Художник. Не псих.

*** Коридор полон студентов. Они движутся очень быстро и очень шумно, как вода: не как океан во время шторма или как тайфун с его непослушными волнами, хлещущими в разные стороны — эта толпа напоминает скорее горный поток. Так же быстро, так же шумно, но целенаправленно движущийся в одном ритме. Каждый словно знает свое место и, встраиваясь в нужный момент, движется вместе с толпой к выходу, минуя препятствия, вроде колонн, столов и стульев в коридорах. Своеобразные подводные камни, которые есть в русле любой горной реки. Все движутся, огибая преграды, сдвигаясь, меняясь местами. Но так или иначе прямо перед тобой в конце возникнут большие металлические двери, за которыми «поток» распадается на маленькие частички-капли, из которых состоит. Я закрываю глаза, словно действительно собираюсь прыгнуть в воду, и в несколько мелких быстрых шагов выхожу из аудитории. Поток студентов тут же подхватывает меня и несет в сторону выхода. Коридоры, лестницы, снова коридоры… этот лабиринт кажется огромным и в общем-то напоминает логово мифического Минотавра. Хоть в центре и не сидит злобный монстр, но он все же есть. Он существует в деталях: мелочи вроде «случайных» подножек, невзначай опрокинутой на чьи-то брюки баночки с йогуртом… «Дьявол в деталях», на которые мы только лишь мимолетно обращаем внимание; монстр живет в каждом из нас, но эта частица так мала, что мы не видим ее. Или просто делаем вид, что не видим. А тем временем поток продолжает свое движение вперед. Кто-то сдвигается ближе к краям, после «выпадая» из общей массы. Остальные продолжают движение, не обращая ни на что внимание. Все это похоже на огромный организм, цель которого — добраться до входа. Изо дня в день он возникает, собираясь из мелких частичек, движется вперед и, достигнув цели, прекращает свое существование. Изо дня в день… так рутинно, как, в общем-то, все, что вообще есть в мире. Все становится рутиной, теряет краски. Я, наконец, миную входные двери и оказываюсь на улице. После толпы, давящей на тебя со всех сторон, здесь чересчур холодно и немного неуютно. Если создать мой личный список мест, где я люблю находиться, то в нем будет от силы два или три пункта, но их будет вполне достаточно. Открытый двор моего колледжа не входит в этот список, увы. Когда же я все-таки застегиваю свое пальто, становится значительно комфортнее. Жаль, что так быстро решаются далеко не все проблемы. Например та, что сейчас курит около кованых ворот и бросает косые взгляды исподлобья в мою сторону. Я сразу почувствовал себя неловко. Думаю, по-другому быть и не должно в тот момент, когда понимаешь, что тебя будут бить… ну или унижать. И еще неизвестно, что хуже. В любом случае, это неприятное чувство неловкости только усиливалось по мере того, как я подхожу к воротам. Как бы я ни старался отложить этот момент, он неумолимо приближается; так же, как я приближаюсь к этому парню с каждым моим неуверенным шагом. Этот тип не спускал с меня прищуренный взгляд. Стоило мне только поравняться с ним, как он оттолкнулся от решетки, на которую опирался, и в мгновение возник передо мной, словно упавший с неба метеорит. Как в старых мультфильмах: он падает прямо перед тобой, а ты просто продолжаешь стоять, и лишь волна воздуха развивает твои волосы, да и то, лишь на пару мгновений — не более. Он в последний раз приложил сигарету к губам, после чего метко бросил ее в урну, стоявшую шагах в семи или восьми. Даже не подумал отойти! Я, немного не привыкший к тому, что мое личное пространство нарушается столь бесцеремонно, отшатнулся, изумленно уставившись на парня. Все бы ничего, но делая шаг назад я… оступился и вновь поскользнулся. Похоже это мой крест, который мне придется нести всю свою жизнь. Единственное, я не выпустил папку, да и то просто потому, что она лежала у меня в сумке. Ну, я уже морально приготовился к тому, что сейчас получу пинок по ребрам; я даже зажмурился… — Эй, вставай, — я приоткрыл левый глаз. Убедившись, что никто не собирается меня все-таки пнуть, я открыл и правый. — Вставай же! Не хватало еще, чтобы ты умер от воспаления легких, лежа на промерзлом насквозь газоне. Я схватился за протянутую руку. Парень резким рывком поднял меня с настывшей земли и поднял мою сумку, которая упала рядом. — Прости, я, наверное, испугал тебя. Мы столкнулись дня два назад по дороге из колледжа. Ты еще подумал, что я хочу ударить тебя… в общем прости, Джерард, если я напугал тебя. Ты натура творческая, таким, как