***
Спал я, как ни странно спокойно и без сновидений. Спал крепко, что даже утреннее шатание других обитателей седьмой, как обычно, меня не разбудило. Я проспал и завтрак, и обед, а когда проснулся, минут десять смотрел на стену, не шевелясь, притворяясь спящим. Они о чем-то шептались за спиной, но тихо, наверное, чтобы не потревожить мой сон. Я лежал, накрывшись с головой, только лицо торчало, и не мог слышать, кто и о чем говорят. Но я мог предположить, что темой их обсуждений снова становлюсь я. Я вспомнил вечер, вспомнил разбитое и в то же время целое стекло, и подумал, что если не возьму себя в руки, то окончательно потеряю рассудок и расположение седьмой. Этого как-то не хотелось. Я наконец пришел в себя после инцидента с окном, и сразу же напросился на другой кошмар. Этот кошмар не должен был сводить меня с ума. Я отлично это понимал. Мне даже кличку дали. Зеркальщик… Интересно, с чего именно такая? «Не задавай много вопросов, веди себя, как обычно», - сказал я сам себе и «проснулся». - Зеркальщик воскрес! – радостно сказал Мелкий, заметив копошение на моей кровати. – Ты пропустил все, что только можно было пропустить. Есть хочешь? Я натащил тебе из столовой бутербродов. Позаботился. Мне даже стало приятно. Я сел, облокотившись спиной о подушку, потрогал лоб – он был сырой. Тут же заныла порезанная вчера рука. Я глянул на бинты, которые в нескольких местах были темно-бардового цвета, и меня замутило. - Зеркальщик? – переспросил я. – Почему именно Зеркальщик? - Как почему? – удивился Мелкий. – Ты что, не помнишь, как мы вчера Зеркального духа вызывали? Я припомнил вчерашнюю ночь. Точно, экзорцисты же постоянно ловят каких-то привидений. Логично, что они пытались вызвать какого-то там Зеркального духа. Только до сих пор было непонятно, почему его имя отождествили с моей новой кличкой. - Зачем? – спросил я. Мелкий охотно отвечал, а самое главное – кратко. - Зачем вызывали? Просто, - сказал он. – Если можем, почему бы и нет? - Понятно, - сказал я, хотя ничего не было понятно. Мелкий завопил восторженно: - Какой вчера переполох был! Помнишь, как кричал Шестьдесят Седьмой?! Он чуть ли не сторожа грозился приставить к нашей спальне. Обещал всех экзорцистов нафиг разогнать! Ох, попадет же Смерти! Ну, Зеркальщик, так Зеркальщик. Пусть будет Зеркальщик. Это лучше, чем Новичок. - Я потом еще как-нибудь спрошу, - пообещал я. Мелкий согласно закивал. - Не стесняйся. Жди сколько влезет. Я уничтожил все запасы бутербродов, которые собрала для меня седьмая, потом подошел Гобой и перебинтовал мне руку. Я озабочено спросил, не лучше ли обратиться в лазарет. - Не надо, - покачал головой Черный. – Они начнут спрашивать, откуда и при каких обстоятельствах порезался. Вчера все слышали, как стекло разбилось. По-моему, даже в лазарете эхо было слышно. Осколков не нашли, поэтому подозревают невесть что. Лучше тебе рукой вообще не светиться. - Завтра уроки, - напомнил я, - а порезана правая. - Уж постарайся не обращать на себя внимания, - пожал плечами Черный и протянул мне сигареты. – Будешь? И я опять взял. Мне казалось, что теперь я имею право спросить обо всем, чего только захочу, но почему-то не решался. Сначала надо было все уложить в голове. Надо было жить спокойно. Эта спокойная жизнь продлилась еще два месяца.***
Мелкий готов был мне все рассказать, но я сам не хотел его слушать. Я расспрашивал его о самых посторонних вещах. Например, что стало с Зеркальным духом. Мелкий пожал плечами и ответил, что ничего с ним не стало, побегал по коридорам, поорал, да и вернулся туда, откуда вылез. К его разочарованию, я не стал спрашивать, откуда он вылез, а спросил, почему Зеркального духа назвали Зеркальщиком. - Потому и назвали, что он в зеркалах живет. Никогда не замечал, когда смотришь в зеркало, движение, едва заметное, за своей спиной? Вот это и есть Зеркальный дух. Он, в принципе, безвредный. Может подшутить, искривив твое изображение, но обычно вообще предпочитает на глаза не попадаться. Но это все, пока ты по эту сторону зеркала, а когда попадешь на его сторону… Зеркала вообще лучшие проводники на другую сторону. Я не спросил Мелкого о другой стороне. Я спросил, почему меня назвали в честь Зеркального духа. - Ты же его вызвал, Зеркальщик, разве не понятно? – Мелкий мне подмигнул. – Зеркальный дух не только в зеркалах живет, но еще и во всех отражающих поверхностях. В оконном стекле, например. Ты, когда дотронулся до стекла, прыгнул, оказался по ту сторону. Рискованно правда, но мы же были рядом. Если прыгаешь с кем-то, так всегда безопаснее. Все, что Зеркальщик смог, это разбить стекло. О другой стороне я слышал много после той ночи, но не спрашивал о ней. Мелкий старался мне как-то намекнуть, но я все равно не задавал вопрос, на который ему больше всего хотелось бы ответить.***
