***
Когда час спустя я вернулся в спальню, там, наконец, начали проявлять признаки жизни обитатели седьмой. Мелкий сидел с краснющими глазами, в чужой майке, растрепанный, еще больше похожий на обезьяну на верхней полке, где обычно спал Крот, и хриплым, совершенно не своим голосом требовал его оттуда спустить, иначе он спрыгнет сам, и всем присутствующим придется лицезреть его переломанное тело, корчащееся и истекающее кровью на полу. Как всегда, не смотря на свое состояние, преувеличивал. К нему, шатаясь, подкрадывался Рыба, спотыкаясь о расстеленные на полу матрасы, валяющиеся полувыщипаные подушки, вывернутые из пододеяльников одеяла. Я сильно засомневался, что одних его усилий хватит на то, чтобы Мелкого спустить без вреда. Он наверняка его уронит и переломанных костей будет намного больше. Гобой это, кажется, тоже понял, поэтому тоже уже ковылял Мелкому на выручку. И как он там только оказался, на верхней полке-то? Впрочем, я вспомнил, как вчера соревновался в беге по лестнице, не пойми с кем, свалился с нее так, что до сих пор синяки по всему телу, и решил не заморачиваться. Наверное, Мелкий залез туда ночью, там и уснул. Крючок хныкал на моей кровати и держался за голову. Точнее пытался держаться - стискивал голову предплечьями и раскачивался взад-вперед. Видимо, беднягу мучили головные боли. «Наверное, - подумалось мне, - ему не стоит разрешать пить. Ну и что, что ему семнадцать? На деле ему не больше шести…» Черный уже распахнул окно настежь и, сидя на подоконнике, поочередно прикладывался то к сигарете, то к бутылке с водой. К нему подполз Ас – я давно смекнул, что эти двое неплохо общаются, – и Черный помог ему усесться рядом. Ас не курил, но в отличии от того же Вола – сторонника здорового образа жизни и спорта – ни разу не уличал Черного в том, что он травит окружающих. Если честно, мне всегда казалось, что этим «окружающим» совершенно плевать, курит ли Черный в спальне или в туалете, плевать, что он кого-либо «травит». Хотя в спальне курил только он один, ну, и я, если вспомнить недавнюю ночь. Крот с Крючком не возмущались, потому что Черный для них – вожак, его слово закон и все прочее. Скелет не возмущался, потому что ему было совершенно плевать, что делают в спальне другие. Пусть хоть в свалку комнату превращают, ему все равно. Он и сам иногда подсаживался к Черному, начинал что-то ему тихо рассказывать и тоже закуривал. Мелкий не возмущался, потому что ему не позволяла отсутствующая у этого человека совесть. Равенство и братство. Я не возмущался, потому что не то, чтобы сильно боялся Черного, просто знал, что мои возмущения пропустят мимо ушей. А это еще хуже, если бы он мне просто в нос дал. И только Вол с Гобоем иногда, когда заполнение комнаты дымом превышало все допустимые нормы, начинали предъявлять Черному претензии. И если Гобой возмущался тем, что нечем дышать, то Вол заявлял, что травиться не намерен. Я никогда не замечал между Черным и Волом какой-либо вражды, но и дружбы между ними было не так уж и много. Вол вообще как-то обособленно держался со всеми соседями. Сначала мне казалось, что это из-за того, что он, как и я, на год младше их всех, но после новогодней ночи мне начинало казаться, что дело в чем-то другом. Но в чем, я пока не был уверен. Видимо, по этой же причине Волу так не нравился и я. Мелкого все-таки уронили, но не с верхней полки, а с рук и на кровать без матраса. Мелкий возмущался и бурчал, что с ним обошлись, как с мешком картошки. Резко прервался и потребовал себе воды. Когда в спальне объявился я, на меня уставились так, будто моего возращения уже никто и не ждал. - Сам сползал на первый? – поинтересовался Вол. Я мог бы поклясться, что если бы ответил «да» он, не смотря на нашу взаимную неприязнь, пропитался бы ко мне уважением. К сожалению, этим я вряд ли обманул бы Мелкого или Черного, поэтому ответил правду: - Позвонил Психологу. Кстати, ему долго пришлось объяснять, куда делись все из лазарета и из интерната. Зря я это сказал, потому что на меня посмотрели так, будто бы я только что родину продал за три медяка. - Зеркальщик, Зеркальщик, - завел свою шарманку Мелкий, покачивая взлохмаченной головой, голос его наконец приобретал обычный немного писклявый тон. – Ну когда ты уже поймешь… Я