The Golden Age

1177 То был день, когда в Масиафе впервые выпал снег. Малик еще ни разу в жизни не видел такого странного явления. С неба ссыпались хрупкие белые хлопья, которые мягко ложились на руки и крошились, растаивали, оставляя холодный мокрый след. Ловить их было забавно. Они падали неровно, будто пританцовывая в воздухе, и устилали мощеную дорогу. Кадар удивлялся снегу и даже немного боялся его; когда блестящий кристаллик ласково приземлился на его нос, он сосредоточенно нахмурил брови, изучающе разглядывая его. — Брось, пойдем, — пресек его увлечение Малик и, схватив брата за руку, резко подтянул к себе. Тот не удержался и чуть было не упал опять, но был поднят старшим. Сегодня они наконец-то получили деньги. Их добрая знакомая, Адиба, очень часто помогала Аль-Саифам и выручала их из беды — дарила одежду, давала деньги на еду. Взять к себе она их не могла — у нее самой была большая семья: двое ее детей выросли, обзавелись семьями и их маленьких детей тоже поселили в ее доме. Они жили в богатом районе, совсем рядом с крепостью, и у них был один из самых больших домов в городе. — Кадар, не задирай платье, — вновь сделал замечание Малик младшему брату; тот сразу одернул свою песочного цвета сорочку и поспешил вперед. Неожиданно их на полпути к рынку окликнул знакомый голос. — Малик! Кадар! Он обернулся и краем глаза заметил мальчика, бегущего им навстречу. Это был Альтаир. Сначала он не узнал его: каштановую рубашку сменили белые одежды с серыми рукавами и капюшоном. Его глаза уже не блестели хитростью, и исчезла задиристость во взгляде. Альтаир остановился, отдышался и, улыбаясь, посмотрел на друга. Они не виделись уже более полугода. Он не удержался и крепко обнял Малика, похлопав по спине. — Я скучал по тебе, — тихо выговорил он, словно стыдясь собственных слов. — И я по тебе, — ответил Аль-Саиф, не веря своим глазам. С тех пор, как сын Умара заявил ему, что вступил в ряды ассасинов и на долгое время исчез, не покидая крепости и не давая о себе знать, он ни дня не мог прожить без мысли о том, что надо бы встретиться с ним, пообщаться, погулять вместе, что надо бы заглянуть к нему, узнать, как дела и как продвигается обучение, но чертова застенчивость и боязнь того, что в крепости его не воспримут всерьез, высоким терновым кустом выросли перед Маликом, закрывая ему путь вперед. И он то ли не был в силах, то ли просто не желал. И теперь Альтаир сам пришел к нему — видимо, устал от неведения, от незнания, чем занимался все это время его лучший друг, и это заставляло его чувствовать себя неловко. — Как твои дела? — поинтересовался Ла-Ахад, прогуливаясь с ним вдоль дороги вниз, к бедному району. — Не очень, — честно признался Малик, снова подхлестнув Кадара и велев ему идти с ним в ногу. Тот не особо был рад строгому контролю брата, но послушно выполнял его приказы и семенил рядом, постоянно оглядываясь вокруг. Каждый раз выходя на улицу, он видел совершенно разные окружения — как будто город предстал перед ним в первый раз. — Что же произошло у вас? — Не знаю, как у вас наверху, — последнее слово он намеренно язвительно подчеркнул, даже не сказав, а выплюнув его — признаться, он немного завидовал тому, что не может жить в крепости вместе с Альтаиром, — а у нас внизу жители голодают и бунтуют. — Против чего? — Я не знаю… Говорят, будто фрукты, привезенные из главных городов, несъедобны и вызывают отравление. Некоторые уже погибли. Мы… Мы пока что живы, но я уверен, что эта участь не обойдет стороной и нас. — Очень надеюсь, что скоро это беззаконие прекратится, — пожелал Альтаир и положил свою руку ему на плечо. Малик поежился: он не привык к такому заботливому поведению друга. Его словно подменили. После произошедшего, после принятия в Братство он словно бы… переродился. Или все ассасины кардинально меняются после посвящения? — Надеяться глупо. Спасают только факты, подтверждения. Тот промолчал в ответ. Задумался, наверное. Они дошли до самых ворот города, увлекшись разговором. — Нужно поворачивать. Мы совсем заболтались. Рынок в другой стороне. — А давай… — начал Альтаир, хитро прищуриваясь. Опять этот загадочный взгляд. Нет, кое в чем он уж точно никогда не изменится, подумал Малик и усмехнулся своим мыслям. — Давай — что? — Пойдем со мной, — он схватил его за руку и потащил через ворота. Они перешли границы Масиафа, дальше дорога вела в долину. А в долине не так уж безопасно, как кажется на первый взгляд — пустынные пески таят в себе множество опасностей, которые подстерегают неумелого путника. — Альтаир, что ты задумал? — возмущенно пролепетал Малик, пытаясь отдернуть свою руку от него, но крепкая хватка ассасина упорно сдерживала его. Кадар плелся позади, не сильно преуспевая в четком следовании рядом с братом. — Показать тебе кое-что. — Устрой свидание где-нибудь в пределах города, Альтаир, нам нельзя… — Ничто не истинно — все дозволено, — бойко ответил мальчишка и, отпустив Аль-Саифа, без оглядки помчался вперед по пыльной дороге, слегка устланной новеньким снежком, и не смотря под ноги. Малику не оставалось ничего, кроме как бежать за ним, прихватив младшего. Снова кидается в безумные идеи. Снова Малику придется расплачиваться за них. Снова он будет страдать из-за него. Но это уже приятные страдания — они дают понять, что он не один, и что за кого-то ему доводится волноваться, переживать. — Так что ты хочешь мне показать? — снова спросил он, когда они пробежали, наверное, около мили и встретили перекрестие. Три дороги — Дамаск, Иерусалим и Акра. Они что, собираются добраться пешком до другого, доселе незнакомого города? Если и так, то с чем им придется столкнуться? Альтаир спрятался в кусты, поглядывая вверх, на дозорную башню, над верхушкой которой еле виднелся силуэт прекраснейшей птицы на свете – орла. Он приложил палец к губам, вынуждая Малика и Кадара притихнуть и ожидать новых действий. Их сопроводитель начал осторожно продвигаться в сторону башни, высматривая, нет ли там часовых и можно ли незаметно подобраться. Казалось, было можно — никого не виднелось поблизости. И они, полуприсев, двинулись к обзорной точке. Все еще было непонятно, чего хотел добиться этот болван Альтаир, но, зная его, Аль-Саиф мог предположить, что это либо очень важно для него самого, либо он просто хочет развлечься. Более правдоподобным казался второй вариант. Наконец, они подошли к башне, еще раз осознав, как малы их тела и каким высоким было строение. Ла-Ахад принялся забираться на него. Он перебирал руками и ногами так быстро и так ловко, что будто залезал не на возвышенную сторожку, а на низенький и широкий ствол сикомора. Через несколько минут он достиг своего — достигнув самого верха, он подтянул вес своего тела вверх и вытянулся в полный рост, сверху помахав Малику, раздразнив его еще больше. Это уже не лезло ни в какие рамки. — Слезай оттуда, Альтаир! — сердито выкрикнул он, стараясь разглядеть его фигуру с такой высоты. — Ты совсем, что ли, с ума сбрендил? Ты можешь разбиться! — Не разобьюсь! — эхо от голоса ассасина звучало еще настырнее, еще упрямее, еще самоувереннее. Он действительно верил в то, что сможет спуститься без несчастных случаев? — Это ты залезай ко мне! — Мы с Кадаром туда не полезем! — Залезай, я покажу то, что хотел! Этой фразой он