Кукушка

Бледные губы ломаются в болезненной гримасе, пальцы нервно теребят телефон с тёмным безжизненным экраном. Тик. Тик. Тик. В любое другое время свело бы с ума. Он щурит один глаз. Почему стены такие невыносимо ровные и прямые? Одинаковые. Он смотрит на письменный стол, где валяются ножницы, листы белой бумаги с выведенными на ней контурами голубей. Их уже вырезанные собратья лежат тут же аккуратной стопкой. Веки опускаются на слезящиеся воспалённые глаза, он отворачивается. Страшно. Нет ветра. Нет воздуха. Он закончился ещё полгода назад. Последняя порция выветрилась, улетучилась через форточку в тот момент, когда в телефонной трубке прозвучало немного металлическое: "Она умерла за пару часов до операции. Мне очень жаль... Держись, ладно?". С того дня форточка не закрывалась никогда. Может, воздух вернётся? Безжизненный. Город за окном зажигается янтарным морем, плещется ночная жизнь, наполняя пространство иллюзией бурной деятельности. Свет рыжего фонаря преданно заглядывает в окно, падает на бледное лицо. Одинокий, влюблённый в своего соседа, в маленькое человеческое существо, живущее через пару метров и двойное стекло. Фонарь знает, что его свет всегда ждут, что именно для него человек оставляет открытой форточку вот уже полгода. И он мечтает согреть эти заусенчатые руки с обгрызенными ногтями. Бледные губы часто ломаются в кривой, ненастоящей улыбке, когда приходят другие люди. Пожалуйста, пусть однажды он улыбнётся по-честному! Тик. Тик. Тик. Сколько уже должны стоять эти часы? Месяца четыре? Пять? Здесь нет времени, оно остановилось, замерло в ужасе и боится дышать, и лишь эти часы упрямо отсчитывают секунды, словно говоря, что им нет дела до мира вокруг. Пальцы перебирают тонкий проводок наушников. Невидимые люди приходят к нему каждые выходные. У них нет лиц, или он просто не различает их, нет тела или просто он не способен больше их видеть. Только голоса. Некоторые ему нравятся, иных он предпочёл бы никогда не слышать. Невидимки заставляют его есть, они говорят с ним и один из них остаётся в соседней комнате до следующих выходных. Потому что ведь "с эпилепсией не шутят!". Боже, неужели? Тогда что это, если не шутка? Жизнь обожает шутить, и шутки её смешнее всего на свете. Он "улыбается" своим невидимкам. Потому что они ждут этого. И облегчённо вздыхают, когда он растягивает рот и прищуривает глаза. Я видел улыбки. Это огоньки. И появляются они в глазах. Поэтому не спрячешь. Улыбки бывают в голосах, в дыхании, в написанных словах, они могут повисать в воздухе и прыгать по пальцам, когда за руку тебя держит улыбающийся человек. Но боже мой, при чём здесь рты?! Тик. Тик. Тик. У Богов ничего нет с самого начала. Они жалкие и умалишённые, но мнят себя Богами, созидателями, основой мироздания. Не задумываетесь, почему? Где-то на другой стороне луны сладкими голосами запели сирены, зазывая в мир снов и покоя. Но он не видит снов. И проснувшись утром, будет жалеть, потому что во время его сна мог вернуться ветер. Он боится спать. Взгляд снова падает на голубей. Одинаковые белые фигурки. Руки тянутся к столу, но расстояние слишком велико. Безжизненный. Темнота прячется по углам и с любопытством наблюдает за бледнолицым кроворуким и тонкопалым человеком с больными красными глазами. Кто он? Откуда он? Откуда это место и почему здесь нет запахов? Почему? Почему? Почему? И эти вопросы густым туманов висят в воздухе. Темнота здесь не стелется, а клубится кучевыми облаками, принимая странные формы и меняя комнату, искажая её углы и стены. Он благодарен ей. Голуби становятся белее и белее, игнорируя законы физики, не желая принимать рыжие оттенки фонарного света. Он отворачивается, закрывает глаза, но одинаковые силуэты мельтешат в сознании. Снова тянется, сползает с кровати, больно ударившись коленями об пол, поднимается и на онемевших негнущихся ногах бредёт к столу. Рука, протянутая, чтобы убрать голубей в ящик стола, предательски дёргается, и они падают, разлетаются по комнате белыми призраками, ночными кошмарами. Руки продолжают трястись, дрожь переходит на плечи, потом охватывает всё тело. Влюблённый фонарь, целеустремлённые часы, любопытная темнота, белые птицы, облака вопросов - молча смотрят на бьющегося на полу в судорогах, роняющего малочисленную мебель, мокролицего от беззвучных рыданий, с белым, как штукатурка, лицом. И как нелепа здесь эта улыбка, придуманная им, сделанная для своих добрых невидимок... Страж из Соседней Комнаты распахнул дверь, сметая птичьи призраки в сторону сквозняком. Тик. Тик. Тик. Почему? Откуда? Кто? Прошу тебя, улыбнись. Прислоняется виском к холодной стене. Нет, он совсем не хочет спать. К ушам тянутся тёмные проводочки. Один из невидимок утром придёт к нему. Он не принесёт ни еды, ни слов, не станет молить его об "улыбке". Просто сядет на кровать и будет смотреть на погасший фонарь, тёмный экран "сдохшего" телефона, в котором полгода не было аккумулятора, на проводочки, будет думать. Так они просидят очень долго. Один - уже проснувшийся и открывший глаза, глядящий в на своего невидимку и впервые понимая, что у него есть лицо. Второй - уже исчерпавший в себе все запасы жалости и сочувствия, пустой и спокойный, он будет смотреть на дрожащий силуэт холодной боли, от которой немеют ноги и покалывает пальцы. - Как тебя зовут? Голос совсем тихий, потому что его сносит в сторону лёгким дуновением ветра. И пространство сужается, крутится вокруг них, наполняясь вопросами и взглядами, под безжизненный ритм города.