ты и без этого не так уж легко приходится. Вот, держи! Парень протягивал мне мою сумку. — Спасибо, — я улыбнулся в ответ. Немного странно… — Еще раз прости меня. Я, кстати, Фрэнк, — он мялся с ноги на ногу. — Не хочу, чтобы ты думал, что я какой-то бешеный. Мы с тобой даже чем-то похожи… ну, знаешь, в плане творчества. Разве что, я не такой нерешительный, как ты. — Я не нерешительный! — возразил я. — Просто не люблю лишний раз высовываться. — Ох, да. Точно! Я и не подумал. Ладно, Уэй, еще увидимся, — Фрэнк махнул кому-то рукой и, поправив рюкзак за спиной, убежал. И что бы все это могло значить?.. *** По пути я все не мог выпустить из головы этого парня. Такой странный… я сперва действительно подумал, что он пнет меня или что-то подобное. Но Фрэнк оказался не таким. По крайней мере, извинялся он вполне искренне: ни грамма фальши в голосе — или же он просто такой талантливый актер. Не думаю, что стоит сейчас забивать голову раздумьями о том, лгал он, говоря со мной, или же его слова были искренни. Во всяком случае он показался мне вполне дружелюбным. Ну вот, теперь я ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы с ним пообщаться еще раз. В более спокойной обстановке. Чисто с научной точки зрения: насколько я хорош в психологии? Раньше мое умение «читать» людей меня не подводило, поэтому я на девяносто процентов уверен в том, что Фрэнк просто хотел извиниться, что и сделал. И у меня не должно быть никаких сомнений на его счет. Но все же разве обычные люди подходят извиниться к человеку, которого в общем-то не знают, да еще и при условии, что этот самый человек вроде как сам виноват? Да, мне тоже это кажется чем-то из области фантастики. Но не стоит забывать о еще одном участнике этой истории. Эллисон. Она вполне могла заставить своего парня пойти и извиниться передо мной просто потому, что она так захотела. Хотя с чего бы это она станет задумываться о фрике, вроде меня? Эта головоломка немножечко сводит меня с ума. Ну так, самую малость… Понимаю, что сейчас самое время прекратить эти бредовые рассуждения просто потому, что они не приведут ни к чему хорошему. Да и я уже подошел к входной двери и копаюсь в карманах в поисках ключей. Они находятся почти сразу. Почти… сперва на свет извлекается телефон, помятая пачка сигарет, еще пара сигарет, которые выпали. Куча фантиков от мятных конфет, бумажка с телефонным номером. Боже, я даже не могу предположить, чей это номер и откуда он у меня взялся, но раз я столько времени не вспоминал о нем, то он, скорее всего, мне не нужен. Держа все это в руках, я умудряюсь открыть дверь, зайти и даже захлопнуть ее, слегка толкнув ногой. Двери не понравилось такое обращение, отчего она громко захлопнулась, сотрясая стены по всему дому от первого этажа, до захламленного чердака. Не заморачиваясь на тему сохранности чистоты полов, я прямо в ботинках бреду на второй этаж. Поворот, восемнадцать шагов вперед, снова поворот. Толкнув дверь, я оказываюсь в своей комнате. Здесь все точно так же, как было утром: горы мусора, захламленный письменный стол с армией полупустых чашек из-под кофе. Плакаты на стенах висят точно так же, как было, когда я уходил. Разве что кровать заправлена, но я точно знаю, что это дело рук бабушки. Не понимаю, как она вообще может заходить в мою комнату… Пальто остается висеть на стуле, перекинутое через его спинку. Хочется поговорить с кем-то, но… мне просто не с кем. Майки вернется через пару часов, а Рэю я не могу позвонить. Больше, чем уверен: просиживание штанов в комнате заставит меня впасть в депрессию, поэтому я должен уйти. Но куда? В паре кварталов отсюда есть небольшой парк, в котором не очень-то людно. Пожалуй, это отличное место. Подхватив пальто, я выхожу из дома. Никаких наушников или чего-то подобного. Я даже отключил звук своего мобильного, чтобы меня не донимали всякими идиотскими сообщениями, вроде «Вау! Вы выиграли новый Porsche…». Я даже честно попытался вдохнуть воздух полной грудью…, но мы живем в оживленном районе. В очень оживленном районе, поэтому меня чуть не сбивает авто, когда я перехожу дорогу. В одном из магазинчиков, которые в огромном количестве попадаются на пути, я покупаю кислых желейных червячков. Они смешно извиваются, если их несильно потрясти. Боже, это так глупо, но весело! Я решил не есть их по дороге. Лучше я сделаю это, сидя на скамейке или шагая по дорожке из плиток. Все всегда оставляют приятное «на потом», стараясь как можно дольше растянуть удовольствие. Согласитесь, приятно