На следующий вечер после ночи, когда меня нарекли Зеркальщиком, Шестьдесят Седьмой вызвал меня к себе. Я натянул рукава свитера на ладонь и поехал в его кабинет. Шестьдесят Седьмой сразу спросил почему это я «нервно отнесся к случившемуся» прошлой ночью. Я и не сразу понял, что нечто подобное плел ему Черный в ту самую ночь, когда меня чуть не задушили подушками. Я промямлил, что испугался, что мне и так снились кошмары, а тут еще грохот и крики. Вряд ли он мне поверил, мне казалось, что Шестьдесят Седьмой видит меня насквозь. Он спросил, почему меня начали звать Зеркальщиком. «В честь Зеркального духа», - чуть не брякнул я, но вовремя спохватился: - У меня есть фобия, - я придумывал на ходу, - боюсь зеркал в темноте. Он еще помурыжил меня, спрашивая, не видел ли я чего-нибудь странного. Вообще-то я много чего мог ему рассказать, но решил этого не делать. Я рассказал ему только, что считаю странным размещение десяти человек в одной спальне, при том, что есть еще одна свободная – восьмая. Он со скучающим видом выслушал меня и разрешил ехать. В спальне я встретил Аса со Скелетом и рассказал им о разговоре с Шестьдесят Седьмым. - Вообще-то, - сказал Ас, - он отлично знает, что происходит на сходках экзорцистов, но, понятное дело, не одобряет. И походы на другую сторону кажутся ему жуткими. - Помнишь статью о вреде походов на другую сторону, которую разместили в весеннем выпуске прошлого года? – спросил Скелет. Спросил Аса, потому что я понятия не имел, о чем он говорит. – Бытует мнение, что именно Шестьдесят Седьмой ее и написал. - Он называл другую сторону миром иллюзий, - кивнул Ас. - «Я не знаю, что вам известно но мир иллюзий может стать и миром кошмаров. Как бы вы себя хорошо и полноценно не чувствовали в этом мире, в мире кошмаров вас это не спасет». - Другая сторона, - отвернувшись от Аса со Скелетом, начал я, - это мир иллюзий? - Другая сторона, это другая сторона, - сказал Ас, - а если тебя беспокоит ее реальное существование, то это вопрос скорее к тебе. Как ты еще можешь сомневаться? Скелет выразительно молчал, глядя на меня, а я не понимал, почему Ас не может ответить просто «Да» или «Нет». Ладно Мелкий, но Ас! Он, наверное, прочел недоумение на моем лице и вздохнул: - Я там не бываю, Зеркальщик. Спроси лучше у Скелета. В конце концов, тебе куда виднее, чем нам всем, - сказал Ас, но я все равно ничего не понял. - Не надо, Ас, - проворчал Скелет. – Он не заглядывал, а если и делал это, то не понял. - Ты прав, - кивнул я, жалея, что начал этот разговор, и разворачиваясь, чтобы уехать, - я не понял.***
Вечером Ас подъехал ко мне и хлопнул по спине: - Все так начинают, Зеркальщик, ты еще поймешь.***
С Психологом за эти два месяца я виделся один раз. Я рассказал ему все о Зеркальном духе и о той, ночи, когда его вызвали, даже показал Психологу свой заживший порез. Сказал и об окне, разбитом «там», но целым тут. - Понимаешь, Лех, - сказал я, - я не дурак, я давно все понял. Это не галлюцинации и не выдумки, это действительно там есть. Было еще до того, как все они там начали жить. Многие в интернате с ранних лет, для них все это стало нормальным, даже когда они подросли и поняли, что в остальном мире об этом предпочитают не говорить. И меня они тоже пытаются в свой мир затащить. Понятия не имею, что это за другая сторона. Это, наверное, такое же зазеркалье, как в сказке Кэрролла. Прыгуны прыгают туда, но как, я еще не разобрался. Мне сначала казалось, что Психолог пошлет меня куда подальше, но он на удивление серьезно отнесся к моим словам. Мы были с ним хорошо знакомы, он знал, что я нормальный адекватный человек, что я не сойду с ума и не стану пить, что предложат, что я и пальцем к наркотикам не притронусь. А еще я просто попросил его мне поверить, и он поверил. Он внимательно слушал и о чем-то думал. Когда я замолчал, он поднял на меня глаза и сказал: - Знаешь, трудно во все это вот так вот взять и поверить, Стас. Я хмыкнул. Еще бы! Я бы сам не поверил, не столкнись с этим нос к носу. - Но я попытаюсь. У меня есть одна идея, я сейчас над ней занимаюсь. Если все получится, то можно будет изучить этот феномен как следует. Я спросил у него об этой идее, но он лишь загадочно улыбнулся и сказал, что не хочет сглазить.***
Одним из наиболее запоминавшихся мне событий этих двух месяцев стала Скрипка, точнее ее неожиданное появление в нашей спальне поздно вечером в конце ноября. Черный с Асом о чем-то говорили, сидя на окне. Черный курил, а Ас отмахивался от дыма. Хотя форточка и была открыта, он почему-то не спешил улетучиваться в нее, а распространялся по всей комнате. Крот с Рыбой сидели на другом окне и слушали читающего им Гобоя. Гобой читал что-то глубоко художественное, классическое и явно военное. Самому ему, похоже, не очень было интересно, мне даже показалось, что он просто хочет побыстрее подобраться к какому-то конкретному эпизоду в книге. Крот слушал внимательно, а Рыба явно так, за компанию, потому что делать было нечего. Мелкий расположился на своем любимом месте под столом и увлеченно раскладывал по маленьким коробочкам мелкий хлам – медные и железные монеты, старые уже покрытые зеленой плесенью или почерневшие и новенькие сверкающие, пуговицы, пряжки, стеклянные, хрустальные и железные шарики, длинные толстые иголки, винтики и шурупы, гнутые и проржавевшие до нельзя гвозди. У него много было всякой дребедени, непонятно где подобранной. Я однажды имел глупость