Грань прошлого

Я ничего не чувствую. Исступление медленно, словно скользкая змея, пробирается в мой ослабленный мозг, извиваясь тугим кольцом. Узор на гладкой коже меняет окраску быстрым калейдоскопом — от синеватого до буро-оранжевого. Тонкое шипение мучительно наполняет уши, взрывается давлением в черепе. Белые стены расплываются под сизым туманом, и, словно скрипучая карусель, быстро пускаются в смелом отрывистом кружении. Мутные пятна стекаются в расплывчатые линии, отдаются тихой вибрацией, теряют свою четкость. Я вижу только до безумия тонкую длинную иглу, впивающуюся в мою вену. Вызывающую страшный зуд и туман в мыслях. Я чувствую боль. Словно горячая искра, она быстро взрывается в голове и тугой кашей скручивает в узел воспоминания. Раздраженно метается взрывным фейерверком, впитывается в мое сознание. Черт, как больно! Я не хочу переживать это снова. Бити, прошу. Остановись. Остановись, Бити! Яростно мечусь в простынях, выкрикивая проклятия. Выпустите меня! От движений игла еще больше впивается в кожу, пробирая меня волной несносной боли и жжения. Нет. Не-е-ет. Нить сознания теряется в болезненном круговороте, отключая меня от жизни. Она совсем рядом. Такая реальная, до невозможности знакомая. Черные волосы беспорядочно опадают мягкими волнами, серые глаза излучают жгучую ненависть. Губы дергается в злостной ухмылке — они пропитаны слюной. Китнисс раскрывает рот в безумном крике, наслаждаясь моим страхом. Поднимает искалеченные пальцы, мизинцем проводит по моей щеке. — Убить.Тебя. — выдавливает она, выпучив глаза. — Переродок. Убить. — Нет… Не надо! — выдавливаю я, мучительно изгибаясь дугой. Серые глаза Китнисс хмурятся, набираются сосредоточенности, темного отблеска в широкой радужке. Беспокойно мотаю головой и перевожу свой взгляд выше — плотная женщина в белом непроницаемым костюме и маске, натянутой впитывающейся резинкой на ушах спокойно поправляет иглу, хищными пальцами подбираясь к вене. — Китнисс! — кричу что есть сил, хватая ладонями стерильную простыню. Губы женщины под тонкой маской растягиваются в улыбке, а ничего не выражающие глаза сужается в тонкую линию. — Кто такая Китнисс? — механическим голосом спрашивает она, готовая в любой момент воткнуть длинную иглу в пульсирующую вену. Грудь сдавливает тугой ком боли. По рукам проходит отрывистая дрожь, прячась на кончиках окоченевших пальцев. — Любимая. Что? Разгорячавшая кожа принимает холод ледяных капель дождя, губы впитывают в себя желанную влагу. Сплошной мрак рассеивается тонкими лучами скрипящих от ветра фонарей, предоставляя обозрению тонкий девчачий силуэт. — Я…не… любимая! — грубый голос, словно скрежет металла, больно впивается в уши. — Пе-ре-ро-док… Этот голос окружает меня со всех сторон, бьет молотком по разуму, и я падаю на колени, молотя кулаками по размякшей от влаги земле. Вижу босые ноги Китнисс, медленно шагающие на меня, и несмело приподнимаю голову. Худощавая, обмотанная лохмотьями, длинные черные пряди прилипают к плечам и иссохшим щекам, под глазами — круги. — С-с-слышишь? Страх поднимается где-то изнутри взрывным вулканом, неся с собой страшный крик. Кусаю простынь, впиваясь взглядом в белый, идеально ровный потолок. Почему все происходит так быстро? В горле клекочет горький ком, зрачки автоматически двигаются со стороны в сторону. Пытаюсь подняться, но руки сдавливают тугые ремни. Рывок —и я бегу, утыкаясь во что-то мягкое и… опасное. Плечи сдавливают тонкие длинные пальцы, в уши впивается тонкое сопение. — Т-с-с, — шепчет Китнисс высовывая кончик языка и проводя им по губам, — т-с-с. — Китнисс, послушай, — я закрываю глаза, — я… стираю тебя из памяти. Услышь меня. Пожалуйста, Китнисс! Я кричу, выплевываю ее чертово имя, и женщина в маске обеспокоенно поправляет аппараты. «Кто