True heroes

      Жить под прикрытием в общем и целом Фредди нравилось. Федералы предоставили ей премиленький коттедж в тихом пригороде (куда лучше её дешевой квартиры, плюс — никакой арендной платы), и приставили охрану из трёх агентов: двое непрерывно находились в доме, а третий в это время отдыхал. Продукты и всё необходимое раз в два дня привозил неприметный человек на старом седане. Но самое главное — Кроуфорд позволил ей подключиться к интернету (сотню раз, впрочем, повторив, что она никак не должна себя выдать — как будто Фредди этого не понимала) — потому большую часть времени Лаундс посвящала работе.       Последние несколько месяцев она носилась как угорелая, собирая воедино разрозненные, мало связанные, а иногда даже противоречащие друг другу кусочки информации, и возможность наконец-то спокойно посидеть за ноутбуком и всё обдумать оказалась буквально манной небесной. Работа всегда оказывала на Фредди магическое воздействие. В каком бы разброде не пребывали её мысли — стоило положить перед собой чистый лист бумаги или поставить мерцающий экран ноутбука, как мысли успокаивались, выстраивались в логическую цепочку и обретали вид, в которым их возможно было перенести не пресловутый лист.       Разумеется, в этом деле оставалось ещё очень много неясного, но за две недели Лаундс набросала канву статьи. Впрочем, судя по размеру, это могло бы перерасти даже в серию статей. Кроуфорд, связанный договором о сотрудничестве, обещал поделиться с ней некоторыми фактами, как только это перестанет представлять опасность для хода расследования, поэтому у Лаундс были все основания полагать, что, хоть она и не станет журналисткой, раскрывшей сложнейшее дело за спиной ФБР, у неё ещё остаются шансы стать журналисткой, впервые предоставившей широкой публике эксклюзивную информацию по случаю Ганнибала Лектера.       Единственное, чего Фредди не хватало для полного счастья — это Чилтона. Удивительно, что делает с человеком влюблённость. Каких-то несколько месяцев назад Лаундс о нём и не думала, но теперь этот мужчина умудрился заполнить все её мысли, вползти в сны и мечты. Фредди и жаждала очередной встречи, и боялась её. В последний раз она открыто (пусть и в шуточной форме) дала ему понять, чего хочет от их отношений, но как поступит Фредерик, когда окажется на свободе? Может, настырная рыжая журналистка будет ему ни к чему? Или он, чувствуя себя обязанным, сводит её на пару свиданий, а потом сделает ручкой — извини, мол, милая, ничего не выходит... Вообще-то, обычно Фредди чувствовала, когда мужчина правильно на неё реагирует. И Чилтон, чёрт возьми, реагировал, просто... Просто он уж больно ей нравился, поэтому Фредди мучилась сомнениями и невозможностью развеять их, попросту задав Фредерику все вопросы в лицо.       У Лаундс не шло из головы, каким усталым и измученным Чилтон выглядел во время их последней встречи. Фредерик заметно похудел - ярко-рыжая тюремная роба стала ему велика. Бледное лицо, с которого сошел весь роскошный загар, покрывала неопрятная щетина. Запавшие глаза под тяжелыми набрякшими веками блестели испуганно и отчаянно, как у загнанного в угол зверя, а губы, прежде улыбавшиеся презрительно и насмешливо, теперь кривились жалко и болезненно. Пальцы, хоть он того и не замечал, судорожно цеплялись за край стола.       Фредерик устал, страшно устал от Лечебницы.       - Снова пишете? - добродушно спросил агент, представившийся, как Мозес. Фредди, впрочем, не думала, чтобы это было его настоящее имя.       - Пишу, - улыбнулась Лаундс, уютно устроившаяся на диване с пледом, ноутбуком и бокалом вина, - но не откажусь от компании. Позвольте вам предложить... - Фредди указала на бутылку.       - Увы, - печально улыбнулся агент. - Устав не позволяет — сами понимаете, служба.       Лаундс кивнула. Мозес ей нравился — он был на десяток лет старше своих коллег и на порядок приветливее. Эдакий добродушный дядюшка-остряк, всегда готовый рассмешить, ободрить и потолковать о старых добрых временах. Нельзя сказать, чтобы Фредди особенно верила его добродушию, как и рассказам о многочисленных родственниках, но установившиеся приятельские отношения были ей удобны. В конце концов, это очаровательный коттедж являлся для неё своеобразной тюрьмой, и без общения она бы быстро полезла на стенку.       