Перекрёстные жизни

36 Это было вопросом доверия – не больше и не меньше: обозленное на весь мир животное, наученное горьким опытом прежних предательств, берет еду не у каждого доброго самарянина. И хотя Нил предпочитал думать, что все-таки он не животное, обозленности и горьких опытов в его жизни тоже хватало. Но не хотелось верить, что сейчас как раз один из подобных. - Спасибо, - коротко поблагодарил он. Сверток взял, но открывать его не торопился. Том Стив, опершись плечом о дверной косяк и скрестив руки на груди, терпеливо ждал, что будет дальше. Том Стив чувствовал себя в тюремной камере как дома, и, пожалуй, именно это не давало Нилу покоя. - Нет, я серьезно, - отложив передачу на жесткую поверхность лежака, он встал. – Сюда не так просто попасть. По крайней мере, я это точно знаю. - Ты юрист – тебе и видней, - безразлично пожал плечами Стив. Впрочем, не совсем безразлично. Даже в полумраке одиночки человеку, привыкшему в суде замечать малейшие намеки на эмоции у всех заинтересованных лиц, не составило особого труда рассмотреть, как мимолетно нахмурились брови собеседника. Нил покачал головой: - Ты же понимаешь, я надеюсь, что парень идет на должностное преступление, пуская тебя сюда. А если кто-то узнает? Доложит? В лучшем случае его выгонят взашей без права службы в полиции. О худшем умолчим. Очевидно, впечатленный подобной перспективой, Стив сглотнул: - Джимми уверяет, что всё под контролем. Хотя поверь… - он замолчал на мгновение, очевидно, формулируя мысль, - я бы ни за что не решился подставлять, не будь ситуация столь серьезной. С этим Нилу было бы трудно не согласиться. - Как вы познакомились? – спросил он, все еще исподлобья рассматривая зятя, все еще решая, стоит ли ему довериться в полной мере. - Дом Понни, - коротко ответил тот и криво усмехнулся. – Предполагаю, для тебя не самая лучшая рекомендация? - Напротив. И вообще: поменьше слушай ту чушь, которую иногда говорит твоя жена. При упоминании об Элизе Стив напрягся и едва ли осознанно подался вперед: - Оставь ее в покое. С этим вполне можно было согласиться. Нил кивнул, понимая, что сделал правильные выводы: каким бы выгодным для сироты-фермера ни казался брак с аристократкой, это был союз по любви. По крайней мере, со стороны Тома Стива. - Хорошо! – удовлетворенно заключил Нил, отвечая то ли собеседнику, то ли собственным мыслям. – Теперь можем и поговорить. Ему предстояла нелегкая задача: рассказать новому родственнику ровно столько, сколько можно себе позволить. Не вдаваться в лишние подробности. Не раскрывать слишком интригующих деталей. Не подставлять. В конце концов, Том Стив при всех его очевидных плюсах и определенных возможностях здесь, в Чикаго, не обладал и десятой долей того влияния, которое понадобится для благополучного решения этого дела. А значит, всё, что от него требовалось – это донести информацию до нужных лиц: убедиться, что Филипп в курсе и работает над поставленными задачами, уточнить, в деле ли Дэвид, и если нет – найти подходящего адвоката, а еще связаться с Трентоном. Непременно связаться с Трентоном. Теперь, посмотрев на ситуацию с новой, неожиданной стороны, Нил всё больше понимал, что без Чарльза ему отсюда не выйти. В этом и была его беда: слишком многие люди влияли на исход ареста, что выбивало бразды правления из его собственных рук, а он, в последнее время следующий по своему, строго определенному курсу, к такому не привык. Том выслушал все просьбы и наставления с определенной стойкостью. Лишь в конце холодно улыбнулся: - Уверен, что сможешь контролировать процесс отсюда, Леган? - Нет, - честно признался Нил, - кстати, полагаю, записать важные моменты тебе нечем