растеряно переводил взгляд с него на откровенно негодующего Вола, на застывшего Крючка и на пофигичное ко всему лицо Скелета. Интересно, что я такого должен был уже понять, если мне никто ничего даже объяснять не пытался? - А что я, по-твоему, должен был сказать? – видимо в моем голосе прозвучало раздражение и обида, потому что Мелкий перестал покачивать головой и посмотрел на меня, прищурившись. – Тебе с пьяни почудилось? Он ходил к Шестьдесят Седьмому, и знаете, что тот ему ответил: все идет, как по маслу! После этих слов спальня взорвалась хохотом. Даже Крот смеялся, схватившись за живот и согнувшись, будто бы его мучил не смех, а невыносимая резь в животе. Черный и смеялся, и кашлял, подавившись дымом. Ас так опасно склонился над окном, что я испугался, как бы он туда не выпал. Мелкий скатился со своей кровати под стол и истерично ржал уже оттуда. Вол тоже посмеивался, но гораздо сдержаннее остальных, возможно, он понял шутку, возможно, она даже была смешная, но было ясно, он не очень-то ее одобрял. И даже Рыба, беззвучно распахнув рот, давился хохотом. Только Крючок растерянно сидел, вжав голову в плечи и с ужасом, как мне показалось, смотрел на смеющихся. Интересно, как он их сейчас видел? - Все идет, как по маслу, - стонал из-под стола Мелкий. – Во дает. Я был растерян не меньше Крючка, сидел и хлопал глазами, сжимая в руках пачку обезболивающего, что дал мне Психолог, сказав, что она явно нам потребуется. - Я бы все отдал, чтобы услышать это собственными ушами, - сказал Гобой, поглядев на меня глазами, на которых из-за смеха даже слезы проступи. Я терпеливо ждал, пока все успокоятся, хотя меня все больше и больше раздражало то, что мне опять никто ничего не хочет объяснять. - Я не понимаю, - произнес я, когда градус безумства поутих, - не скажи я, все равно бы он выудил все из Шестьдесят Седьмого, разве нет? - Не факт, - сообщил с подоконника Черный. Пока смеялся, он выронил сигарету и теперь ее искал, только, похоже, она давно выпорхнула в окно. – Ты не заметил, что здесь никто ничего не любит объяснять? - Да уж понял, - проворчал я. - Но даже это тебе пришлось объяснять, - улыбнувшись, сказал Ас. – Понимаешь, в чем дело. Слова мало, что значат, Зеркальщик. Проще один раз показать, чем сотни раз объяснять. - Показать? - А что мы, по-твоему, сделали, когда вчера с собой взяли? – прищурившись, спросил Мелкий. Я завис. Мне почему-то казалось, что они взяли меня потому, что я был, вроде как, один из них, а вовсе не для того, чтобы я что-то увидел, понял и перестал задавать вопросы. Впрочем, я и раньше это не особо часто делал. Слово взял, как бы это странно не звучало, Скелет: - Послушай меня, самого лучшего Прыгуна в этом чертовом месте, - сказал он, отшвыривая от себя пустую бутылку с водой. – Другая сторона существует не для всех, и для Шестьдесят Седьмого в особенности. Он знает, он изучает, он хочет, чтобы мы туда не ходили, но… Ты не замечал, что напрямую он никогда об этом не говорит? Он пишет об этом в нашем журнале и думает, что мы об этом не догадываемся. Он задает наводящие вопросы. Тебя он часто к себе вызывает, он всегда так делает с новичками, разве ты не заметил? Я заметил. Шестьдесят Седьмой был очень падок на странные вопросы, на которые, если честно, даже под пытками не очень-то хотелось отвечать. Они звучали как-то… не так. - Шестьдесят Седьмому никто ничего не объяснял и, уж поверь мне, никто ничего не показывал, однако, он понимает гораздо больше, чем ты, Зеркальщик. Он живет и работает тут уже давно, у него было много времени для изучения. По-твоему, это первый раз, когда многие исчезают? Но даже он понимает, что есть некие правила, черт возьми, приличия! – Скелет последнюю фразу рявкнул так, что я от неожиданности резко дернулся назад и отъехал по инерции к стене. – Другая сторона для него существует, но ее не существует для всех остальных. Даже Шестьдесят Седьмой ничего не стал бы объяснять твоему Психологу. Если бы он захотел, он сам бы во всем разобрался и понял! Так что хватит трепаться о том, о чем сам имеешь смутное представление! Я выглядел до того растерянным, что надо мной сжалились, и Ас сказал: - Скелет хотел сказать, что Шестьдесят Седьмой все знает, но он так же понимает, что его сочтут психом, если