Страшно представить, какого приходится Фредерику... Уже столько месяцев в почти полной изоляции, из собеседников — только бывшие коллеги, поливающие его грязью, надзиратели да безумные преступники. Страшно представить... Ладно, перед самой собой можно не лукавить: мысль о том, как изголодался Чилтон по нормальному человеческому общению (особенно — с женщинами, особенно — на физическом уровне) порядком возбуждала Фредди.       - Мой-то младший, - прокряхтел Мозес, - собирается поступать в колледж на журналистику. Утверждает, что хочет доносить до людей правду...       - Правда — это самая субъективная в мире вещь, - иронически улыбнулась Лаундс, - и самая иллюзорная. Зато журналистика делает жизнь увлекательной. Выбрав этот путь, вы просто-напросто лишаете себя возможности однажды проснуться обывателем, мечтающим только завалиться на диван перед телевизором после рабочего дня да съездить во время короткого отпуска на модный курорт...       Фредди, разумеется, идеализировала и романтизировала участь журналиста, но приукрасить любимое дело перед посторонним — вполне обычная человеческая слабость. И это относится не только к профессии, но ко всему, что близко и дорого нам: семье, друзьям, родному городу... Мы сами можем до хрипоты ругать их, но стоит кому-то другому сказать о них хоть одно дурное слово — мы встаём на дыбы, не хуже необъезженного жеребца. Это проявление любви, пусть и не очевидное.       - Жена категорически против, - жаловался Мозес, - а я думаю: почему бы и нет. Пусть парень силы попробует. Неправильно решать судьбу за человека, даже за собственного ребёнка. Но негодник собрался ехать в Нью-Йорк, дескать, только там он и учиться, и подрабатывать одновременно сможет. В одном лишь Большом Яблоке, можно подумать, жизнь и кипит...       Фредди погрузилась в обсуждение будущего молодого человека, прекрасно понимая, что, скорее всего, обсуждает вымышленного сына, а на самом-то деле Мозес, возможно, и вовсе не женат. Впрочем, писатели любят обсуждать вымышленных персонажей — в конце концов, именно они и дают им жизнь.       Ночью Лаундс разбудили злые и встревоженные голоса. Женщина сжалась, слепо уставилась в темноту и вытащила из-под подушки припрятанный нож.       Лектер?       Сбившееся дыхание мешало думать, но вроде бы в комнате никого не было — так твердили постепенно привыкающие ко мраку глаза. Колоссальным усилием воли Фредди справилась с подступающей паникой, и заставила скованные ужасом извилины работать.       Это не Лектер. При всех своих дурных качествах, Ганнибал не принадлежал к породе людей, склонных к базарным перебранкам. Если бы в дом заявился Лектер, всё произошло бы бесшумно.       Фредди накинула на плечи тёплый халат и, неслышно ступая босыми ногами по покрытому ковром полу, осторожно выглянула в коридор.       Спорили федералы — в гостиной на первом этаже.       - Мы останемся здесь, пока не получим дальнейших распоряжений! - отрезал один из мужчин.       Фредди с трудом узнала в обладателе грубоватого отрывистого голоса своего вечно добродушного приятеля Мозеса.       - Какие распоряжения, Том? Нет больше человека, имеющего право нам их отдать.       - Сынок, - в голосе Мозеса не было и намёка на отеческую заботу, только издевка, - ты устав-то читал? Или как? В отсутствие Кроуфорда мы подчиняемся Прурнелл, и пока я не получу от неё явных распоряжений, никто не покинет этот дом. Если у кого-то есть возражения, - агент перебил коллегу, пытающегося что-то возразить, - можете занести их в рапорт по окончании операции. А пока — действуем по прежнему плану.       Фредди прикинула, стоит ли делать вид, будто она не была свидетельницей ссоры, и решила, что нет. В конце концов, она играла в одной команде с этими мужчинами, и едва ли у них был резон лгать ей.       - Что случилось, агенты? - спросила Фредди, появляясь в дверях гостиной.       - Мы разбудили вас, мисс Лаундс? - Мозес улыбнулся, вновь превратившись в милого дядюшку.       - Я удивлена, как вы не перебудили весь квартал, - ехидно заметила журналистка. Федералы выглядели раздосадованными, но, впрочем, не слишком сильно.- Так что случилось? Почему агент Кроуфорд больше не отдаёт вам распоряжений?       Мозес переглянулся с коллегами и неохотно ответил:       - Этой ночью агент Кроуфорд и ещё несколько людей были обнаружены в доме некоего Ганнибала Лектера.       У Фредди подкосились колени, и женщина мешком рухнула в кресло.       - Что с ними? - прошептала она. Губы не слушались.       - Джек, - с горечью ответил Мозес, - скончался на месте. Медики ничего не смогли сделать. Про остальных не знаю.       - Лектер! - выдохнула Лаундс. - Они взяли Лектера?       Мозес развёл руками:       - Нам ничего не известно. Собственно, мы даже не знаем, имеем ли право и дальше находиться в этом доме. Вы были включены в программу защиты свидетелей по особому распоряжению Кроуфорда — вы даже в списках не проходили... Впрочем, я уверен, что в скором времени начальство свяжется с нами. А вам бы лучше вернуться в постель и хорошенько выспаться. Боюсь, завтрашний день будет не из лёгких. Куча бумажной волокиты — сами понимаете...       - Я сожалею, - прервала агента Фредди.       Мозес удивлённо воззрился на неё.       - Я сожалею. Кроуфрд был вашим коллегой, и вы скорбите, - сказала Лаундс.       Федералов, равно как и обычных копов, объединяло боевое братство, и Фредди не понаслышке знала, как остро они переживают потерю товарища, особенно — во время выполнения задания.       Лоб Мозеса прорезала глубокая складка, но он не сказал ни слова — только кивнул.       Лаундс понуро поплелась в свою спальню. О том, чтобы снова лечь в кровать, разумеется, не могло быть и речи — от одной только мысли, что где-то рядом в темноте околачивается Лектер, сон как рукой снимало.

***

      - Пациент Чилтон! На выход!       Фредерик неохотно разлепил глаза и смерил санитаров удивленным взглядом.       - Я свободен? - с робкой надеждой спросил он.       - Ага, как же, - охладил пыл узника Моррис. - Допросить тебя хотят.       Допросить - так допросить. Последние две недели время тянулось, как резина, обычная тюремная рутина засела в печенках, от Фредди, равно как и от Кроуфорда не было ни слуху, ни духу. Так что допрос - это уже своего рода развлечение. Может, птичка-Джек принесет на хвосте какие-нибудь обнадеживающие новости.       В комнате для допросов его ждал сюрприз. Снова. За столом вместо ожидаемого Кроуфорда расположилась женщина. Снова. Рыжая женщина. Снова.       Но, к большому сожалению, не Фредди.       - Добрый день, агент Прурнелл.       Прурнелл подняла глаза. Фредерик немного знал ее по тому периоду расследования, когда на скамье подсудимых еще находился Грем , а сам он проходил по делу только в качестве свидетеля. Что же - жизнь полна сюрпризов, теперь все иначе.       - Садитесь, мистер Чилтон, - попросил ощутимо нервничающий адвокат. - Агент Прурнелл хочет задать вам несколько вопросов.       Фредерик с любопытством разглядывал означенную даму. Средних лет, худощавая, ухоженная, знает себе цену (высокую, разумеется) - воплощение американского представление об успешной деловой женщине или чиновнице высокого ранга. На Чилтона она произвела впечатление грамотного профессионала, но краем уха он слышал, как собственные коллеги обвиняли ее в чрезмерной привязанности к кабинетной работе и пренебрежении боевыми заданиями. Одним словом, перед ним сидела великолепно упакованная канцелярская крыса из высшего эшелона ФБР, которая едва ли самостоятельно раскрыла хоть одно преступление. Какого черта федералы решили, что она лучше разберется в деле, чем почти легендарный Кроуфорд, Фредерик не знал, но очень хотел бы знать.       - Почему допрос проводите вы, а не агент Кроуфорд? - в лоб спросил он.       - Кроуфорд мертв, - резко бросила Прурнелл.       Чилтон задохнулся:       - Уилл Грем...       - Грем в коме, и врачи настроены пессимистично. Я хочу задать вам несколько вопросов относительно Абигайль Хоббс...       Фредерик захохотал. Он не хотел, прекрасно понимая насколько это неуместно и отвратительно здесь и сейчас, но ничего не мог с собой поделать. Смех лез из него, распирал, прорывался сквозь плотно сжатые зубы. Фредерик хохотал, хохотал и хохотал, пока болезненный спазм не пронзил брюшные мышцы, а щеки не свело судорогой.       - Не стоит так бурно радоваться смерти Кроуфорда, - брезгливо заметила Прурнелл. - В ФБР есть немало хороших детективов, способных продолжить вести ваше дело, мистер Чилтон.       - Мой клиент вовсе не... - торопливо вступил адвокат.       Фредерик оборвал его взмахом руки.       - Это не радость, - заметил он, силясь отдышаться. - Если бы вы обладали знаниями в психиатрии, то без труда диагностировали бы у меня истерику. Итак, вопросы... Я весь внимание.