разжег в Малике огонек любопытства. Терпение совсем покинуло его, и он, подтолкнув вперед младшего брата, попытался выявить на стене башни наименее рискованный путь наверх. Но его не было. Куда бы ты ни полез, и как бы ни была ничтожна твоя цель, тебе все время приходится рисковать здоровьем и жизнью своей и тех, за кого ты ответственен. — Ладно! Но если я убьюсь, виноват будешь ты! — Разумеется, — пожал плечами Альтаир и махнул рукой, удалившись. Интересно, что он вообще нашел примечательного в этой сторожке — обычная высотка, внизу солдаты, наверху солдаты. Сейчас не было ни тех, ни других — должно быть, переместились на другой обзорный пункт, — но тем не менее, напряжение отказывалось покидать Малика. Он немного страшился — за себя, за Кадара и за этого эгоистичного идиота, затащившего их сюда. Он не должен был поддаваться на уговоры. Но как тут устоять, когда так хочется покинуть стены родного города и увидеть мир таким, каким никогда не мог себе представить? Аль-Саиф затащил Кадара на перекладину, и тот сразу зацепился за выпирающий камень своими маленькими ручками. Осторожно переставляя ноги, он медленно, но верно взбирался по стене. Почему они не могли так же, как умел Альтаир? Уметь лазать всегда полезно. Когда Малик тоже начал залезать, оставив страховку младшего брата, он даже задержал дыхание — настолько высота пугала и восторгала его одновременно. Ветер обдувал его со всех сторон, его дуновение очаровывало, пленяло, обвораживало его, и теперь он понял, какой выброс адреналина испытывают ассасины, когда залезают на самые высокие точки. Он был наслышан о соборе Святого Креста в Акре, который возвышался, казалось, над всей Святой землей, и Альтаир вроде бы даже рассказывал ему о том, как Умар ибн Ла-Ахад достиг вершины этой точки. Он взобрался на большой деревянный крест, который увенчал эту постройку, и совершил грандиозный Прыжок Веры с него. Удивительно, как разглядел он стог сена с такой невообразимой высоты. Альтаир говорил, что когда его отец отдал честь свободе своим порывистым падением, все жители Акры устремили свой взор на его тень, что мелькала в небе. Быть может, это было ложью, все быть может. Но Малику нравилось верить в то, что ассасины — легендарные творцы воли и веры, и что только они вселяют веру в людей, что только они зажигают факелы в кромешно темном тоннеле, и только они зажигают сигнальный маяк, чтобы ковчег достиг суши. Наконец-то Малик забрался наверх и стал выжидать, пока Кадар тоже не заберется. Он был абсолютно уверен в том, что младший Аль-Саиф справится с непомерной для семилетнего мальчика высотой — Кадар хорошо всегда хорошо работал руками и по стенам домов в Масиафе лазил без проблем. — Давай, пока он лезет, показывай, что хотел, — поторопил он Альтаира, и тот отвлекся от разглядывания видневшегося вдали затуманенного вида на Дамаск — прекрасный город, в одно время потрясший воображение девятилетнего мальчишки, который приехал туда вместе с отцом, выполнявшим здесь миссию. Альтаир поднялся, отряхнулся от пыли и песка и приготовился к своему трюку. — О, Аллах… Неужели ты собираешься снова это провернуть? — Ты понимаешь, со мной происходит что-то… Когда я делаю Прыжок Веры. Я всегда прыгаю… идеально, как сказал Повелитель. Просто… А, черт, я не знаю, как это объяснить. Я прыгаю, и меня направляет какое-то шестое чувство, инстинкты, мое подсознание будто бы «впитывает» эти инстинкты, и тело парит само, от меня же требуется только мыслить. У тебя было такое? Малик посмотрел вниз, Кадар уже почти забрался. — Прыгай, я хочу посмотреть на это. И Альтаир прыгнул вниз. И он действительно выполнил все