Теперь ты видишь?

Изо дня в день. Апатия, грусть. Меня даже не узнаёт никто из знакомых. Сторонятся. Что со мной? Сама не знаю. С возвращения прошло месяца два. А может и меньше. Я не знаю. Я не понимаю. Я запуталась и потерялась. Во всём, во всех. Чем я стала? Я забиваюсь под стол и там реву, распугивая соседей не только по комнате, но и вообще по этажу. На удивление надо мной никто не смеётся, наверное, я выгляжу так жалко, что даже насмешки выше меня. А что со мной? Откуда это? Я не знаю. Может, это и есть та проклятущая любовь, о которой мама рассказывала? Да будь она проклята, эта любовь! Она только рушит всё. Пусть она исчезнет! Навсегда! И снова по комнате летают книги и вещи, соседка уже даже не ругается. Даже не пытается выспросить, что со мной. Просто сидит и тихо плачет в уголочке. Чего она, интересно? - Маш, чего плачешь? - От воспоминания о том, как подобный вопрос мне и самой недавно задавали, я скривилась, подавляя слёзы. - Нат, с тобой невозможно жить в комнате! - И голос такой... на визг срывается. - Ты - чудовище! Я не знаю, что с тобой случилось за эту неделю, но тебе изуродовали без оружия! Ты стала... я не знаю, чем! Но я не могу больше жить в одной комнате! Она, истерически взвизгнув, выскочила из комнаты, схватив куртку и рюкзак. Странно. Она всегда была весёлой и спокойной.Что это с ней? Может, тоже влюбилась? Я заметила тетрадь с явно Машиными записями. Подошла несмело, подняла. Ежедневник. Совесть не возмутилась, когда я открыла его на сегодняшней записи. "Здравствуй, дневник. Вот уж два месяца как я живу в атмосфере гнетущей грусти и апатии. Я не могу так. На меня давит настроение соседки по комнате (Назвать её Наташей язык не поворачивается, Наташа была другой). Она начинает всё крушить заново, я начинаю плакать. Меня охватывает просто животный ужас и только одна мысль бъётся в голове: Что это за существо? Она не знает покоя, она не умеет улыбаться, как только она входит в аудиторию, стихает смех и радость. Все сразу вспоминают все свои беды и всю свою боль. За ней едва ли не тянется следом чувство безнадёги и боли, как за смертельно раненным зверем - кровавый след. Что это? Что это за тварь?!" Это обо мне? Серьёзно, обо мне? Я схватила пуховик, сумку, наскоро надела сапоги и шарф с шапкой. Прости, Маш. Прости, что тебе пришлось выскочить на улицу в одной куртке. Прости, что ты жила в такой атмосфере. Я всё решу. Прости, я так виновата перед тобой. Улица Ломоносова не была заснежена, как должна бы в это время года, была точь в точь так же неприветлива, как и в ТОТ САМЫЙ день. Меня передёрнуло, но я заставила себя вспомнить, что в сумке есть зонт, а сама я в пуховике, а значит, не замёрзну. А ещё сейчас уже послеобеденное время. И сегодня воскресенье. Не как тогда. Всё уже никогда не будет, как тогда. За осенью потянулась зима. Я бесился, как не знаю кто. Места себе не находил. Как мальчишка, ей-Богу и записка, которую она писала мне два месяца и три дня назад, лежала на письменном столе в месте, где я её всегда мог найти. И ещё кое-что. С момента начала нашего общения у меня стало улучшаться зрение. В тот день я с трудом, но уже смог различить её слова. За что? За что я влюбился в такое чудо? Я не достоин, я причиню только боль... что за сентиментальный бред? Хотя, это факт. Ничего хорошего ей со мной не светит. Но часы пробили трижды и я, взяв пальто и Бэна, пошел в парк. Как и каждый день. В восемь, в три и в восемь. Мой распорядок не трудно связать с распорядком Наташи. А ведь это здорово, когда перестаёшь себе врать. Это просто прекрасно. Мне стало так спокойно, вот честно. Обманывайте кого угодно, ставя на кон что пожелаете, но никогда не обманывайте себя, это вас убьёт