осознавать, что у тебя в кармане лежит пакетик чего-то очень вкусного и что ты можешь съесть его содержимое тогда, когда сам захочешь этого. Не так ли? В парке было совсем немного людей. Точнее, только пожилая пара с маленькой девочкой, которая наверняка была их внучкой. Милое создание с выбивающимися из-под вязанной шапочки кудряшками кормило голубей хлебом. Нельзя было не заметить ее глаза, излучавшие, казалось, все вселенское счастье в тот момент, когда птица села ей на руку. Девочка замерла, боясь сделать вдох, а голубь нагло склевывал крошки, которые та держала в ладошке. Это зрелище смогло бы заставить улыбнуться даже самого мрачного человека в этом городе, что говорить о молодом чувствительном художнике, который воспринимает все слишком остро? *** Качель была свободна. Наверное, парню моего возраста должно быть стыдно качаться на качели посреди детской площадки, но кому вообще есть до меня дело?! Поэтому я преспокойно сбросил сумку на землю около металлического столбика-опоры, а сам опустился на деревянную доску, закрепленную на металлических цепях. Наверняка эта доска имеет какое-то специфичное название, но не стоит забивать этим голову. Несмазанные крепления чуть скрипнули, когда я несильно оттолкнулся ногой от земли, приводя качель в движение. Она мерно раскачивалась вперед и назад, не слишком сильно. Девочка, вдоволь наигравшись с голубями, теперь, похоже, третировала своего дедушку. Ему не очень-то хотелось играть в прятки, но он слишком сильно любил свою внучку, чтобы отказать ей. Наблюдая за ними, я не мог сдержать улыбку, которая с каждой минутой становилась все шире. Нащупав в кармане мятый пакетик с желейными червячками, я достал одного и откусил. Он был сладким, обсыпанным лимонной кислотой, и вместе это сочетание было весьма приятным на вкус. Прожевав половинку червяка, я засунул в рот вторую и вытер лимонную кислоту, оставшуюся на руках, платком, который лежал в кармане. Я старался сделать это как можно быстрее просто потому, что меня посетило знакомое чувство. Это нельзя сравнить с чем бы то ни было. Я хотел рисовать! Неужели это конец моего творческого кризиса? О, Небо, я был бы безумно рад этому. Глядя на то, как пожилой джентльмен играет со своей внучкой — этим милым созданием с кудряшками и большим глазищами, которые с радостью смотрят абсолютно на все, что их окружает, я понял, что просто не могу не нарисовать их. В руках появилось приятное ощущение, а в мозг въелась мысль, что если я сейчас не возьмусь за дело, то меня просто разорвет изнутри от всех этих эмоций. Я боялся, что это действительно произойдет, поэтому как можно скорее наклонился к своей сумке, чтобы достать все необходимое. Меньше, чем за минуту, на свет были извлечены папка, пара простых карандашей, футлярчик с разноцветными маркерами и ластик. Я боялся рассыпать все, пока устраивался на качели как можно удобней. Папка и карандаш в руках, другой зажат во рту, а маркеры лежат на коленях — вполне удобно. Дедушка с внучкой успели переместиться к дереву, одному из тех, что растут по краям аллеи в этом парке. Похоже, это были тисы; огромные, тихо шуршащие кроной деревья, добавляющие некую нотку молчаливого — я бы даже сказал мрачного — великолепия этому парку. В голове тут же промелькнула парочка идей, как лучше все это изобразить. Если учесть, что я давненько не брал в руки карандаш (точнее брал, но то чувство, которое при этом возникало, порождало желание зашвырнуть этот карандаш куда подальше) и что «натурщики» все же не стоят на месте, то набросок должен быть достаточно простым и быстрым, но довольно точным, содержащим в себе все мелкие детали. Думаю, самое разумное — использовать так любимый мною стиль комиксов: минимум линий, но при этом высокая точность передачи характеров. Должно подойти. Первой на листе появилась девочка. Точнее, разметка, помогающая правильно передать анатомию — без нее все усилия были бы напрасны, ибо любой стиль, где реальное изображение специально искажено… игра на грани фола. Нужно поймать тот момент, когда это уже красиво, но все еще пропорционально, и нигде не наблюдаются признаки анорексии или ожирения, горбатости, косоглазия. С малышкой особых проблем не возникло. Разве что я старался сделать глаза чуточку больше и переусердствовал, но ластик аккуратно убрал невесомые штрихи, и я, наконец, подобрал необходимый размер — глаза были достаточно большими, но не как у рыбы, выброшенной на берег. Затем настала очередь дерева. Здесь не