только могла, уткнувшись в колени. Я помню чье-то холодное дыхание, от которого моя кожа покрывалась инеем, и вкрадчивый еле слышный голос, умоляющий, чтобы я взглянула ему в глаза. А потом со мной заговорила мама. Радостно и тепло она попросила меня открыть глаза, и я послушалась, - Тсера прервалась, задохнувшись от слез. – Вы видели, как растекается капля крови на поверхности воды? Темная вишневая капля и розовый контур, чем дальше, тем светлее. А от него во все стороны расходятся тоненькие красные нити, будто щупальца. Вот такие глаза на меня смотрели. Они не принадлежали моей матери, они вообще не принадлежали человеку. Я не могла отвести взгляд, этот красный омут затягивал меня все глубже, а руки существа пробирались под плед и пижаму, царапая меня острыми когтями. Я была готова умереть, я желала смерти, словно рождественского подарка, и я бы обязательно умерла, если бы не появился мой отец, еле стоящий на ногах. Существо, в которого папа ткнул головешкой, завопило и отвлеклось на него, позволив мне прийти в себя. Я выбралась из шкафа, увидев скулящую от смертельной боли Илинку, насквозь проткнутую какой-то палкой, и Мируну с закатившимися глазами и сломанной шеей. Моя кровать была охвачена пламенем, как и шторы на окне. Я смотрела на этот горящий проем без стекла, и не могла решиться. Все, что я помню дальше – сильные руки и недолгий полет, а после прикосновения бабушки, смазывающей мое лицо пахучей мазью. Полицейские решили, что это моя мама всех убила и покончила с собой. Показания психиатра, которому звонил мой отец, немало способствовали окончательному вердикту. Но люди гораздо проницательней полицейских, и вскоре пошел слух, что нас посетили вампиры. Поток туристов, жаждущих адреналина, сначала даже вырос, но пара из них пропала без вести, еще нескольких нашли замерзшими насмерть в лесу, и наш дом начали обходить стороной, переименовав его в «Лок де Гроада». Тсера замолчала, давая чужакам переварить ее так не похожий на правду рассказ. Тогда ей так и не поверил никто, кроме бабушки. Ленука, взвалив на себя тяжелую ношу ухода за слепой уродкой, никогда не считала ее рассказы выдумкой, напротив, рассказала, что пережила похожее. На столе остывали тарелки с супом, к которым так никто и не притронулся. В густой тишине, окутавшей дом, все слышней становились негромкие стуки и поскребывания, будто кто-то не очень терпеливый изучал здание, отыскивая слабые места, и выжидал момент, чтобы пробраться внутрь. Лунный свет, пробившись сквозь истончившиеся тучи, высвечивал четыре могильных камня со странной надписью, будто обещанием скорого пробуждения. Близилась полночь.