The Golden Age

Альтаир (англ. Altaïr, араб. نسر) — Орел 1165 В том, что произошло, он чувствовал свою вину. Она пожертвовала собой, чтобы подарить новую жизнь. «Мауд», — сорвалось с его губ прежде, чем он взял дитя на руки. Божье создание. Его создание. Ребенок двух верований. В комнату осторожно, почти неслышно постучали. Получив в ответ согласное молчание, Фахим вошел, оставляя дверь открытой, и в темный коридор просочился тусклый свет от ароматической лампы. — Ты уже придумал, как назовешь его? Ассасин медленно подошел к окну, высвободил одну руку из неудобного положения, стараясь не потревожить младенца. Он распахнул деревянные створки, и те со скрипом поддались, выветривая из комнаты тяжелый, давящий негатив и впуская свежий аромат ночи. Темно-синее небесное полотно было усыпано множеством новорожденных звезд, ярких и сияющих: те, что были поодаль, светили слабее, а самая большая, самая близкая, переливавшаяся сильнее всех, составляла вершину созвездия Орла. На нее и обратил внимание ассасин. — Да, — кивнул он, отворачивая мягкую ткань от лица сына, — Его зовут Альтаир. Альтаир ибн Умар. Младенец не плакал, как это делают все появившиеся на свет дети, он спокойно и молчаливо лежал, сощурив глаза, шевелив запачканной свежей кровью ручкой и пытавшись достать до капюшона отца. Но все попытки были тщетны — он казался недосягаемым. — Ты даже не знаешь, что сотворил со своей матерью, Альтаир, — горько усмехнулся Умар и посмотрел в глаза сыну, глаза, ставшие ясными, как усыпанный стразами небосвод. *** 1172 Босая нога ступила на теплый камень. Альтаир осторожно подтянул и вторую ногу, покачнувшись и еле удержав равновесие. Он опасливо нагнулся и оценил, насколько высоко забрался в этот раз. Рекорд, по сравнению с предыдущей неделей. Теперь самое тяжелое испытание – переплюнуть страх и прыгнуть, отдаваясь в объятия горячему ветру и растворяясь в нем. Ветер колыхал свинцовые барашки ряби на воде. Мальчик раскинул руки, и наплыв ветра чуть было не сбил его с ног, но он чудом удержался. В этот момент Альтаир почувствовал себя настоящим орлом, статным, величавым. Эта птица всегда восхищала его взор. Распахнув крылья, орел вздымался в небо и становился невесомым. Он издавал пронзительный крик, крик свободы и веры. Альтаир заметил, щурясь от ослепляющего солнца, светившего в его глаза, как он кружился вокруг узкой, но высокой обзорной башни, и все-таки отважился на рискованный прыжок. Он не стал вновь смотреть вниз — не потому, что побоялся, но потому, что в полете хотел создать ощущение неведения о том, что будет подстерегать его внизу. Быть может, он разобьется о щербатые камни, но это сейчас не имело значения. Он просто хотел прыгнуть — доказать всем, что он может, что он тоже свободен, легок, что его стремлению ничто не воспрепятствует. Ветер усилился и подхватил его, обволакивал, и Альтаир наслаждался этим ощущением – когда все твое тело парит, и тебе не нужно прилагать никаких усилий для этого. Жаль, что это продолжалось недолго – всего какую-то долю секунды он находился в полете и затем тяга повлекла его вниз. На миг его охватила паника, но за ней последовало расслабление – шестое чувство подсказало ему, что он в безопасности, что природа сама направит его туда, где ему место. И наконец, он соприкоснулся с безмятежной гладью, превратив едва заметное волнение на воде в хаотично расплескавшиеся волны. Он провалился в морские угодья и спустя мимолетное мгновение осознал, что тонет. Тонет и не может выбраться. Он разбрызгивал воду вокруг себя, пытался что-то выкрикнуть, но его отчаянные вопли превращались в безмолвные бурления закипающих пузырей. В его глазах защипало, уши словно заткнуло пробкой; он понимал, что постепенно проваливается ко дну. Из последних сил мальчик вытянул руку, и спустя секунду, которая показалась ему целой вечностью, почувствовал, как его резко вытягивают. Сошла уверенность в себе, пришли озноб, мурашки и испуг. Он дрожал, поеживаясь от стекавших по носу, по всему телу крупных капель леденящей