я?» «Переродок.» «Китнисс…» «Пе-ре-ро-док.» Нет! Странный писк расплывается где-то в голове, оседая в больном, искалеченном разуме. Пип. Пи-и-и-ип. Все эмоции выжаты, словно лимон, оставляя в себе только гулкую стучащую пустоту. Пип. Пип. Пип. Где-то вдали слышится испуганный голос Бити, а затем всё умолкает. Сквозь непроглядную темноту мчится мальчик, лет шести, и, весело засмеявшись, утопает в липком мраке. Неосознанно следую за ним, утыкаясь в высокие ступеньки, ведущие к лабиринту коридоров в старом здании. Я не управляю собой, не понимаю, что творится. Попадаю в странный круговорот пульсирующих, вздыхающих отчаянием стен и пыли, забивающей дыхательные пути. Эти странные волны сами несут меня куда-то вслед маленькому мальчику, чей смех звонко отбивается от стен. Он покалывающей болью проникает в голову, смешиваясь со звучащими внутри обрывками слов Китнисс-переродка. Добираюсь до старой черной двери — видимо, моей цели. Тяну онемевшую ладонь к ручке, а затем аккуратно ступаю внутрь, оглядывая сверкающие серостью стены, древние сломанные стулья и парты моего родного… класса? Предчувствую нечто нехорошее. Мутная дымка заполнила помещение, не давая рассмотреть все в деталях. Сердце ускоряется, и, кажется, ученики — потрепанные, безликие дети — слышат этот раздражающий звук. Только успеваю подумать, что ничего хуже того, что я уже пережил, быть не может, как фраза учительницы сваливается на меня паникой и безысходностью: — Кто знает Песнь Долины? — скрипит она отвердевшим голосом. Только не это. Только не это воспоминание. Ноги подкашиваются, а дыхание замирает. — Китнисс? — проговаривает она нарочито медленно. Все плывет вокруг, мигая и поддергиваясь. Это конец. Конец, которого я так сильно ждал, и который теперь проклинаю. — Пожалуйста, спой нам, — в ее голосе слышатся нотки удовольствия — она насмехается над моей слабостью и трусостью. Проклятый аппарат, прорезаясь в воспоминание протяжным «Пип», смеется вместе с ней. Когда маленький стульчик посреди класса скрипит, я замираю. Слезы давно покрыли щеки колючей пеленой — теперь я окончательно отпускаю ее. С замиранием сердца наблюдаю за каждой мелочью, беззвучно рыдая. Темные ботиночки выглядывают из-под парты. Тоненькие пальчики несмело поправляют раскинувшиеся на плечах косички. Юбка клетчатого платья легонько колышется под дуновеньем сквозняка из разбитого окна. Худенькие, как спички, ножки забираются на стул. Легкая, волнительная улыбка расцветает на порозовевшем от стеснения личике. И я падаю. Бью кулаком по полу, тону в чувстве собственной ничтожности, тысячный раз проклинаю самого себя. — Долина кружится в туманах зари, И ласковой песней полнят соловьи. Цветов ароматы окутают нас. И ветер прохладный закружит нас в вальс. До боли красивый голос вырывается из рта маленькой девочки. Я пытаюсь кричать, чтобы заглушить его, но бесполезно — он охватывает меня горечью, отчаянием и не отпускает. — Здесь волны соцветий горят под луной, Здесь солнце и ветер звенят под молвой. Тонкие нотки проникают куда-то внутрь, беспощадно разрывая мою грудь. — И чисто касанье зеркальной воды, Здесь слаще за сахар поспеют плоды… Здесь птицы стремятся в прозрачную даль, Росой рассыпаясь в тончайшую шаль. Я что есть сил бью руками по собственным ногам, но боль внутри ничем не заглушить. Бесшумно кричу, содрогаясь и извиваясь. — Здесь волны соцветий горят под луной, В Долине мы завтра встретимся с тобой… Сладко-мучительный голос замолкает, а я не решаюсь поднять голову, чтобы в последний раз взглянуть на свою Китнисс. Обессиленным шепотом повторяю ее имя, пытаясь спрятать его куда-то в душу, закрыть от ловких трубок-щупалец аппарата. — Кит… нисс, — в последний раз срывается с губ, а затем щупальца беспощадно врываются в мой тайник. Пип. Пи-ип.