он начнет об этом болтать, поэтому ему проще делать вид, что ничего нет. Он даже с нами напрямую об этом не говорит, потому что боится, что это он псих, а вовсе не мы прыгуны. Я все равно не до конца врубился в то, что мне объясняли. Я собрался с мыслями, думая над тем, как сформировать крутящийся на языке вопрос, но тут свое слово вставил Крот, что меня очень удивило. - Все, о чем тут говорилось, сводится к одному – просто никому ничего не объясняй. Если кому-то надо будет понять, они поймут. Он сказал и пугливо ссутулился, протиснулся между мной и стеной и выскочил в тамбур. Хлопнула дверь в туалет. - Итак, - хмуро сказал Вол, - кто же пойдет вниз и притащит сюда мою коляску?***
Мне хотелось задать множество вопросов, но я помнил о том, что нельзя «трепаться», поэтому ничего не спрашивал. Возможно, это поняли, я даже как-то уловил недовольство Мелкого: «Ты его запугал окончательно, Скелет! Нельзя было как-нибудь помягче?» Можно было бы умиляться, что он так обо мне забоится, но становилось только хуже. По всему выходило, что я полный придирок, что даже Крючок умнее меня, и это было жутко обидно. Вернулась Скрипка, она так и продолжала ночевать в нашей спальне, но у нее я тоже не хотел что-либо спрашивать. Так я держался два дня, на следующий меня должны были выписать из лазарета, и родители спешили забрать меня на каникулы домой. И я понял, что если не задам все нужные вопросы сейчас, то ждать их объяснения придется до конца каникул. Я отыскал Аса в учебном корпусе, на втором этаже, где он, в полном одиночестве, сидел под пальмой в огромной кадке и читал какую-то книжку. Заслышав меня, он оторвался от чтения. - Я хотел спросить, - неловко начал я. - Спросить? – улыбнулся он. - Я помню, что спрашивать нельзя, не достойно и еще что-то там, чего я так и не понял, - спешно заверил его я. – Я просто хотел узнать, а ты прыгаешь? - Я? – он посмотрел на книжку на своих коленях, потом на меня. – Вообще-то нет. А что? Я удивился, мне почему-то казалось, что все они прыгуны. - Почему? – удивился я. - Понимаешь, есть несколько… - он призадумался. – Разновидностей. - Разновидностей? – с сомнением переспросил я. – Чего? - Не чего, а кого, - поправил меня Ас. – Прыгунов. Такие, как Смерть, Скрипка, Скелет и Черный могут прыгать, когда захотят. Они активные, понимаешь. Они могут уходить на другую сторону, когда им вздумается, и могут потянуть за собой кого угодно. Смерть практически единственный, кто берет кого-то с собой. Остальные жмоты, не любят благотворительностью заниматься. Например, есть у мелких в четвертой такой пацан – Блин, себя в журналах называет Прыгуном. Уверен, ты натыкался на его объявления. Я кивнул. - Он кого хочет с собой потащит, только заплати. Скелета лучше вообще не просить, он и по морде за такое настучать может. Ты не думай, что если он такой тонкий, то даже ты с ним справишься. Унесет с собой на другую сторону, а там можно будет только драпать. А есть такие, кто без посторонней помощи даже случайно прыгнуть не могут. Их и первых мало, больше тех, кто случайно запрыгивает. Мелкий, Рыба, Крот. Крючок. Ты, наверняка. Почти да, потому что в прошлый раз вы с Крючком прыгнули, а он из случайных, он не может никого за собой потянуть. Вол вообще не любит этого. Они все отлично знают, что такое другая сторона, но не часто туда попасть желают. Это, как тебе говорили, вредно для здоровья. - Почему вредно? - Просто не безопасно. Нельзя оставаться на другой стороне долго, а то можешь не вернуться. Там, конечно, ты целый, но там совершенно все по-другому. - А ты? Ты из случайных? – спросил я. - Я из не активных, - сказал он. – Из тех, кто не прыгает ни сам, ни случайно. Не затягивает и все, если только с чей-то помощью, как это было в новогоднюю. Я переваривал информацию. - Вол тоже из не активных, - сказал Ас. – Поэтому он не очень любит куда-то там прыгать. Мелкий… Мелкому это больше всего надо, наверное, но его не всегда затягивает, поэтому он так любит сходки экзорцистов, Смерть тогда на другую сторону водит. - Я был на сходке, - поправил я Аса. – Мы не были на другой стороне. - Ты не был, - усмехнулся Ас. – Из-за Зеркальщика, тебя использовали в качестве проводника, а вообще у них из-за духа пошло что-то не так, поэтому их почти сразу