воды. Незнакомая женщина велела ему снять с себя насквозь промокшую рубашку и укутала его теплой туникой. Несколько минут они молчали. Альтаир понемногу согревался, но все еще ощущал себя глупцом. Зазнавшимся мальчишкой, вообразившим себя повелителем ветра. Он раздраженно усмехнулся собственным мыслям. Сразу расхотелось снова приходить сюда, снова побивать рекорды, взбираясь на все большую и большую высоту, расхотелось быть лучше других. Уж лучше быть трусом, чем убеждать всех в своей храбрости и облажаться. — Как зовут тебя, малыш? — наконец, поинтересовалась женщина, глядя в его глаза. Ненавязчиво, не пристально, от ее взгляда не хотелось провалиться под землю. Скорее, с любопытством, с туманной задумчивостью, сочувственно вскинув брови. Она дала ему кусок хлеба, и он с жадностью впился в него. Он даже не позавтракал перед тем, как убежать на берег — так и провел пол дня с сосущей болью в желудке и затмившим рассудок голодом. — Альтаир, сын Умара, — признался мальчик, пережевывая жесткую корку и усаживаясь на камне поудобнее. Век не слезать бы отсюда — камень был гладкий и довольно прохладный. С моря пахло тиной, а ближе, рядом с Альтаиром, развевался манящий запах рыбы. Приливающая вода приятно омывала его ноги, и водоросли вплетались между пальцев. — Ты плавать не умеешь? — Умею, просто… — он запнулся. Не мог же он посягнуть на чувство собственного достоинства. Гордость не позволяла ему сказать, что он просто растерялся, смалодушничал и со страху забыл, как повести себя. — Ты здешний? — перебил его сидевший рядом мужчина, не дав ему тем самым закончить свою мысль и избавив его от позора. Он зачем-то положил руку на его плечо. Хочет подружиться, подумал Альтаир и хмыкнул, тем самым выдав свои не слишком оптимистичные мысли. — Угу. Я сюда часто бегаю. Странно, что вы раньше не заметили. Мужчина хохотнул, но это был не искренний смешок, а скорее поддевающий. Он старался раззадорить мальчика, втереться к нему в доверие. А вот не дождется — доверять незнакомым людям всех детей отучивают еще с пеленок. — А мы только недавно сюда приехали. Путешествуем… вот на крепость хотели поглядеть. Красиво здесь, очень. Масиаф — красивая деревня. В городе совсем по-другому… — мужчина задумался, вглядываясь куда-то вперед, любуясь на водную гладь, и только теперь Альтаир заметил медальон на его шее. Переливающийся на солнце красный крест. Он широко раскрыл глаза и поспешил встать с камня, подошел к кусту и грубо содрал с веток свою более-менее просохшую одежду, порвав ее об острые шипы, и мигом оделся. — Куда ты так торопишься, малыш? — вновь задала вопрос женщина, на этот раз более настойчивым тоном, словно требуя немедленного ответа на вопрос. Ничего он ей не должен. Не попрощавшись, Альтаир порывисто сорвался с места и побежал, побежал куда глаза глядят, но по знакомой, истоптанной дороге, ведущей в родной город. Несколько раз спотыкался о камни, царапал кожу о колючие ветки, но ни разу не упал. В свои семь лет он прекрасно владел равновесием. Тамплиеры — вот как их называют. Эти люди — тамплиеры. Отец рассказывал о них, говорил, что эти люди — их враги. И он верил. Отец всегда говорил правду. Нужно срочно рассказать ему о том, что он видел. Вскоре он достиг ворот города. Высокие, сложенные из деревянных брусьев, они не казались неприступными. Альтаир подумал, что тамплиеры без труда выломали бы их, но до такого, к счастью, пока не доходило. В городе, который по размерам больше напоминал среднюю деревню, было тихо и спокойно. Пекло солнце, трещали сухие ветки деревьев, раздавался радостный гул веселившихся детей. Альтаир дружил от силы с двумя-тремя мальчишками — общество девочек его не особенно привлекало. Они не упускали случая, чтобы подразнить его, а он не любил издевки. Здесь было душно — лишь едва ощущаемое дуновение пошевеливало листья, давая о себе знать. Это не то, что на берегу — там дерзкий, обжигающий прохладой ветер дарил тебе чувство безмерной вольности. Но долина была не слишком гостеприимным местом — по ночам бандиты совершали