идеально. В среде ассасинов это называли «орлиным чутьем», Аль-Саиф знал об этом, отец рассказывал ему. Ла-Ахад приземлился в стог, который располагался в самом низу, и тут же вынырнул из него. Малик убедился, что с его другом все в порядке, и подал руку младшему, который не мог забраться на самый верх без помощи брата. — Хватайся, Кадар! Чтобы схватиться, Кадару требовалось отпустить обе своих руки и в последнюю перед падением вниз миллисекунду успеть ухватиться за руку Малика. Но он, видимо, побоялся, и попытался зацепиться за рукав старшего без отпускания перекладины. — Кадар, нет, разожми! Так ты не сможешь залезть! Альтаир вздрогнул. Слова Малика болезненно напомнили ему о словах Аль-Муалима. «Разожми»… И отпусти человека, которым так дорожил. Младший обхватил своим телом перекладину и потянулся вверх, протягивая обе освободившиеся руки брату. Он полностью доверился ему, это хорошо. Осталось только оттолкнуться и схватиться… Он прождал слишком долго; ноги уже ослабляли захват перекладины и медленно соскальзывали, грозясь опрокинуть Кадара спиной книзу. Мальчик запаниковал и крепче ухватился за руки Малика, но тот не справился с нависшим весом брата, и тяга поманила его вниз. Кадар совершил решающую попытку забросить ногу на перекладину, но уже не смог. Старший, охваченный страхом, нечаянно ослабил хватку, и младший отцепился, снова потеряв равновесие. Малик перестал дышать. Кадар грохнулся на землю, его лицо обожгли мелкие камешки. Он судорожно подтянул колено к подбородку, тихо, почти неслышно всхлипывая. — Кадар! — вполголоса воскликнул Малик, подбегая к самому краю места, где минуту назад стоял Альтаир, и совершил Прыжок Веры вслед за ним, уже не думая о том, как он приземлится — значение имел лишь Кадар, который упал с большой высоты и рисковал встретиться с границей между жизнью и смертью. Небольшое облегчение принесло лишь осознание того, что он приземлился очень точно. Малик провел по его щеке двумя пальцами, на которых тут же отпечаталась алая кровь. Стоило ему дотронуться до ноги младшего брата, как тот застонал, визгливо, совсем по-детски. Слушать этот стон было невыносимо. Малик оглянулся назад. Альтаир стоял поодаль и с ужасом, читавшимся в глазах, наблюдал за этой картиной. Он принес его в дом на руках. Когда он уложил его на тахту, Кадар захныкал. Старший задрал вверх его рубашку и ужаснулся. Вся нога брата посинела, место ушиба обагрилось малиновым синяком и опухло. Он встревоженно позвал отца, но того не было дома. Уже давно, давно не было, с горечью подумал Малик. Он толком и не знал, что нужно предпринимать в такой ситуации. Наложить повязку — это обязательно. Он снял с себя рубашку, скрутил ее и обмотал ею ногу Кадара. — Терпи, малыш, сейчас, — он туго стянул импровизированную повязку, и Кадар невольно вскрикнул, потягиваясь к обездвиженной ноге. Малик взял его руку и едва прикоснулся к ней своими потрескавшимися губами. Кадар достоин большего, чем он имеет. Жаль, что Малик не в силах ему этого дать. То, что он осознал позже, уже находясь в рядах ассасинов — это то, что именно вера, вера, которую он так отказывался принимать, ссылаясь на факты и подтверждения, помогла его маленькому брату выжить. *** 1178 Кадар словно заново научился ходить. Когда он немного оправился от травмы, то с чистого листа открыл для себя хождение на ногах. Колено все еще причиняло боль при сгибании, и бегать младший Аль-Саиф не мог, но зато он отлично работал руками. В свои девять лет он лазил по стенам как обезьянка. Он ловко цеплялся и мог некоторое время держаться на одних лишь кончиках пальцев. Малик был рад тому, что его брат