Влюбить за десять свиданий или признать недопевическую натуру

      Я нервно разглаживала несуществующие складки на своем иссиня-черном атласном платье и вечно терла друг о друга охладевшие ладони.       –Успокойся. Все будет нормально, за неделю ты отлично сыгралась с оркестром, – Янг был одет в парадный костюм. На шее красовалась черная бабочка.       –Дэвид, черт возьми, я волнуюсь, и ни-че-го не будет хорошо. У меня каждую секунду снова и снова леденеют руки, а колени трясутся так, что стоять просто не могу, – я действительно сидела на диване с потрескавшейся кожей. – Пожалуйста, не говори дежурного «Все будет нормально». Это приводит меня в еще большее отчаяние.       –Не отчаивайся. Все будет нормально, – Дэвид показал свою жемчужную улыбку, но, встретив мой, наверное, ядовитый взгляд, тут же принял серьезный вид. – Короче. Я знаю, ты отлично сыграешь, потому что иначе ты не можешь...       –На последней репетиции я жестоко лажала.       –Ты сама прямо перед этой самой репетицией говорила, что будет ужасно, если ты сыграешь идеально. Сама говорила, что плохой последний прогон к хорошему концерту, а идеальная игра – к провалу. Так что не начинай мне тут.       –Ладно. Очень мило, что ты запомнил мои слова, – закатила я глаза. Но внутри у меня будто бы разливалась какая-то теплая жидкость. Мне что, приятно от его словечек?! До чего докатилась… Нет, я просто нервничаю.       –Всё. Осталось пятнадцать минут до начала концерта. Мне пора в зал. Удачи, – и Янг – только подумайте! – поспешно клюнул меня в щеку и убежал прежде, чем я успела прокричать «Зараза!».       –Ну что, Андреа, готова? – смотря на меня сверху вниз, тепло улыбнулся Дюк. Он был в концертном костюме, а на ступнях красовались до блеска начищенные туфли.       –Знаете, Дюк, я ужасно переживаю.       –Было бы хуже, если бы ты не волновалась, – подмигнул мне он. – Честно говоря, я тоже очень нервничаю… Сама понимаешь: дебют, – тяжело вздохнул он, но тут же принял бодрый вид. – Ладно, пойду проверю наших альтистов. Вечно они забывают взять какие-нибудь ноты…       В то время как Дюк отправился к неподалеку стоявшей кучке струнников, я нервно стучала пальцами по коленям, мысленно повторяя произведения. Я постаралась отгородиться от внешнего шума: болтающие духовики, тихо проверяющие строй скрипачки, перебирающие под присмотром дирижера ноты альтисты и глухо дергающие струны виолончелисты стали каким-то далеким фоном. Я слушала то, что звучало в голове.       Из транса вывела вдруг поднявшаяся суета: оркестранты начали собираться у входа на сцену.       –Удачи, Андреа, – подмигнул мне знакомый с первой репетиции виолончелист.       –Спасибо!       –Уверен, все будет хорошо, – дружелюбно улыбнулся маленький полный мужчина с тромбоном, а я улыбнулась в ответ.       –Оркестранты – на выход! – не очень громко, но четко сказал Дюк, и инструменталисты повиновались. Когда все ушли, дирижер сжал руку в кулак и жестом показал мне «Держись». Шепотом он добавил:       –Не забывай, ты играешь в конце, после вальса, – и он быстро удалился. Вскоре послышались приветствующие аплодисменты публики. Я осталась одна.       Одно за другим звучали произведения, исполняемые оркестром. Мой выход только приближался, а время – наоборот, словно останавливало ход. Секунды казались минутами, минуты – часами…       Но вот заиграл вальс. В голове галопом пролетели мысли о том, что ни за что не надо было идти в музыку, о том, что Янг зря это все устроил, что я испорчу дебютный концерт оркестру, что слушателям придется разочароваться… Потом я мысленно дала себе пощечину с установкой «Успокойся, тряпка» и направилась к лестнице, ведущей к выходу на сцену. Я у двери.       Прозвучала прелестно отыгранная скрипками последняя нота вальса. Аплодисменты.       Голос ведущей проскандировал по микрофону:       –Встречайте – дебют в качестве исполнителя классической музыки молодой звезды Андреа Коллинз! Впервые на этой сцене Андреа с оркестром под управлением Дюка Купера исполнит «Концертные пьесы» Шумана и Гедике, «Рапсодию на тему Паганини» и первую часть концерта номер два Рахманинова!       И я вышла на сцену.       Первым делом я услышала вежливые аплодисменты. Потом яркий свет прожекторов ударил в глаза так, что зал ни в коей мере нельзя было разглядеть (это даже лучше, потому что, боюсь, если бы я узрела публику, то упала в обморок). А потом я увидела улыбки оркестрантов и Дюка. Бедные ребята, все они были уже не первой свежести: кто-то взмок, кто-то разлохматился, а кто-то раскраснелся. Но они казались довольными: концерт явно проходил хорошо.       Я подошла к дирижерскому пульту и пожала руку Дюку, поклонилась невидимой из-за слепящих огней публике и последовала к роялю. Села. Взяла небольшую паузу, уставившись в клавиши и пытаясь настроиться на предстоящую игру. Посмотрела на Дюка… Поехали.       Я начала «Концертные пьесы»… Играла не идеально, но и не очень плохо, что меня, честно говоря, немного успокоило – я думала, что вообще облажаюсь. Мне казалось, будто я борюсь с музыкой, а не наслаждаюсь ею. И тогда я взяла себя в руки на «Рапсодии».       Это мне понравилось гораздо больше. Ладони уже не потели и не леденели, колени почти не дрожали. Даже аплодисменты казались более громкими, а улыбка Дюка после окончательных аккордов – добрее. Но впереди ждало самое сложное.       Я, прежде чем начать играть, снова взяла небольшую паузу, дабы настроиться на произведение. Потом, повернувшись к Дюку, еле кивнула, и он начал отсчитывать палочкой в воздухе пустой такт. Первые аккорды.       Наконец я полностью отдалась музыке. Она буквально поглотила мою душу, затянула в омут звуков. Не было меня и концерта как отдельных частей – было одно целое. Не было зрителей, не было оркестрантов, не было Дюка или Дэвида – была Музыка. И я, подавшись великой власти, неслась по ее могущественному течению.       Я не успела оглянуться, как руки уже сами сыграли заключительные утверждающие аккорды. Какую-то долю секунды не было слышно и вздоха, но вдруг зал взорвался аплодисментами, криками «Браво!», свистом… Потом все было как во сне: я встала на поклон, пожала руку Дюку… Кто-то вышел с цветами и подарил их мне (я еле сдержала чих), дирижеру… Еще кто-то с букетом… Постойте… Это же Янг!       –Ты была изумительна, – прошептал он мне на ухо, вручил букет роз, чью искусственность могла распознать только я, и удалился со сцены.       Тем временем аплодисменты все не затихали и не затихали. Они уже отбивали один четкий ритм под все те же крики «Браво!». Я просто улыбалась, смотря на Дюка, чьи губы растянулись в ответной улыбке. Дирижер, жестом подняв оркестр, сам хлопал по направлению ко мне и к инструменталистам, будто показывая свою признательность и уважение. Будто бы он тоже самый обыкновенный зритель, а не глава оркестра.       Я же все улыбалась и улыбалась.