Suffocation

Дорогие читатели! С наступающим Новым Годом Вас! Сразу извиняюсь за сильную задержку главы. К моему великому сожалению Аюри больше не сможет участвовать в этой работе(( И хоть я безумно расстроена этим фактом, все равно очень благодарна ей за участие в этом проекте) Для меня было честью работать с ней. Все дружно скажем ей - Спасибо! Основная часть главы уже написана моими усилиями, поэтому здесь нет того неповторимого стиля Аюри. Не сердитесь если что. Я честно старалась как могла) Так же спасибо моей дорогой Айри за помощь в оформлении главы на буке. Увы, без компа я как безрукий инвалид :'( Дышать. На каждый жадный вдох приходился неуверенный боязливый выдох. Кровь стучала в ушах с нарастающей силой, глуша последние услышанные им слова. Молодец, Кибом… Справился… Тупо уставившись в разодранный, испещренный шрамами трещин кусок бетона, Кибом лишь на автомате моргал, когда в глаза попадал сыплющийся сверху песок. Но даже резь не мешала ему пялиться в одну точку – тёмный изуродованный потолок. Высоко. Над головой четыре с лишним метра свободы и никаких дверей с потухшей панелью мёртвых кнопок. Лишь рябая полутьма, пронизанная тонкими нитями тусклого света. До мельчайших контуров ничего не разглядишь – только очертания и силуэты. Кибом лежал, не шевелясь: то ли боясь, то ли не имея возможности поменять позу. Мелкие камушки врезались ему под лопатки, скребли позвоночник, с каждым вдохом будто глубже забивались под кожу. Но боли не было. Холод пронизывал его со спины: облизывая оголившуюся поясницу, поднимался выше, перетекая ледяными струйками по обтянутым тонкой кожей рёбрам. И лишь его правая ладонь, стиснутая в чужой руке, хранила тепло. Его надежда и спасение теснились здесь, в этой руке, не выступая за границы чужих грубых пальцев. Они были заключены в этом человеке, чей голос на повторе звучал в ушах. Казалось бы, вот и все… Только отчего-то вновь хотелось кричать. Все просто – предчувствие всегда на шаг впереди осознания. Один нервный вдох на один хриплый выдох – его. И трещины над головой, кажется, улыбаются с каждой секундой шире, щедро сыпля бетонной слюной. Один сиплый стон, жуткой мелодией раздающийся в жужжащей полутьме, – его стон. И теперь не кажется, а совершенно точно: уже не рука Минхо, а его – с силой сжимает широкую ладонь, намеренно врезаясь в кожу поломанными ногтями. Но отклика нет, реакции ноль. И паника снова охватывает Кибома – вполне оправдано, вполне объяснимо… Ведь если самому не дышать, можно четко услышать – ничего. Кибом задерживает дыхание и, правда, его слышит. Ничего. У него странная форма выражения, такая знакомая ему – теперь дважды. Неспроста у него чувство дежавю. И эта мысль «а вдруг он?..», словно удар током, наконец, заставляет Кибома подскочить и увидеть… Минхо… Сразу начинает подташнивать, и кругом идет голова от осознания: перед ним не взрослый закаленный сотнями пожаров мужчина, а… молодой парень, на вид не больше двадцати шести лет. Кибом пытается разглядеть детали, лицо. Шаркая, запинаясь, обходит со стороны, смотрит и не верит. Это Минхо? Этот парень его ключ к спасению? Отнюдь не самые важные вопросы, но они почему-то застревают в его голове и рушатся лишь в тот момент, когда, вновь осев на пол, Кибом склоняется над Минхо и понимает – тот не дышит. Ки долго вслушивается, затаив дыхание. До рези в глазах всматривается в темноту, где бледным пятном выделяется лицо спасателя, и пальцы его судорожно цепляются за край пыльной футболки. Скулы сводит от напряжения, а поджатые губы ломает горестная линия. В полной тишине время стынет холодным дыханьем на губах. Почти вечность, так кажется Кибому, проходит, пока он, перешагнув через колкий страх, опускает ладонь на чужое лицо и с замиранием сердца ощущает человеческое тепло. Так страшно потерять, утратить это чувство, помогающее существовать дальше, поэтому, встрепенувшись, рывком расстегнув отвороты плотной куртки, он тут же примкнул к тонкой, пропитанной потом ткани футболки, чтобы жадно уловить уверенное сердцебиение под щекой. Чужое сердце… Оно, черт возьми, правда, билось! Билось с таким остервенением, пытаясь разогнать по венам застывшую льдинками кровь. В мозгу клокотало, но привычного вопроса «что делать?» не было. Азбукой Морзе по нервам отбивала собственная кровь, пропитанная