***

      Фредди с самого начала знала, что дело Лектера - сложное и принесет много проблем. Она внутренне подготовилась почти к любому исходу: оказаться убитой, искалеченной, опозоренной, съеденной под изысканным соусом, в конце концов. Но вот необходимость в одиночку противостоять насквозь бюрократической судопроизводственной системе Балтимора стала для нее полной и неприятной неожиданностью.       Наутро после известия о гибели Джека Кроуфорда Фредди предсказуемо вызвали на допрос. Мозес, сменивший штатскую одежду на форменный костюм и оттого ставший почти неузнаваемым, довез ее до штаб-квартиры Бюро и с рук на руки передал незнакомому агенту.       - До свидания, мисс Лаундс, с вами было очень приятно работать, - Мозес на прощание козырнул и открыл дверцу машины, намереваясь сесть за руль.       Фредди повиновалась внезапному порыву и придержала его за плечо.       - Не позволяйте Гарри отказываться от его мечты. Быть журналистом - страшно, но это и невероятно увлекательно.       Мозес посмотрел ей в глаза и серьезно кивнул. Фредди выдержала театральную паузу, а потом оскалилась, как голодная гиена, завидевшая вкусную жирную мышь.       - У вас ведь нет сыновей, верно?       Мозес дернул бровью и без малейшего стыда ответил:       - Увы. Только дочка. А вы ничего, сообразительная, - добавил он и улыбнулся. Не обычной своей широкой добродушной улыбкой под названием "я всеобщий лучший приятель", а совсем другой - слабой, почти не тронувшей губы, но искренней и, как хотелось бы верить Фредди, предназначенной только для друзей.       Лаундс хмыкнула, резко развернулась на каблуках и вошла в штаб-квартиру ФБР вслед за своим провожатым.       Длинные безликие коридоры, от которых через две минуты начинало рябить в глазах, привели их к небольшой комнате, до боли похожей на ту, где Фредди встречалась с Чилтоном. Маленькое сумрачное помещение, металлический стол, несколько стульев с жесткими спинками. Атмосфера давила. Фредди заранее ощутила себя виноватой во всех смертных грехах и прямо-таки захотела, чтобы на нее надели наручники.       - Ждите, - коротко бросил агент, и дверь за ним захлопнулась.       Фредди попыталась не поддаваться панике и пораскинуть мозгами, но темное замкнутое помещение здорово нервировало. Бояться ей вроде бы было нечего, ведь действовала она по указке Кроуфорда, а значит - в интересах ФБР. Тогда какого черта это самое ФБР делало все возможное, чтобы запугать ее?       Пытаясь немного отвлечься, Лаундс достала из сумочки простенький мобильный телефон, выданный ей Кроуфордом при переезде на конспиративное жилье, и запустила единственную имеющуюся на нем игрушку. Выстраивание разноцветных кружочков по три штуки в ряд волшебным образом помогло - агент Прурнелл, вошедшая в комнату через пять минут, обнаружила не запуганную и растерянную женщину (как, вне всякого сомнения, планировалось), а собранную, рвущуюся в бой пантеру.       - На каком основании вы меня задержали? - поинтересовалась Лаундс, прежде чем Прурнелл успела присесть.       - Что вы... Никто вас не задерживал. Всего лишь сопроводили к нам, чтобы задать несколько вопросов о вашем сотрудничестве с агентом Кроуфордом. Не нужно нервничать. Вы ведь не имеете ничего против обычной беседы? Тем более, что скрывать вам нечего.       Фредди была вынуждена констатировать, что Прурнелл, очевидно, имела немалый опыт общения с озлобленными и не желающими давать показания гражданами. Лаундс, конечно, могла бы сказать, что для обычной беседы федералы сами приезжают к людям домой, а не тащат их в управление и не бросают в темные чуланы, подозрительно напоминающие тюремные казематы, но стоило ли играть в эти игры?       - Разве Кроуфорд вам не отчитывался? - недовольно буркнула она.       - В том-то и дело, что нет, - Прурнелл покачала головой. - Мы с Джеком пришли к диаметрально противоположным выводам в деле Потрошителя, и я не одобряла его одержимости персоной доктора Лектера.       Фредди удивленно распахнула глаза.       - Да-да, - кивнула Прурнелл. - Во всем, что касается выслеживания Лектера, взаимодействия с Уиллом Гремом, а так же включения вас в программу защиты свидетелей, Джек действовал по собственной инициативе, зачастую превышая полномочия. Вчера же мы с ним... Имели разговор на повышенных тонах. Я настаивала, чтобы Джек оставил Лектера в покое, но он ни в какую не соглашался - и я вынуждена была временно отстранить его от обязанностей. Собственно говоря, мы до сих пор не знаем, как классифицировать его вчерашнее появление в доме Лектера: как неисполнение приказа или как действия частного лица.       - Твою мать! - только и смогла сказать Фредди.       - Именно, - в тон ей ответила Прурнелл. - А теперь расскажите мне, какую именно роль вы играли в запутанных планах Джека...       Лаундс допрашивали десять дней. "Беседы" длились по нескольку часов с перерывами на пару нервных сигарет (под давлением ФБР Фредди снова начала курить) и стаканчик обжигающего кофе с безвкусным сэндвичем. "Собеседники" постоянно менялись - очевидно, федералы полагали, что новые лица должны сподвигнуть Лаундс на откровение. Большого смысла эта тактика не имела, поскольку Фредди рассказала все, что знала еще во время первого допроса.       Однако, она продолжала приходить в штаб-квартиру и даже не заговаривала об адвокате. Лаундс сражалась. Не за себя, конечно, - в данном конкретном случае федералы ничего не могли ей предъявить, ведь Кроуфорд держал ее в неведении относительно сомнительной легальности своих действий. Фредди сражалась за Чилтона, которого ФБР вовсе не спешило выпускать из цепких ручонок.       Федералы с упорством баранов отрицали вероятность того, что Лектер является Потрошителем. Да, кивали они, он, вне всякого сомнения, приложил руку к бойне, которая разразилась в его доме, но ничто не указывает на то, что он связан с знаменитым убийцей-каннибалом. По мнению бесконечного ряда одинаковых безликих людей, промелькнувших перед глазами Фредди за последние дни, идеальное решение проблемы выглядело так: Чилтон является Потрошителем, а Лектер — каким-то другим психом, невесть отчего устроивший резню у себя в резиденции. В этой стройной теории было одно очень слабое место, и Фредди без устали в него била.       - Каким образом в доме Лектера оказалась Абигайль Хоббс, якобы убитая доктором Чилтоном?       Федералы не находились с ответом. Труп Абигайль, рушащий ровную цепь рассуждений, был для них бельмом глазу, и они с большим удовольствием прикопали бы его по-тихому в темном переулке. Фредди их не осуждала - кому приятно вновь открывать уже закрытие дело? Тем более - во второй раз.       Теперь уж точно умершая Абигайль заставляла дело Чилтона расползаться по швам: за первой нестыковкой следовала другая, за ней - третья: всплыло хирургическое прошлое Лектера и неявные, но существующие связи с некоторыми жертвами Потрошителя. Кроме того, немалую тень на Лектера бросали частые всплески насилия со стороны пациентов, проходивших у него лечение, и уж совсем чудовищный случай с Мейсоном Вергером, который де-юре не был связан с Ганнибалом, но де-факто — почти никто не сомневался, что Лектер все же как-то повлиял на произошедшее.       Фредди боялась - это факт. Лектер виделся ей в каждом прохожем, а темные переулки она теперь обходила за милю - от греха подальше. Однако ярость - ярость, которую Лаундс не ждала и которой не могла найти веской причины - была сильнее. Эти убийства задели ее слишком глубоко.       