спросить, откуда у него все это, и зачем оно ему нужно. - Это вещи с другой стороны, глупый! – И продемонстрировал мне какой-то штучный осколок, совсем маленький и подмигнул. Только когда он все собрал и убрал, меня вдруг осенило, что это был за осколок, и откуда Мелкий его принес. Я машинально потер ладонь, где остался шрам, тянувшийся от мизинца к большому пальцу. - Так оно разбилось? – тихо уточнил я. - Конечно, Зеркальщик! Ты сам видел. Мелкий редко доставал свои «артефакты» с другой стороны, только когда ему очень хотелось их пересчитать и удостовериться, что ничего не пропало. Помню, как-то Скелет заявил, что этот хлам и даром никому не нужен. Мелкого потом долго не могли успокоить. Вол лежал на кровати Крючка и слушал музыку. До меня доносились завывания оркестров. Похоже, Вола привлекала переделанная на новый лад классическая музыка. Скелет был занят тем, что переписывал что-то из чужой тетради в свою. Было видно, что если кто-нибудь посмеет ему помешать, он убьет всех сразу же. Мы с Крючком сидели на полу под моей кроватью на предварительно расстеленном там матрасе и рассматривали журналы. Впрочем, назвать журналом стопку листов А3, сложенных пополам и скрепленных степлером, было сложно. Журналы носили имя «Вестник» и были целиком и полностью творением воспитанников интерната. Он выпускался четыре раза в год. Были зимние, осенние, летние и весенние выпуски. За три месяца успевало собраться столько информации, которой интернатовцы во что бы то ни стало хотели поделиться, что стопка листов в журнале была внушительных размеров. И все-таки в разных журналах, было разное количество страниц. Меня даже удивило, кому это не лень перепечатывать столько дребедени. В журнал мог написать кто угодно и что угодно, принималось буквально все! Без цензуры и какой-либо правки. Я наткнулся в одном журнале на статью, посвященную проблеме воспитателей. На протяжении двух страниц автор сего шедевра задавался вопросом: А на фига они нужны? Я читал лекции о вреде курения (где явно рукой Черного были нарисованы окурки и пепельницы), рассуждения на тему, почему нас считают отбросами общества, а потом наткнулся на раздел «Объявления». Этому разделу посвящалось в среднем три-четыре страницы, то есть два листа А3. Каждое объявление было выделено разным шрифтом и цветом. Из номера в номер, я заметил, повторялось одно от какого-то Прыгуна: «Провожу на другую сторону. Цена договорная. Пятая» Так же наткнулся на постоянную рубрику «Вопросы-ответы», занимающая в целом один лист на номер. Вопросы были самыми разными, от методов решения интегральных уравнений, до философических восклицаний, что есть жизнь, и в чем ее смысл. Уж не знаю, кто отвечал, но ответы были пространными. На вопрос об интегралах ответчик разразился триадой о надобности подобного знания для разных людей и закончил тем, что эта тема хорошо объяснена в учебнике за одиннадцатый класс. Вопрос о смысле жизни удостоился более кратного ответа: «Его нет». Я даже стал подумывать над тем, что стоит отправить в зимний выпуск журнала вопросы о другой стороне. Складывалось такое ощущение, что получить ответы подобным образом будет лучше, чем узнать от Мелкого или от кого-нибудь из седьмой. Еще в журнале публиковались разные «Сказки», так похожие на рассказы Мелкого. Я даже смог провести некоторые параллели между тем, что слышал, и тем, что прочитал. Очень меня заинтересовал раздел «Отзывы и рецензии», где все желающие высказывались о статьях в прошлых номерах «Вестника». Мнения одних и тех же могли меняться быстро, и их могло быть от одного до пяти штук. Этот раздел всегда был больше остальных. Даже раздел «Новости» занимал от силы пол страницы. Журналы выпускались в ограниченном тираже, по одному на спальню, в том числе и для девушек. Так же делалось несколько резервных копий для воспитателей, если те захотят ознакомиться с журналом, и для архива. Активно журналом занимались девушки, и статей о косметики, как выводить прыщи, и как сделать косички, было достаточно много. Мужская часть из старших тоже иногда поставляла статьи в журнал, а малышню он вообще мало интересовал. Редактором журнала был некий Типограф, но Мелкий по секрету сообщил мне, что это Клетка – девушка из класса Черного. Передо мной и Крючком лежали шестнадцать экземпляров газеты за четыре года. В прочем, именно четыре года назад журнал и начали выпускать. Я занимался ими еще с конца уроков, и единственным не просмотренным оставался только последний осенний выпуск, этого года. Он лежал в спальне уже полтора месяца, но за все это время я почти не обращал на него внимания. Видел, что его читали, но сам что-то не думал брать его в руки. Я как раз открывал его, когда в дверь постучали. Скорее даже робко поскреблись. Все переглянулись, гостей явно никто не ждал. Если бы это был кто-то из шестой или пятой спальни, то дверь распахнулась бы только так. Приходила мысль, что это кто-то из младших, но только, что им нужно было в спальне старших, - не понятно. - Да-да! – крикнул Мелкий, и дверь, судя по звуку, открылась. - Ого, - сказал Мелкий. Черный поперхнулся дымом, Ас разинул рот от