Затянувшееся "сегодня"

Со дня пропажи хронографа прошла неделя. Можно подумать, за это время мы решили свалившиеся на нас проблемы или продвинулись в поисках вредителя, но нет: кроме смятого и кое-как выпрямленного снова жёлтого стикера у нас не было ни единой зацепки, а наука не продвинулась настолько далеко вперед, чтобы определять адрес человека по его почерку. Хранители знали о Джеке целое «ничего», поскольку прекратили следить за ним несколько лет назад: в их последнюю встречу. Мы с Гидеоном вполне справедливо отметили, что это было самым опрометчивым решением после доверия графу Сен-Жермену: отсутствие зла в поле зрения не значит отсутствие зла в целом мире. Точно такое же «ничего» они знали о наличии и пропаже хронографа, поэтому мы попытались успокоиться и ждать следующего шага мистера Луиса. Об этом знала и Лесли, но не могла ничего предложить, хотя у кого, а у моей подруги идеи находились всегда. Целую неделю мы занимались своими делами и поиском аргументов, обусловливающих полную безопасность. Логичным было предположить, что Джек узнал о «панацее от всех болезней» и решил вывести лекарство от своей, собрав кровь всех путешественников, но мне это показалось смешным: нетрудно проникнуть в Ложу, но достать сведения из архива и проработать их без непосредственной помощи члена Тайного круга – увольте. Кроме того, он не обладал геном путешественника во времени. Единственными знакомыми ему были мы с Гидеоном. А при встречах он преследовал только одну цель: мы должны уйти из Ложи. — Выходит, и с этой версией незадача. - Лесли мерила шагами мою комнату, иногда останавливаясь и раскачиваясь на пятках, словно маятник. Я трижды просила её прекратить, но в итоге это движение возобновлялось, а я привыкла. – Не для красоты ведь ему нужен хронограф. — Для коллекции, скорее всего, - монотонно отозвалась я, раскрашивая простым карандашом клетки в своей тетради по истории. Хей на несколько секунд остановилась, осмысливая мою фразу, а потом тяжело вздохнула и устроилась на кровати рядом со мной. Её голова была откинута назад, а макушка касалась прохладной стены. Погода с каждым днём становилась всё хуже и хуже, словно подстраиваясь под всеобщее настроение. Всё чаще мы с Гидеоном предпочитали пешую прогулку поездке на машине. Причиной были не только лишние уши – так мы оба ощущали своеобразное умиротворение. Он грел мои руки, как в этих глупых романтических фильмах, и на несколько минут я могла поверить, что ещё не всё потеряно. Минуты перерастали в часы, часы – в дни, но расслабляться никто из нас не намеревался. Я до сих пор корила себя за невнимательность и непредусмотрительность. Именно то, что мы не ожидали удара, стало роковой ошибкой. Я думала, что уж на этот раз не оплошаю, но всё случилось с точностью наоборот. Это было самым дурацким клише. Сидя у койки мамы в больнице, поглаживая тыльную сторону её ладони большим пальцем, впитывая в себя и откладывая в памяти умиротворенное выражение на её лице, я пыталась оценить ситуацию со стороны, посмотреть на неё чужими глазами. И приходила к единственному выводу: моя жизнь стала похожей на второсортный приключенческий роман, вышедший из-под лёгкой руки непутёвого автора. Возможно, теория о высшем разуме верна: нами управляют. Но, в таком случае, моей судьбой управляет какой-то неуравновешенный садист. Я даже знаю его имя и номер телефона. В тот вечер Лесли, вырвавшись из-под опеки своей матери, сидела в моей комнате, лениво листая слайды нашей презентации и проверяя их на наличие несуществующих ошибок. Я производила аналогичные манипуляции с книгой, которую прочитала не меньше пяти раз. Каждая из нас старалась сделать вид, что не думает о сложившейся ситуации, потому что любая теория вела в тупик, а нервы не выдерживали. Когда Грейс трижды постучала в дверь моей комнаты, я готова была обнять её и поблагодарить за избавление от сложившейся неловкости. Она остановилась на пороге и прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди: — К вам пришёл друг. Он сказал, что ты обещала ему конспект по какому-то предмету. Гидеон