Кроуфорд и Хоббс умерли на месте, сразу после прибытия медиков. Грем протянул чуть дольше - врачи боролись за его жизнь несколько часов, но Уиллу не помогли ни три операции, ни пинты перелитой крови, и к утру он скончался. Алана Блум оказалась крепче всех - три дня она цеплялась за жизнь, но в сознание так и не пришла, а на четвертый одновременно отказали почти все внутренние органы, и реаниматологи ничего не смогли сделать.       Никто из них не был Фредди другом. Никто из них ей даже не нравился - ради Бога, да они же терпеть друг друга не могли! И все же Лаундс их знала: помнила голоса, походки, морщины и шрамы - она помнила их живыми, слишком живыми для того, что произошло после. Лектер расправился с ними не как с врагами. Нет, он будто свиней забил - безжалостно, продуманно, равнодушно. Никто - ни друг, ни враг - не заслуживал такой участи.       Новость о Балтиморской бойне, как ее окрестили вездесущие газетчики, взбудоражила общество - многие репортеры пытались ее осветить, но никто не обладал достаточным количеством информации, и потому писали по большей части всякую чушь. Фредди, вопреки обыкновению, не торопилась - она не имела права запороть эту статью. Наверное, впервые в жизни Лаундс ощутила, что общая родина всех журналистов призывает ее в свои ряды с винтовкой и обмундированием - потому вечерами, измотанная бесконечными допросами, Фредди возвращались в свою темную маленькую квартиру и усаживалась за ноутбук. Статья - емкая и исчерпывающая - стала для Лаундс делом чести, своеобразным крещением, ибо впервые она писала не ради денег или известности. Фредди неумолимо гнало вперед чувство, издавна заставляющее журналистов всего мира отправляться в горячие точки и на передовую - желание сказать правду. Пусть она уже ничем не могла помочь Грему и остальным, но люди должны знать, что с ними произошло. Отчего-то Фредди казалось, что если общество во всем своем многообразии: от мусорщика-пуэрториканца до высшего балтиморского света - хоть на секунду почувствует боль, утрату и растерянность от того, что произошло с четырьмя такими же, как они, людьми, тогда она, Фредди Лаундс - не самая лучшая журналистка (да и человек, если честно) уплатит какой-то невидимый, неисчислимый, но явно ощутимый долг.       Фредди так долго мучилась над статьей, стараясь придерживаться фактов, но не пускать на страницы чересчур много горечи, что под конец уже сама не понимала, хорошо получилось или нет. Впрочем, какая разница? Она писала не для того, чтобы произвести впечатление.       Очертя голову, за полночь, когда приличные балтиморцы уже спали (а неприличные - делали все остальное) Лаундс выложила получившийся материал на своем сайте.       Залпом допила остывший кофе, подставила вспотевший лоб под прохладную струю воды, бьющую из-под старого ржавого крана - в доме, ко всему прочему, были проблемы с сантехникой. В зеркале отдельно от тела плавало малознакомое бледное лицо с обострившимися чертами.       Проверив лишний раз, хорошо ли заперта дверь (учитывая разгуливающего на свободе Лектера, никакая предосторожность не быть лишней), Фредди вернулась в спальню и повалилась на кровать. Она забыла закрыть окно, и в форточку ощутимо тянуло холодным воздухом, но сил подняться уже не было. Кутаясь в одеяло, Фредди вяло отпустила на собственный счет пару ругательств.       Не хватало еще завтра проснуться с простудой. Ведь завтра Фредерик выходит на свободу. Разумеется, с оговорками в виде залога и подписки о невыезде, но выходит.       И Фредди намерена его встретить.