удивления, Гобой тот вообще выронил книгу из рук. Мне со своего места было не видно, кто там мнется в тамбуре, и реакция окружающих меня удивила, но лишь до тех пор, пока незваный гость не прошел в комнату и не сказал: - Привет. Скрипка остановилась в дверях. Крючок рядом со мной покраснел – на Скрипке были короткие шоры с зеленными цветочками, кроссовки и серая толстовка, до того длинная, что скрывала под собой шорты. Скрипка откинула волосы назад и смущенно оглядела всех присутствующих, задержав взгляд на брате. Первым опомнился Мелкий. - Скрипка! Проходи, чего стоишь? Чаю будешь? Скрипка прошла в комнату и уселась на пол рядом с ним, взяла в руки одну из коробочек с разноцветными камушками и спросила Мелкого, что это. Тот надулся от гордости и уже собирался ответить, но тут очнулся от ступора Гобой. Вскочив и подбежав к столу, он перегнулся через столешницу, чтобы видеть губы сестры, когда она начнет перед ним оправдываться, и сердито зашипел: - Ты что тут делаешь? Скрипку его гнев не тронул. Она осторожно отложила коробочку в сторону и глянула на брата с едва заметной улыбкой на губах. - Если хочешь знать, то я сбежала. Я говорила, что когда-нибудь мое терпение лопнет. Все, оно лопнуло. Гобой со стоном-вздохом выпрямился, отвернулся от Скрипки и сел на стол. - Как ты вообще сюда смогла пробраться? – спросил Ас, сгружаясь с окна на коляску и подъезжая к двери. Ему единственному пришла в голову светлая мысль, закрыть ее на замок. Скрипка сунула руку за пазуху, отогнув ворот своей кофты, и показала нам ключ. - От двери на лестнице, - пояснила она. - Где ты его взяла? – удивился Гобой, пытаясь выхватить ключ у нее из рук, но Скрипка оказалась проворнее и спрятала его в укромное место на груди. - У меня хорошие отношения с одной из вахтерш, - сказала она гордо. - И она дала тебе ключ? – не поверил Мелкий. - Нет, конечно, - фыркнула девушка. – Просто я подменяла ее, когда ей нужно было ненадолго отлучиться, и взяла один из запасных. Вряд ли кто-нибудь заподозрит в этом меня. - Профессионально, - уважительно протянул Мелкий. - А от чего ты сбежала? – спросил я, подползая к кровати Аса и с трудом на нее карабкаясь. - От соседок, - с грустной улыбкой сообщила Скрипка. - И что на этот раз? – уныло поинтересовался Гобой. Похоже, эта тема обсуждалась у них не первый раз. - Понимаешь, Зеркальщик, - а слава о моей новой кличке пошла дальше, наверное, уже весь интернат знает, - дело в том, что по непонятной причине одна из наших воспитательниц ужас как меня не любит. Не знаю, почему. И ей пришла в голову мысль поселить меня в восьмую спальню… Да, я знал, что девушек в интернате больше. - А в восьмой живут все истерички. Наверное, это была даже ее идея, собрать всех ненормальных вместе. - Истерички? – переспросил Черный, незаметно для Крючка показывая на него. Скрипка печально усмехнулась, но покачала головой. - У каждой из них есть хотя бы одна попытка самоубийства, - пояснила девушка. – И дня не проходит, чтобы кто-нибудь не попытался на тот свет отправиться. Хорошо, что пока только пытаются. Пока каждая сама с собой в свои игры играла, было, в общем-то, нормально, но теперь я им, похоже, начинаю мешать. Просила воспиталку перевести меня в другую спальню, но да разве она это сделает? Я не буду там ночевать. - А где будешь? – спросил наивный Крючок. Всем остальным и так было понятно. - Но ты не можешь, Скрипка, - вздохнул Гобой. - Кто-нибудь да заметит. - Ну и пусть замечают, - фыркнула девушка. – Может быть, тогда кто-нибудь и задумается над моим пребыванием в восьмой. Все молчали, даже Мелкий. Скрипка взяла одну из его коробочек и начала перебирать там монетки. Гобой обвел всех печальным взглядом. Было понятно, что он не разрешит Скрипке остаться, если кто-нибудь будет против этого. Я пожал плечами, Крючок покраснел и робко кивнул, Крот поправил свои очки и чихнул. Ас заинтересованно заглядывал Скрипке через плечо, будто бы даже не видя немых намеков Гобоя. Черный зажег сигарету, покосился на девушку, затушил ее, вздохнул, кивнул и пошел открывать форточку. Вол равнодушно запихнул в уши наушники. Скелет вернулся к списыванию, выражая всем своим видом, что ему все равно. - Я могу спать вон та том вон матрасике, - сказала Скрипка. - Это матрас Крота, - отозвался Мелкий, - он на него постоянно падает. Лучше тебе там не спать. Лучше забери матрас у Зеркальщика, или, если хочешь, я могу уступить тебе свою кровать. - Нет, - сказал Гобой, - будешь спать на моей кровати, - он обвел нас всех пристальными взглядами, будто бы сомневался, что все мы не маньяки-убийцы. Скрипка победно улыбнулась и встала, прошествовала по комнате и включила чайник. - Кто будет чай? – спросила она.***