не будет против? — Против чего? – поинтересовалась я и отложила книгу, вставая с кровати и пытаясь вспомнить, кто именно просил меня помощи в учёбе. Я обошла маму и постаралась понять, кто из моих одногруппников стоит у основания лестницы. Лесли вышла следом, хмурясь. На её лице читалось непонимание. — Он достаточно симпатичный, – объяснилась женщина и спустилась на первый этаж вместе с нами. – Выпьете чаю? — Нет, пожалуй, - ответил знакомый голос, а моё сердце застряло где-то в горле. – У нас с вашей дочерью одно небольшое дельце, а после я уйду. Ты ведь получила моё маленькое послание, Гвендолин? Джек Луис выглядел куда хуже обычного. С болезненным землистым цветом лица, темными кругами под глазами и сухими губами он был похож, скорее, на живого мертвеца, чем на «симпатичного парня», которым его окрестила мама. Впрочем, она могла говорить это с сарказмом, а я привычно восприняла со всей серьёзностью. Грейс ведь достаточно мне доверяет, чтобы не предположить, что я вожусь с плохой компанией? — Надеюсь, небольшое дельце состоит в том, чтобы вернуть мне украденный хронограф? – поинтересовалась я, совсем не заботясь о том, чтобы не оставить её ошарашенной. — Ты знаешь мои условия. – Он был не только раздражен, но и зол. Часы отсчитывали его последние деньки, а какая-то упрямая девчонка мешала планам. — А ты знаешь мой ответ, Джек. Наверное, стоит покончить с этим. Бросай свои детские игры. — Так, кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – подала голос Грейс. Она выглядела недовольной, а скрещенные на груди руки в другой ситуации заставили бы меня судорожно выдумывать оправдания. — Да, у Джека слабоумие, - ядовито процедила Лесли. Меня же эта ситуация откровенно напрягала. Лишние уши сейчас только мешали. Луис бросил на мою подругу ненавидящий взгляд, на его щеках заходили желваки, - поэтому сейчас он шантажирует вашу дочь, заставляя уйти из Ложи. — И ты молчала! — У меня нет времени на, как ты выразилась, детские игры, поэтому будем играть во взрослые. - Какими бы безумными не казались прежде мысли Джека, достав из кармана темного двубортного пальто пистолет, он превзошёл все мои ожидания. Его лицо выражало полное безразличие и безучастность к происходящему. Парень снял оружие с предохранителя. Кто-то взвизгнул. – Мне надоело. И если ты считаешь, что он не заряжен, то ошибаешься. Раздался выстрел, послышался звон посуды. Лесли прижалась к моей матери, а я вскинула руки, вздрогнув. Каждый из вас испытывал это чувство: через некоторое время после того, как впасть в сладкую дрёму, вас будит… падение. Наверное, моё сердце упало. В этой комнате недостаточно бессмертных людей даже для одной пули. — Ты ведь понимаешь, насколько это глупо. Одумайся, Джек, это не останется безнаказанным! – решила вразумить его Грейс, приобнимающая мою шокированную подругу. — А разве не видно, что мне плевать? Я всё равно умру. Нет разницы, где – в тюрьме или своей собственной кровати. То, что дуло пистолета оказалось напротив меня, не было удивительным. Мы с Луисом смотрели друг другу в глаза. Я понимала, что любое проявление слабости или неповиновения – сигнал к действию, но страх заставил меня разучиться думать, поэтому единственным словом, которое я произнесла, оказалось: «Стреляй». И он выстрелил. Я ожидала острой боли в груди, прикрывая глаза, но не почувствовала. На мои плечи легли чужие руки, стискивая. Пока память воскрешала события того злосчастного вечера, Гидеон сумел бесшумно войти в палату. Впрочем, я не заметила бы даже слона. Де Виллер окинул Грейс беглым взглядом, не замечая изменений. Их и не должно быть, когда человек оказывается в коме. Он помог мне встать и бережно обнял, прижимая к себе и не позволяя обернуться, когда мы выходили в коридор. На улице, как и обычно, ждала темпловская машина с водителем, готовым отвезти нас в любую точку города, однако моё тело желало отдыха в кровати, а душа – остаться с мамой в палате с кипельно-белыми простынями. Мой заботливый и проницательный парень не проронил ни слова по дороге в Ложу, понимая моё состояние. Каждая