Письма к Бесс

Дорогая Бесс! Итак, перейду сразу ко Дню Рождения. Как оказалось, в Гарроу учатся одни только сливки общества, и американка в дешевом черном платье ну совсем не подходит к этому блестящему букету. В любом случае, напомнив себе цель своего визита, я попыталась блистать, в чем есть. Фрэнсис решил быть моим спутником на этот вечер. Он очаровательно болтал, угощал меня закусками, даже танцевал со мной. – Милая, шампанского? – предложил он. – Нет, спасибо, – вежливо отказалась я. – Скажи, а Ричард... – Возьми ещё креветок, – он придвинул миску с чем-то розоватым поближе ко мне. – Они великолепны! – Фрэнсис, – проникновенно начала я, слегка сжав его предплечье. – Я ценю твою заботу, но мне бы хотелось узнать хоть что-нибудь о Ричарде. – Ох, Дики.., – мой собеседник изящно махнул рукой. – Ладно. Давай выйдем. Мы вышли в сад, он подвел меня к свободной скамье, мы уселись, и он выжидательно посмотрел на меня. – Расскажи, каким он был, – попросила я, пытаясь разговорить его. – Замечательным, – ответствовал он, поправляя очки. – Очень правильным. Очень милым. Слегка скучноватым. – Между ним и Анной всё было серьёзно? – продолжала я. Он с удивлением посмотрел на меня. – Я думаю, да, – ответил он после небольшой паузы. – Дик не заводил... Легких отношений. – Они ссорились? – Нет, вовсе нет, – усмехнулся англичанин. – Дик ненавидел ссоры и ругань. Когда намечался конфликт, он просто разворачивался и уходил. – Хорошо, – кивнула я. Что ж, зайдем с другой стороны. – Скажи, а Эмма? Ей нравился Ричард? – Только как друг, – уверенно проговорил Фрэнсис. – Но она ведь была романтически увлечена кем-то? – напирала я. – Может быть, тобой? Он уставился на меня, открыв рот, а потом расхохотался. – У тебя прекрасно развита фантазия, Нэнси, – выдавил он, утирая выступившие на глазах слезы. – Сделаю тебе одно маленькое признание. Надеюсь, ты толерантный человек... Вы, американцы, так этим кичитесь, хотя это может быть и не совсем искренне. Я остолбенела. Потом, поняв всё, широко улыбнулась. Ого, Жорж Помпиду! Бесс, честно скажу: ни тени подозрения у меня не было, и не потому, что он вел себя, как пещерный человек (всё было с точностью до наоборот), а потому, что все мои мысли были сконцентрированы на жертве. – Всё в порядке, – я похлопала его по плечу. – Любовь прекрасна во всех её проявлениях. Фрэнсис с облегчением вздохнул. – Ты не представляешь себе, какое счастье: столкнуться именно с таким отношением к твоей ориентации! – выпалил он, приобнимая меня. – Я так благодарен! Ага! Вот аккурат в тот момент, подруга, я и поняла, что нужно начинать копать глубже. Этот Бой Джордж так размяк от моей толерантности, что вполне был готов выболтать чуть больше, чем следовало. – Скажи, Фрэнсис, – начала я. – А отношения внутри вашей группы друзей... Какие они? – Ну, как тебе сказать.., – замялся он. – По большей степени, дружеские. Ричард и Анна встречались; Гарри безуспешно пытался подбить клинья к Эмме; Чарльза с завидной регулярностью бросают его пассии... – А ты? – напирала я. – Обещай, что никому не скажешь! – заговорщицки подмигнул он. – Один раз мы выпили слишком много снадобья, и я оказался с Чарльзом! – О, Боже! – хихикнула я. – И что он? – Да ничего, – англичанин окончательно расслабился. – До сих пор делает вид, что той ночи не было. – Его можно понять, – я шутливо ткнула Фрэнсиса в плечо. – А «снадобье» – это жаргонное название алкоголя? Мой собеседник тут же резко посерьёзнел и слегка отодвинулся от меня. – Э-э-э... Да... Ну, в общем, да.., – промямлил он. Поставив себе мысленную галочку насчет этого таинственного снадобья, я поспешила сменить тему: – Расскажи мне о Гарри. К Фрэнсису моментально вернулось веселое настроение. Видимо, решил, что перед ним типичная американка. «Типичная» по его представлениям, разумеется. – Гарри – весельчак, чистокровный ирландец, душа компании, – ответил он. – А Эмма? – спросила я. – Она встречается с кем-то? – Ну, у неё есть брат, – махнул рукой Фрэнсис. – Он не особо разборчив в связях, но сестре предан до гроба. – То есть, ты намекаешь на инцест?! – этот парень не перестает меня удивлять. Серьёзно. Он прикрыл рот рукой, а потом хихикнул. – Кажется, я сболтнул лишнее, – признался он. Да уж, приятель, точнее не скажешь... – А что произошло перед исчезновением Ричарда? – я решила попробовать с другого края. – О чем ты? – удивился англичанин. – Об убийстве фермера, – ответила я, краем глаза следя за его реакцией. Фрэнсис судорожно сглотнул и ослабил узел галстука. – Не понимаю, о чем ты, – сдавленным голосом прохрипел он. – Здесь становится холодно. Я, пожалуй, пойду в дом. Сказав это, он вскочил и опрометью кинулся к дверям поместья. Я осталась сидеть на скамейке, пытаясь переварить то, что только что произошло. Бесс, я набрела на что-то. Пока не знаю, как смерть фермера связана с