свои набеги, и иногда из-за пыльной бури на скалистых склонах почти ничего не было видно. Но Альтаир привык к этому. С обшарпанных скал можно было прыгать. Прыгнул — и ты уже в холодной, оживляющей воде. Потом ты выбираешься на берег по проложенной дорожке из гладких камней, которые понемногу расщепляла вода. Ты стараешься не поскользнуться, добираешься до берега и вскарабкиваешься по усыпанному камнями холмику наверх, оказываешься у той самой скалы. Ты можешь обойти, и там тебя встретит небольшая равнина, усеянная колючими кустами, и, продравшись через них, ты видишь обзорную башню. Ты поднимаешь взгляд вверх, и солнце щиплет тебе глаза. Это башня тамплиеров. Здесь очень опасно ходить даже взрослым людям, но Альтаир как-то раз забрался на нее, когда никого не было поблизости. Прыгать с нее он побоялся, и поэтому слез обратно вниз по той же лестнице. Вспомнив свое недавнее приключение, он улыбнулся и не заметил, как пришел уже в средний район. Его дом находился на втором уровне, поэтому пришлось забираться по стене. Есть, конечно, и другой выход — через черный ход, — но сейчас ему не хотелось обходить вокруг. Дома была только Джол. Она не выходит на улицу вот уже несколько лет. Альтаир любил слушать ее истории о том, как однажды она состояла в Ордене ассасинов и убивала тамплиеров. Она была одной из лучших, даже почти достигла звания мастера, но однажды, когда ее поставили ответственной за выполнение контракта, она потеряла всех ассасинов под своим главенством и в ходе схватки с рыцарем лишилась одной ноги. Обездвиженную конечность отрезали, и Джол ушла из Ордена. Она до сих пор вспоминала о нем с теплотой — это были приятные воспоминания. Джол усыновила Альтаира, когда ему было лишь несколько месяцев, и он стал считать ее свой матерью. Он ухаживал за ней, готовил для нее, помогал переодеваться. Иногда она с его подстраховкой ходила вдоль комнаты — к книжному шкафу; доставала оттуда какую-нибудь книгу и садилась обратно на скамью, погружалась в чтение. Она читала и для Альтаира, но обычно эти книги были неинтересны ему. Больше ему нравилось делать открытия самому и записывать свои впечатления о них. Он вел своеобразный дневник около полугода, но потом ему надоело. Джол было всего лишь тридцать три года, но у нее было лицо пожилой женщины. Множество мелких морщинок, усталый, истомленный взгляд, худые скулы. Она часто улыбалась, и эта улыбка сохраняла в ней жизнь. Альтаир думал, что если бы его пути не пересеклись с ней, душой она умерла бы уже давно. Он тихо вошел и увидел, что она спит. Она смогла лечь сама, бодро подметил мальчик и высунул голову из комнаты. Вдев ноги в сандалии, он покинул дом, и его снова встретил уличный воздух. Когда отец находился в городе, он бывал только в двух местах — дома и в крепости ассасинов. Туда и направился Альтаир, скрепя сердце и надеясь, что стража впустит его. Конечно, почему бы не впустить, он ведь сын мастера Умара. Ему ужасно хотелось, чтобы отец обратил на него внимание. Зачастую он был очень занят, запершись в своих личных покоях, и на просьбы мальчика уделить ему минутку тот очень строго отвечал: «Потом». И это «потом» наступало очень нескоро. Но когда он освобождался и проводил время с сыном, это были лучшие мгновения в жизни Альтаира. В стенах самой крепости отца не было — он прогуливался по «райскому саду». Так его назвали ассасины, потому что это действительно было прекрасное место. На деревьях росли спелые плоды, легкий ветерок слегка развевал волосы девушек-служанок, облаченных в расписные наряды. Здесь обитатели крепости отдыхали, обретали мир и покой. Выискав знакомое лицо в толпе, Альтаир ринулся к нему. В два шага очутившись рядом с мастером, он обвил его руками, пряча лицо в складках его одежд. Спустя несколько секунд он отринул, принявшись переводить дух. — Спокойно, мой мальчик. Что произошло? Зачем я тебе так понадобился? — голос отца звучал грозно, но одновременно и мелодично, овевал аурой успокоения. — Я видел… — он постарался произнести это как можно сдержаннее