Грань прошлого

Сонный утренний лес все еще тихо посапывает, качая ветви ярко-зеленых деревьев, которые приветливо обнимают меня. Бусины росы усыпали сочную траву и щекочут босые ступни. Птичьи песенки звонкими колокольчиками проносятся вокруг, и я блаженно закрываю глаза, опираясь на толстый ствол. Полной грудью вдыхаю свежий воздух, наполненный россыпью удивительных запахов леса, и бреду по ловко закрученной тропинке, утопающей в зеленой пучине. Но я не боюсь — все кажется таким правильным и успокаивающим, что я просто отдаюсь в объятья завораживающей утренней природы. Сиреневые головки цветочков приветливо кивают, покачивая тоненькими стебельками и приглашая меня дальше. Внезапно среди птичьих трелей начинаю различать легкие нотки женского голоса. Зажмуриваюсь, пытаясь прислушаться, а после ноги сами несут меня в направлении пения. Кажется, что даже птицы решили прислушаться к удивительному голосу и умолкли. — Долина кружится в туманах зари, И ласковой песней полнят соловьи. Я начинаю различать слова, заворожено бредя им навстречу. Этот прекрасный голос сплетает необъяснимую гармоничную симфонию из ноток. — Цветов ароматы окутают нас. И ветер прохладный закружит нас в вальс. Он тянется, словно сладкая карамель, окутывает меня невидимыми сетями и тянет к себе. — Здесь волны соцветий горят под луной, Здесь солнце и ветер звенят под молвой. Голос кажется таким близким и родным, что я чувствую — мне непременно нужно к нему. Он — мое спасение. — И чисто касанье зеркальной воды, Здесь слаще за сахар поспеют плоды… Трава возмущенно хрустит под ногами от моих небрежных шагов, а я готов сорваться на бег. Лишь бы успеть… — Здесь птицы стремятся в прозрачную даль, Росой рассыпаясь в тончайшую шаль. Громкость растет, и я не могу сдержать улыбки, окончательно захваченный в плен этими волшебными нотами. Песня словно проникает внутрь, выискивает самые потаенные струны души и отчаянно красиво играет на них. Этот голос, эта девушка — мой дом. — Здесь волны соцветий горят под луной, В Долине мы завтра встретимся с тобой… Голос тускнеет, умолкает, а я впадаю в панику. Нет! — Пожалуйста, спой еще! — кричу, но мои слова утопают в беспокойном шелесте ветвей. Внезапная непогода охватывает лес: ветер встряхивает листья с деревьев, лепестки с цветов осыпаются, проносясь в воздухе, где-то вдали слышится тревожный крик птицы. Я чувствую, как ускоряется сердцебиение. И через секунду я с разочарованием застаю себя в объятьях не приветливого утреннего леса, а грустно-серых влажных простыней. Осознание не сразу приходит ко мне, но когда я наконец-то вспоминаю свою горькую и, к сожалению, настоящую жизнь, готов плакать от отчаяния. Отголоски удивительного пения все еще звучат в голове, напоминая о волшебном мире сна. Но… я уверен, что знаю этот голос. Он должен мне помочь! Вот только… что делать, если это был всего лишь сон? Подрываюсь с кровати, подхожу к окну и оттягиваю шторы. Улица тонет в серых красках. Тучи безнадежно захватили небо, не давая не единому лучику пролезть, а ветер отчаянно бьет по стеклам и загибает облысевшие деревья. Сколько времени я уже пленен этими давящими, тужливыми стенами? Нужно выбраться навстречу реальности, нужно найти себя, хоть все только и издеваются надо мной. «В Долине мы завтра встретимся с тобой…» — звучит в гудящей голове, и я легко улыбаюсь. Быть может, я найду этот голос… Отхожу от окна и замечаю грязные тарелки, оставшиеся от вчерашнего ужина, принесенного Джаннис. Быть может, она сумеет помочь мне? Складываю посуду и, немного паникуя, открываю дверь. Дом наполнился глухой тишиной. — Вы… не спите? — удивленный голос Джаннис успокаивает, приводит