Чуждый край

17. Пока «Энтерпрайз» стоял на приколе у космической базы, Скорпиус исчез для всех, включая членов экипажа. Никто его не видел, никто о нем не слышал. При других обстоятельствах, Кирк обязательно бы поинтересовался, как Споку удалось превратить не самого незаметного пассажира в невидимку, но его то и дело отвлекали бюрократические заморочки, из-за которых голова и без того шла кругом. Поэтому выяснение деталей он оставил на потом, всецело погрузившись в служебную рутину, составлявшую далеко не самую любимую часть его работы. Узнай он правду, то вряд ли бы сумел сохранить спокойствие и выдержку, столь необходимые ему на время официального расследования. К исчезновению Скорпиуса Спок не только не имел никакого отношения, но и находился в полном неведении о месте его пребывания. Положение, в котором он оказался, было щекотливым. В любой момент капитан мог спросить его о Скорпиусе, и ему нечего было ответить. Он не был в курсе, находится ли тот на звездолете или успел покинуть его. Спок не верил в последнее, но не представлял, как ему удастся убедить в том других, если правда выплывет наружу. К счастью, разбирательство по делу с ромуланцами продлилось недолго. «Энтерпрайз» был слишком ценным кораблем, чтобы держать его в продолжительном простое даже по уважительной причине. Едва корабль отчалил от базы, Скорпиус занял прежнюю каюту, как будто никуда и не пропадал. Он не предоставил никаких объяснений и не извинился за своё поведение. Спок не знал, что и думать, когда Скорпиус вдобавок перестал следить за продвижением возобновившегося проекта. Неужели он потерял к нему интерес? – Мы уже два дня как покинули базу, но вы ни разу не появились в лаборатории. Вы больше не думаете о возвращении домой? – спросил его Спок. Скорпиус без лишних слов впустил его в каюту, несмотря на то, что Спок явился к нему без предварительной договоренности, фактически свалившись, как снег на голову. – Вовсе нет. Я лишь не вижу надобности работать над проектом в одни и те же часы. Думаю, нам лучше сменять друг друга, тогда у меня будет больше время для отдыха, а у ваших друзей меньше причин для нареканий. – Нареканий? – не без удивления переспросил Спок. – Кто их высказывал и из-за чего? В ответ Скорпиус улыбнулся одними уголками губ. Спок знал, что за улыбкой можно спрятать многое: замешательство, страх, презрение. Сейчас за ней скрывалось целая гамма эмоций, разгадать которые ему было не по силам. Но в одном он не сомневался: Скорпиус не проговорился; он специально упомянул про его друзей, давая тем самым понять, что действует сообразно их требованиям. Спок не верил, что капитан стал бы предъявлять претензии Скорпиусу у него за спиной. Следовательно, упоминание о друзьях было небольшим преувеличением. Речь шла об одном конкретном человеке, и Споку не надо было гадать о каком именно. – Что вам сказал доктор Маккой? Это ведь с ним у вас был разговор? – Ничего важного, что стоило бы повторять, – заверил его Скорпиус, не переставая улыбаться, и Спок понял, что в том разговоре важным было всё – от первого до последнего слова. – Но это «ничего» однако заставило вас избегать меня, верно? – предположил он. – Этим объясняется ваше недавнее исчезновение и предложение работать в две смены? – Отчасти. Никто не может заставить меня поступать так, как я сам не желаю. По реакции Скорпиуса, Спок догадался, что пытаясь обозначить проблему, он использовал неправильное слово, но поправлять себя не стал, чтобы не совершить новой ошибки. – Вы не должны обижаться на доктора Маккоя. Что бы он ни сказал, у него не было намерения оскорбить или унизить. – Конечно-конечно, если забыть о том, что ваш доктор не доверяет мне и ждет от меня предательства, что глупо уже само по себе. Предать можно лишь тех, кто тебе доверял. На борту «Энтерпрайза» мне доверяете только вы по странной и необъяснимой случайности, – не без некоторой горечи признался Скорпиус. – Не случайности, – поправил его Спок. – Я знаю, – ответил Скорпиус с непринужденной убежденностью и Спок подумал, что он действительно знает обо всём, даже о том, в чем сам Спок до конца не успел разобраться. – Как знаю и то, что только дети зацикливаются на предательстве, когда думают, что их предали. – Когда он узнает вас лучше, то изменит мнение. Предрассудки между людьми исчезают, стоит им лучше узнать друг друга. – Или, наоборот, усиливаются, – возразил Скорпиус. – Только, если подать для этого повод. – Было бы желание обвинить – повод найдется. Вы же сами наверняка прекрасно знаете, чему склонны верить люди, когда страх и недоверие туманит их разум. Почитайте Мильтона на досуге. Он откроет вам, какой невероятный и смехотворный вздор скрывается в умах ваших друзей. – Слабости есть у всех. Главное, на что следует обращать внимание в первую очередь – миримся мы или боремся с ними. Они – борются. За это их нельзя не уважать. – Ваша вера в них достойна восхищения, – невесело усмехнулся Скорпиус. – Но я не ослеплен дружеской привязанностью к ним и поэтому слишком хорошо вижу их ограниченность. А я как раз больше всего на свете не люблю чужую ограниченность и отсутствие воображения. Они меня утомляют и злят. Я горжусь своим терпением. Оно не раз выручало меня в трудных ситуациях, но сталкиваться с чужой недалекостью каждый день – выше моих сил. Честное слово, не понимаю, как вам удается мириться с нею? – Я не считаю себя лучше других. Скорпиус изменился в лице. – Пожалуйста, не разочаровывайте меня. Я умею распознавать ложь. Маленький врожденный дар, о котором никто не знает. Я могу видеть энергетический рисунок живых существ. У каждого он свой и меняется, когда его обладатель лжет. Ваш рисунок сейчас изменился. – Я не лгал. Спок почувствовал себя оскорбленным. – Мне или себе? – спросил Скорпиус, и Спок в который раз подивился его проницательности. – Я верил, что не лгал, когда отвечал вам, – поправил он себя. – Чем больше вера, тем сильнее ложь. Чем больше вы верите во что-то или в кого-то, тем сильнее желание отыскать в них качества им не свойственные. – Зачем вы пытаетесь убедить меня, что земляне не достойны моей веры в них? – Потому что вы сами сомневаетесь в этом, не так ли? Иначе вы были бы сейчас с ними, а не со мной. Вы сомневаетесь и боитесь того, к чему это может привести. И зря. Сомнения бывают полезны. Мы не можем быть уверены даже в том, что видим ежедневно, а уж это мы должны были хорошо изучить. Вам так не кажется? – Нет, я верю, что при правильном подходе познание возможно и неизбежно. – Вот видите, всё опять сводится к вере. К вере в познание, к вере в людей, к вере в то, что вы не такой, как все. Вы пытаетесь её обрести, но не знаете как, потому что не уверены в выборе. Сомнения движут вами и мешают принять окончательное решение. День за днем. Год за годом. И тут появляюсь я, и вам начинает казаться, что, помогая мне вы, наконец, сможете сделать правильный выбор. Всё потому, что я, как и вы, принадлежу разным мирам, что вызывает чувство одиночества и неприкаянности. Но я не ваше отражение. Я достаточно успел узнать вас, чтобы увидеть, как сильно мы различаемся. Вы желаете быть вулканцем и находите свою человеческую половину несовершенной. Я ненавижу быть скарранином даже наполовину. Ежедневно подавлять скарранскую сущность утомительное и затратное занятие. Я выбрал миротворцев – в моем мире они потомки землян – какими бы суетными и глупыми они не были, потому что их суетность и глупость были меньшим злом, по сравнению с четко продуманным и обоснованным скарранским видением нового порядка. У нас разные приоритеты. Мне понятны ваши сомнения и одновременно непонятны. У вас есть всё, чтобы быть счастливым. Работа, друзья, уважение. Но у вас другое представление о счастье, и они не вполне вписываются в него. Не знаю почему, но вас пугает привязанность к друзьям, зависимость от них. Моё появление, моя история заставили вас с новой силой столкнуться с сомнениями о своем месте, заставили вас снова задаться неразрешимым вопросом: а там ли я нахожусь, где должен. У меня самого много времени ушло на то, чтобы решить, кем мне быть, и где моё место. В этом и заключается причина беспокойства ваших друзей. Они видят, что вас что-то терзает, но не знают, что именно и как вам помочь. Спок внимательно выслушал Скорпиуса, ни разу не попытавшись ему возразить. В том, что тот сказал ему, было много верного. – Они и не смогут, – признался он. – Я еще не готов дать ответ им и самому себе. – Что ж, никто вам его не подскажет. Это должно быть только вашим решением. Никто не примет его за вас. И я вам в этом не помощник. У меня есть большой опыт выживания, но нет никакого опыта общения. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что нам следует быть внимательнее. То, что мы годами повсюду ищем, может оказаться рядом с нами. Просто у нас никогда нет времени оторваться от тщетных поисков и посмотреть по сторонам. Но то, что важно для нас, всегда находится рядом. Главное – не просмотреть его. Самая большая ошибка воспринимать привычное, как заурядное. Постарайтесь избежать этого, и тогда ваш выбор в итоге всегда будет правильным. Его не нужно бояться. Мир будет таким, каким мы себе его представляем. – Вы верите, что мысль может изменить мир? – удивился Спок. – Не мысль, а действие ею порожденное. – С такой трактовкой я, пожалуй, могу согласиться. Спок решил, что их встреча подошла к концу. – Я бы хотел, чтобы вы не придавали значения словам доктора Маккоя и продолжили работать со мной в лаборатории. Вместе у нас будет больше шансов на успех, чем поодиночке, – попросил он перед уходом. Скорпиус кивнул. – Ваш