собака Лондона, умей она говорить, посоветовала бы не винить себя. Но как могла я, едва не убившая человека одним неосторожным, необдуманным словом, прекратить это делать? Тело цепенело, когда я начинала об этом думать и представлять, представлять, представлять, что из-за меня дети могут остаться без матери. Ник и Кэролайн никогда не простят меня, если узнают, почему Грейс лежит в больнице и не собирается приходить в сознание. Всю дорогу до оборудованной комнаты с хронографом я ловила сочувствующие взгляды и не могла на них ответить. Мне хотелось бросить им в лицо: виноваты вы, предрешившие судьбу за меня, сделавшие меня дефектным человеком с дурацким геном, приносящим сплошные проблемы не только мне, но и всем окружающим. Поэтому неожиданно для себя я схватила Гидеона за руку и потянула его в кабинет Фалька, находящегося здесь в любое время дня и ночи. Когда мы свернули в последний раз и в поле зрения появился роскошный дубовый стол, покрытый документами, словно скатертью, сердце забилось в груди раненной птицей. Я не теряла надежды: де Виллер любит маму, он должен мне позволить. — Гвендолин? – Мужчина поднялся со своего кресла и оправил пиджак, застегнув его на все пуговицы. Одетый во всё траурно-чёрное, магистр Ложи напоминал мне гигантскую нахохлившуюся птицу. Его взгляд стал обеспокоенным. – Почему вы, ребята, не на элапсации? Какие-то изменения с Грейс? — Нет, в этом-то и дело. - Мой голос оказался неожиданно хриплым после нескольких дней молчания. Я прочистила горло, чтобы продолжить, а Гидеон стиснул мою ладонь пальцами, чтобы подбодрить, но промолчал. Он просто делал всё, чтобы я чувствовала чужую поддержку и защиту. Когда-нибудь я обязательно отблагодарю его. – Фальк, мы знаем, что у хронографа есть и другие функции. — Нет, - категорично отозвался наш собеседник. – Я уже знаю, к чему вы клоните и чего хотите просить, но нет. Мы не имеем права. Даже малейшее изменение в… — Мне наплевать на историю, когда моя мама может умереть, понятно? Вы же говорили, что любите её! Вы говорили, но ведёте себя так, будто вам наплевать на её жизнь! Плотину сдерживаемых эмоций прорвало вместе со словами и слезами. Единственной опорой для меня оказались крепкие объятия, не позволяющие развалиться здесь на миллионы разбитых осколков. Только сейчас я поразительно отчетливо понимала: Люси никогда не сможет стать мне настоящей матерью. Не больше, чем просто хорошей подругой. Несколько секунд мои руки висели по бокам, как две плети, а потом скользнули ладонями по спине младшего де Виллера, обнимая в ответ. Я плакала навзрыд, не понимая, как всё ещё стою. Я разучилась дышать от своего, кажется, безраздельного горя. — Это неправда, но я действительно не могу позволить вам сделать это. Ты не понимаешь, к каким последствиям может привести хоть малейшее изменение. Ты можешь передвинуть вещь в прошлом, а в настоящем кто-то бросит кому-то в лицо перчатку, начиная войну. — В наше время никто не бросает перчаток, - прошипела я. Мой голос был приглушен плечом Гидеона. — Это образное выражение. А теперь идите. Фальк тяжело опустился в своё кресло и взял в руки какой-то из многочисленных листов бумаги, испещренных черными буквами-муравьями. Казалось, больше ненависти к этому человеку за два года я не могла чувствовать по определению, но и этого было мало, чтобы театрально воскликнуть: «Вы испортили мне жизнь». В любом случае, слова не заставят его поменять свою точку зрения. А потом Гидеон сказал то, чего не ожидала не только я: — Я никогда так в тебе не ошибался. - И повёл меня прочь. Элапсация прошла в гробовой тишине. Я пыталась читать книгу, выуженную из книжного шкафа со скрипящими полками, а де Виллер сверлил противоположную стену тяжёлым взглядом. И будь мы в другой ситуации, меньшее, чего бы я хотела – оказаться его причиной. Время от времени меня подмывало спросить, почему он завершил разговор на такой ноте, но нельзя сказать, что я не понимала: Гидеон и Лесли всегда были людьми, способными войти в моё положение. Живущий в таких же условиях, юноша понимал как никто другой, что не