выплюнуло. Ты и не заметил, наверное, ничего. - Слушай, - пробормотал я, - я верю, понимаю про другую сторону, но… Призраки и духи, вся эта нежить, о которой говорит Мелкий… - Все правда, - кивнул Ас. – А из-за кого, как ты думаешь, считается, что другая сторона опасна? - Что? – я почувствовал, как волосы у меня на затылке встают дыбом. - Все они оттуда, из-за зазеркалья, если тебя так хочется, - пояснил Ас. – Все эти призраки, домовые, русалки, которые, по слухам, живут в бассейне, что, на этой стороне, не используется. Поговаривают, что в туалете пятой на той стороне живет аллигатор. Черт возьми, кто же живет там в нашей спальне? Если интересно, спроси об этом у Скелета. «Лучший прыгун в этом чертовом месте» давно уже все изведал. Ты все узнал, Зеркальщик? И он поехал прочь. Я остался сидеть рядом с гигантской пальмой и переваривать поступившую мне информацию.***
Провожать меня выехали только Ас, Крючок, Скрипка да застенчивый Крот. Волу было не до меня, Мелкий сказал, что погода для прогулок на улице не самая лучшая. Остальные с ним согласились. Крючок нес мою сумку, он был жутко рад тем, что ему поручили такое важное дело. Асу, наверное, просто хотелось прогуляться, поэтому он со мной и поехал. Скрипка, возможно, совершенно искренне хотела меня проводить. Крота тоже должны были забрать, но чуть позже. Он единственный, кроме меня, кто уезжал домой. Скрипка держала его за руку, чтобы он ни во что не врезался. Крот краснел, пыхтел, а Скрипка делала вид, что ничего не замечает. Ас пожал мне руку, Крот тоже, Крючка я потряс за запястья, давно понял, что он не любит, когда кто-нибудь прикасается к его протезам. Скрипка наклонилась и, совершенно неожиданно для меня, обняла. Потом меня погрузили в машину, что-то щебетала мама, что-то говорил отец, даже Мелкая пыталась говорить, но я их не слушал. Я уезжал из интерната, в котором была дверь на другую сторону, где я мог ходить, тут были мои друзья, тут были еще не разгаданные секреты, и мне было грустно с ними прощаться. «Это же всего на две недели», - убеждал я сам себя.***
Две недели каникул прошли как-то нервно, хотя я очень старался, чтобы этого никто не заметил. Просыпаться и засыпать в своей спальне, в тишине, когда никто не бродит по комнате, не хнычет, вяло не переругивается, не курит и не звякает чем попало, было странно. Я пришел к выводу, что гораздо сложнее привыкать к тишине, нежели к шуму. Я не особо охотно отвечал на расспросы отца относительно учебы, еще больше мне не нравилось объяснять матери, что мне вовсе не плохо, что мне даже нравиться (тут я сделал небольшую паузу, потому что вовсе не был уверен, что это так) в интернате. От меня отстали после первой недели, и вторую я жил в свое удовольствие. Один раз приезжал Психолог, которому дали отгул на несколько дней. Мы с ним немного поговорили о том, что поведал мне Ас, и ему еще больше захотелось на другую сторону. Энтузиазма Психолога я не разделял. Аллигатор в туалете пятой – звучало жутко. Я на слово поверил Асу и проверять его слова, допрашивая Скелета, который точно не стал бы терпеть приставаний к своей персоне, даже не пытался. Я пропустил ночь с субботы на воскресенье, не спал, лежа в своей кровати, глядел на окно (по привычке, я перестал завешивать его шторами на ночь), на фонари, на снег и все думал, что же на этот раз учинили «охотники на привидений» вместе с Мелким. Завтра я должен был вернуться. Ссыпал огромными хлопьями январский белый снег. Стремительно темнело, машина неслась по заснеженной дороге, а я все вглядывался в темноту, пытаясь различить свет окон интерната, а когда увидел его, то почувствовал чуть ли не радость в связи с возращением. Меня встречали гораздо скуднее, чем раньше. Мелкий, закутанный куртку и шарф так, словно собрался на северный полюс, ведомый Рыбой, что-то радостно выкрикивал, но шарф заглушал все его слова, так что я ничего из его невнятных воплей не понял. Он отвоевал у меня рюкзак и умолк. Вола не было. В принципе, я и не ждал, что он решит вдруг со мной подружиться. Крота не было тоже. Я не знал, вернулся ли он уже в интернат, или же родители его еще не привезли. Меня выволокли из машины, усадили в коляску, заверили отца, что обо мне позаботятся, и укатили. Я только рассеяно успел махнуть рукой, прощаясь. Меня свалили на кровать, предоставив самому разбираться с уличной одеждой, и начали потрошить мой рюкзак. В свой визит Психолог не поленился скатать меня в магазин. Я глядел на них, пил чай, и о другой стороне даже не думал.***
