Грань прошлого

Длинная и ловко закрученная цепочка коридоров ведет меня в неизвестность. Лишь кое-где сплошное серое покрывало стен и потолков, давящих на меня, прерывается прямоугольниками одинаковых коричневых дверей. Смотрю на оббитые носки ботинок и дергаюсь от пронзительного обеспокоенного взгляда, который я чувствую на себе. Нервно сжимаю зубы и вдыхаю, стараясь ухватить побольше воздуха, - за последнее время такой взгляд стал для меня привычным, как и тошнотворная фраза, следующая сразу за ним: - Ты уверен, Пит? Я уже, кажется, тысячный раз слышу этот чертов вопрос от Бити и тысячный раз сдерживаюсь, чтобы не отменить все задуманное. Каждый раз он поднимает во мне недобрую волну сомнения, разъедающего меня изнутри. Да, я не уверен. Сгустившиеся в тугую кашу мысли колеблются от «Да ты же жить без нее не сможешь, идиот!» до «И как я раньше не додумался? Это же все упростит!». Никогда не думал, что можно быть настолько неуверенным и уверенным одновременно. Но все-таки, как и тысячу раз прежде, я просто выдавливаю сдержанное «Да» в ответ. - Еще раз повторюсь: я не могу обещать, что это безопасно, - судорожно поправляя очки, сообщает Бити. - Я понимаю, - надеюсь, мой тон достаточно твердый. В ответ мой сопровождающий лишь обеспокоенно вздыхает и больше не роняет ни слова до самого прихода в операционную. Прошло уже два дня с тех пор, как я увидел Гейла на крыльце дома Китнисс. Не так много времени, но я уже успел связаться с Бити, выслушать бесконечное количество убеждений и уговариваний, и, наконец, прибыть в Капитолий. Сейчас мы шагаем в операционную, чтобы обсудить все детали. Я не представляю, что из всего пережитого останется в моей памяти, а какие из воспоминаний всосет в себя это странное изобретение. Я не представляю, как вообще оно действует, и как повлияет на меня. Я не представляю, что буду делать после операции. Но я знаю, что дальше так жить невозможно. Я должен отпустить Китнисс. Я не сразу замечаю металлическую дверь, сливающуюся с плотной серостью стен. Бити едва заметно качает головой, с тревогой глядя на меня, и отпирает тяжелую дверь, пропуская меня внутрь. Я сразу же замечаю, что помещение не слишком большое, но и не маленькое. Как и везде стены и потолок неаккуратно выкрашены неприятным цветом подтаявшего грязного снега. Операционная заполнена множеством непонятных и незнакомых мне аппаратов с большими и маленькими экранами и бесконечным количеством кнопок, а в самом углу расположилась больничная кровать, застеленная белоснежными простынями. Когда мой сопровождающий нажимает на выключатель, несколько лампочек на потолке затапливают комнату слишком ярким светом. Я вижу миллиарды сияющих песчинок пыли, витающих в воздухе. Когда сюда наведывались в последний раз? - Вот это, собственно, и есть детище здешней науки, - энергично похлопывая по блестящей поверхности странного аппарата, стоящего рядом с кроватью и выпускающего бессчетное количество трубочек и проводов, вздыхает Бити. – Сильно загружать тебе голову подробностями процесса я не буду – разобраться в этом крайне сложно, но хоть поверхностно объясню, что тебя ждет. Я киваю головой, раздраженно потирая висок пальцем, - чувствую, рассказ будет не из приятных. Он указывает на два деревянных стула у левой стены и жестом приглашает присесть. - Не буду скрывать: операция будет даваться тебе тяжело. Для того, чтобы стереть хотя бы один из бесчисленных фрагментов памяти, ты должен еще раз через него пройти, после чего он растворяется в сознании. - То есть, я еще раз переживу все, что хочу убрать из памяти? - Не совсем. Воспоминания будут чередоваться хаотично и в скомканном виде. В горле появляется странный горький привкус, и я тяжело сглатываю. Не