воспользоваться шансом – одним на миллион – самая большая глупость, а Фальк просто зависим от чужого мнения. Сегодня молчание было моим спутником. Вернувшись домой, я застала на лестнице Лесли. Она обняла меня так крепко, словно боялась, что земля вот-вот разверзнется и поглотит нас. Мы долго цеплялись друг за друга. Несколько минут ушло только на то, чтобы понять: она плачет, плохо маскируя негромкие всхлипы, разумеется, стараясь не беспокоить меня. Я в очередной раз почувствовала себя самым ужасным человеком на свете, совсем не знающим, что делать и как избавиться от этого. Столько дней один из самых близких людей для меня был в кошмарном состоянии. Наверняка, ей пришлось пережить это самой: если я попадала в опасные передряги едва ли не каждую элапсацию, максимум физической боли который чувствовала Хей – подзатыльник от матери и ободранная кожа на коленках от падения. Было эгоистично думать, что же произойдёт со мной, не обращая внимания на то, что уже произошло с Лесли. — Перестань, дурашка, - негромко произнесла я, наконец, отстраняясь. Девушка кивнула и принялась промокать глаза смятым носовым платочком. Кажется, он был детским. Прежде чем надсадный плач перешёл в истерику, я завела её в дом и усадила на диване в своей комнате. Через минуту в её руках оказался стакан с водой. Кажется, подруга чувствовала себя настолько плохо, что зубы отбивали дробь по стеклу: — Извини, - внезапно выдала она. — Почему ты не пришла ко мне раньше? – Я присела на подлокотник и несколько раз настойчиво провела ладонью по её лопаткам, стараясь успокоить. Что может быть лучшим доказательством защищённости, если не объятия? Ещё некоторое время Хей дрожала под моими руками. Я видела, как её грудная клетка вздымается от глубоких вздохов. В нашей паре Лесли всегда была здравомыслием. Без неё я совершала глупые поступки, а потом мы вместе находили выход из сложившейся ситуации. Она не любила казаться слабой, в растерянности я её заставала нечасто. Уверена, ещё долго она будет корить себя за этот срыв. — Тебе и так несладко, а тут ещё и я… — Но ты моя подруга. — Ведь я тоже виновата в том, что произошло. - Девушка вытерла щеки тыльной стороной ладони и с тоской посмотрела на испачканный в туши платок. Так вот в чём дело… - Если бы только я его не рассердила… — Нет, твоей вины здесь нет. Джек выстрелил бы в любом случае. – Я соскользнула с подоконника, а Лесли подвинулась на диване, уступая мне место, и передала стакан. Наверняка, выглядела я неважно, ведь при сложившихся обстоятельствах смотреть в зеркало не было ни времени, ни желания, ни сил. Я не собиралась сливаться со стенами и ходить по приёмным покоям больницы тенью - это случалось само собой. Меня тянуло туда. Я не могла оставаться дома, зная, что маминой жизни угрожает опасность. У палаты Грейс каждую ночь дежурили люди из Темпла. Не сказать, чтобы я им не доверяла, но кто проявит больше заботы: дочь или случайный прохожий? С тяжелым вздохом я стянула со спинки кресла свой халат, натянула его, оставляя поясок не завязанным, и устроилась рядом с подругой. Мы сидели на диване, словно два каменных изваяния, и впервые за несколько дней я подумала о Ксемериусе. Где только бродит этот сорванец? Нет, разумеется, первые два дня он докучал мне своими печальными взглядами и успокаивающими фразами, которые ни черта не помогали. Я была настолько раздражена собственной беспомощностью, что накричала на него, да ещё и вазу бросила. Как бонус. И он исчез. Надеюсь, у него хватит ума не обижаться на свою несдержанную подругу. За печальными размышлениями я не заметила, как запустила руку в карман халата, а очнулась только от ощущения гладкой глянцевой бумаги в ладони. Каким же было удивление, когда под внимательным, даже изучающим взглядом подруги я достала визитную карточку. На кремовом фоне аккуратными чёрными буквами было выведено «Кристалл Волдерф» и номер телефона. Решение пришло моментально. Я повернулась к девушке и закусила губу, прежде чем обреченно выдохнуть: — Я знаю, что делать, Лесли. Это номер адвоката дьявола. И, кажется, он выиграл.