С тех пор Скрипка стала постоянным явлением в нашей спальне. Она приходила после выключения коридорного света и уходила за час до общего подъема. Я удивлялся тому, что она может так тихо ходить по спальне, чтобы никого не разбудить. Когда мы просыпались по будильнику, то девушки в комнате уже не было. Гобой окончательно перебрался на матрас под моей кроватью, а верхнюю полку, где спал сам, отдал сестре. С ее появлением в седьмой стало значительно чище – никто не раскидывал трусы и носки, не оставлял штаны на спинках кроватей и стульев, кровати заправлялись каждое утро, чашки мылись после каждого приема чая. Никому не хотелось выглядеть в глазах Скрипки неряхой, даже Крючку, даже Волу, которому, как мне казалось, девушки были вообще не интересны. С ее легкой руки на подоконниках появились два горшка с комнатными растениями. Скрипка заявила, что в восьмой девчачьей они засохнут, так как никто не будет их поливать. Теперь это было обязанностью Крючка, и он постоянно раз в неделю поливал их и каждый раз докладывал об этом Скрипке. Она всегда его благодарила, улыбалась и похлопывала его по плечу. В комнату перекочевали некоторые ее вещи – зубная щетка, полотенце и несколько маек. Скрипка неплохо сдружилась с Мелким, она с восторгом слушала его сказки и перебирала с ним всякое барахло с другой стороны. Ее любили Крот с Крючком, потому что она всегда была со всеми добра. Последний даже стал поспокойнее, потому что как-то Черный сказал, что это не мужественно, реветь в присутствии дамы. Мелкий даже как-то спросил Черного, не ревнует ли он, ведь девушка отбила у него двух самых преданных обожателей. И только с Гобоем у Скрипке то и дело возникали ссоры. Хотя назвать ссорами несколько сказанных друг другу язвительных слов было нельзя. Гобой, как ни странно, всегда отступал первым. Я на Скрипку давно не был обижен, но все равно помнил, как она не захотела отвечать на мои вопросы. Всего за одну неделю Скрипка стала кем-то вполне привычным в седьмой. Черный перестал задымлять комнату сигаретным дымом (я, не смотря на появившуюся вредную привычку, за сигарету брался не часто). Еще в первую ночь ее тут появления, мы узнали о Скрипке одну вещь. Наверное, узнал один только я, постольку другие были знакомы со Скрипкой чуть больше. С другой же стороны, раньше она у нас в комнате не ночевала. Мне стало понятно, почему она постоянно горбится. Ложась спать после «чаепития», где Черный откупорил одну из своих бутылок с настойкой, она сняла свою кофту, и я увидел, что девушка горбатая. Мне сначала было страшно, что это испортит ее фигуру в моих глазах, но почему-то ничего подобного не произошло. Все принялось, есть горб, нет горба, какая разница? Разве тут, в интернате, какое-то «отклонение» имеет хоть какое-то значение? На ее горб даже не обратили внимания. Я знал, почему на Скрипку косились за ее столом в столовой. Ее явно спрашивали, где это она ночует, но что она отвечала стервам (как она сама называла своих соседок), я не знал. Однажды я спросил, не выдадут ли ее воспитательницам. - Им только лучше, что я редко появляюсь в комнате, а если они меня сдадут, то им придется мириться с моим присутствием, - сказала Скрипка, и я знал, что она больше всего боялась того, что они просто выкинут ее вещи в коридор, велев валить навеки туда, где она ночует. Это, к сожалению, было невозможно. - Поговори с директором, - предлагал Вол, но девушка не соглашалась. Еще было предложение поговорить с Шестьдесят Седьмым, ведь он «понимающий мужик», но потом было отвергнуто. Женские спальни были не его проблемами, он вряд ли чем-нибудь мог бы помочь, только выгнал бы Скрипку обратно в восьмую, где она «окончательно сошла бы с ума». Пожалуй, самым значительным событием начала декабря стал Психолог. До нового года оставалось всего две недели. Однако седьмая уже готовилась к нему так, словно он через два дня. Меня старательно выгоняли домой. Понятное дело – за покупками. Всем требовались подарки и в неимоверном количестве. Я уже подумывал над тем, чтобы действительно поехать, но внезапно позвонил Психолог. До этого я был дома один раз и с ним встречался, мы совсем немного поговорили об окне - я сказал только, что не хочу ехать и проверять. Он не стал настаивать. Время для звонка он, однако, выбрал не самое удачное - два часа ночи. Пока я проснулся, сообразил что происходит, схватил телефон, разглядел, кто это трезвонит в такое время, свалился на пол, подполз к коляске и выкатился в коридор, успел перебудить всю комнату, и в след мне неслись проклятья. В ночных коридорах всегда было темно, хоть глаз выколи. Свет выключали после одиннадцати, когда, по сути дела, воспитанники должны были видеть уже десятый сон. Я ответил. Кажется, Психолога даже не смутил мой хриплый ото сна голос. - У меня есть одна хорошая новость, Стас, - сказал он. - Да ну? – проворчал я, зажав телефон у уха плечом, сам я продвигался по темного коридору вперед в сторону лестницы, дверь которой была закрыта на замок, ведь это была девчачья лестница. Оттуда каждый вечер приходила Скрипка. Она продвигалась по коридору в полной темноте, проходя тихо между первой и пустой восьмой. На лестнице свет не выключали никогда, поэтому из-под двери пробивались лучики света. Я доехал до двери, развернулся лицом к темному коридору и начал слушать, что мне говорит Психолог. - Помнишь, я говорил об одном деле, над которым я работаю, и с помощью которого, если оно выгорит, мы сможем изучить феномен другой стороны? – спросил Психолог весело. Мне до веселья было далеко, рот сводило