и холоднее, но эмоции перехлестывали и не давали собраться с мыслями. — Те люди… Которые меня спасли… Они были тамплиерами. — Какие люди? Спасли от чего? — Альтаир не учел того, что отца не было с ним, когда он ушел на прогулку в долину, поэтому его недоумение было оправдано. — Ну, люди… В общем… Я тебя не послушался и ушел из города. Я захотел побить рекорд, ну, понимаешь… — тот кивнул, и дальше мальчик продолжил уже уверенней: — Я прыгнул со скалы, но когда нырнул, забыл шевелить ногами и руками, чтобы выплыть, и я стал тонуть. Меня спасли люди, я подумал, что они простые рыбаки, но у одного был крест, и я… — Я понял. Надеюсь, они ничего не заподозрили? — Не понимаю. — Я хотел сказать: они не спрашивали тебя о чем-то? — Спрашивали. — О чем? — Имя спросили. — И ты ответил? Альтаир потупился и промолчал, опуская голову вниз. Сейчас он сгорит от стыда. Сначала ослушался просьбы не покидать Масиаф, затем заговорил с тамплиерами… Он поспешил оправдать себя: но он ведь не знал, что они были тамплиерами! Он осознал это только потом, когда сказал им, кто он такой. Отец тяжело вздохнул. — Эх, Альтаир, ты еще слишком мал, чтобы понимать. Но одно ты должен выучить наизусть: никогда — никогда, слышишь? — не покидай родную деревню без меня и никогда не заговаривай с незнакомыми людьми. Они могут узнать тебя и убить, а потом выследят и убьют всех нас. Ты ведь не хочешь подвергнуть родных людей опасности? Он отчаянно замотал головой, как будто стряхивая с себя все свои промахи и ошибки. Конечно же, он не хотел причинять зла ни своей семье, ни другим семьям, не хотел становиться причиной чьих-либо несчастий. — Вот и сейчас ты проболтался этим людям о себе, совсем позабыв о том, что являешься сыном ассасина. Мое имя известно и за пределами Масиафа, и даже за пределами Сирии, поэтому даже упоминать об этом очень опасно. — Я все понимаю, отец. Я больше не буду так поступать, — он крепко обнял Умара, и тот с примирением обхватил его тело своими большими руками. — Знай, я никогда тебя не оставлю. Но и тебе рано или поздно придется повзрослеть. А теперь — беги, у меня не так много времени. — Как скажешь, — на прощание он склонил перед отцом голову и покинул сад, наслаждаясь последними мгновениями пребывания в нем. На выходе из крепости его остановил ассасин. Аббас. Альтаир узнал его сразу — нагловатый взгляд, который он уже заучил наизусть, приподнятая левая бровь, сложенные на груди руки. Он продемонстрировал блеск тяжелых щитков на наручах, как бы предлагая обратить внимание на его новое повышение. — Вырос из люльки, новичок? — хмыкнул сын Умара, раздраженно отпихивая друга, но тот и не думал двинуться с места. — Я уже не новичок, а ученик. — Да брось, — саркастически усмехнулся Альтаир, закатывая глаза. Было заметно — Аббас очень гордился собой. Да уж, ему было чему гордиться. Вот только больно он любил зазнаваться — если ты вступил в Орден, это еще не значит, что ты стал королем горы. Звание нужно заслужить. А Софиан обходился лишь тем, что являлся сыном мастера. — Это так. Не веришь — у папы спроси. — Уйди с дороги, — он проигнорировал слова мальчишки и снова попытался протиснуться сквозь ворота. На этот раз ему почти это удалось — почти: его остановил другой ассасин. — Альтаир! — его окликнули; он лениво обернулся и заметил на себе взгляд Рауфа. Рауф был очень хорошим, в отличие от Аббаса, другом, и, хоть и был гораздо старше Альтаира, отлично понимал и часто подбадривал его. Когда они встретились впервые, Альтаиру было всего шесть лет, а Аббасу не исполнилось и пяти. Рауф уже тогда был одним из ассасинов — он присоединился к Братству недавно, а уже получил свой собственный скрытый клинок. Он показал его мальчику, и тот не смог сдержать своего восхищения. Он молниеносно вонзил его в кору дерева и в миг срезал ее, показав, насколько стремительна реакция этого оружия. «Получить именной клинок — большая заслуга», — хвастался тогда Рауф, и Альтаир ему позавидовал. Он тоже изъявил желание стать ассасином, но тогда получил отказ со словами: «Вот когда подрастешь…». И он все ждал, ждал момента, когда подрастет, подрастет и телом, и духом, и сможет наконец-то надеть этот великолепный костюм и получить собственный клинок с именем. Он желал этого, он мечтал об этом. Это действительно то, что ему нужно. К тому же, он сможет больше времени проводить с отцом, а не находиться вдали от него на несколько тысяч миль. Даже если он недалеко, даже если он на вершине этой горы, в крепости, он закрывался от собственного сына, как далекая, недоступная, едва заметная в ночном небе тусклая звезда. Он говорил, что никогда не оставит Альтаира. Но он не был уверен в том, что с отцом не случится ничего серьезного, пока он не находится рядом. Но это не важно, сейчас не важно. Он стеклянным взглядом смотрел не на Рауфа, а сквозь него, словно не видя перед собой фигур людей, а только бесконечность, пустоту внутри граненого бокала. — Орленок, ты чего? Уставший? — мужчина ободрил его, похлопав по плечу, и тот сразу встрепенулся: он не устал, просто погрузился в мысли. Теперь он избавился от навязчивых раздумий и сфокусировался на разговоре с Рауфом. — Нет, я просто… Я к отцу ходил, поговорить… — Давай, побудь с нами. Я разрешаю. Напоим тебя чаем, если хочешь, конечно… — Не хочу. Рауф, я уже достаточно вырос? Тот задумался на несколько секунд, видимо, пытаясь сообразить, что именно он имел в виду, а когда сообразил, то улыбнулся в усы. Эта улыбка задела Альтаира и отбила у него всякое желание и дальше продолжать разговор на эту тему. — Ты до сих пор грезишь этим? Ох, мальчик, я даже не знаю, как правильно выразиться. Ты молодец, ты растешь очень быстро и становишься умнее, поэтому ты должен понимать, что Братство… не для всех. — последнюю фразу Рауф проговорил с видимой неохотой, как будто боясь обидеть своего маленького друга, а заодно и его легендарного отца, и Альтаир подметил про себя, что он очень старается подбирать правильные обороты. — Но я же достоин этого! Почему Аббасу дозволено носить робу ассасинов, а я вынужден ходить вокруг да около этих стен, как собачка?! — Что ты говоришь! — воскликнул Рауф, всплескивая руками. — Какая же из тебя собачка! Мы рады тебе в любое время. Ты можешь просто войти в ворота — стража пропустит тебя. Мастер Умар совсем не против твоего присутствия. Еще бы он был против, с горечью подумал Альтаир. На языке вертелось едкое слово, но он не спешил его произносить вслух — так он мог ненароком подсыпать яда в похлебку. Нужно успокоиться. Не кипятиться. Отнестись к словам друга со смирением. Ведь Рауф был абсолютно прав. Нужно только время… Еще немного подрасти… — Ладно, не дуйся на меня. Давай, я покажу тебе кое-что интересное? Ты наверняка не захочешь это пропустить! Заинтересованный, Альтаир дал ему свою руку, и тот повел его обратно в крепость. Теперь они поднимались по лестнице на высокую сторожевую башню, откуда открывался прекрасный вид на райский сад. Мальчик хотел было остановиться и полюбоваться на него подольше, но ассасин не дал ему повода — неназойливо сжимая его руку, он вел его за собой по каменному мостику, и, наконец, они достигли еще одной обзорной точки. Отсюда представали взору и другие великолепные виды – на бескрайние просторы моря, заливаемые алой краской вечерней зари, на неприветливые забористые, казавшиеся непроходимыми, тропы, и, наконец, то, на что они и должны были смотреть — семь деревянных помостов, пристроенных к каменным рельефам стен крепости. — Сейчас ты увидишь то, о чем так давно мечтал, — таинственно пообещал Рауф и указал на помосты. Из низких арок верхнего этажа плавно вышли семеро ассасинов в серых капюшонах, как у Аббаса — новобранцы. Они только-только должны были пройти обряд посвящения. Наверняка, палец им уже отрубили, и теперь предстояло последнее испытание — Прыжок Веры. Отец рассказывал Альтаиру об этом. Говорил, как и сам он стоял на этом помосте, топчась на месте перед прыжком, и от ощущения свободы по всему телу у него бежали мурашки и сводило дух. Рауф подал им знак — сигнал к прыжку, — и все семеро