Грань прошлого

Едкий запах собственного пота смешивается с запахом лекарств и забивается в ноздри, не позволяя нормально дышать. Лениво разминаю пальцы после долгого неподвижного лежания и устало оглядываюсь вокруг, в тысячный раз пытаясь рассмотреть в потрепанных вещах и стенах какие-то зацепки. Бесполезно — старый комод, шкаф с фиолетовыми узорами-завитками на дверях, грустные окна, укутанные в темно-сиреневые шторы, не таят в себе никаких воспоминаний. Я много думаю. Мысли сплетаются в какой-то немыслимый клубок и непрерывно шипят, словно гнездо ядовитых змей. Думать тяжело, учитывая, как много всего на меня свалилось одним разом. Больше всего тревожит один вопрос: что заставило меня вычеркнуть из памяти кусок жизни? Да, мне рассказали о каком-то изобретении, об операции, о том, что я сам захотел изменить свою жизнь. Но честно говоря, я все больше начинаю задумываться, что это все обман, что мое тело использовали для какой-то цели, или действительно захотели, чтобы я что-то забыл. Вариантов тысячи, но вывод один — меня обманули. Уже прошло пару дней, как я живу в этом странном доме. Скрипящие половицы и сквозняк, гуляющий по тихим комнатам, поприветствовали меня, как старого друга. С тех пор я круглосуточно замурован своими же страхами в этой вечно душной комнате. Меня непрерывно преследует рой мыслей, и их постоянный гость — имя странной девушки, которая не покидала меня в Капитолии и определенно убеждена, что мы близкие люди. Китнисс. Это имя кажется мне знакомым, но так отдаленно, что я не могу понять, это бредни моего одурманенного ума или я на самом деле ее знаю. Тяжело вздыхаю, пытаясь снова разложить все по полочкам в затуманенной голове. Я Пит Мелларк. И я живу в полуразрушенном Двенадцатом дистрикте. Это я знаю отчетливо. У меня была семья. Была… Я дважды участвовал в Голодных Играх, после которых была революция. Помню Тринадцатый дистрикт. Помню Джоанну, Бити и остальных победителей. Мы наступали на Капитолий, мы убили президента Сноу. Правда детали вспоминаю с трудом, словно кто-то вынул все кусочки мозаики из головы, хорошенько встряхнул, перемешал и положил на место. Снова и снова задумываюсь, насколько немыслимо все происходящее. Что было после войны? Густой, непроглядный туман. Зажмуриваю глаза, в очередной раз прокручивая в голове сюжет собственной жизни. Мутные картинки одна за другой мелькают в голове более-менее слаженным калейдоскопом… Тринадцатый. Оружие. Койн. Пропаганда. Капитолий. Голо. Ловушки. Парашюты. Дворец. Сноу… Пип. Пи-ип. Звонкое пиканье резко всплывает в голове, тяжело ударяя по разуму. Пи-ип. «Пе-ре-ро-док.» — ужасающий голос заставляет вздрогнуть, проносясь по телу откликами боли. Туман, покрывающий картинки в голове, всё густеет, и через несколько мгновений я словно вижу отрывок какого-то кошмара, но почему-то так остро ощущаю этот страх на себе. В затуманенном разуме возникает тонкая, поблескивающая игла, упрямо тянущаяся к вене. Дикий, ужасающий смех проносится миллионом мурашек по коже, а пот холодными бусинами скатывается по лицу. Я непрерывно дрожу, но глаз не открываю — ужас сковывает меня своими ледяными руками и не позволяет двигаться. — Уходи, Пит, уходи… — женский голос посреди всего хаоса заставляет мое сердце прибавить скорости. Последнее, что я вижу — гнусная, скалящаяся улыбка, а после громкий крик заставляет меня мгновенно разлепить глаза, заходясь в непрерывном, громком дыхании! Это мой крик. Долго прихожу в себя, содрогаясь от дрожи и все еще мелькающих перед глазами картин. Ничего ужасного я вроде не увидел, но эта жуткая улыбка, пиканье и игла будто затронули потаенный, спрятанный где-то глубоко, забытый мною страх. — Мистер… Мелларк? — раздается у двери обеспокоенным тоном. Я замечаю круглое лицо, обрамленное спадающими на плечи густыми рыжими волнами. — Что случилось?! Вы кричали… — Джаннис заметно волнуется, учащенно дыша от спешки. — Я… — Голос хрипит, и я громко прочищаю горло. — Я в порядке. Все нормально, просто… неважно. — Точно? Я обязана следить за Вами, так что… — Она настороженно оглядывает все вокруг. — Да, иди! — пытаясь убедить ее и быстрее остаться наедине с привычным собой, я вымучено выдавливаю улыбку. Она неуверенно кивает и разворачивается. — Постой! Открой, пожалуйста, окно, дышать трудно. — Да, конечно. — Она послушно впускает в комнату чистый воздух и покидает меня. Резкий осенний ветерок залетает в комнату, встряхивая шторы от пыли, и обдает меня волной мурашек. Ежусь, закутываясь в одеяло, и облегченно вздыхаю, когда напряжение ослабевает свою хватку. Джаннис — капитолийская сиделка. После того, как я очнулся, меня исследовали разнообразные врачи, расспрашивали, рассказывали какие-то небылицы. После долгой недели проверок (странная девушка по имени Китнисс непрерывно крутилась где-то рядом) меня отправили домой, решив, что тут я лучше свыкнусь с собой. Привычная обстановка якобы помогает. Но со мной отправили эту маленькую девушку, которую можно было бы назвать серой мышкой, если бы не светло-рыжий окрас волос. Джаннис тихо слоняется по дому, занимаясь своими делами, мало говорит, не мешает. И постоянно это бледное лицо и выпученные в легком испуге глаза. Ей поручили наблюдать за мной, ухаживать и выдавать лекарства.

