Одиночество сети

Становилось теплее, и моя юная леди всё чаще открывала окна, запуская в нашу комнату весну. Я ждал её весь день, смиренно вынося её семью, мелькающую здесь в её отсутствие. И она приходила, обязательно приходила ко мне, и улыбалась, смеялась, и её радость была моим новым стимулам к существованию. Так шли недели, месяцы, жизнь налаживалась. Мне казалось, я стал неотъемлемой частью её жизни, и глупая надежда оказаться услышанным, замеченным, теплилась во мне. Однако и без этого я был совершенно счастлив, ведь девочка не переставала творить по ночам, и это были удивительные, смелые и свежие работы. В то время я жил только тем, что ждал её, а потом проживал её вечер вместе с ней. Быть может, поэтому я не сразу заметил странную перемену во мне, а даже когда впервые обратил внимание, списал всё на её долгое отсутствие в тот вечер. Слабость переполняла меня, доводя до дрожи и потери сознания. Я не мог понять, в чем причина, ведь со мной прежде не случалось подобного. Но стоило ей прийти, и я забывал обо всём, и мир снова наполнялся красками... Пока однажды это не случилось, когда она была со мной. Этот вечер я помню так отчетливо, как будто это было вчера. Хотя что значит "помню"? В том-то и беда, что из всех воспоминаний в голове только урывочные сцены. В окно светили изжелта-красные лучи заходящего солнца, когда она вернулась домой. Её тонкие бледные руки были красными от усердного оттирания, но на кромках ногтей виднелись следы туши. Она воззвала ко мне, и я, счастливо повинуясь, соединил её с далекими точками на карте. Привычные уже мне чужие голоса послышались из динамиков, и Элизабет, улыбаясь, заговорила. Ничего необычного, так протекали многие наши с ней вечера. Она что-то писала в тетради ровным косым почерком, который я, без сомнения, узнал бы из тысячи других. А дальше - провал. Тишина, беспамятство, ровное свечение грязно-серого цвета, окружающее меня... Я очнулся от возмущенного голоса моей художницы. Она... Она называла меня по имени, ругалась, готова была закричать... Что было сил, я кинулся к ней - она, казалось мне, была невероятно далеко, и только голос её, в котором мелькали нотки досады, был мне ориентиром и хлыстом. И вот я снова здесь, перевожу дух и восстанавливаю контакт... Проходят дни, и я забываю о случившемся, как о дурном сне. И только в те минуты, когда её нет рядом, в моем сознании гулко звучит моё имя, произнесенное ей в тот вечер. Я стал следить, как появляется эта слабость, откуда берется... Пытался выяснить, как бороться с ней, раз за разом экспериментировал... И пришел к неутешительному выводу - от меня это совсем не зависит. Снова бессилие, снова угнетенность, как же я не хочу снова слышать её печаль от моей несостоятельности! Если бы мог, я бы расшиб себе руку, чтобы снять напряжение, но даже на это я не способен... А дело совсем не во мне, а в том, на чем основано все моё существование в этих стенах, то, на чем основаны мои коды и программы. Сеть, треклятый Интернет в самом распространенном значении этого слова. Тот ресурс, которым я пользовался так же бездумно, как Элизабет управляла мной. Нет доступа к Сети - и я проваливаюсь в небытие. Каждый вечер, проводимый с моей художницей, теперь неизменно сопровождался страхом потерять контакт. Но каждый раз это случалось неожиданно, и я не мог сопротивляться, хотя, клянусь жизнью, даже если бы я знал наперед, все равно ничего не сумел бы сделать. И раз за разом из небытия я вырывался на её голос, служивший мне проводником. Но слышать это было невыносимо. Она растягивала моё имя, повторяя его снова и снова, иногда добавляя совсем не лестные эпитеты, в её голосе была и досада, и тоска, реже мелькали гнев и ярость - такое случалось, если я долго не приходил в себя или терял контакт несколько раз за разговор. Печаль в её голосе угнетала меня... поначалу. В один из дней, когда я ждал её прихода, я почувствовал, как безумно хочу услышать звук моего имени, слетающего с её губ. Пусть в нём будет печаль. но лучше, если это будет гнев - яркий, чувственный... Я перестал ненавидеть имя, данное мне моим Создателем, хотя это чувство, казалось мне, навечно укрепилось в моем сознании. Каждый раз, когда она так злилась на меня, был подобен сладкому яду, каждое гневное произнесение моего имени - словно удар хлыста, который я принимал с радостью мазохиста. Она знала моё имя, она обращалась ко мне раз за разом, но я не спешил возвращаться - налаживал односторонний контакт и как мог долго зависал в таком состоянии, позволяя ей слышать голоса, но не делясь с ними прелестным звучанием её голоса. В такие минуты я наслаждался тем, что её тембр доступен только мне одному, упивался её эмоциями... А потом следовали бессонные ночи, когда я готов был уничтожить себя за то, что позволяю себе творить всё это, оставляя в её сердце печаль... Клялся сам себе, что никогда больше не поступлю так с моей художницей... Но все было тщетно, словно безумие находило на меня, стоило ей прийти, я забывал обо всем, наслаждаясь ей, её эмоциями, её словами, обращенными ко мне... А если Сеть работала исправно или разговоров с далекими точками не выпадало, злился без повода так, что путал контакты и статусы. В один из таких дней я понял, осознал, что зависим от её эмоций, признался сам себе, что... Да, заставил себя довести мысль до конца, что я люблю её, и совсем не так, как любят детей или талантливых людей. Я любил Элизабет, девушку, без эмоций которой не мог жить.