и не на чем? - Не волнуйся, я запомню. - Учту. - Мою память? - И это тоже. Вышло как-то непроизвольно: они вдруг тепло, совершенно по-братски улыбнулись друг другу, и Том продолжил намного мягче: - Кэтти очень волнуется за тебя. Постоянно ждет, когда вернешься. - Что ей известно? - Перед тем, как уехать в Чикаго, твой секретарь, Филипп, настаивал, что ей нужно рассказать о твоем аресте, но Энни не позволила. Да и Элли кричала, топала ногами и сетовала, что твои слуги не знают своего места. Элли?! Ах, да: Элиза. Нил уже слышал это обращение однажды, но не придал ему значения, а теперь стало почему-то горько: даже его несносная сестрица – чья-то любимая Элли, а его Кэнди больше нет. На пару секунд сжав кулак так сильно, что ногти врезались в ладонь, он прикрыл глаза: - Лучше расскажите ей. - Не думаю, что стоит… - начал Стив, но Нил, вскинувшись, перебил его: - Я знаю свою дочь. Я знаю, что она уже себе места не находит, потому что я так просто не мог уехать и бросить ее одну. Стив покачал головой: - Ребенок испугается. - А вас не посетили мысли о том, что ребенок уже надумал себе худшего?! Например, что с папой случилось то же, что и… Нил осекся, пытаясь справиться с яростью. Стив тоже замолчал, осознавая ситуацию в полной мере. - Ладно, - наконец, кивнул он, - понял. Я сам поговорю с Кэт. Только она сейчас с другими детьми в поместье Эндри. - С чего бы это? Том мимолетно нахмурился: - Я… ну, я сейчас, скажем так, немного занят не менее важным делом, чем твое. А у Альберта надежная охрана. Наверное, Нилу следовало бы поблагодарить Стива за дальновидность, но губы сами скривились в презрительную гримасу: - Уильям Альберт Эндри не числится среди тех, кому я доверю дочь. - Ты слишком предвзят и подозрителен. Нил лишь развел руками: - Говорят, у меня хорошее чутье. Адвокатское. Вероятно, Кэнди бы с ним поспорила – она всегда имела к хитрецу и обманщику Эндри самые теплые чувства, чего Нил никогда не понимал, но вынужден был принять. Стив же спорить не стал. Интересно: исключительно не желает ввязываться в лишние споры или в чем-то согласен с собеседником? Стив просто кивнул: - Ладно, завтра заберу детей к себе. Хотя лучше к Корнуэллам. Видимо, действительно чем-то серьезно занят. Выяснять такие моменты сейчас не время и не место – решил Нил. Распрощался с зятем, уже куда более оптимистично настроенный, и развернул угощение. Тушеное по-домашнему мясо, овощи и сыр, немного шоколада и фрукты. По тюремным меркам еда, найденная в свертке, могла бы составить настоящую трапезу. Да и по военным меркам тоже – вспомнилось ему. Определенно летом тысяча девятьсот восемнадцатого мир был уже слишком истощен для того, чтобы еще и вкусно кормить своих измученных, израненных солдат… *** Они снова вместе – небывалая удача, особенно, если учесть, скольких людей свела, а потом навсегда разлучила война. Они все изменились немного: Дэвид выглядит серьезнее, а Чарльз – сдержанней. Нилу трудно определить, сильно ли изменился он сам, но друзья утверждают, что довольно основательно. И ему интересно, согласится ли с таким утверждением Кэнди. Брэдфорду с Трентоном пришлось, конечно, рассказать о ранении и госпитале, а значит – и о ней тоже: рассказать не только о последних встречах, но и о том, как всё начиналось. Следовательно, пришлось признать и глубину собственной низости, но, вопреки опасениям, Чарльз ничего уничижительного не сказал, а Дэвид лишь похлопал его по плечу: «С кем не бывает». И вот теперь они вместе, хоть и в составе разных батарей, общим фронтом удерживают Марну. Немцы наступают, готовясь к переправе, и если попытка форсировать реку окажется удачной… Нет, хода войны она уже не