***

Тук-тук. Я лежу с закрытыми глазами, вслушиваясь в собственное сердцебиение. Считаю глухие удары, пытаясь на время забыться и, быть может, уснуть. Тук-тук. Резко открываю глаза — на этот раз это не сердце, а дверь. — Да-а, — лениво протягиваю. — Мистер Мелларк, — как всегда испуганные глаза и тихий, тревожный голос. — Извините… К Вам пришли. — Кто? — удивляюсь. — Мисс Эвердин. Задерживаю дыхание. — Пусть проходит. Джаннис уходит, а я напряженно ерзаю, приподнимаясь вместе с подушкой, и опираюсь на стенку кровати. Звуки несмелых шагов заставляют нервничать — это встреча с забытым прошлым. Лицом к лицу. Слышу скрип двери, но обернуться не решаюсь. Она долго мнется в дверном проходе, а затем тихо выдавливает: — Пит… Мурашки покрывают кожу. Эта девушка обращается с такой интонацией, будто уверена, что мы давние знакомые. Я все же поворачиваю голову, оглядывая знакомую незнакомку. Измученная, поникшая, сутулая. Ее глаза искрятся непрерывным потоком отчаяния, заглядывают куда-то вглубь меня. Неловко прокашливаюсь, желая поскорее нарушить эту давящую тишину. — Мисс Эвердин… Зачем? Зачем Вы пришли? — Пит… — Снова меня коробит от этого тона. — Прошу, не называй меня так. Я Китнисс. — Хорошо, — пожимаю плечами. — Можно? — она указывает на краешек кровати, а, увидев утвердительный кивок, толкает дверь и садится на влажную простынь возле моих ног. Китнисс заметно нервничает, сминая собственные пальцы, и бесстыдно оглядывает меня с ног головы. От этого взгляда хочется отвернуться, спрятаться. — Кхм! — Она вздрагивает. — Так… что Вы хотели? — Ты совсем ничего не помнишь? — она игнорирует мой вопрос. И снова этот тон. Напряжение, воцарившееся в комнате, легонько пощипывает кончики пальцев током. — Я… — выдавливаю глухим голосом, — Я даже не знаю, что должен помнить. — Ты не помнишь… меня? — в уголках ее светло-серых глаз поблескивают капельки влаги. — Не хочу Вас огорчать, но… — Тяжело сглатываю. – Нет. Хочу, чтобы она ушла. Тем не менее, Китнисс хватает меня за руку и сжимает, выплевывая мне в лицо слова, звучащие, как обвинение: — Пит, это же я, Китнисс! Ты должен меня помнить, Пит! Ты подарил мне хлеб, ты был со мной на Играх, ты спасал меня от кошмаров! — ее голос надрывается, становится глухим и отчаянно болезненным. Я начинаю крупно дрожать, а в голове почему-то снова проматываются картинки из странной фантазии-кошмара. Зажмуриваюсь, а злорадная улыбка перед глазами снова одним своим видом издевается надо мной. Китнисс все лепечет, заполняя меня чувством бесполезности, ничтожности. Кто я?! Голова жутко гудит… — Хватит! — резко прерываю ее и выдергиваю свою ладонь, захлебываясь злостью и жалостью к самому себе, — Как ты… как Вы можете вот так приходить и мучить меня?! — я не слышу, что говорю, — Я не помню ни-че-го! И Вы не имеете права. Уходите. Прошу, оставьте меня одного. Слезы обжигают вспотевшую, пекущую кожу. Я стучу по кровати, пытаясь остановить нескончаемый поток в голове. — Пит… — испуганно выдавливает девушка, пытаясь ухватить меня за руку. — Послушай! — Нет! — взрываюсь. — Я не хочу ничего слушать. Я Вас не знаю. Закрываю ладонями лицо, а картинки все мелькают в голове и обжигают разум! — Нет… Нет… Нет! — как молитву, повторяю я, а затем слышу, как хлопается дверь. Они все издеваются! Все хотят, чтобы я сошел с ума! Эта ухмылка специально насмехается надо мной! И Китнисс! Она пришла поиздеваться! Не-е-ет!