нужно особых умений, поэтому его в состоянии нарисовать любой пятиклассник. Ствол, большой, с потрескавшейся корой; мощные нижние ветви, от которых отходят другие, чуть меньше. Они должны быть немного припорошены снегом, поэтому я волнистой линией пометил эти места. Дальше я приступил к рисованию пожилого Мистера. Он сейчас выглядывал из-за дерева, и при том ракурс был удачнее некуда. Сперва появилась голова в шляпе с двумя горбиками. Она напомнила мне верблюда. Затем на лице появились нос и глаза за стеклами очков, широкая добродушная улыбка и густые усы. Постепенно появилось пальто прямого покроя с отложным воротником, длинный черный шарф, замотанный поверх воротника, прямые брюки с, наверняка, намертво заутюженными стрелками и черные ботинки. Мистер вышел миловидно забавным, как по мне. Мелкие детали, вроде плитки и газона, покрытого корочкой льда, не нуждались в быстроте прорисовки, поэтому я старался как можно ровнее обозначить каждый упавший и скукожившийся от холода листок, примороженный к кирпичикам плитки. Но это заняло не так много времени, как можно было ожидать, и где-то минут через семь, или даже шесть, я закончил с наброском. Подтерев лишние линии, я закинул карандаши обратно в сумку. Пенал с маркерами, зажатый между колен, перекочевал в левую руку. Время от времени из него извлекался очередной маркер какого-нибудь довольно редкого оттенка, коих там было полно. Правда мой набор был составлен из десятка стандартных и не очень, зато с его помощью можно было получить практически любой цвет. Плитка потихоньку становилась серой, приобретала объем и на ней появлялась тонкая ледяная корочка. Ствол стал серовато-коричневым, с темными разломами трещин и опять же покрытый тончайшим слоем льда и снега. Мистер приобретал цвета гораздо медленней, чем-то, что его окружало. Складки одежды, тени — на все это нужно было время. Даже блик на стеклах его очков требовал кропотливости. Стоило мне сделать финальный штрих на пальто Мистера, как над моим плечом раздалось удивленное «Вау!» Я тут же обернулся, машинально прижимая папку с рисунком к себе, дабы уберечь от посторонних глаз, хотя уже было понятно, что это телодвижение было запоздалым. За моей спиной стояла Эллисон, та самая, что вернула мне папку и покупала диск в магазине, где я работаю. Та самая девушка, чьи красивые ореховые глаза привлекли мое внимание в тот момент, когда я их увидел впервые. Та, что была девушкой Фрэнка… этот факт неприятно уколол меня, но я почти не обратил внимания: — Привет! — девушка дружелюбно улыбнулась. — Так вот что было в папке. Твои рисунки. Я кивнул, чуть помедлив. — Ты меня помнишь? Я покупала диск в твоем магазине. Я Эллисон. Не возражаешь, если присяду? — она посмотрела на соседнюю качель. — Нет, не возражаю. — Прости, я не помню твое имя. Фрэнк говорил, но… Джаред или Джарерд… — Джерард, — поправил я. — Ненавижу, когда меня называют Джаредом. — О, я бы тоже обиделась, если бы кто-то произносил такое красивое имя неправильно. Прости. Эллисон легонько оттолкнулась от земли, раскачивая качель. — Знаешь, в первую нашу встречу Фрэнк, ну, тот парень, что был со мной, назвал тебя фриком. Прости его, он получил «незачет» по экономике и был зол, как Цербер. — Он извинился сегодня, — сказал я, смотря перед собой. Отчего-то мне казалось, что если я взгляну на нее, Эллисон встанет и уйдет. — Я думал, ты его… заставила что ли… — Я? Боже упаси! Заставить его что-то сделать — легче сразу прыгнуть под спорткар «Формулы 1». Мы засмеялись. — Ты любишь рисовать? — Люблю? Да, даже очень! Это… искусство в нашей семье всегда считалось неотъемлемой частью жизни. Мало кто поймет. — Наверное, ты прав. Но, может, все-таки попробуешь объяснить? Я покачал головой. — Тебе вряд ли будет интересно. К тому же, это слишком долгая история. — Не думаю, что эта тема скучнее, чем лекция по высшей математике, да и я никуда не тороплюсь, — она вновь мило улыбнулась. — Что ж, тогда угощайся! — я протянул ей пакетик с желейными червячками. Она взяла одного и в ожидании уставилась на меня. Я же, собравшись с мыслями и подобрав слова, впервые за все это время заглянул ей в глаза, и слова сами вылетели из моего рта. Этот рассказ в чем-то напоминал исповедь, но она слушала, лишь изредка перебивая поток этих откровений. Возможно позже я буду корить себя за то, что изливаю сейчас душу, но это будет потом, если и будет вообще. А пока что я был полностью увлечен своим монологом о том, какое место искусство занимает в моей жизни.