изменит, зато нервишки пощекочет. И снова будет море крови. Никому это не нужно. - А ещё говорят, что последние резервы фрицев иссякают… Чарльз, выпуская в небо тонкое колечко дыма, из-под полуопущенных ресниц посматривает на батарею, командование которой недавно принял в чине майора. Со стороны он выглядит расслабленным, но здесь, на войне, привыкаешь к тому, чтобы собраться и вступить в бой по первому сигналу, оттого первое впечатление о Трентоне весьма обманчиво – думается Нилу. Его собственный капитан тоже отдыхает в период короткой передышки где-то в своей компании, и парня трудно за это винить: не далее как вчера пришлось вести непрерывный огонь три часа к ряду, и потому сегодня все заслужили отдых. - Когда ты к ней поедешь? – не унимается Дэвид, жуя и пережевывая иссушенный жарким французским солнцем стебелек. Вот же чертов Бредфорд: далась ему эта поездка! - Когда надо, - коротко ругнувшись, констатирует Нил. Дэвид смеется, откинувшись на траву. Даже Чарльз улыбается уголками губ, что для него совсем не характерно. Речь идет о том, что два дня назад Филипп Лакруа, неунывающий и всё умеющий Лакруа, вернувшись из масштабной поездки с обозом снабженцев по всей линии фронта, доложил патрону: в госпитале под Реймсом работает мисс Уайт. Вообще-то Филипп называет ее Mademoiselle Blanc*, то ли не желая понимать, что Уайт – это фамилия, то ли просто в шутку, и в их тесной компании это «Mademoiselle Blanc» успело стать притчей во языцех. Не потому, что фронтовым товарищам нечем заняться или хочется посмеяться над лейтенантом Леганом. Дело в том, что они переживают за него. И хотят помочь. Нил знает, что они хотят помочь, как знает и то, что уже два дня он сам не свой. «Когда ты к ней поедешь?» Что ж, он тоже постоянно задается этим вопросом. Когда?! Не то чтобы он не хотел увидеть Кэнди. Бог знает: такая встреча – всё, о чем он думает в последнее время, всё, о чем сейчас может мечтать. Не то чтобы он и боялся. Когда чуть ли не каждый день смотришь смерти в лицо да и сам ей помогаешь сразить десяток-второй врагов, перестаешь бояться многого. Единственный, кто останавливает его, - это сама Кэнди. Потому что она довольно четко и ясно дала понять в Париже: его чувства если не смешны, то, по крайней мере, напрасны. Потому что ей не до него, особенно теперь, когда он вполне здоров и уже давно не ее личная ответственность. Потому что он… Дьявол, он не хочет лишний раз расстраивать ее своим приездом, и если уж чего и опасается, так это увидеть неловкость и раздражение в ее глазах – в тех, что мягким светом озаряют его темные быстрые сны. Прикуривая от папиросы Трентона, Нил молчаливо рассматривает синее-синее летнее небо. Интересно: найдется ли в глазах Кэнди хоть немного радости для него? И способно ли желание узнать ответ на этот вопрос перекрыть череду бесконечных резонных «потому что»? Словно вторя его мыслям, товарищи переглядываются, заговорщицки подмигивают друг другу: - Между прочим, от Шато-Тьерри до Реймса совсем близко, миль тридцать. - Ага, и часть нашего танкового корпуса** направляется туда в помощь англичанам. Со стороны вполне может показаться, что офицеры не замечают курящего Нила. По крайней мере, они не смотрят в его сторону. И все-таки знают: Леган не упускает ни слова. В небе то и дело появляются легкие белые облака, похожие на морскую пену, но подобно пене они почти сразу исчезают, растопленные летней жарой. Нил думает, что давно потерял свой шанс, что с самого начала потерял его недостойным поведением испорченного мальчишки. А потом думает, что его никогда и не было – этого шанса, что Кэндис Уайт всегда нравились совсем другие парни. Потом снова вспоминает – преимущественно ее, снова обвиняет – преимущественно себя, и снова затягивает полные легкие горького противного дыма. А потом плюет на все свои размышления: а была – ни была! И, обжигая пальцы, отбрасывает куцый окурок в траву. Взъерошив волосы, недоверчиво качает головой, точно до сих пор не может принять собственное решение: - Черт, меня же под трибунал отправят за дезертирство… Снова переглянувшись с Чарльзом, Дэйв Бредфорд беззаботно отмахивается: - Да ладно тебе! А друзья тогда на что? Прикроем. Да, Трент? Чарли привычно немногословен. Он только кивает и, обстоятельно потерев переносицу, встает: - Помощь Лакруа понадобится. Пусть подойдет ко мне после отбоя. Я всё объясню. - Трент, к Бишопу надо сходить в третий батальон, - напоминает Дэвид, - он же тебе должен. Мне отец кое-что прислал недавно – будет в качестве компенсации. И еще… Друзья с энтузиазмом берутся за дело. С энтузиазмом, которого Нил не ожидал и к которому совсем не привык. Возможно, сам бы он и не рискнул покинуть расположение части в разгар контрнаступления, но друзья прикрывают спину, и он это ценит даже больше, чем может себе признаться. А еще он очень хочет встретиться с Кэнди! Уже ночью, под покровом темноты, третий тяжелый батальон Бишопа, разворачиваясь на северо-восток, прокладывает путь к линии продвижения немецких войск, по дуге осадивших почти разгромленный Реймс с трех сторон. Сидя на раскаленной после жаркого дня броне, Нил удерживается левой рукой за короткое дуло танка. Он не знает, сколько времени займет путь до города и где именно находится госпиталь, о котором рассказал Филипп. Он не знает, когда сможет добраться туда, когда вернется на свою батарею да и вернется ли – в конце концов, вокруг война. Зато он знает, что увидит Кэнди. Непременно увидит ее, и на сей раз не струсит, коль уж ему хватило смелости временно приквартироваться к танковому корпусу. Дорога пыльная… Да, бесконечная, душная ночью и знойная днем, трудная, изматывающая, но прежде всего – пыльная. Танкисты во время привала расспрашивают его о том, о сем: большинство – недавно приехавшие в Европу мальчишки, специально подготовленные еще дома и посаженные в новенькие, едва снятые с конвейера машины. Они хотят знать о фронте, о боях, о французах и немцах, о том, закончится ли осенью эта ужасная жара. Они не знают пока, как это – гореть в брюхе огромного железного монстра и не иметь возможности выбраться, потому что люк заклинило. Они пока многого не знают, и Нил не спешит делиться опытом, приобретенным во время сражения при Камбре. Зато спешит порадоваться, что сам не пошел в Танковую службу, хотя при своем росте рассматривал такую возможность в числе первых. Но лучше уж артиллерия. Там хотя бы не сгоришь заживо, закованный в металл своего орудия. Танки едут очень медленно. Куда быстрее было бы на авто или даже верхом, но Трентон, как обычно, стратегически прав: так вернее. Так безопасней. Нил беспокойно всматривается вдаль, словно в будущее смотрит. И видит на горизонте приблизительно то же, что и в будущем: сплошную серую дымку – туман, смешанный с пылью, садится на поля. Вокруг – разруха. После стольких лет войны эта страна кажется мертвой, а солдаты и боевая техника просто срослись с пейзажем, растворились в нем, стали его неотъемлемой частью. Молоденький лейтенант машет рукой, указывая на что-то впереди: - Смотрите, сэр! Там уже Реймс, въезжаем в пригородную зону! Где-то здесь… Филипп говорил: это где-то здесь! Танк идет достаточно медленно для того, чтобы вполне безопасно соскочить в полевую траву. - Сэр, куда вы?! – несется вслед испуганный крик лейтенанта, но Нил лишь отмахивается: - Там моя невеста! Это