Я сидел в комнате у окна и нервно поглядывал в ту сторону, где Вол читал только что выпущенный зимний «Вестник». Только вернувшись в интернат с каникул, я долго не мог решиться, но потом взял и написал несколько вопросов в раздел «вопросы-ответы», потом два дня не мог кинуть их в нужный почтовый ящик рядом с компьютерным классом, где и размещалась «типография». Я мялся в коридоре второго этажа учебного корпуса часа два, все боялся, что меня засекут, но в конце концов переборол себя, запихнул скомканный в ком лист куда нужно и спешно ретировался с места преступления. Всю последующую неделю я ждал, что меня разоблачат, подвергнут пыткам, гонениям и прочим радостям, которые не имели под собой и толики правды. Никто меня осуждать не пытался. Даже если кто-то и знал, что я сделал, никому это не было интересно. Не спрашивать на прямую, в принципе, вполне можно было. Журнал вышел, там наверняка были напечатаны мои вопросы, и под ними наверняка были какие-то ответы, но мне в руки сложенные пополам листы формата А3 не дошли, сразу попали к Волу – он всегда читал журнал первым. И пока не дочитывал до конца, никому не давал. Я же сгорал от нетерпения, но не решался подойти к Волу и потребовать журнал хотя бы на десять минут. Я не верил, что он расщедрится с человеком, на которого смотрит с превеликим призрением. Я достал сигарету из собственных запасов (теперь у меня таковой был. Не все же время обирать беднягу Черного) и закурил, нервно продолжая поглядывать в сторону Вола. Он читал молча, сосредоточенно, вчитываясь в каждую строчку, в каждое слово, в каждую букву. Удивительно, что такой, как Вол, мог так сосредоточенно читать всякий бред, который писали в журнале. Тем не менее этот бред мне был очень нужен. Когда Вол закончит знакомиться с журналом? И удастся ли его тогда перехватить первым? Вол, по моим подсчетом, уже точно добрался и, возможно, уже прочел рубрику «вопросы-ответы», но молчал, ничем не выдав, что его заинтересовало написанное там. Может быть, мои вопросы действительно не были чем-то странным? Ну, спрашивает неизвестный о другой стороне. Что в этом странного? «Ты мог бы прочитать в слух, Вол», - злился я, затягиваясь так, что глаза вылезали из орбит. От учебника оторвался Черный, задумчиво посмотрел в мою чадящую сторону, встал, сел на окно рядом, открыл форточку, впустив холодный воздух, достал сигарету и снова уперся в учебник. Мелкий начал орать, чтобы его перестали убивать. Он тут же завернулся в одеяло с головой и не успокаивался, пока Черный, докурив свою сигарету, не закрыл окно. Последнее время Мелкий жутко стал ненавидеть холод. Он все твердил, что не хочет помереть от воспаления легких, поскольку столько еще вещей в жизни не сделал. - Это будет обидно, - говорил он с таким видом, что становилось ясно – обидно будет вовсе не Мелкому, а окружающим. Я печально вздохнул. Журнала мне сейчас не видать, как собственных ушей. Я отъехал от окна, где Черный сосредоточенно морщил лоб, пытаясь вникнуть в суть написанного, пошатался по спальне, глядя, как все остальные заняты опять же учебниками. У старшеклассников завтра был какой-то жутко важный тест. Не то, чтобы кому-то он был так важен, но ради интереса они решили почитать хоть что-нибудь. Мы с Волом, являясь не выпускным классом, в общей истерии знаний участия не принимали. Не принимал участия и Крючок, которому и программа пятого класса давалась с невероятными муками. Сейчас он сидел за столом и что-то увлеченно рисовал фломастерами в альбоме, из зажимов его протезов то и дело вываливались пишущие предметы, но Плакса пока не отчаивался. Вол уткнулся в журнал, а я решил пока успокоиться и принять ванну. К тому же там сейчас было пусто. Помимо пяти кабинок, там была еще и ванна. Я смиренно подождал, пока протечет ржавая вода и заткнул слив. Пересаживаться с коляски в ванну было жутко неудобно, но еще неудобнее было сидеть в узкой душевой, не имея возможности дотянуться до шланга. Вспомнив об оставленном в шкафу полотенце, я вернулся в