зевотой и закрывались глаза. Чтобы не уснуть случайно в коляске, я опять зажал трубку телефона плечом и поехал обратно, намереваясь выехать в комнату отдыха, в которой сейчас никого не должно было быть. - Оно выгорело? – поинтересовался я, зевая. - А то, - кивнул Психолог. – Совсем скоро… Я не успел проехать и трех метров, когда внезапно заметил справа от себя свет и движение. Я испуганно повернул голову и вздрогнул, заметив впереди самого себя. На мое лицо падал свет от телефона. Я испугался и почти сразу понял, что это было зеркало. Я закрыл глаза, не слушая, что там продолжает говорить Психолог. Я поднял взгляд обратно к зеркалу и… И ничего не заметил. Я вдруг вспомнил, что в этом коридоре нет никакого зеркала, никогда не было и быть не могло. В этой части коридора было только окно, ведущее в старый пустой класс. Его всегда держали закрытым, там просто сваливали всякий хлам: кровати, тумбочки, шкафы… Это окно, конечно, могло отразить мое лицо, но не так, как его видел я. Ведь… ведь окно было надо мной, и мое отражение тогда смотрело прямо на меня. Я почувствовал панику, знакомую панику, которая закипала внутри меня, пробегая мурашками по коже. Я думал, что ничего подобного после окна на третьем этаже не увижу, но ошибся. Я бросил телефон на колени и понесся в темноту, стараясь как можно быстрее добраться до спальни. Я не хотел находиться ночью в темном коридоре совершенно один со своими гуляющими от окна к окну отражениями. Я нащупал ручку, дернул дверь на себя и въехал в темный тамбур. Пытаясь как можно скорее захлопнуть за собой дверь, наехал на чьи-то ботинки и упал, переполошив всех грохотом. Телефон отлетел и светился в паре метрах от меня. Из его динамиков доносился голос Психолога: - Черт возьми, Стас, что за шум? Что случилось? В спальне зажегся свет, первыми в проеме показались Черный и Скрипка. - Зеркальщик, тебя убить мало, всех же разбудил! – недовольно произнес «вожак». - Что случилось, Зеркальщик? – Скрипка присела рядом со мной. Я облегченно вздохнул, потянулся за телефоном и сказал в трубку, но обращаясь ко всем: - Это все чертовы зеркала…***
Ночью я был слишком напуган, чтобы выслушивать, что же там смог сделать Психолог, поэтому попросил его позвонить утром, но он, конечно же, не перезвонил. Не знай я Психолога, я бы подумал, что он просто на меня обиделся, но тут дело обстояло иначе. Я весь день ломал голову над тем, что придумал Психолог, чтобы изучить феномен другой стороны. В пятницу я всегда ездил в лазарет на массаж, я давно перестал обращать внимание на то, что врач – женщина, и мне даже было приятно туда выбираться. Не то, чтобы мне нравился лазарет. В жизни не встречал людей, которые любили бы больницы. В лазарете было чисто и спокойно. Меня никто не пошел провожать, чему я был не очень рад. После событий прошлой ночи меня до сих пор не отпускало, хотя я вел себя уже лучше, чем после первого моего раза. Мне не хотелось бы оставаться одному, я боялся еще раз испытать страх перед неизвестным, но и попросить кого-нибудь меня проводить тоже не мог. Почему я до сих пор не рассказал никому о том, что видел? Я и сам не знал. Я понимал, что ко мне не отнесутся, как к психу, но я боялся, что они скажут, что это нормально, что нечто подобное тут в порядке вещей. Кому будет приятно такое услышать, испытав столько страха, что и не снилось? Я поехал один. Мой путь не нарушался ничем вплоть до момента, пока я не въехал в лазарет. Я показал дежурной сестре направление и поехал к нужному мне кабинету. Он оказался закрыт, зато меня там кое-кто ждал. Сначала я принял его просто за санитара, который отдыхает, сидя на сиденье, но когда человек поднял голову, я чуть не упал с коляски. Улыбаясь мне, человек поднялся и подошел. - Твою мать, Психолог, что ты тут делаешь? – шепотом спросил я, игнорируя протянутую руку друга. - Я говорил, но ты, похоже, меня не слушал, Зеркальщик, - усмехнулся Психолог и снова рухнул на скамейку, на этот раз рядом со мной. Он назвал меня по кличке, он никогда этого не делал, но что странно, мне это понравилось. Я так к ней привык, что уже и не мог себе представить, что кто-нибудь будет звать меня по имени. - Я был немного занят, знаешь ли, и не в себе, - сказал я, рассматривая его. На Психологе был зеленый санитарный костюм и белый халат, в кармане которого торчали очки. Я знал, что у Психолога плохое зрение, но очки он не носил, одевая их только при надобности. «Я, в конце концов, не слепой». В лазаете нельзя курить, а представить Психолога без сигарет тоже было проблематично. Но в принципе, он никогда не менялся, что бы не одел и как бы себя не вел. - Так что случилось вчера? – нахмурился он. - Ну уж нет, сначала расскажи, как ты сюда попал, - я скрестил руки на груди. Психолог усмехнулся и указал на бейджик, прикрепленный к халату. - Я давно искал работу по специальности, по второй, на психолога, - пояснил он. – Я скоро оканчиваю институт, для диплома мне нужна какая-нибудь тема и практика, конечно, а тут ты со своими рассказами… Моему возмущению не было пределов. Поражало только то, что Психолог так просто мне все рассказал: - То есть для тебя все мои рассказы – просто тема для диплома? – мне даже нехорошо стало, что даже Психолог считает меня психом. – Мы же сто раз с тобой обсуждали все это! – я начинал повышать голос, надо было держать себя в руках, но пока плохо получалось. - Успокойся, Стас, - упоминание моего имени меня немного успокоило. Я вжал голову в плечи и огляделся, не бежит ли сюда рассерженная медсестра. - Вовсе нет, - покачал головой Психолог. – Я хочу не просто разобраться, почему все это происходит, но и почему именно тут. Согласись, странно, что не в детском саду, и не в обычной школе, а в интернате для детей-инвалидов. У меня были связи на кафедре, и меня взяли сюда санитаром. Я еще буду проводить некоторые уроки у детей с умственными расстройствами. С теми, как ваш Крючок. В общем-то, именно они должны были послужить материалом для доклада, а вовсе не твоя другая сторона. Подумай сам, разве во что-нибудь подобное поверят? - Вот именно, - буркнул я. – Даже ты не поверил. Думаешь, что мы все тут психи. Хочешь узнать, как мне так быстро мозги промыли, что я тоже психом стал. Разве не так, Психолог? Он молчал, глядя на меня. Похоже, он совсем не так представлял себе нашу встречу. Вздохнув, Психолог опустил голову. - В общем, да, - кивнул он. – Примерно как-то так я и думаю. Но, Стас, - он снова поднял на меня газа, - хотелось бы верить не тому, что говорит здравый смысл, а тебе. Поэтому я тут. Может быть, я тоже что-нибудь узнаю? Меня не поразило его признание, я знал, что он не станет врать, если ему указать на правду. Меня не поразили его дальнейшие сова, я знал, что он будет хотеть верить мне, ведь я психом вовсе не был. Но меня удивило его желание что-то узнать. Даже я уже не хотел что-то знать, особенно, когда не мог – просто не мог! – получить ответы. - И как ты себе это представляешь? – устало спросил я. – Думаешь, я возьму и пойму, как это – прыгать на другую сторону, и возьму тебя с собой? - Все получится, если в это верить, - сказал Психолог. – Да я и не надеюсь, что все быстро и сразу получится. Лучше сначала собрать побольше информации. Я призадумался, получится ли незаметно вывезти из комнаты «Вестник» для Психолога, чтобы он немного разобрался в здешней атмосфере безумия. О, Психолог точно будет в восторге. - Тут выпускают журнал, четыре раза в год, - сказал я. – Там много всего интересного. Я постараюсь тебе принести его. Психолог тут же оживился, это было заметно по его заблестевшим глазам. - Вчера опять кое-что случилось, - пробормотал я. – Я снова видел себя, но уже в другом окне. И этот я явно был не из прошлого… - Что ты имеешь в виду? Я рассказал ему все, что помнил. - Думаешь… - произнес Психолог. - Это был не я, - я согласно кивнул. – Может быть, это Зеркальный дух? Черт возьми, я и в приведения уже готов поверить, и во всю ту нежить, о которой Мелкий говорит. - А ты не пробовал спрашивать у своих? - Пробовал ли я? Конечно, я пробовал! – я опять начал говорить слишком громко, и Психолог приставил палец к губам. – Думаешь, я получил вразумительные ответы? Что такое другая сторона, Ас? Тебе виднее, ты же Зеркальщик! Перестань, он же не заглядывал, он не понял! Я ничего не понял, Лех! И я даже не хочу у них спрашивать, кто же вчера смотрел на меня из того окна. Психолог пожевал губами и задумчиво хмыкнул. Отлично, даже он не знал, что делать. Мы некоторое время сидели молча, потом мне стало стыдно, что я кричал на него, поэтому подъехал и протянул Психологу руку. - Но я рад, что ты тут, - сказал я совершенно искренне. Психолог пожал мне руку. - Еще разберемся, - пообещал он мне. Тут из-за угла вышла моя массажистка, и Психолог откланялся.***
За неделю до нового года стало ясно, что домой никто не собирается, и только я должен был уехать. Мне не хотелось. Не смотря на то, что в интернате постоянно происходило нечто странное и меня пугающее, я не хотел отсюда уезжать. Седьмая стала мне таким же домом, как и для Мелкого. К тому же присутствие Психолога меня успокаивало, я даже перестал дрожать, глядя в зеркала и окна, как опять начал после случая в коридоре. И я был зол потому, что был бессилен что-либо сделать, чтобы остаться тут на новогоднюю ночь. Хотя бы не на все каникулы, а только на одну ночь! Скажи я матери, что не поеду домой, она разразится слезами и скажет, что я ее разлюбил. Может быть, отец промолчал бы, но вряд ли бы понял. О мелкой разговор не шел. Все в седьмой знали о моем скором отъезде, и вели себя со мной подчеркнуто вежливо, даже не особо любивший меня Вол. Складывалось такое ощущение, что я не на пару недель уезжал, а отправлялся навсегда в другую страну. Сначала я думал, что домой уедет Ас, но он сказал, что останется, и отец не стал настаивать. Рыба оставался тут, но по какой причине никто так и не смог узнать. Он не говорил и не писал об этом на доске. Крота, как всегда, оставили по состоянию здоровья. Как только начинались холода, Крот постоянно болел. Сейчас он был в лазарете, но к новому году должен был вернуться в спальню. Скелета сначала, думали все, заберут, и он ходил этим жутко недовольный. Потом выяснилось, что Скелет раздобыл