же неправильно, что она ждет меня, а я без цветов, да, парень? Неправильно, да?! – кричит он, щурясь на яркое солнце. Он впервые так громогласно, так беззаботно кричит о своих мечтах и о Кэнди, если не считать, конечно, ссору с матерью и Элизой на повышенных тонах во время пресловутой помолвки. Но с другой стороны, разве можно хотя бы сравнивать то, что он чувствовал тогда, с нынешними чувствами? Да и он уже не тот, что прежде – совсем другой, ему хочется верить в это. Полевые цветы не слишком яркие, зато душистые и разнообразные, но ломаются трудно – стебли пересохли от жары, растеряв весь сок и упругость. Хотя не становятся от этого менее желанными. Пожалуй, он бы мог сравнить Кэнди с этими стойкими в жару и прекрасными в простоте своей полевыми цветами… Танковый батальон движется дальше – медленно, но ощутимо, потому Нилу приходится заскочить на первый попавшийся танк, чтобы продолжить путь, как вдруг госпиталь совершенно неожиданно появляется за одним из поворотов, словно вырастает из-за почти разгромленного, полумертвого парка. Он видит Кэнди сразу: ее хрупкую фигуру, опустившиеся плечи, растрепанные кудряшки, кое-как собранные в привычные хвосты на две стороны. Он зовет ее прежде, чем успевает продумать, с какими словами подойдет и чем продолжит разговор. Он выкрикивает ее имя – раз, второй, третий - стараясь перекричать ровный гул медленно ползущих танков, потом просто спрыгивает в пыль и бросается к ней, не разбирая дороги. А когда подбегает – видит слезы на ее глазах. Ее слезы – это выше его сил, намного, несоизмеримо выше! - Не плачь, - тихо, но уверенно говорит он. Она ничего не отвечает. Она только всхлипывает и медленно-медленно качает головой. Ему кажется: еще немного – и она протянет ладонь к его лицу, чтобы убедиться в его реальности, но ведь есть масса куда более интересных способов. - Ох, Кэнди, - выдыхает Нил. Вручает ей цветы. Вернее, вкладывает в руки, предварительно разжав ее пальцы, крепко сцепленные на груди. – Это тебе. А потом, не спросив ни разрешения, ни согласия, просто обнимает ее за плечи, притягивает к себе и накрывает ее губы своими. Так он ее не целовал. Конечно, назвать поцелуями те несколько недоразумений, случившихся с ними прежде, было бы не совсем правильно, но если отбросить все условности и всё же назвать, те поцелуи не имели ничего общего с нынешним. Этот настоящий. Он задуман, как настоящий. Он спонтанен, как любые сильные эмоции, и основателен, как любые сильные чувства. Нил едва ли понимает, что торопит события, может, даже непозволительно, что вокруг горячая пыль и гремящие гусеницы танков, почти перекрывшие отдаленный гул канонады. Все его мысли сейчас только о губах Кэнди, которые он осторожно обнимает, пробует, раздвигает своими; о губах Кэнди, мягких, теплых и соленых; о губах Кэнди, которые, дрогнув, несмело открываются навстречу его губам, одновременно и позволяя поцелуй, и делая его куда слаще, куда интимнее. В этот момент он перестает мыслить. По крайней мере, перестает осознавать окружающий мир до тех пор, пока отпускает ее, задыхающуюся, пылающую от смущения, и сам переводит дыхание, сбившееся от нахлынувшей страсти, точно сбитый в бою прицел. Он отпускает ее губы, но лишь крепче сжимает ее тело: ее плечи, худые и хрупкие в его руках, ее талию, перехваченную белым сестринским передником. Он всё крепче прижимает ее к себе, позволяя им обоим отдышаться. - Нил, - бормочет она, наконец, уткнувшись в его плечо, и он замирает. Оттолкнет? Вырвется? Набросится с обвинениями или просто молча развернется и уйдет? Пришло время узнать ответ. С усталой обреченностью он разнимает объятья, чтобы отпустить ее, но вместо