комнату. - Зеркальщик! – подозвал меня Крючок, демонстрируя лист, на котором была мешанина цветов. Похоже, все это должно было быть человечками. Возможно, Крючок рисовал седьмую. Я рассеяно покосился на лист, на Крючка и осторожно сказал, что он делает успехи. Крючок просиял. Я помог ему зажать в пластмассовой руке фломастер, и поехал к шкафу. По пути я заметил, что Вол куда-то отлучился, а журнал оставил на своей кровати. Не веря своему счастью, я схватил его, выдернул полотенце и быстро поехал в душ, решив, что почитать можно будет и там, в одиночестве. В одиночестве не получилось. Я был так обрадован журналом, что даже не потрудился подумать, куда мог уехать Вол. Я въехал в душевую, прикрыв за собой дверь (замка тут не предусматривалось), оставил журнал на скамейке и принялся стягивать с себя кроссовки, носки и кофту. Оставшись в штанах и в майке, подхватил со скамейки журнал и принялся лихорадочно перелистывать, пытаясь найти нужный мне отдел. Тут-то в душевую и въехал Вол. Остановился у раковины, намереваясь открыть кран, и замер, глядя на меня. Я понял, что расправа уже близка. Вол не станет терпеть от меня такого нахальства. Прятать журнал за спину было глупо, уезжать, когда я почти уже разделся, а ванна продолжала заполняться водой (кстати, пора ее выключать), тоже. - Не понял, - сказал Вол, глядя на меня так, что по всем правилам, у меня должны были затрястись поджилки. Исключением из этого правила я не был. – Кажется, он лежал на моей кровати. - В конце концов, он не только тебе принадлежит, - брякнул я первое, что пришло в голову, прикусил язык и втянул голову в плечи. Вол подъехал поближе, не переставая разглядывать меня с интересом патологоанатома. - Да ты последнее время многое о себе возомнил, Зеркальщик, - доверительно сообщил он мне. – У самого мозги не варят, так ищешь пути из других побольше вытянуть? Мне захотелось провалиться сквозь кафель душевой. Неужели мои вопросы были настолько очевидными, что меня так легко получилось вычислить? Что даже Волу это удалось? Я с перепуга еще сильнее вцепился в журнал, хотя его стоило, во избежание неприятностей, как можно быстрее отдать Волу. Вода в ванной достигла края и начала тихонечко проливаться на пол, но ни мной, ни Волом это не было замечено. Я продолжал глядеть на него, как загнанная в угол жертва, он, как палач, у которого отняли все пыточные инструменты, но он нашел вора. Мне даже пришло в голову, что я зря не Прыгун. Мог бы свалить от Вола в любое мгновение, он со своим не активным «статусом» меня бы точно не нашел. - Слушай, может быть, уже объяснишь мне, что же тебя во мне раздражает? – поинтересовался я, сам не понимая, как подобное вылетело из моих уст. Вол прищурился. Он уже был так близко, что ударился колесами о мои. Отъезжать назад мне было некуда – там был борт перепоенной и уже проливающейся на пол ванной. Я подумал, что надо бы выключить ее, но поворачиваться спиной к Волу совершенно не хотелось. - А еще чего тебе объяснить? – спросил он, протягивая руку, чтобы вцепиться в журнал. В нем включался осел, который ни за что не отдаст то, что, как ему кажется, принадлежит ему. Мне жутко захотелось, чтобы хоть кто-то вошел в душевую, думаю, инцидент был бы сразу исчерпан, но никому такая мысль не приходила в голову. - Ты ведь достаточно знаешь о другой стороне, даже не смотря на то, что ты не из активных? – спросил я, просто потому, что мне вдруг пришло в голову, что я уже со всеми об этом успел поговорить, кроме Вола. Он не стал размениваться на слова. В следующее мгновение мир перевернулся перед глазами. Потолок, пол, стены, все смешалось в непонятное пятно. Спустя несколько секунд, я понял, что лежу в луже на холодном кафеле душевой, жутко болит челюсть, встретившаяся с кулаком Вола, и в лужу капают алые капли. Я провел языком по зубам и выплюнул один на кафель. Мне на макушку продолжала капать вода из ванны, я порадовался, что не приложился к ней головой, когда падал. Коляска лежала на мне, жутко мешаясь. Я сердито брыкнулся, отодвигая ее ногами и вдруг замер, уставившись на нижнюю часть своего тела. - Твою мать, - ругался за моей спиной Вол. – Еще один прыгун. Я встал на четвереньки, кое-как ухватился за ванну и поднялся на плохо гнущиеся ноги, пошатываясь, огляделся. Это