Ричардом. Убиенный труженик был бедняком; врагов не имел; за всю свою жизнь и мухи не обидел. И, всё же, его убили. И эта славная компания что-то знала об этом. И я обязана в этом разобраться. За моей спиной хрустнула веточка, и я резко обернулась, но никого не увидела. Подруга, от этого дела у меня нервы сдают, или воображение разыгралось. Поёжившись, я направилась в помещение. Публика там уже начала расслабляться. Кое-кто курил на террасе, и не все использовали для этого дела табак. Кто-то переборщил с вином и теперь отплясывал на столе джигу. Несколько парочек целовались на диване. В общем, вечеринка удалась. Я с трудом нашла хозяйку торжества. Я подарила ей шарф, и она (какая любезность) тут же надела его. Надо сказать, к её платью он не подходил, но всякие мелочи не должны портить нам праздник, не так ли, дорогая? Эмма улыбнулась мне и буквально впихнула бокал шампанского, который я вылила в цветочную кадку. Прости, пальмочка. Покойся с миром. – Ты не могла бы.., – начала я, обращаясь к ней, но англичанка меня перебила: – Никаких разговоров о мертвых, хорошо? Этот вечер – для живых! Я разочарованно кивнула и, извинившись, поднялась на второй этаж, отпросившись в ванную. Спросить, где именно находится сия комната, я позабыла, поэтому начала открывать все двери подряд. Ванная оказалась в самом конце коридора второго этажа. Это была роскошная комната, отделанная в персиковых и бежевых тонах. Шкафчик с полотенцами был завешан портьерой, шнур от которой валялся на полу. Видимо, кто-то из чересчур развеселившихся гостей его оторвал. Я взяла этот шнур в руки и присела на край ванной. Начав играть с ним, я попробовала сделать тот самый узел, на котором повесился Ричард. Инспектор сообщил мне даже его название, но я запамятовала. Я закончила и внимательно посмотрела на шнур. Что-то было не так... Но почему? Я же запомнила этот узел; я даже знаю, как такие вяжутся (спасибо дяде, служившему во флоте)! Я достала из сумочки фотографию и сверила свой узел с примером. Нет. Всё совпадало. Я завязала узел абсолютно правильно. Тогда откуда это щемящее чувство, что я что-то упустила? Я закрыла глаза. Что могло пройти мимо моего бдительного ока? На что я умудрилась не обратить внимания? Казалось, ответ лежал на поверхности, но... Я его не видела. Не замечала. Плюнув на всё, я повесила шнур на бортик ванной, вымыла руки и спустилась вниз. Анна сидела на диване, окруженная толпой воздыхателей, и что-то писала на клочке бумаги, не выпуская изо рта самокрутку. – Вот мой номер, – очаровательно улыбнулась она, подавая листочек какому-то разодетому хлыщу с усиками. Он просиял от восторга. Я попыталась подобраться поближе к ней, но не тут-то было: группа её поклонников стояла стеной. Я махнула рукой и, оглядев помещение, заметила Гарри. Он почувствовал мой взгляд и повернул голову в мою сторону. Как только наши глаза встретились, я помахала ему. Он смущенно потупился. Я решительно подошла к нему. – Гарри, если ты смущаешься насчет того, что было в закусочной.., – без обиняков начала я. – Надеюсь, я был на слишком отвратителен, дорогуша? – прервал он меня. – Что я говорил? – Что тебе жаль, что Ричард умер, – ответила я. – И что что-то произошло перед его исчезновением. – А, ясно, – он поставил стакан с водой на каминную полку, уставленную фотографиями. – Знаешь, дорогуша, он просто... Ну, свихнулся слегка, что ли. Он учился только на «отлично», понимаешь? Его отец хотел от него слишком многого, и, думаю, именно поэтому он и чувствует в произошедшем частичку своей вины. Парень просто сломался, и не нужно копаться в этом деле, стараясь выискать какую-то грязь. – Гарри, я всего лишь делаю свою работу, – я постаралась урезонить верзилу-ирландца. – Да понял уже, – махнул рукой он. – Тогда расскажи мне о нем, – потребовала я. – Такой идеальный, – нехотя ответил Гарри, показывая на одну из фотографий. – Вот даже здесь... Посмотри, он, как всегда, делает какую-то работу. Он постоянно брал дополнительные часы. Хотел, чтобы его папаша им гордился! А тот... Да такого сноба ещё поискать надо! Ирландец продолжал говорить, но я уже не слушала его. На каминной полке стояла та самая фотография, которую мне дал профессор Уэствик. Последняя, на которой юноша был изображен живым. Она была сделана за три недели до того, как Ричард бросил университет. На ней он сидел за письменным столом и, видимо, строчил что-то в раскрытой тетради, пока фотографировавший не отвлек его. Правой рукой молодой человек сделал жест «мир», а в левой держал ручку. Ричард Уэствик был левшой. Он никак не мог сделать тот узел. Ошеломленная, я на автомате поблагодарила Гарри и начала собираться домой. Мне нужно было побыть одной и всё тщательно обдумать. Подумать только! Это было уже не делом о самоубийстве. В воздухе витало другое слово. Зловещее, кровавое, жуткое. Убийство.