Завтра — другой день

      Врач, мистер Эртон, прибывший через несколько часов, нашел у Скарлетт осложнившуюся простуду, что подтвердило предположение Ретта.       Это был добродушный толстяк, уже в летах, низенький, с веселым круглым лицом и коротко остриженными седеющими волосами. Несмотря на свою полноту, он пребывал в постоянном движении, и, казалось, просто не мог усидеть на месте. Но стоило ему приблизиться к больному (будь это его пациент или нет) он мгновенно изменялся. Он замирал, он сосредоточенно наблюдал, он с глубочайшим вниманием считал пульс или выслушивал сердце.       Осмотрев Скарлетт, он выпрямился и весело покачал головой. При этом он успел взмахнуть руками и изогнуться в позвоночнике.       — Ай-яй-яй, лихорадка. Это нехорошо. Где же моя пациентка так простудилась? Ну, ничего. Вылечим. Я не нахожу ничего достаточно серьезного, что могло бы угрожать ее жизни, но в нашем деле главное – время. Оно всегда покажет, в какую сторону идет болезнь.       — Вы хотите сказать, что ее состояние может ухудшиться? — спросил Ретт.       Доктор сверкнул глазками и внимательно оглядел его с ног до головы.       — Вы – капитан Батлер? Я ничего не хочу сказать, — заявил он, — но сегодня только первый день болезни, и ее состояние может измениться. Насколько я знаю, миссис Батлер обладает отменным здоровьем. А пока, — он развернулся и направился к Присси, — вы, моя хорошая, должны будете подежурить у постели вашей хозяйки. Положите ей на лоб смоченное в холодной воде полотенце – это должно понизить жар, время от времени обтирайте ей лицо и руки, смачивайте губы. Она не должна долго пребывать в беспамятстве.       И добавил, обращаясь к Ретту:       — До свидания, капитан Батлер. Я навещу ее завтра.       Вопреки словам доктора, Скарлетт ненадолго приходила в себя и опять погружалась в беспамятство, но мистер Эртон не считал это очень плохим признаком.       — Не волнуйтесь, — говаривал он, — ей так легче. В беспамятстве люди не так чувствительны к боли, она словно притупляется.       Через несколько дней, однако, когда он считал пульс больной, по его всегда веселому лицу пробежала тень. Он пошевелил губами и озабоченно покачал головой. Такое молчание Эскулапа, сопровождающее качанием головы, не сулит ничего хорошего больному.       Ретт встревожился.       — В чем дело, мистер Эртон? Что-то не так?       Доктор посмотрел на него. На пухлом лице не было и следа улыбки.       — Я же говорил – только время может показать, насколько серьезна болезнь. Все серьезнее, чем я предполагал. Состояние миссис Батлер ухудшилось. Болезнь становится опасной.       Присси тихонько заскулила, словно собака.       — И что же можно сделать?       Доктор сделал неопределенный жест и поднялся со стула.       — Ничего нельзя. Только ждать. И еще – предельно заботливо ухаживать за ней. Будем надеяться, что все обойдется.       У Скарлетт начался бред. Она металась на постели, обливаясь холодным потом, тяжело, порой с хрипом дыша, вскрикивая и стоная. Жар не проходил, и Присси то и дело смачивала полотенце в тазике с холодной водой. Сьюлин напрочь отказалась дежурить у постели сестры, и потому верная Присси, не доверяя этого дела простым служанкам, проводила целые дни в комнате больной.       Она сидела, подперев рукой щеку, и жалобно глядела на хозяйку. Иногда она разговаривала сама с собой – говорила со Скарлетт, что походило скорее на монолог, или молилась своему богу.       Ретт, однажды зайдя в комнату, застал ее спящей. Склонив черную курчавую голову на грудь, она спала в весьма неудобной позе. Он подошел к ней и позвал:       — Присси!       Негритянка проснулась и пристыженно взглянула на него. Как его тронули эти виноватые глаза!       — Простите, мистер Ретт! Я задремала…       Она потерла затекшую шею.       — Присси…       Она поспешно его перебила:       — Мистер Ретт! Обещаю, такого больше не повторится!       — Присси, иди, отдохни, — мягко сказал он. — Ты устала. Тебе надо поспать.       — Нет, нет! Кто же тогда останется с мисс Скарлетт?       — Не волнуйся. Я посижу с ней. Иди.       