доктор – любопытный экземпляр. Упрям, узколоб, надоедлив, но при этом принципиален и честен, и он хороший друг. Вам повезло с друзьями, поэтому вы не одиноки. И никогда не будете одиноки. В отличие от меня. – Вас это тяготит? – Вам нужен честный ответ? Я не могу его дать. Быть единственным в своем роде не так уж и плохо. Это делает тебя особенным. Ставит вне правил, вне рамок и ограничений. То, как Скорпиус произнес последнюю фразу, смутило Спока. Он подумал, что поторопился, заключив, что их беседа исчерпала себя. – И над законом? – задал он встречный вопрос. Скорпиус улыбнулся. – Вы же не это хотели спросить? Вам пришла в голову мысль, что доктор Маккой не так уж и был неправ в своих подозрениях? – А он был прав? – Отчасти. Не буду обманывать, когда я только здесь появился, мне приходило в голову захватить корабль. И ничто бы мне не помешало, возымей я желание довести план до конца. – Но что-то же вас остановило? – Не остановило, – Скорпиус поморщился, как от зубной боли. – Неправильное слово. Неточно передающее суть. Осмотревшись, я понял, что мне некуда здесь идти. Нет цели, стоящей усилий. Нет смысла чем-то жертвовать. Мой дом не здесь. Этот мир чужой для меня, и у меня нет никакого желания делать его своим. – Чем вы займетесь, когда вернетесь домой? – Вы хотели сказать: «если вернетесь»? – уточнил Скорпиус. – Давайте не будем притворяться, что у меня есть малейший шанс. Но поверим на секунду в чудо. Начну сначала. Мне не привыкать. – Там, но не здесь? Почему? – Существует огромное множество реальностей, и из этого огромного множества реальностей мы находимся там, где должны находиться. Потому что только там мы на своем месте. Покуда у меня есть шанс вернуться, каким бы эфемерным он не был, вы думаете, я откажусь от него? С ним связано настоящее, которое и создает окружающий нас мир. Если полностью отрешиться от него – можно очутиться в пустоте. Ведь в мире нет ничего, кроме настоящего, кроме того короткого мига, когда мы сознаем, что все еще существуем. Что нам остается? Ценить настоящее. Ценить то, что нам дано. В том мире остался человек, которого я бы не отказался назвать другом. Если бы вы знали мою историю, то удивились бы этому признанию. У меня никогда не было друзей, и я никогда не жалел об этом. Но все бывает в первый раз. Этот человек так ненавидит меня, что не пожалел своего шаттла, чтобы навсегда избавиться от меня. Я солгу, если скажу, что это не причинило мне боль. – Но вы все равно хотите вернуться. – Да. – Спасибо. – За что? – За ваш ответ – Он вам не поможет, пока вы не поймете, что же для вас является самым главным в жизни. Я слишком поздно понял, как важно ценить то, что имеешь, чтобы после не сожалеть об утраченном. – Сожалеть нелогично – Нелогично применять логику в отношениях. Моей ошибкой было то, что я пытался использовать других в своих целях. Это не лучший способ достичь понимания. Я не умел прощать. Не умел идти на уступки. – А потом научились? – Всегда есть чему учиться. Что я усвоил в первую очередь: в этом мире часто бывает так больно, что кажется – уже невозможно дышать. Но потом приходит второе дыхание, и ты открываешь, что именно боль не дает тебе умереть. Несмотря на это, долгое время я считал, что цель все оправдывала. На кону стояло слишком многое. Я закрывал глаза на то, что эта цель составляла ценность только для одного меня. Правильно говорят: месть ослепляет. Я долгое время был слеп. А когда прозрел – было слишком поздно. И все-таки, ни в одном из своих поступков я не раскаиваюсь. Потому что я то, что я есть, а не то, что могло быть. И поступи я по-другому, то перестал бы быть собой. Эта спонтанная исповедь заставила Спока понять, что имел в виду Маккой, когда говорил об отсутствии у Скорпиуса малейших представлений о нравственности и морали. Но безнравственность Скорпиуса его не ужасала. Дикие звери безнравственны, но кто их упрекнет за это? – Вы должны простить меня за то, я тут вам наговорил. Легко увлечься воспоминаниями, когда ничего, кроме них, не осталось, – извинился Скорпиус. – Это не так уж и мало. – Но их недостаточно. Их всегда недостаточно, даже когда прошлое не отпускает. Оно здесь, – Скорпиус ткнул пальцем в висок, – и останется там навсегда. Судьей, палачом, адвокатом. «Сколько же страшного должно быть скрывается в его воспоминаниях»,– подумалось Споку. – В кое-чем вы были не правы, – тем не менее, произнес он. – У нас есть нечто общее. – Что же? – Мы защищены почти от всего. Боль причинить нам способны лишь те, к кому привязаны. – Вопрос: стоят ли люди того? – Возможно, человека можно было бы назвать самым отвратительным созданием во вселенной, но он способен видеть звезды и оценить их красоту. – Вы полагаете, что это все искупает? – Я вижу в этом надежду. Как бы нелогично это не прозвучало.