хочу еще раз видеть каждую из бесконечного количества смертей. Не хочу еще раз оживлять уже слегка припорошенный пылом времени мир Голодных игр. Не хочу еще раз быть свидетелем «любви» Китнисс, сшитой из лоскутков фальши, чувства долга и – как она там говорила? – «союза». Не хочу еще раз тонуть в вязком и глубоком болоте из разочарования, страха, боли и смерти. Но я заставляю себя ответить: - Я понял. Хорошо. - Я предупредил, - рассудительным и спокойным тоном, свойственным только таким слишком умным людям, как Бити, отвечает он. – И еще… я уже говорил, что аппарат разделяет память на множество фрагментов. А насколько ты знаешь, некоторые из них в твою память влили искусственно с помощью яда. Я боюсь, что даже в самых потайных закоулках твоего сознания изобретение найдет эти лживые воспоминания, и тогда… неизвестно, какие буду последствия. Ты понимаешь, о чем я? Плюс одна монетка в бездонную копилку моего сомнения. Да что ж это такое? - Ты хочешь сказать, что я могу навредить Китнисс? - Я не знаю, парень, твой разум непредсказуем, но с другой стороны, если удалить нужные фрагменты, уйдет не только любовь, но и... - Ненависть... – перебиваю я, вспоминая свои чувства несколько месяцев назад. Ревность, отчаянье, безысходность - всё было связанно с Китнисс. Я любил её и ненавидел за эту самую любовь, и если убрать главное звено, начало этой истории, все звенья цепи разрушаться. И я помню все фрагменты. - Урок пения. Голос. Две косички. Улыбка. Серые глаза. Жатва. Доброволец. Жертва. Пещера. Морник, - без передышки тараторю я, пока Бити записывает что-то в толстую тетрадь. - Одиночество. Публика. Кошмары. Поезд. Сноу. Профи. Закат. Пытки. Пытки. Пытки, - я и не замечаю, как начинаю кричать, пока не шепчу последнее слово: "Союз". - Да тебе придется всю жизнь стереть, Пит, - качает головой Бити, задумчиво разглядывая тетрадь. - Да уж, - судорожно улыбаюсь в ответ. - Китнисс так долго была в моём сердце, что, кажется, я и сам забыл об этом. - Ты меня озадачил. Обычно стирают месяц, в крайнем случае, год, а тут придётся постараться, чтобы не превратить тебя в овощ, а если взять во внимание твоё, кхм, - Бити кашляет, - раздвоение личности, то твой и так не слишком большой процент успешного исхода стремительно приближается к нулю. Ты уверен, что хочешь рискнуть? - Да, - в очередной раз выдавливаю я. - Ну что ж, тогда я подготовлю для тебя индивидуальную программу. Воспоминания останутся, но мы попробуем их... исказить. - Исказить? - вырывается у меня. - Что-то на подобии ос-убийц? - Ну, можно и так сказать, - отвечает Бити. - Мы сотрем ключевое воспоминание. В остальных же фрагментах Китнисс поблекнет. Мы сделаем из нее обычную далекую знакомую. Я утвердительно качаю головой, признаться честно, не до конца понимая суть. - Ах да... чего-то еще, не учитывая Китнисс, ты хотел бы лишиться? - Пытки, - говорю в ответ, недолго думая. - И, наверное, всё. - Ладно. Надеюсь, все пройдет удачно. Но гарантий я не могу дать, сам понимаешь. Конечно, понимаю. И поэтому удивляюсь своей выдержке - как я еще не передумал? - Да… - отвечаю тихим и отстраненным голосом, – Я справлюсь, – убеждаю, скорее, самого себя. – А сколько будет длиться операция? - Это, конечно, зависит от объема стираемой памяти, но я думаю, где-то сутки. Через некоторое время у меня начинают ныть мышцы от долгого бездействия и болеть голова от слишком большого количества полученной информации. Бити заставляет пройти небольшой медосмотр с помощью местных врачей и обсуждает со мной разные подобности, каждая из которых все больше и больше вынуждает меня задуматься. После этого мне позволено спокойно отправиться в гостиницу, чтобы отдохнуть перед предстоящей операцией. Уже