в себя, и я, вздрогнув, медленно бреду за стол, садясь на отведенное для меня место. Принесенные мной тарелки отдаются глухим стуком. Молча мотаю головой, уставившись на плотно закрытое окно: начинается дождь. Непогода словно подковыривает, выуживает из памяти образ серого плаща, мокрых волос, Хеймитча, что-то оживленно рассказывающего и махающего вилкой, и…и… — Давно не было уже дождя, не правда ли? — хриплю тихо, складывая руки в замок. — Буквально неделю назад, — мотает головой Джаннис, несмело улыбаясь. Молчание, словно густая каша, застывает в воздухе, больно давя на уши. Перебираю пальцами, делая учащенные вдохи. Это угнетает. Это чувство. Когда… когда из тебя словно вырывают огромные клоки памяти, когда всё сплетается в мутную пелену, сквозь которое пробирается что-то… знакомое и тут же… исчезает. Опускаю голову и замечаю, что меня ждет завтрак. Тут же берусь за вилку — рис с бараниной и черносливом. От этого блюда сердце на миг странно сжимается: пожимаю плечами, не вспомнив ничего необычного. Неловкая тишина словно заполняет пространство, прерываемая звоном столовых приборов и тихим покашливанием Джаннис. — Ты хорошо готовишь, — наконец, отмечаю спустя время. — спасибо. Она улыбается, немного покраснев, что заметно из-за ее ярких рыжих волос, спадающих аккуратными прядями. Карие глаза излучают спокойствие. — Вам не за что меня благодарить. Дождь только усиливается. Крупные капли настойчиво стучат по окну, стекая густой дорожкой. Тихо ежусь, медленно поглощая завтрак. Джаннис тоже молчит. — А из какого ты дистрикта? — внезапно спрашиваю я, неловко улыбаясь. Не слишком бестактно? — Седьмой, — просто отвечает она, чуть облокотившись об стол. — Мой отец был дровосеком, мать умерла при родах младшего брата. Часто нам не хватало денег, и… когда мне исполнилось шестнадцать, я вызывалась ухаживать за больными людьми. Неужели я тоже больной? — Ты молодец. Глубокие вдохи. Мне тяжело дышать. — А я погляжу, Вы занимаетесь выпечкой? У Вас есть печь, и я подумала… Пауза. Так ли это? Внутри что-то сжимается. — Да. Мои родители были пекарями, и я вырос в пекарне. Джаннис приподнимается и начинает убирать опустевшие тарелки. Свистит чайник — она поспешно направляется к плите, попутно отряхивая руки о передник. Я вдыхаю густой аромат чая, жмурюсь от пара, обволакивающего лицо, и делаю первый аккуратный глоток. Джаннис уже приловчилась делать мне чай. Совсем несладкий, с небольшой кислинкой. Не отрываю взгляда от чашки, но краем глаза замечаю, как мелькает бежевое платье — она снова садится рядом. На этот раз молчит. Горячо. Кончики пальцев отдаются слабой пульсацией, сжимая теплую ручку, ароматный пар забивает дыхание. Всматриваюсь в коричневую гладь, покачивая чашку. Делаю еще пару глотков, опустошая до половины. Чай разбивается о стены. Внутри всё наливается теплом. Виски начинают пульсировать. Напрягаю зрение. Время, словно тугая густая карамель, умедляется. Дыхание останавливается. Я крепче сжимаю чашку руками. Что-то щелкает. Я… — Допей, пожалуйста. — Я спешу в лес. Сердце выпрыгивает из груди. «Ее чашка никогда не опустошается до конца. Она постоянно спешит» Делаю судорожный вдох, касаясь пальцами висков. Странные голоса внутри только нарастают. — М-м-м, вкусно. — Эй, не спеши! Звонкий смех прорезает мой разум. — Не могу, бегу на охоту. — Снова лес. «Сырные булочки идеально подходят к чаю. Но она опять не допила». Вспышка. Боль. Вспышка. — А-а-а! Чашка с дребезгом падает на пол, и я, глубоко дыша, наблюдаю, как коричневая жидкость растекается по белому кафелю. По телу пробегает дрожь. Что это было? — Джаннис! — я не способен контролировать свои эмоции, я