Сломленный

Когда пришло время навечно расстаться с Арвен, Элронд был уже предупрежден; но в свой час он не воспринял предупреждения. А даже если бы и воспринял — ему едва ли хватило бы тридцати лет, чтобы осознать ужасные последствия выбора дочери. Или хотя бы обдумать сам выбор. Первое смутное предчувствие посетило его, когда Арагорну едва исполнилось двадцать лет. К тому времени Элронд понял, что не может держаться за прошлое, как раньше, и потому приучился в мыслях называть юношу «Арагорн», но не «Эстель». Пожалуй, это был самый мудрый его поступок по отношению к Арагорну и Арвен — учитывая то, что случилось потом. Элронд любил юношу как сына, но никогда не сумел бы связать понятие надежды с тем, кто навсегда разлучит его с дочерью. После первой их встречи Элронд заметил, что в серых глазах Арагорна зажегся страстный интерес. Он видел, каким светом озаряется лицо юноши при виде Арвен. Он видел, что дочь уделяет Арагорну внимания не больше, чем любому заезжему Следопыту. Сердце подсказывало ему, что, возможно, это не всегда будет так, однако Элронд не обратил внимания на голос сердца или попросту предпочел его не слышать. Потом мысль о такой промашке терзала его: раньше он считал себя мудрым Владыкой. Не обратить внимания на нечто столь важное было нелепейшей ошибкой. Элронд проклинал себя за слепоту, однако, зная причину, не находил от нее защиты. Дело было в неимоверной тяжести удара, которым оказалась разлука с Келебриан — пусть даже на время, пока он был связан клятвой владельца Вильи. Свыше сил было вообразить, что он может потерять Арвен так, как потерял Элроса — без надежды на воссоединение до конца всех Эпох утомленного мира. Неважно, было ли его неведение следствием слепоты или нежелания смотреть. Во всяком случае, Элронда наповал сразило известие, что Арагорн и Арвен обручились в Лотлориэне через тридцать лет после их первой встречи. Это было худшей бедой, чем участь Элроса — ведь тогда Элронд не мог предугадать, какую чудовищную боль принесет разлука. Сейчас он знал, что ожидает его, и знал, как губительно эта потеря отзовется на Келебриан. И теперь возможность разделить скорбь не уменьшала, а лишь увеличивала ее тяжесть. Когда Арвен вернулась в Ривендол, Элронд долго говорил с нею, стараясь и не осудить, и не одобрить ее выбор. Это была ее жизнь, ее любовь и ее клятва. Он не мог приказать ее сердцу так же, как приказывал своему. И все же он был отцом Арвен, и потому объявил Арагорну условие ее замужества: объединение Арнора и Гондора под властью одного короля. Арагорн и так подчинил свою жизнь этой цели, но теперь это было не просто целью. Каждый из Вождей Дунаданов клялся бороться за это. Но Арагорн пообещал достигнуть цели — исполнить все их надежды и привести к завершению все труды. Однажды поздним вечером, под лучами Гил-Эстель он принес это смелое обещание. Он стоял в свете Сильмарила, похитившего ту, чьим потомком он был наряду с Элрондом. И так же, как предательство Сильмарила разлучило в конце концов Элронда и Элроса, надежда Мореплавателя разделила Элронда и Арагорна. Они оба знали это. Оба знали, чего потребует такое обещание. Элронд знал даже больше, поскольку ему явилось предвидение об Арагорне, едва тот удалился. Он увидел темный, одинокий путь, который должен будет одолеть его приемный сын. Он увидел темные, одинокие годы, которые придется вытерпеть Арвен. Элронд увидел, как они соединят свои жизни ради новых дней и новой надежды. И в конце концов он увидел себя — полного противоречий, смятенного, лишившегося их обоих.