паникой, которая, кажется, никуда никогда не испарится из его крови, даже если ему повезет, и он выберется отсюда. Остатки разума или дикий страх – не ясно, что именно, но именно это нашептывало Кибому одно: нужно привести парня в чувство, расшевелить, чтобы вновь заставить его двигаться и говорить. Он нуждается сейчас в этом больше всего: в спокойном, чуть охрипшем от дыма голосе, ведь с ним угасающая надежда воспрянет вновь – отчего-то Кибом был в этом твердо уверен. Но, чтобы сделать все правильно выдержки у него не хватает. Кибом трясет парня почти с остервенением, бьет в панике по щекам, понимая, что его действия не приводят к результату - Минхо по-прежнему неподвижен. Кибом почти прикасается носом к прохладной щеке, дыша шумно и рвано. С трудом различая бесстрастное застывшее выражение, чувствует, как сердце пропускает удар. Чужие губы под пальцами мягкие и очень сухие. Они пахнут дымом и немного железом. Кибом ненавидит кровь: ее вид, вкус, запах. Все протестует внутри, разум яростно борется с подступающим безумием. И поэтому с большим трудом различает, какой из внутренних голосов принадлежит ему: шепчущий отпрянуть назад и забиться в угол, или кричащий любым способом вернуть жизнь в это неподвижное тело. Крепко зажмурившись, Кибом нервно, словно боясь обжечься, стирает вязкую кровь большим пальцем и с силой вцепляясь пальцами в чужой подбородок, прижимается к губам спасателя. Сердце колотится в груди, словно ему тесно, под коленками острые обломки, пыльный воздух слишком душный, но все, что сейчас чувствует Кибом, это терпкие запахи пота и дыма, да обветренную кожу на губах Минхо. Он вдыхает сквозь них, делая короткие передышки. Собственные легкие пытаются протестовать, намекая протяжной болью и нарастающим онемением в пальцах. Кибом не чувствует отклика, злится – кусается. Вцепившись в футболку, сжимает пальцы, прихватывая кожу. Непроизвольное давление ребра ладони о грудину. Судорожный вдох из губ Чхве уже в Кибома. От неожиданности он тут же отшатывается назад и, дыша часто-часто, скользит дрожащей рукой по лицу Минхо, проверяя не почудилось ли? Спасатель морщится и кожа под подушечками пальцев Ки чуть смещается. Теплая ладонь накрывает руку парня сверху, сдвигая в сторону, и Кибом, наконец, к огромному облегчению слышит короткий стон и глухой голос. - Черт, зачем кусаться-то? И Кибом вдруг осознает, насколько душно в помещении и как мало кислорода насыщает воздух. Дышать непросто, а к щекам неуместно приливает кровь. Несмотря на всю тяжесть ситуации, он рад, что в темноте, окутавшей их темницу не видно, как полыхает от стыда лицо. Есть ли польза от этой неловкой эмоции? Хоть и на микрон, она сдвигает всепоглащающий ужас в сторону. - Это худшее искусственное дыхание в моей жизни, - беззлобно бухтит Минхо. - И вовсе необязательно было знакомиться... так близко. Я в норме. Мужчина не предпринимает попыток сесть. Наверное, боль и жажда иссушили его организм, но даже в таком состоянии он устраивает Кибома. Пусть только не замолкает и... дышит. А потом, когда спасатель отдохнет немного, он ведь вытащит их отсюда? Он же обучен проламывать стены и вытаскивать из огня людей. Минхо ДОЛЖЕН что-то придумать, потому, что Кибом совсем не готов умирать. Дважды. Ки невольно вспоминает, как лениво кружилась мелкая пыль в пробивающемся сквозь занавеску солнечном свете. Это было дома, этим утром. Несколько часов назад. Или дней? Уже не разобрать… Все такое нереальное – слишком, чтобы быть правдой. А может, он лежит в коме и от того так темно везде, а голос спасателя ни что иное, как попытки врача вытащить его на поверхность. Или это сон - жуткий, с отвратительными запахами катастрофы и тактильными ощущениями. Или- - Кибом, - после минутной паузы, окликает Минхо. - Я слышу, как кричат твои мысли. Перестань. - А что мне делать? - Ки послушно мотает головой, пытаясь вытряхнуть крутящийся там хаос. - Здесь слишком тихо, чтобы не думать... Слишком страшно, что бы не думать. Паника растет вместе с градусом в помещении. Воздух неумолимо раскаляется, пожирая свободный кислород. Он уже на вес золота и скоро его не останется совсем. А ведь у людей снаружи его так много. Просто до безобразия. Нечестно. Теперь для Ки существуют два мира, две реальности. Один мир за пределами этого здания: светлый и свежий, а другой – здесь – плотной жуткой темнотой укутавший их тела. Спасатель молчит, и Кибом старательно убеждает себя, что Минхо в отличие от него не страшно. Ведь он храбрый, сильный и сможет найти выход. Старательно убеждает. Вслух. Смущенное покашливание заставляет Кибома опомниться и, втянув голову в плечи, вновь покраснеть. - Может, лучше расскажешь о себе, - спасатель делает попытку заполнить повисшую тишину. – За сегодняшний день слишком много смущающих слов одному мне. Так неловко. Спертый воздух проникает в легкие с трудом, и Кибому, борющемуся за каждый вздох, уже не до разговоров. Ему кажется, что язык распух, мешая дышать, а горло сдавила невидимая рука. Минхо слышит, как от испуга учащается дыхание сидящего рядом мальчишки, и поспешно шарит рядом, пытаясь нащупать и ободряюще сжать чужую ладонь.. Пусть они теперь почти соперники, претендующие на оставшийся в помещении кислород, мысленно рвущиеся сквозь глухие завалы, скребущие ногтями непробиваемый бетон. Ки дергается от прикосновения. В который раз за день паника начинает душить его, сметая его раскрошенный разум словно пыль в самый неприметный угол его сознания. Вцепившись в отвороты куртки, он яростно встряхивает обмякшее тело. Лежащий спасатель – бесполезный спасатель. Нужно придать ему вертикальное положение, поставить на ноги, и он начнет действовать. - Почему вы не встаете? Почему не спасаете нас?! Неужели сейчас время отдыхать?! Минхо негромко хмыкает и, поймав руки, колотящие по груди, мягко удерживает. - Ти-и-ш-ше, - горько усмехаясь, успокаивает он. – Хочешь прикончить меня раньше времени? Ну, если тебе от этого полегчает, валяй. Чхве демонстративно отпускает тонкие запястья и откидывается на спину. Предлагает оставшийся кислород Кибому? Заманчиво. Но тогда снова станет тихо. Больше темноты и удушья Кибом боится тишины. Без сиплого дыхания и уже необходимых сдавленных стонов. Без низкого глубоко голоса. Он должен привести Минхо в чувства, заставить подняться и искать для них выход! Эта мысль прочно въедается в обделенный кислородом мозг Кибома, и последняя удачная попытка услужливо подкинутая памятью, встает перед глазами. Копируя действие с заевшей кинопленки, он вновь низко склоняется к тяжело дышащему спасателю и вскользь, наощупь находит его губы. Как разрядом тока, Чхве обжигает неправильностью происходящего. Хотя куда уж хуже? Рванувшись прочь от навалившегося тела, он, беспокоит травмированную руку и с громким шипением перекатывается набок. - Продолжай дышать, - блекло говорит Кибом, машинально оттирая губы тыльной стороной ладони. Усевшись в метре от Минхо, он обнимает колени и начинает медленно покачиваться. – Продолжай говорить. Спасатель со стоном прижимает к себе изувеченную руку и сердито замечает: - Я готов тебе все рассказать об этикете и правилах обращения к хенам. Похоже, ты совсем не знаком с корейской культурой. Кибом чувствует микроскопический отголосок любопытства сквозь пробуждающуюся апатию. Подавив напрашивающуюся зевоту, он с силой проводит рукой по лицу, предлагая Минхо начать. Чхве невесело улыбается своим мыслям и переходит на корейский. - До пятнадцати лет я жил в Инчхоне. В семье я единственный. Мать умерла, когда мне было шесть лет. Благодаря неплохим достижениям в спорте, я ни раз получал предложения уехать учиться по обмену. Не сказать, чтобы меня сильно привлекала подобная перспектива, но обстоятельства вынудили меня бросить друзей, близких, родной город и уехать сюда. Так, я оказался в Штатах... - Что за обстоятельства? - не сдерживается от вопроса Кибом. Минхо молчит какое-то время, погружаясь в воспоминания и, с неохотой поясняет: - Мы с отцом сильно не ладили. Он- Но Чхве даже не успевает ответить, как оглушительный взрыв, совсем рядом прерывает начавшуюся речь. Режущий ушные перепонки, взрывающий миллиардами огней сознание, он настолько громкий, что поглощает словно писк отчаянный крик Кибома – он почти не слышен сквозь шум рушашейся арматуры и металлического визга сорвавшегося с тросов лифта. Новая порция шрапнели и бетонных плит валиться сверху, засыпая-заваливая беспомощных пленников, все глубже замуровывая их в склеп. Вскоре, раскат взрыва затихает, порыкивая мелкими отголосками, и только тихий шорох осыпающейся бетонной крошки какое-то время снова тревожит воздух. А потом, наступает тишина.