завтра… Гостиничный номер, выданный мне, мал и совсем неуютен: прислоняюсь щекой к спинке кровати, полностью погруженный в свои мысли. Совсем скоро блеск серых глаз исчезнет из моей памяти навсегда. Осознание этого заставляет меня нервно прикрыть глаза и сжать пальцы, делая редкие вдохи. Странное чувство - человек, который тебе был дорог, как никто другой, уже завтра станет для тебя незнакомцем. Мое тело полностью погружено в мягкий ворс одеяла - утыкаюсь носом в подушку, пытаясь забыться и утолить свои эмоции. Ну же, Пит, ты принял правильное решение. Закрываю глаза, делая отчаянную попытку уснуть, и чувствую, что проваливаюсь в сон. "Пит!" - резкий крик, звенящий в моих ушах, вышвыривает меня со сна, ускоряя сердечный ритм. Китнисс вправду звала меня? Нет. Встаю на ноги, ходя взад-вперед по всей комнате, сомкнув руки в замок. Выплескивающиеся наружу эмоции, наконец, находят щель, сквозь которую можно пробраться: обессиленно падаю на пол, прикрыв уши руками. Уже завтра Китнисс Эвердин станет для меня чужой. - Нет! - вырывается у меня, и я хватаю тарелку, оставшуюся после ужина, кидая ее о противоположную стену. - Нет! Морщусь от громкого звука разбивающегося стекла и нащупываю руками часы на тумбочке, злостно кидая их на пол. Перед глазами белые вспышки, и я хватаюсь за свою до тошноты раскалывающуюся голову. Пусть уже быстрее настанет рассвет, и я смогу выдохнуть спокойно. Прошу...

***

Тонкие нити моего сознания мучительно медленно сплетаются в кривые линии, подергиваясь и разрываясь на мелкие кусочки. Я хватаюсь пальцами за край белой простыни и тяну ее на себя. Пип. Чувствую жгучую боль, расплывающуюся по венам, и звучно кашляю, прикусывая губу. Правильно ли я поступаю? Углы твердой кушетки врезаются в шею, лишая меня возможности двигаться, сковывают мои движения. Пип. П-и-и-ип. Большой, непрерывно гудящий аппарат хаотично дергается и захлебывается в звучном пиликании, намертво приковывая меня к себе тонкими прозрачными трубками. Трубки переплетаются на моих руках, ведут к голове, лишают меня самого ценного, что может дать жизнь – воспоминаний, по крупицам стекающим куда-то в пустоту. Поднимаю глаза к плохо выкрашенному потолку, жадно изучая каждый его изъян и трещинку. Что ты делаешь, Пит Мелларк?" - стучит в затуманившейся голове. Если несколько часов назад я был уверен в своем решении, то сейчас меня охватило сомнение. Я словно хожу по лезвию ножа. Шаг влево – и мне хочется сорваться и выбежать из этой странной палаты. Шаг вправо – и я требую, чтобы мучительная операция быстрее закончилась. В голове слишком громко и реалистично звучит ее голос. "А когда ты брал во внимание мои чувства?" Капля за каплей сомнения покидают мое напряженное тело. "Ты словно нарочно ищешь возможности доказать мне, какая я бесчувственная стерва! Ты подумал, какую боль причиняют мне твои слова?" Кап. Кап. Кап. Неуверенность медленно стекает по белым простыням. "Хватит! Хватит! Хватит требовать от меня того, что я не могу тебе дать! Прошу тебя! Хватит мучить меня. Мучить себя! Уходи, Пит, уходи..." Внутренности сжимаются в тугой узел, и крошечная слезинка прокатывается по щеке. Черт подери, как же я ненавижу Китнисс за то, что она права! Хватит мучить друг друга. Я просто избавлю ее от себя. "Уходи..." "Уходи..." "Уходи! " Это слово выстукивает в висках странный ритм в унисон с ускорившимся сердцебиением. С усердием закрываю глаза, пытаясь забыться, дергая рукой и придерживая висящие трубки. Пиканье аппаратов отдаляется, становится все тише и тише. Растекшаяся по венам жидкость погружает в сон. Я чувствую, как последние ниточки, удерживающие меня в реальности, с треском обрываются, и я падаю в ослепляющую темноту. Прощай, Китнисс Эвердин.