Ради Андрюши

      После смерти старого князя Хованского Маркин пришёл к князю Андре Хованскому и потребовал выплатить долг.       - Я знаю: ты вступил в наследство! Когда собираешься мне отдавать долг?       Андре пожал плечами.       - Тогда я возьму у тебя залог! Не выплатишь долг - не получишь залог обратно! - кровожадно сверкнул глазами Маркин.       Это был противный человечек: худой, с впалыми щеками, с вечно свисающими сосульками волос над запорошённым перхотью воротником. Его в приличные компании не приглашали, а в неприличные он являлся без приглашения.       Хованский поинтересовался:       - А что ты возьмёшь в качестве залога?       - Не знаю ещё, подумаю!       Тут его взгляд упал на пригласительный билет, блещущий на свету золотом.       - О! Пригласительный билет на бал! Ты идёшь?..       - Помилуй, Николя! Как я могу идти?! У меня траур по батюшке!       На последнем слове Николя ухмыльнулся.       - Отлично! - сказал он. - Тогда я беру у тебя этот билет!       - В качестве залога? - засмеялся Хованский.       Маркин сделался серьёзен.       - Ну конечно же, нет! Ты же сам понимаешь!       И ушёл восвояси, захватив золотую картонку.       * * *       Граф Воронцов отозвался на приглашение княгини Алтуфьевой, и Жюли потащила его в манеж. У княгини был прекрасный манеж с отличными лошадьми. Они оба сели верхом и стали делать круги по манежу. Жюли - женским способом, боком, не перекидывая ногу через круп коня. Это придавало ей неустойчивость, и она, конечно, на одном из рискованных упражнений полетела из седла на землю, расставив руки. Воронцов быстро соскочил с коня и подбежал к ней. Жюли сделала вид, что подвернула ногу, а руку она и вправду ушибла. Владимир подхватил её на руки, Жюли обняла его за шею и прижалась прелестной головкой к его голове. Это было так трогательно - айсберг бы растаял! Но Воронцов не поддался.       Граф отнёс Жюли в дом. Она делала страдальческую физиономию, стонала очень натурально, сверкала карими глазами. Алтуфьева и вправду подумала, что племянница расшиблась, заахала, но княжна незаметно подмигнула ей.       - Граф! Мы с Вами так и не поговорили о Вашем деле! - княгиня говорила, как кошки мяукают, мягко, но противно. - Приходите к нам завтра!       - Завтра, княгиня, я приглашён на бал в институт благородных девиц! - тон Воронцова был учтив донельзя, но в душе он торжествовал.       Он понял, что княжна Тишинская перехитрила саму себя. Как она теперь появится на балу, если у неё как бы болит нога?       - Я тоже получила приглашение, граф! - ответила Алтуфьева. - Но я уже стара, чтобы плясать на балах. Я хотела послать вместо себя Жюли.       - А я ушибла ногу и руку! - притворно жалобно отозвалась Жюли.       - Нет, нет, граф, мы не можем просить Вас пожертвовать своим весельем, чтобы развлекать нас: одна старая, другая - больная! - сказала княгиня Марья Алексеевна, видя, что Воронцов собрался что-то возразить.       На это Воронцов ответил дежурным комплиментом и раскланялся.       - Мы ждём Вас в любое время! - промяукала Алтуфьева.       Он уехал с досадой в душе: поговорить с княгиней о разводе так и не удалось.       * * *       Воспитанницы выпускного класса готовили поделки для благотворительного базара. Руководила всем пепиньерка Наденька. Она была года на два-три старше учениц, и они обращались с ней, как с подружкой.       Варя Кулакова вышивала кисет болгарским крестиком из восьми стежков. Принцесс Мириам заканчивала вышивать бисером турецкий цветной пояс. Катя Шестакова лепила из глины свистульку: «Я хочу, чтобы солдаты позабавились и вспомнили своих детей!» Ася Черневская и Софья Горчакова рисовали. Они были прекрасные рисовальщицы, хотя рисунки их несли ещё пока ученические черты!       