каким-то образом справку в лазарете и теперь тоже никуда не едет. Новогодняя ночь считалась не просто всеобщим праздником, что-то особенное в эту ночь должно было произойти. Об этом постоянно говорил Мелкий. Для интерната новогодняя ночь имела какое-то другое, особое значение. Мелкий сказал, что эта и другая сторона будут сливаться. Я слышал это краем уха и не решился спрашивать, что он имеет в виду. Боялся, если честно. И вообще, я давно понял, то лучше самому все увидеть, а потом спрашивать. Только в таком случае мне все начинали объяснять и разжевывать. Наверное, стоило бы попросить Мелкого помочь мне как-нибудь остаться на новый год, он бы точно придумал что-то, но я не решался. Пусть будет то, что будет. Я рассказал о новогодней ночи Психологу. - Понимаешь, - сказал я, - они не новый год будут праздновать, а что-то другое. Для них новый год значения никакого не имеет. - Я могу добыть тебе справку, что ты остаешься на новогодние каникулы под присмотром врачей, - предложил Психолог. Я уныло покачал головой: - Я уже думал об этом, - вздохнул, - мать просто испугается и переведет меня в какую-нибудь другую больницу. - Не переведет, - усмехнулся Психолог. – Я сам с ней поговорю, она мне поверит, если я скажу, что в переводе нет смысла. Так что за три дня до нового года, я вернулся с Кротом в спальню, радостно размахивая справкой. У Мелкого округлились глаза, и он спросил: - Где взял? - Психолог раздобыл, - отвечал я. Они знали, что я сдружился с интерном, который проходил практику в интернате, занимаясь дополнительно со слабоумными, вроде нашего Крючка, однако не знали, что мы были знакомы уже давно. Я назвал его при них по кличке, и они с радостью ее подхватили. К тому же Психолог нравился Крючку, он играл с ними в разные игры, а не заставлял что-то делать. Было бесполезно объяснять Крючку, что играя, они как раз и выполняют разные задания, да и не хотелось портить Плаксе легенду. - Четыре месяца тут, а уже обзаводишься полезными связями, - уважительно хмыкнул Черный с подоконника. - Этот Психолог какой-то странный, - заявил Скелет, косясь на меня неодобрительно. – Уж не с твоей ли подачи он расспрашивает слабоумных о другой стороне, а, Зеркальщик? Я пожал плечами. - Я сам толком ничего не знаю. Я с вами-то боюсь о другой стороне говорить, не то, что с Психологом. Хотите, чтобы он меня в психушку отправил? – я давно уже придумал, что говорить, если возникнет подобная ситуация. – Просто кто-то из младших оставил в лазарете журнал за весну. - А наши-то, кстати, куда пропадают? – подозрительно покосился на меня Вол, он явно был разочарован тем, что я остаюсь тут. Мне вообще казалось, что Вол с радостью сам бы уехал из интерната, но, увы, не мог. - Я отнес ему, - я пожал плечами. – Он попросил почитать. А что? Воспитателям вы же даете их читать, почему нельзя дать Психологу? - Зеркальщик, Зеркальщик, - вздохнул Мелкий. – Ты опять ничего не понял. Ну фиг с ними, с журналами, пусть читает на здоровье, но поговори с ним, пусть больше не спрашивает о другой стороне, по крайней мере слабоумных. Они боятся. - А чего они бояться? – не понял я. - Ее боятся, Зеркальщик, - пояснил мне Скелет, - другой стороны. Они же не понимают многого, совершенно беззащитные. Они боятся, что попадут на другую сторону одни, вот в чем дело. Я хотел спросить о многом, но не стал. Почему мне никогда не приходило в голову спросить о другой стороне у Крючка? Я даже не рассматривал этой возможности, ведь Крючок, как ребенок – боится темноты, пауков, резиновых пупсов, выводит детским почерком буквы, читает по слогам, хотя и умеет считать, радуется, когда по телевизору в холе начинаются мультики, и закатывается в истерики, если его расстроить. Помнится, в ноябре не успели вовремя отобрать у него бритву, так пришлось потом перетягивать порезы на запястьях наволочками, чуть не связав Крючка, и вести в лазарет. Сидели у его палаты около трех часов, когда, наконец, поняли, что Крючка нам вернут, а не отправят в специальное заведение. Крючка все любили и все заботились, ведь он был один из них. Мне постоянно приходила в голову мысль, что я вряд ли смогу стать для них кем-то похожим. Это огорчало. Вечером, дождавшись, когда Крючок соберется на занятия с Психологом, я вызвался его проводить. Крючок обрадовался, он не любил ходить в одиночку. - Скажи, Крючок, - сказал я, когда мы вроде бы остались наедине, - ты тоже другой стороны боишься? Крючок посмотрел на меня с опаской. - Боюсь, - признался он. – Там страшно, почти нет никого, и летают привидения. Я боюсь, когда никого нет, Зеркальщик. - Так ты там был? – уточнил я. - Да, - Крючок опять кивнул и уставился на протезы. – Пальцы совсем другие, сгибаются, где надо. - Что, прости? – не понял я. - Я никогда так легко не открывал двери, - сказал Крючок. Мы как раз приблизились к классу, где проходили его занятия, и Крючок протянул руку, чтобы ее открыть. Попасть протезом по ручке удалось ему не с первого раза. Он тяжело вздохнул. – А там она так легко открывалась. Я ехал обратно в спальню в полной растерянности, потому что так и не смог понять, что имел в виду Крючок.