была не совсем та душевая, к которой я за пять месяцев успел привыкнуть. Было гораздо темнее, грязнее, ржавее, не громоздились полотенца, грязные вещи, не стояли где попало стаканы с зубными щетками, бритвами, мылом… Зато тут было много разного хлама – какие-то железки, ржавая стремянка, остов бесколесного велосипеда. Всюду паутина. В новогоднюю ночь мне не приходила в голову мысль заглянуть сюда, поэтому я не мог знать, что тут поменялось или нет. - Ты мне зуб выбил, - сказал я Волу, чтобы хоть что-то сказать. Он посмотрел на меня с некой долей презрения и отвернулся, грубо ответив: - Пора валить отсюда. «В туалете пятой живет аллигатор», - вспомнил я и поежился, потопал за ним. - Коляску не забудь, придурок, - проворчал Вол, захватывая по пути свою. – Никто за ней возвращаться не станет. - А как мы сюда?.. – пробормотал я. - Откуда мне знать, как прыгуны работают? – огрызнулся Вол, подходя к двери. – Черт возьми, мы думали, что ты простой Зеркальщик. Меня должна была насторожить эта фраза, но сейчас было слишком паршиво – после удара Вола голова жутко гудела – и я спросил то, что волновало меня больше всего: - Хочешь сказать, это я нас… Как?! Вол фыркнул еще презрительнее. - И ты еще спрашиваешь, что мне в тебе так не нравиться, Зеркальщик? Мне показалось, что не будь я и без того в скверном состоянии, он бы схватил меня за грудки. - Даже не пытаешься подумать своей головой и понять, ждешь подачки. Ждешь, когда тебе все преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой. И одно у тебя есть, и другое, и третье… - он сплюнул себе под ноги. Я молчал и не мог понять, чего же такого важного я должен был немедля понять. И ничего я такого не требую ни от кого. Я даже не пытаюсь узнать у них о другой стороне. Чего же Вол продолжает меня так люто ненавидеть? Когда я грузил их своими проблемами? Я представил, и даже понял, про одно и другое, но что такого третьего-то у меня есть? Я подумал, что если задам Волу этот вопрос, он выбьет мне еще парочку зубов. Тем временем его взгляд переместился куда-то к моим ногам, он поджал губы, они и без того тонкие превратились в тонкую полоску. И испуганно посмотрел вниз и заметил, что в воде под моими ногами валяется размокший журнал. Я осторожно подобрал его, стараясь держать так, чтобы он не порвался под собственной тяжестью. - Он высохнет, - пробормотал я. Вол ничего не ответил, схватился за дверную ручку и резко дернул на себя дверь, она не поддалась. Вол дернул сильнее, но результата не получил, держалась, как запертая, но у этой двери не было замка, ни «здесь», ни «там». Вол грязно выругался и ударил по двери ногой. У него и «там» это вышло бы не слабо, а «здесь» двери надобно было слететь с петель, но она только дрогнула, но открыться даже не подумала. - Какой идиот ее с той стороны и чем припер?! – рявкнул Вол. Мне сначала показалось, что он говорит о «там», которое не «здесь», но потом я догадался, что «с той стороны» в словах Вола означало просто с той стороны двери. – Ты будешь помогать? Вопрос был риторическим, я едва на ногах держался и сплевывал кровь, ощущая шум в голове все больше. Вол покосился на меня и бросился отламывать кусок ржавой трубы. Не знаю, почему, но ему показалось, что это поможет открыть дверь. - А другого выхода нет? – спросил я. - А ты его видишь? – резко поинтересовался Вол. Я посмотрел на небольшое окошечко над самым потолком, куда и голову-то еле просунешь, и приутих, решив Вола еще больше не раздражать. Я уставился на пол, и к своему ужасу заметил, что у меня нет отражения. Через некоторое время внимательного вглядывания, я понял, что вижу не отражение в воде, я вижу душевую, которая осталась «там», в нормальном мире. Там было пусто, стекала вода с переполненной ванны, совсем скоро кого-нибудь заинтересует звук льющейся воды, они решат проверить и найдут нас. А найдут ли? Я не стал посвящать Вола в то, что увидел. Мне почему-то показалось, что его это не удивит. Мало ли что случается «здесь». Чудеса вовсе чудесами не являются. Вол, наконец, оторвал кусок ржавой, оранжевой трубы и вместе с ней повернулся к двери. Я услышал его испуганный вскрик и громкий мат, тоже повернулся и тоже не удержался от крика. Из стены рядом с дверью вылезало что-то студенистое, непонятное, темно-серое. Самое противное, что у этого чего-то были клыки, оно косилось на нас красными глазками, заплывшими в том, что должно было быть его телом, и щелкал пастью, жутко красной на фоне столь серого тела. «В туалете пятой живет аллигатор»…***