Варя посмотрела на рисунок Аси, потом Сони.       - Наденька! Посмотри, какие прекрасные рисунки! Мне бы ни за что не нарисовать бой!       - Да, Ася и Соня взялись за батальные сцены!       - А у кого лучшая картина? - спросила въедливая Варя.       Она спросила специально. Варя всегда предпочитала дружить с отзывчивой Соней, чем с заносчивой Асей, но сейчас она заревновала Горчакову к Мириам, и ей захотелось заручиться поддержкой Черневской.       Наденька подошла и внимательно посмотрела на каждую из работ.       - Я знаю, у кого лучший рисунок, но я не скажу! - ответила она с лукавой улыбкой. - Старайтесь обе, от этого все только выиграют!       Когда урок закончился и акварельные работы Черневской и Горчаковой остались сушиться на партах, Кулакова вышла вместе со всеми девочками, но потом вернулась и плеснула из чернильницы на рисунок Сони. На месте головы офицера растеклось противное фиолетовое пятно.       Варя была обижена на Софью, что та подружилась с турчанкой, хотя сама же призывала не обращать на неё никакого внимания.       ...Когда класс вернулся из города, Варя устремилась к Софье:       - Сонечка! Я тебе тянучку принесла!..       Варя была удивлена, что подружка не бросилась к ней, а всё ещё стоит, обнявшись с чужеземной принцессой.       - Соооня! Ты предаёшь нашу дружбу! Зачем ты дружишь с этой турчанкой?!       Софье не нравилось, когда ей диктуют, что делать и как к кому относиться, поэтому она продолжала дружески смотреть на Мириам и говорить с ней о чём-то незначительном, а Варя, видя это, злилась, поэтому она и решила так отомстить однокласснице...       После обеда девочки вернулись в класс. Соня увидела, что её картинка залита чернилами.       - Кто это сделал! - вскричала она.       Она вспомнила, что перед обедом, когда все в умывальной мыли руки, Варя оттирала большой палец от фиолетовых чернил. Соня её ещё спросила, где это подруга вымазалась, но Кулакова огрызнулась, так что разговаривать с ней Софье расхотелось.       - А ты ничего не докажешь! - пробормотала Варя, когда Софья на неё посмотрела в классе.       Наденька сказала:       - Теперь я могу сказать, что рисунок Софьи был лучшим!       Кулакова обрадованно посмотрела на Черневскую:       - Зато, Асечка, теперь лучшая работа - твоя!       Черневская же испытывала двойное чувство. Конечно, ей стало приятно, что её работа лучше всех, но опять повторяется та же история. Её работа лучшая, потому что Горчакова выбыла из игры! Да сколько это может продолжаться! Так, чего доброго, и шифра Анастасии не достанется! А ей кровь из носу требовалось добыть золотой шифр с бриллиантами. Это ключ к её счастью и счастью её родителей!       А Соне стало обидно, что она теперь не сможет подарить графу картинку, не сможет сказать ему художественным языком, что она думает о нём, знает о его храбрости! Она заплакала, как маленькая девчонка, разбрызгивая слёзы по классу. Черневская и Кулакова стали над ней смеяться.       - Рёва-корова, ревёт, как маленькая, из-за картинки!       Пришедшая фройляйн Штольц застала только конец инцидента.       - Чьто такоэ? Потшему сльозы?       Классная дама гневно смотрела на смеющихся Асю и Варю. Впрочем, Варя испугалась, что сейчас Софья нажалуется на неё.       Но фройляйн и сама уже увидела испорченный рисунок.       - Я вынуждена доложить мадам Соколовой! - Она обернулась к Соне. - Софья, поверьте, это горе - не горе! - повернулась и ушла.       Мириам подошла к Софье и тихонько сказала, что даст ей свою работу, пояс, чтобы Софья вышла с ней на благотворительный базар.       - Соня, я понимаю, что тебе важно увидеть на базаре графа Воронцова!       