этого Кэнди, вскинув голову, улыбается ему сквозь слезы: - Ты…вернулся… - ее ладони, чуть дрожа, скользят по его груди, по пыльной рубашке, прилипшей к телу, и по плечам, по небритым щекам, - вернулся… Это всё, что ему нужно знать для того, чтобы позволить себе еще один поцелуй. И снова настоящий. Кэнди обхватывает его за шею, давая приподнять себя, и скромный полевой букет рассыпается, падает на землю к ее ногам. Будь он лучше и умнее, мог бы уже много лет обнимать ее так, целовать и любить, потому что она из тех женщин, не любить которых невозможно. Но коль уж сложилось по-другому – коль они потеряли столько времени! – теперь неплохо было бы наверстать. Он еще многое должен ей сказать: о том, что едет с донесением в Реймс; что танки медленны, но ему нужно вскочить хотя бы на последний, и что она – это всё, ради чего ему хочется жить. Ему нужно узнать: будет ли она ждать его с войны, сколько бы еще ни пришлось сражаться, и будет ли сама достаточно осторожна – она же иногда такая безрассудная! Для него важно понять: эти ее целующие губы, и глаза, полные слез, и прохладные судорожно-быстрые пальцы, и ладони, и шепот – это всё по-настоящему, или просто он налетел, как шторм, а у бедной девушки не было времени скрыться. У него вообще накопилось немало вопросов, но всё, на что он способен сейчас, – так это снимать губами слезы с ее щек, гладить спину и плечи, целовать волосы и повторять, прижавшись лбом к ее лбу, как сильно он ее любит. И слышать «Сумасшедший» в ответ: – Сумасшедший… совсем сумасшедший Нил Леган!... Ну что ему сказать в своё оправдание? Что ему сказать, когда ее губы лихорадочно прикасаются к его лицу, к его рукам, к его собственным губам, а он не способен даже описать, что чувствует, потому что для этого ощущения не существует названия? Как же невыносимо расставаться с ней сейчас!.. *** Где-то лязгнула, закрываясь, железная дверь. Нил тряхнул головой: он в тюрьме, он один, он без Кэнди. Визит Стива воодушевил настолько, что воспоминания, дорогие сердцу, закружили в вихре, но Нил не ждал, что они окажутся настолько болезненными. Хорошо бы отвлечься. Словно приходя на подмогу, дверь его собственной камеры тоже загремела, открываясь. - Эй, Леган, - Джеймс Картрайт, чем-то взволнованный, показался в проеме. – На выход. Начальство вызывает. Он лишь холодно усмехнулся: - Зачем это? – и, понизив голос, уточнил: - Узнали про твои делишки с Томом? - Какие еще делишки? – нахально поинтересовался молодой человек, не отводя взгляда. – Наверно, следователь приехал на допрос. Давай уж, лицом к стене! На сей раз коридор снова был новый, какой-то более… цивилизованный, что ли. С чистыми панелями и аккуратно одетым конвоем. За массивной дверью обнаружился кабинет для допросов, но там, вместо работника окружной прокуратуры, находилась женщина, стоящая к входу спиной, нетерпеливо теребящая в руках теплую шаль. Он мог бы подумать, что сходит с ума, но не успел – она обернулась на звук. Или просто обернулась, почувствовав его присутствие. Покачала головой и вздохнула: - Ну, вот тебе и раз. Он же, напротив, задержал дыхание и не выдыхал до того момента, как подошел к ней вплотную. Тогда ощутил всё: ее запах, ее дыхание, само ее присутствие. Узнавание волной пронеслось по нервам: Кэнди! Руки рванулись вперед и сжали ее – до хруста. Обычно она протестовала в таких случаях и шутливо вырывалась, говоря, что он ее задушит, но сегодня его Кэнди ничего не сказала. Лишь прижалась еще сильнее… Конец 3 части ТВС * (фр.) Miss White ** имеется в виду часть танкового корпуса в составе Американских экспедиционных сил в Европе, сформированного по инициативе генерала Першинга осенью 1917-го