Непонятный комок слизи, как показалось мне сначала, отделился от стены и с неприятным звуком плюхнулся в растекающуюся по полу воду. Больше всего он напоминал морского слона – огромное животное, с обвисшим «носом». Это существо было так же огромно, серо, но гораздо более бесформенным. У него был хвост, покрытый огромной блестящей чешуей, как-то не верилось, что на суше он мог бы передвигаться быстро. Два красных глаза, красная глотка с клыками, несколько ласт-лап – это, пожалуй, все описание странной медузы, которая выползла из стены и теперь перегораживала нам с Волом подход к двери. Я уронил журнал на мокрый пол и повалился в коляску, поскольку ощутил, что ноги меня не хотят держать. - Ч-что это? – прохрипел я. Вол тихо ругался, сжимая в руке кусок ржавой трубы, у него у самого глаза лезли на лоб, он смотрел на непонятное существо не с меньшим ужасом, чем я, и я понял, что он тоже понятия не имеет, что это такое и как от него избавиться. Студенистая масса на полу внезапно подняла свою морду, поглядела на нас красными глазами и резко дернулась в нашу сторону. Я вскрикнул и совершенно машинально взялся за обод колеса, желая отъехать как можно подальше от опасности, мне даже не пришло в голову побежать. Именно коляска меня и спасла. Студенистое чудовище передвигалось с невероятной скоростью, Вол успел отпрыгнуть куда-то в сторону, а оно налетело прямо на меня. Коляска опрокинулась от его тяжести, погребая под собой и вопящего меня. В зубах чудовища застряло правое переднее колесо коляски, подлокотник впивался мне в ребра, мешая дышать. Я хрипел, брыкался и пытался вылезти из-под туши монстра. Он хоть и был быстрым, но оказался совершенно неповоротливым, он никак не мог отодвинуть в сторону коляску и съесть уже меня. Моя родная, дорогая коляска теперь спасала мне жизнь, я пропитался к ней такими нежными чувствами, что даже всплакнул. Что-то врезалось в голову чудовища, оно неповоротливо закопошилось, пытаясь слезть с коляски. Переключило внимание на Вола. Я, пользуясь возможностью, старательно пытался отползти прочь. Когда мне это удалось, я поднял глаза и успел заметить, что чудовище готовиться совершить свой марш-бросок на Вола, который стоял у стены с умывальниками. Ржавой трубы у него уже не было. Студенистое существо беззвучно, словно рыба, разинуло красную пасть с желтыми клыками и совершенно внезапно и для меня и для Вола, прыгнуло. Вол чудом умудрился пригнуться, сопровождая это действие такими ругательствами, что в другой обстановке у меня уши в трубочку свернулись бы. Монстр врезался в стену над головой Вола, спешно отползающего в мою сторону, страшно вращая глазами, и застрял в ней наполовину, начиная, перетекать на пол. - Быстрее! – рявкнул Вол, мощным пинком отправляя мою коляску к двери, где стояла его собственная. Видимо, он сначала хотел отправить меня вслед за ней тем же пинком, но потом передумал и резко вздернул с пола, швыряя вперед. Я сделал пару шагов сам, а потом рухнул на пол. Вол подскочил, снова схватил меня за шкирку и подтянул к двери. - Хочешь выбраться, помогай, - заявил он, косясь на монстра, который еще не до конца вылез из стены. Пока его можно было считать временно выбывшим из битвы. Временно. На пол минуты, не больше. Мы с Волом в панике навалились плечами на дверь, но она, как бы это абсурдно не звучало, легко открылась, когда я рукой надавил на ручку. Запоздало в мою голову пришла мысль, что именно это странное студенистое существо, чуть не пообедавшее мной, и держало дверь с той стороны, не позволяя нам выбраться. Мы с Волом с воплем вырвались в знакомый, заваленный одеждой, обувью, колясками тамбур и оба рухнули, как подкошенные, в миг разучившись ходить. Я упал на Вола, услышав его сдавленный крик, когда ткнул его локтем под ребра. Я ждал, что на нас набросится монстр, поэтому мельтешил, чтобы отползти, но все было тихо, только из спальни выглядывали удивленные лица обитателей седьмой. «Выход с другой стороны – любая открытая дверь», - понял я.