Присси повиновалась и вышла, тихо прикрыв дверь. Он подошел к двери и зачем-то плотно закрыл ее. Со времени болезни Скарлетт в доме стало намного тише – взрослые строго следили, чтобы дети шумели только на улице, и не было никакого повода опасаться, что их шумные игры потревожат больную. Он остался стоять около двери, прислонившись к ней спиной, словно не решаясь сесть около кровати.       Скарлетт застонала и беспокойно заметалась на подушках. Она вскрикнула, взмахнула руками, словно отгоняя, отталкивая от себя что-то страшное, стремительно надвинувшееся на нее.       Не отдавая себе отчета в своих действиях, он стремительно подошел к кровати и схватил в свои руки обе ее кисти, не успевшие еще опуститься на смятые простыни. Какие сухие и горячие! Не отпуская ее рук, он опустился на стул возле кровати и вдруг прижался к ним губами.       С этого дня Ретт стал дежурить около больной наравне с Присси. Каждый день между ними проходила своеобразная борьба, которая из опаски потревожить Скарлетт велась исключительно шепотом. Каждый заявлял, что другой сильно утомился и должен идти отдохнуть.       — Мистер Ретт, — шептала Присси, — вы такой бледный, как бы сами-то не заболели. Отдохните, с мисс Скарлетт я посижу.       — Вовсе нет, — тихо возражал Ретт, — ты столько сидела у ее постели дни напролет, теперь моя очередь.       Он не хотел на праве хозяина властно приказывать Присси удалиться. Теперь перед ним открылась не бестолковая, глупенькая девчонка, какой она когда-то была, а человек с большим преданным сердцем, готовый жертвовать ради Скарлетт всеми удобствами. Он оценил глубину ее преданности и стал уважать ее почти так же, как Мамушку.       Болезнь затянулась. Скарлетт лежала бледная, похудевшая. Щеки ее ввалились, и на туго обтянутом кожей лице сильнее обычного выделялись широкие скулы. Ее черные волосы почти всегда бывали спутаны, изредка Присси осторожно расчесывала их. Одно время казалось, что сильный организм взял свое, и Скарлетт поправляется: она чаще приходила в себя (в такие моменты Ретт неизменно удалялся из комнаты, уверенный в том, что его не хотят видеть), и жар иногда спадал. Но мистер Эртон, неизменно навещавшей ее каждое утро, не переставал хмуриться. Его опасения оказались не напрасными: внезапно случилась перемена к худшему.       — Скоро – возможно сегодня или завтра – в болезни должен случиться перелом, после которого станет ясен ее исход.       Кризис случился ночью. У Скарлетт резко повысился жар, она металась, сбивая простыни, сильнее обычного. Ретт не успевал намочить полотенце, как оно становилось теплым.       Трудно сказать, что творилось в его душе. Одно можно сказать – там бушевала буря. Страхи, сомнения, вспыхивающие и гаснущие надежды…       Ночь тянулась бесконечно. Пылающий лоб, потная худая рука, судорожно сжавшая простыню, стон, вырвавшийся из потрескавшихся губ и – ожидание. До боли мучительное, бесконечное, ужасное ожидание. Оба – и Ретт, и Присси – были погружены в мрачную задумчивость, и потому не разговаривали.       Забрезжило утро, и Скарлетт будто стало легче – она не металась больше, а тихо лежала. Казалось, она, наконец, уснула.       Ретт убрал с ее лба прядь спутанных волос и полотенце и потрогал лоб. Словно не поверив своим ощущениям, коснулся его губами. Так и есть! По сравнению с ночным жаром он показался Ретту мертвенно-холодным. Дрожащими руками он пощупал ее пульс – еле бьется.       — Когда же приедет мистер Эртон? — непроизвольно вырвалось у него.       Его глухой голос, разрезав тишину, странно и неестественно прозвучал после долгого молчания.       За окном тосковал ветер. Его протяжные завывания то утихали до почти неслышного шепота, то обрушивались на землю резким потоком. Было прохладно, солнце еще не успело выпить ночную росу, и красная земля была влажной.       На лестнице послышались шаги. Ретт вздрогнул, Присси резко подняла голову. Дверь открылась, и в комнату вошел врач в сопровождении Сьюлин.       