В кабинете Соколовой фройляйн Штольц пожаловалась на то, что Горчаковой испортили рисунок.       - Пепиньерка Муравьёва сказала, что это был лучший рисунок! - горячо сказала классная дама.       - И что же такого нарисовала мадмуазель Горчакова?       - Она рисовала, насколько я могу судить, бой под Плевной и полковника на белом коне! - ответила фройляйн Штольц.       «Хм, полковника!» - с некоторой досадой подумала Соколова, но сказала только:       - А Вам не кажется, Эмма, что Вы слишком носитесь с этой своей Горчаковой?! У Вас, кроме неё, ещё одиннадцать выпускниц, и за каждую Вы отвечаете! Вы, Эмма!       Начальница раздражалась всё более по мере своей речи.       Эмма Оттовна хотела сказать, что рисунки Горчаковой и Черневской отражают патриотизм институток и могли бы выгодно представить учебное заведение перед публикой и лично перед Великим Князем, но выражение лица начальницы как бы заткнуло ей рот: она поняла, что её реплика сейчас неуместна. Штольц отпросилась заниматься своими служебными обязанностями.       Но Соколова не сразу отпустила её. Она спросила со значением:       - Ну и как Горчакова отреагировала на то, что её рисунок испорчен? Заплакала?       - Да, - ответила фройляйн упавшим голосом.       - А Вы, Эмма, наказали воспитанницу за слёзы? У нас в институте запрещено плакать - кому как не Вам это должно быть прекрасно известно! По глазам вижу, что нет! Идите и накажите Горчакову!       Лидия Ивановна отвернулась, показывая, что занята уже другим делом.       Штольц вздохнула и пошла к дортуару, придумывая, как она может наказать Софью. Воспитательнице было жаль барышню, она понимала, что девушка не виновата. Но ослушаться начальницы Эмма не могла.       * * *       В дортуаре фройляйн Штольц собрала девочек и объявила, что сейчас будет репетиция танца и примерка платьев.       - К следующему балу ви будете сами шить себе платья! А сегодня я дам вам готовые!       Тата получила муаровое светло-зелёное платье, Катя Шестакова - алебастровое шёлковое, Варя - изумрудно-зелёное, которое так шло к её рыжим волосам! Асе досталось розовое платье цвета «гортензия».       - А Вам, Софья... - фройляйн Штольц сделала паузу, - я в наказание, - классная дама произнесла это слово с нажимом, - выдаю серое платье! Итак, все переодеваемся и идём в зал на репетицию танца. Музыканты ждут! Айнц, цвай, драй!       Софье было всё равно, что надевать. Мириам сказала, когда Соня переоделась:       - Сонечка, тебе необыкновенно идёт этот цвет! Чудесное платье!       Платье было из эластичного материала, оно послушно и без складок обтягивало Софьино тело, которое всё откровеннее становилось женским. Коротенькие бальные рукавчики и грудка были украшены белыми кружевами, на груди приколоты искусственные цветы. Юбки у всех барышень были одинакового фасона, по нынешней моде.       Варя с Асей хихикали, почему-то показывая на Софью.       Фройляйн Штольц могла быть довольна: формально она наказала Софью, выдав ей платье не жизнерадостных тонов, как у всех, а серое. А что получилось в результате, - тут она ни при чём!       Мириам и Софья подошли к ней с вопросом.       - Фройляйн Штольц! А можно Мириам не ходить на бал: по турецким обычаям, она не может танцевать перед мужчинами!       Классная дама взяла на себя смелость позволить эту поблажку. Но Горчакова не унялась.       - Фройляйн! А можно тогда мне выйти на благотворительный базар с работой Мириам?       Эмма Оттовна внимательно посмотрела на девочек. Отчего-то Софье очень важно выйти на базар... Ну что ж, пускай выйдет! Она разрешила. И так что-то мадам Соколова несправедлива к воспитаннице! Но хватит терять время!       - Строиться, строиться! На репетицию танцев! - Классная дама повела всех, кроме Мириам, в зал.