***

Истошное пиканье бьет по голове, словно по колоколу, и эхо острыми ниточками пронизывает все тело. С каждым писком ниточки дергаются, задевая внутренности и обдавая их все новыми вспышками боли. Темнота волнами плывет передо мной, затекает в глаза. Я словно потерялся в этой пустоте, не вижу ничего. Гудящий зуд в голове мешает думать, но я отмечаю, что ничего не помню и ничего не чувствую кроме рассыпавшейся по всему телу боли. Это напоминает какой-то странный ночной кошмар, я будто задавлен большущей глыбой без шансов выбраться. Странный писк становится все четче, и я бесполезно напрягаюсь в попытке потянуться навстречу этим звукам. Постепенно начинаю слышать чьи-то далекие отголоски, но шумная, звенящая внутри боль не дает прислушаться. - Он… - неожиданно всплывает среди пиканья. – скоро придет в себя? Содрогаюсь в попытке напрячь и прочувствовать собственное тело, но его будто отняло. - Не зн… - и снова шум. Хочу закричать, но горло будто заткнуто твердым и нестерпимо колючим комом. - Что… что с ним будет? – это женщина. Тяжело зажмуриваюсь, пытаясь игнорировать покалывающие и непрерывно ноющие вспышки по телу. - Кит… - содрогаюсь, другой голос принадлежи мужчине. – Я не представляю… какой вред. Боль шумно стучит внутри, специально заглушая голоса. Странные обрывки фраз свидетельствуют о каком-то парне. Предполагаю, что обо мне. - Операция не закончилась. Мне пришлось… ускорил завершение… Температура, давление… Его тело горело и содрогалось в конвульсиях. Слишком рискованно… - все, что мне удалось расслышать. Я будто пытаюсь выплыть из омута слепой темноты и писка, но бесполезно – только жалко барахтаюсь, содрогаясь от боли. Перестаю различать голоса – их поток густеет, осыпаясь на меня обрывками фраз и криков. Они густой кашей заливаются в уши, вспышками взрываются в голове. Что, черт подери, со мной происходит?! Звуки смешиваются, грубеют и становятся громче. Эта невыносимая мелодия проносится через меня, разрывая изнутри мое дрожащее тело. Резкая вспышка света посреди тьмы острыми мелкими искорками засыпается в глаза. Она хватает меня и втаскивает из вязкого болота. Я зажмуриваюсь и понимаю, что голоса умолкли, отчего становится легче. Уже отчетливей чувствую свое ноющее тело, чувствую, что на чем-то лежу. Подо мной – влажная горячая ткань. Веки опущены, но в глаза бьет свет, рассыпаясь искрами бликов, а несносное пиканье все так же раздражает отяжелевший разум. - Я не знаю, что делать, - знакомый мужской голос, раздавшись где-то справа, пугает своей четкостью. - Пришлось все ускорить и резко закончить, потому что его состояние… Напрягаюсь что есть мочи, пытаясь разлепить глаза. Замечаю, что чьи-то мокрые липкие пальцы крепко сжимают мою ладонь. Со стороны раздаются странные булькающие всхлипы. Инстинктивно сжимаю тонкие пальцы в ответ, пытаясь подать сигнал. - Он! - резко раздаются чьи-то нервные крики! – Его рука! Бити, он сжал мою руку! – далекие следы от воспоминаний подсказывают, что этот голос знакомый. Теперь я убежден, что говорят обо мне. Сильнее напрягаю налившиеся тяжестью веки и открываю глаза, сразу же зажмуриваясь от яркого потока света. - Китнисс, спокойно… - другой голос встревожен не меньше. - Я не знаю, что с ним. Будь аккуратна. - Пит… - обращается ко мне девушка, и я невольно вздрагиваю. – ты слышишь меня? Я снова, но уже медленней открываю глаза, сощуриваясь, издавая тяжелые стоны и пытаясь пошевелить окаменелым телом. - Пит. Боже, Пит… - голова, обрамленная спадающими темными волосами, возникает перед лицом. В сердце что-то ноет, когда вижу ее покрасневшее, залитое слезами лицо, сквозь мутную дымку перед глазами. Чуть поодаль настороженно наблюдает смуглый мужчина в очках. Би… Бити? Я пытаюсь оглянуться, но шея вспыхивает резкими покалываниями. В горле першит. Могу ли я говорить? Открываю рот и кое-как выдавливаю нечленораздельные звуки, отчего ладонь справа еще сильнее сжимает мою. Вглядываюсь в взволнованные, наполненные тревогой серые глаза и рыпящим голосом выговариваю: - Где я? И… - каждое слово отзывается скрекочущей болью в горле. – Ты… ты кто?