кричу, разбрасывая острые осколки, — что это, что? Джаннис! Мозг разрывается. Давление невыносимо. Прикрываю лицо руками, отмахиваясь от девушки. Я… я… Я ничего не знаю! *** Тяжелые капли дождя неприятно бьют по голове, хитро проскальзывают за шиворот, и я натягиваю воротник куртки выше. Тело крупно дрожит от холода, но я продолжаю растерянно стоять под дверью, не решаясь постучать. Зачем я вообще пришел? Я нервно вздыхаю и стучу, так тихо, что она, наверное, и не слышит. Топчусь на месте и потираю замерзшие ладони, сдерживая порывания сбежать. Жду долго, и руки начинают неметь от пронизывающего ледяного ветра. Скорее всего, не услышала, и это к лучшему — есть шанс убежать, не наделав глупостей. Спускаюсь по ступенькам, сгорбившись и сжавшись, желая спрятаться от холодного дождя. А затем испуганно замираю, потому что сзади раздается скрип. — Пит? — хрипло звучит женский голос, и на дрожащих ногах я поворачиваюсь. Худое лицо с взлохмаченными волосами испуганно выглядывает из-за двери, — Ты что здесь… — Ее глаза заметно округляются. — П… проходи! Я застываю, не в силах что-то сказать или двинуться с места. Она отходит и шире открывает дверь, приглашая меня внутрь, и тогда я кое-как шагаю, не отводя взгляда от тощего удивленного лица. Китнисс проводит меня в гостиную и приглашает сесть на потрепанный диванчик, но я отказываюсь, потому что одежда промокла. Ее дом похож на мой: та же планировка, интерьер, но самое главное — невыносимое, холодное одиночество, успевшее впитаться в воздух и осесть пылью на мебель. — Так и будешь стоять? — прокашлявшись, настороженно спрашивает Китнисс. — Что? — Почему пришел? Ох, если б я сам знал ответ на этот вопрос. То странное утреннее видение… Я просто уверен, что это была Китнисс. И хоть я мало что помню, я не сошел с ума — мой спутанный разум не мог такое нафантазировать. Мне надо разобраться во всем этом, понять, почему меня обманывают. И Китнисс сейчас — моя единственная зацепка. — Сегодня я вспомнил кое-что, — неуверенно начинаю я, и девушка изумленно замирает, задержав дыхание. — Ты любишь ходить на охоту, правда? В ответ она кивает, тяжело сглатывая и округляя глаза. — И чай… — я продолжаю, зажмуривая глаза и старательно восстанавливая в голове картинки из воспоминания. — Ты никогда его не допивала. — Пит… — шепчет Китнисс, своим голосом окончательно оживляя в моем воображении кусочек воспоминания, увиденный утром. — Слушай, я не знаю, зачем пришел, — тереблю край мокрой куртки, нервничая, — Но ты… Ты определенно меня знаешь. И я знал тебя, — поднимаю взгляд на побледневшее лицо, заглядывая в испуганные серые глаза. — Я должен извиниться за тот случай в моем доме, я не… должен был орать. — Нет, — мгновенно отвечает она, опустив глаза в пол, — Это ничего. Я понимаю, — Китнисс поднимает уголки губ, и я отмечаю, что у нее красивая улыбка, хоть и такая несмелая. — Хорошо. Я… Я хочу узнать тебя лучше. — Серые глаза напротив загораются. — Было глупо выгонять тебя, когда ты — единственное, что связывает меня с прошлым. — Да… — она легонько качает головой. – Да, хорошо. А затем она заставляет меня снять куртку и приглашает пить чай. Я расспрашиваю ее о многом, но рассказывает она мало. Неловко слышать о несчастных влюбленных. Голос Китнисс несмелый и тихий, лицо бледное, но глаза… Они светятся такой надеждой и теплом, что я действительно начинаю чувствовать, что знаю ее. Когда я собираюсь домой, Китнисс невольно тянет руки, чтобы обнять меня, но тут же одергивает себя. Мы договариваемся встретиться на днях, потому что это нужно и мне, и ей, а когда я выхожу за порог, она тихо выдавливает «Мне тебя не хватает, Пит», надеясь, что я не услышу.