Грань прошлого

Несколькими днями раньше. Я люблю просыпаться вместе с солнцем. Люблю смотреть, как самые первые лучи играют в завитках ее волос, раскинувшихся на подушке - как смешно она хмурится во сне, когда перестает ощущать рядом мое тепло и плотнее кутается в одеяло. Люблю выпекать что-нибудь вкусное на завтрак, стараясь каждый раз сделать что-то новое и особенное для нее. Люблю видеть ее легкую улыбку, неуверенно распускающуюся на лице, когда она спускается с лестницы, только что проснувшись, и позволяю себе улыбаться в ответ. Это, как заевшая пластинка, повторяется каждое утро, но от этого я не перестаю любить такие бесценные моменты. Вот и сегодня, как обычно, Китнисс сидит передо мной, пьет чай и уплетает за обе щеки шоколадный кекс. - Как вкусно! – довольным тоном протягивает она, наспех откусывая еще кусочек. - Эй, не спеши! – смеюсь я. - Не могу, бегу на охоту, - облизывая пальцы, запачкавшиеся в глазури, бурчит в ответ девушка, встает из-за кухонного стола и движется в прихожую, - Скоро буду! Я и не успеваю спросить, когда ее ждать, как слышу хлопок входной двери и приглушенные шаги на крыльце. На часах только восемь утра, а, значит, у меня впереди весь день для ничегонеделания. Складываю грязную после завтрака посуду в мойку и невольно усмехаюсь: Китнисс в спешке даже не удосужилась допить чай. Впрочем, за полгода нашей совместной жизни ее чашка никогда не опустошалась до конца - Китнисс каждое утро торопится в лес. Да, мы живем под одной крышей уже около шести месяцев. Почти не помню, как это началось. После войны нам обоим пришлось несладко, мы были двумя сломленными людьми, пережившими много отвратительных вещей. У меня, опутанного сетями охмора, часто случались приступы, а Китнисс, потеряв сестру, изменилась: в серых глазах потух огонек, и, казалось, внутри растерзанного, исхудалого тела не было жизни. Мы погрязли в болоте из страданий, потерь и ужасов и только общими усилиями могли из него выбраться. Так и случилось. Однажды я спас Китнисс от ее постоянных ночных гостей - кошмаров, и с тех пор не было ни одной ночи, чтобы я не находился рядом. Я заставлял ее гулять, охотиться, убирать в доме, в общем, - заниматься привычными делами, и тогда ее страшное прошлое хотя бы на время растворялось за полупрозрачной дымкой постоянной занятости. А вот мне, чтобы оправиться, хватало всего лишь присутствия Китнисс рядом. Я плавно привыкал к Сойке, и она помогала мне восстанавливать правдивые воспоминания, считая это своим долгом. Какая ирония: я помогал ей забыть, а она мне - вспомнить. Единственное, чего я так и не понял, - это то, кем мы являемся друг для друга: напарники, друзья или... несчастные влюбленные? Скорее всего, первое. Вот только вместе с возвращением прежнего доброго Пита Мелларка вернулась и его любовь к Китнисс. Безумная. Безответная. Безнадёжная... Заваливаюсь на диван в гостиной с альбомом и карандашом в руках и пытаюсь сосредоточиться на незаконченном натюрморте с изображением нашего с Китнисс завтрака. Но, к сожалению, у меня это не слишком получается, и я нервно откидываю карандаш в сторону, потянувшись за пультом. Мысли летают где-то далеко, и я даже не пытаюсь вникнуть в телепрограммы, наугад перещелкивая каналы. Капитолийка, ведущая прогноз погоды, говорит, что сегодня на востоке Панема погода будет солнечной, а ежедневные новости сообщают о прорыве в науке и технике - машина, уничтожающая определенные отрезки воспоминаний. Ведущие заостряют внимание на том, как новая власть борется с ужасным прошлым Панема - теперь любой житель сможет излечиться и не только физически, но и душевно, стерев себе память об Играх или войне. Хм... Почему-то мне становится дико интересно, сколько людей рискнет воспользоваться этим странным изобретением. Больше всего по телевиденью крутят разнообразные сюжеты про восстановление нашей страны, про жизнь выдающихся личностей после восстания и подобное. Мне ничего не остается, кроме как бесцельно слоняться по дому в глупых попытках найти себе занятие. И только в два часа дня, наконец, слышится хлопок входной двери, шум в прихожей и протяжный крик Китнисс - "Пи-ит!". - Слушай, может нам к Хеймитчу зайти. Я переживаю немного, - говорит она, заходя в гостиную. - Я не против, - пожимаю плечами в ответ, - Сейчас? - А почему бы и нет? По совету Китнисс, которая сообщает, что на улице похолодало, я надеваю ботинки и плащ. Через пять минут мы уже стоим перед домом ментора: неухоженным, заросшим паутиной и напоминавшем те жуткие дома из старых фильмов ужасов. Погода на улице, и вправду, сырая и мерзкая, и я недовольно ежусь под плащом, стуча костяшками пальцев по жесткой дубовой двери. В нос ударяется резкий запах алкоголя, когда мы входим внутрь дома, и я поджимаю губы, стаскивая с себя шарф и курточку. - Хеймитч! – недовольно кричит Китнисс, садясь на диван и перебирая ворохи мусора на столе. – Он когда-нибудь научится убирать за собой? Пожимаю плечами и подхожу к окну, открывая толстые серые занавески и впуская в дом хоть каплю слабого солнечного света. - Будешь чай? – тихо спрашиваю я, ставя чайник на конфорку и быстро убирая руку от обжигающего тепла. - Нет, спасибо, – мотает головой Китнисс, прижимаясь к спинке дивана и обнимая свои плечи руками. - Но ты ведь замерзла, - возражаю слегка раздраженно и наливаю в чашку пахучий напиток. Меня тут же обдает запахом трав и пряностей, и я делаю глубокий вдох грудью, пытаясь успокоиться. Сажусь возле Китнисс на диван и подаю чашку с горячим чаем. Та все-таки ее принимает и делает маленький глоточек. - Как поохотилась? – пытаюсь завязать разговор я, бессмысленно водя ложечкой по сероватой чашке. – Ты всегда так быстро уходишь. - Нормально, - пожимает плечами Китнисс и поворачивает голову в сторону лестницы, наблюдая, как оттуда скатывается Хеймитч. - Или у меня в доме воры, или это пришли Мелларк с Эвердин, - бурчит он, ковыляя к нам и делая очередной глоток жгучего виски. - Хеймитч, это мы, - говорю я громко, дабы привлечь внимание старого ментора. – Пришли тебя навестить. - Вижу, - выпаливает тот, с грохотом ставя на стол бутылку с алкоголем. – Угоститесь? - Хеймитч, успокойся. Когда это ты уже успел надраться? - ворчит Китнисс, усаживая ментора на диван. Уже даже не помню, когда мы в последнее время нормально говорили между собой. В плохо освещенной комнате наступает гробовое молчанье, которое прерывается только скрипом старого дивана и тихими руганями Хеймитча. - Ну же, солнышко, как дела? – не отрывая губ от горлышка бутылки, спрашивает он, заинтересовано рассматривая меня и Китнисс. - Все отлично, - отмахивается та, прикусывая губу и снова обхватывая свои плечи руками. – Вот пришли… навестить тебя. - После Революции мы еще ни разу не выходили в люди, - добавляю я, смотря, как на мутном немытом окне появляются первые дождевые капли. Надо же, а обещали на сегодня ясную солнечную погоду. - Вам надо расслабиться, - советует Хеймитч, беря в руки вилку, и тут же принимается ею ловко орудовать, безжалостно уничтожая остатки салата. – Кстати, вы, – ментор тыкает вилкой на меня и на Китнисс, так, что кусочек салата летит на стол, - долго собираетесь скрывать свои отношения от остальных? Краем глаза вижу, как Китнисс поджимает губы – она всегда так делает, когда злится. - Какие отношения, Хеймитч? - холодно бросает она, стараясь не смотреть на меня. – Мы просто помогаем друг другу. Это, как… - девушка слегка хмурится, стараясь подобрать правильное слово. – Это как союз. Хеймитч хмыкает, а меня обдает волной отчаяния и странной досады. Союз, значит? Перевожу взгляд на Китнисс, рассматривая ее с головы до пят. Сломленная, поникшая, сутулая, с усталым взглядом серых глаз. Неужели она испытывает столько боли из-за меня? - Что, кончилась ваша любовь? – как бы досадует ментор, потянувшись за очередной порцией виски. – Как же так? - Мы, наверное, домой пойдем, - глухо говорю я, а Китнисс кивает. – До встречи, Хеймитч. Выходим под холодные дождевые струи, жмурясь от колючих капель, которые безжалостно бьют нас по лицу. Опускаю глаза на размякшую от дождя дорогу, погруженный в свои мысли. Ну да, разве стоило думать о чем-то большем? Мы помогаем друг другу справляться с ночными кошмарами и остатками Революции в наших душах, вот и всё. Вот и всё…