одновременно ступили на край помоста. Синхронно вытянули в стороны руки, как будто расправляя крылья, и одновременно взлетели, а затем устремились вниз, к земле. Эхом отдался крик орла, витавшего вокруг башни. Это действительно было потрясающе, подумал Альтаир, и ветер слегка обдал его, напоминая о себе. Ему хотелось быть на их месте, прыгнуть вместе с ними, как приведение, как невесомый, бесплотный дух, приземлиться в мягкий стог сена и вновь почувствовать себя живым, в своем собственном теле. Он проделывал это уже несколько раз. Неужели раз за разом он совершал Прыжок Веры? У него ведь очень хорошо получалось. Обидно только, что отец этого не видел — ему приходилось утаивать свое увлечение от него, потому что он знал, что если завести с ним беседу о посвящении в ассасины, он как всегда отмахнется одной и той же фразой — «Тебе еще нужно подрасти». Подрасти, подрасти… Взрослых всегда волнует только возраст. Если человек маленький, с ним и не о чем разговаривать, по их мнению. Опять мысли не вовремя лезут, забивают голову, как черви, — от них не избавиться. Как же хорошо животным — они никогда не думают. Они просто существуют и все, зная, что о них позаботится хозяин. — Не правда ли здорово? — вновь улыбнулся Рауф, вторгнувшись в обитель его размышлений, пробуждая его своим резким голосом. — Да, очень здорово… — с ноткой грусти в голосе пробормотал Альтаир и облокотился на перила — они тоже были из песчаного камня. — Может, тебе стоит пойти прилечь? — Нет, не стоит. — Как пожелаешь, орленок, — пожал плечами мужчина. Опять это слово. Оно не раздражало слух, но он называл так сына Умара слишком часто, словно выделяя его среди остальных, словно мальчик имел какое-то… особенное значение для него. Напоследок он задал последний вопрос — сможет ли Альтаир найти дорогу до дома, но тот нервно, даже грубовато, выпалил: «Найду», и Рауф оставил его одного. Казалось, он простоял так, смотря на опустевшее место возле помостов, целую вечность, и когда ему надоело, он уже засобирался вернуться — небо над крепостью потемнело и сделалось фиолетовым, и близились сумерки, — как в голову ему ударила одна отличная, как ему чудилось, мысль. Днем он совершил попытку прыжка, и она оказалась неудачной, но он дал себе зарок — каждый день добиваться все новых и лучших по сравнению с предыдущими результатов. Перед тем, как созвездия украсят ночной свод, он должен одолеть себя самого. Альтаир осторожно поставил одну ногу на каменную перегородку, оглянулся по сторонам и, осмелев, резко встал на обе ноги. Сейчас его беспокоило только одно — как бы ветер не сдул его, как пушинку, и он не разбился бы о землю. Но уверенность важнее всего. Прыжок Веры обязывает прежде всего веру в себя и в свои силы. Он сделал все так, как делал сегодня днем и как делали новопосвященные ассасины – раскинул руки, вдохнул свежий, ободряющий воздух, наполненный флюидами кристальной прохлады. Это были совершенно иные ощущения по сравнению с прыжками с крыш домов в запыленном, душном городе. Сейчас ничто не предвещало неудачи. Ветер лишь направит его. Он оступился, сорвался и полетел вниз, не успев досчитать до десяти, но не потерял контроль над собой. Нарабатывая его постоянными тренировками, теперь он чувствовал себя спокойно. Он не понимал, что заставило его забыть обо всем там, на берегу, но, возможно, его провал не был случаен, и этот случай еще аукнется ему. Альтаир выбрался из сена, отряхнулся, смахнув с себя прилипшие сухие травинки, и побрел в сторону дома. Кто-то, может, и видел его, но не стал зацикливать на этом внимание — ребенок просто учится быть как все, быть лучше, в этом нет ничего плохого. Наверное. Нельзя было сказать наверняка. Его имя было окутано тайной. Он был наследником ассасинов, но никогда всерьез не задумывался об этом — лишь строил воздушные замки и планы, несбыточные, но не настолько глупые. До тех пор, пока один день, который начинался так обыкновенно, не переменил его жизнь. Это случилось, когда Альтаиру только-только исполнялось одиннадцать лет.