не сдается, не опускает руки. Корни его веры зарылись глубоко. Малик же надеялся когда-нибудь вновь научиться вере, слепой вере, чтобы чувствовать себя уверенно даже тогда, когда все неотвратимо плохо. Просто, чтобы неприступный фасад защищал его всегда. Этой ночью он не вышел на улицу и не посмотрел на неугасаемый огонек над крепостью Масиафа. Он просто лег спать, зарывшись носом в мягкие подушки, стараясь откинуть все мысли на самый дальний план. Обычно ему не удавалось заснуть, он ворочался, нервничал и, в конце концов, вылезал в окно поглядеть на ночное небо, но в этот раз он провалился в крепкий сон, даже не успев толком закрыть глаза. Проснулся он, когда солнечные зайчики прыгали по его лицу. Он кисло сощурился, проморгал и приподнялся на локтях, осматривая комнату. Сонный, он даже не удивился тому, что находится не у себя дома. Узкие и вытянутые в высоту резные окна пропускали сквозь себя белый свет солнечных лучей, которые струями падали на пол. В комнате было множество деревянных шкафов с книгами, рукописями и свитками, лежавшими на покрытых многолетними слоями пыли полках. Частички пыли, словно снег, летали по комнате, одна даже попала Малику в нос, и он чихнул, запрокидывая голову назад. От резкого движения заболела шея, и он недовольно потер ее. Малик встал с кровати, осмотрительно ступая по нагретому деревянному полу, и вышел из комнаты через округлую арку. Он очутился в большом просторном зале с колоннами и высоким потолком. Почти в самом конце зала стояли два человека — два ребенка — в белых одеждах с серыми капюшонами, а на одной из колонн был кровавой краской вырисован знак ассасинов. Малик охнул от неожиданности и тем самым привлек к себе внимание общавшихся. Один из них обернулся, бросив взгляд на Малика. Он подошел, и спустя мгновение до Малика дошло, что это Альтаир. — Рауф привел тебя? — торопливо произнес он. Ни тебе «доброе утро», ни «как спалось», а сразу вопрос, заставивший Малика потупиться и растерянно молчать. — Кто тот парень, с которым ты разговаривал? — вопросом на вопрос ответил он. — Аббас. Ты ведь помнишь его? — Помню. — Чудесно. Следуй за мной. Альтаир со знающим лицом схватил его за руку и повел в коридор по другую сторону зала, который привел их в другую комнату. Там на подушках сладко посапывал Кадар. — Почему мы здесь? — требовательно спросил Малик, когда убедился в том, что с братом все в порядке. — Потому что… Так ты не знаешь? — округлил глаза Альтаир, заглядывая за угол комнаты и кивая Аббасу, который мимолетно бросил недобрый взгляд в их адрес. Аль-Саиф помотал головой — он вообще не понимал, что происходит. Ассасин хмыкнул и погрузился в раздумья. Спустя минуту он продолжил, заметив, что Малик смиренно выжидает: — А ведь не зря говорят, что неведение есть благо. Повелитель распорядился, чтобы вы учились нашему делу. Продолжили дело вашего отца. У вас есть талант, так сказал Аль-Муалим. И я искренне верю в это. Завтра тебя посвятят в ученики. — А Кадар?.. — Повелитель исцелит его. Он снова сможет бегать и прыгать, как нормальный ребенок. Сможет стать истинным ассасином. Но все придет не сразу. Не беспокойся за него — Аль-Муалим возьмет его под личное попечение, как и меня, и тебя. С этого момента жизнь Малика резко и круто поменялась — от жизни простого крестьянского мальчишки до жизни убийцы, посвятившему всего себя Ордену, отдавшемуся Братству без остатка. Многими годами позже он и его брат Кадар помогут мастеру-ассасину Альтаиру ибн Ла-Ахаду в поисках великого Яблока Эдема, хранившегося под Храмовой Горой в Иерусалиме, и только тогда Малик поймет истинную цель своего существования.