Сью сразу же приковала взгляд к постели. Ей стало жалко сестру? Нет. Ей стало тревожно и больно? Нет. Она не жаждала ее смерти, как не жаждала выздоровления. Сью ни разу не зашла навестить сестру, хоть та и находилась между жизнью и смертью.       Вчера вечером она и Уилл сидели в гостиной. Она вязала, он читал. Когда Присси спустилась вниз, он расспросил ее о состоянии Скарлетт. Ответ был неутешительный.       — Бедная Скарлетт, — тихо промолвил Уилл, покачивая головой.       Сьюлин вскочила и со злостью швырнула вязание в кресло. Жалобно звякнули спицы, ударившись друг о друга.       — Все-то у тебя бедные и несчастные! Все, кроме твоей жены! Да, мужей менять – это, наверное, еще как тяжело! А уж с миллионером жить – вообще непосильный труд! И как она еще, бедняжка, не загнулась? И ведь ни одного ни капельки, ни вот столечко, — она показала кончик мизинца, — она не любила. А они – нашли от кого без ума быть! Пустоголовую кокетку – вот что им подавай! И Чарльза окрутила, и Фрэнка… Интересно, этого Ретта Батлера она тоже у кого-то из-под венца увела?       — Ты все еще не можешь простить ей истории с Фрэнком? — устало спросил Уилл.       — Никогда не прощу, как и Милочка.       — Разве со мной тебе хуже, чем было бы с Фрэнком?       — Ах, не в этом дело!       — В чем тогда? Ты завидуешь Скарлетт? Пожалуйста, не думай, что Скарлетт живется хорошо.       Сьюлин даже поперхнулась слюной от возмущения.       — Я ей завидую!? Вот еще!       — И не надо, дорогая. Ты не права насчет Скарлетт. Да, она бывает не права, иногда даже жестока…       — Всегда.       — …Не только к окружающим людям, но и к себе. Она – не спорю – вышла за Фрэнка обманом и из-за денег, но деньги ей были нужны на Тару. А не то наш дом пошел бы с молотка.       Сьюлин презрительно фыркнула:       — На Тару... Ну, не уплатили бы налог и жили бы где-нибудь еще, подумаешь.       Уилл начал терять терпение. Иногда ему было трудно выносить характер жены.       — Вы никогда друг друга не поймете. И давай прекратим этот разговор. Ты устала, и потому так реагируешь.       Сьюлин с презрением повела плечами, однако в этом вызывающем жесте можно было уловить и горечь.       — Вечно ты ее защищаешь. Все ее защищают, все на ее стороне.       Сьюлин поморщилась, вспомнив этот разговор. Она остановилась около двери, скрестив на груди руки и, хоть понимала, что ведет себя глупо и вызывающе, ничего с собой сделать не могла.       Прошел, казалось, целый век, прежде чем мистер Эртон осмотрел Скарлетт, измерил пульс, неторопливо убрал в карман хронометр и поднялся.       Присси сидела, еле сдерживая слезы, и ее вид рассмешил доктора.       — Что же вы плакать собрались? Я знаю, как самоотверженно вы дежурили у постели своей хозяйки. Когда она придет в себя, так и скажите ей: это я, мол, выходила вас.       — Значит, все в порядке? — пролепетала Присси.       Доктор весело подмигнул ей.       — В полнейшем порядке. Жизни миссис Батлер ничего теперь не угрожает.       — Ох, мистер Эртон! Как нам вас благодарить-то?       — Себя благодарите. Повторяю – все благодаря вашим заботам. — Он обернулся и посмотрел на Скарлетт. — Хорошо, что она сейчас уснула. Ей нужен отдых, и спать она будет долго. Когда проснется, дайте ей крепкого бульона. Даже если будет отказываться – все равно заставьте выпить. Думаю, завтра будет мой последний визит к ней.       Сьюлин вышла из комнаты вместе с доктором и ничем больше не показала своего участия в жизни сестры.       — Мисс Скарлетт, — ласково прошептала Присси и добавила: — Пойду, прикажу готовить бульон.       Ретт еще не произнес ни слова. Оставшись наедине со Скарлетт, он какое-то время сидел, словно оглушенный чем-то тяжелым. Иногда и радость может ударить по голове, словно булыжник. Вдруг он тихо и неестественно рассмеялся.       — Ну и дурак же я. Прохладность от снизившегося жара принял за… А, ладно…       Он вдруг почувствовал себя необыкновенно усталым и разбитым. Он подошел к стоящему в углу комнаты канапе, которое поставили здесь совсем недавно, чтобы дежурившие у постели больной могли подремать в уголке, не выходя из комнаты.       — «Положите его на этот канапе…» — негромко процитировал он и тихо засмеялся.