***
Сцепившиеся с ведьмаками вампиры во Французском Квартале требовали срочного присутствия самого короля Орлеана для разбирательства в произошедшем инциденте. Нехотя, но Никлаус был вынужден оставить без своего личного присмотра процесс разрыва кровной связи между родным братом и драгоценной женой. Ребекка забрала детей, временно удалившись с Хоуп и крохами в более безопасное и спокойное для них место, тогда как Элайджа отправился следом за братом. Поначалу всё проходило довольно-таки банально. Для ритуала пришлось использовать личную спальню Коула, так как она выходила на юго-запад, что было отчего-то очень важным для дальнейших манипуляций ведьмы. Симпатичная темноволосая женщина монотонно читала нараспев древнее заклинание. Бросала в антикварную чашу какие-то тут же вспыхивающие травы, незнакомые порошки... – Кровь, – подаёт клинок вампирам ведьма. Можно догадаться и без слов, чего именно она от них хочет. Галантным жестом истинного джентльмена Коул предлагает лезвие недовольно осудившей его выразительным взглядом Кэролайн. Тогда он первым разрезает себе ладонь над задымившейся миской. Первородная кровь шипит и испаряется, жадно впитываясь в колдовское варево. – Представь, детка, будто мы с тобой на кулинарных курсах для гурманов-любителей! – замечая, насколько Кэролайн не нравится то, чем им приходится заниматься, Коул предпринимает попытку разрядить обстановку юмором. Никак не отреагировав на забавный комментарий, вампирша точь-в-точь проделывает ту же самую манипуляцию, что и младший первородный. – Готово, – уверенно заявляет колдунья и, не обращая больше внимания на притихшую парочку, разворачивается к выходу из комнаты. Уходит. Кэролайн с Коулом недоумённо переглядываются между собой. "Вот так легко и просто?" – вопрошают синхронно их взгляды. – Как нам проверить, что всё сработало? – окликает дерзкую ведьму королева Орлеана. Но та уже успевает покинуть спальню, вызванивая кого-то по телефону. Странная личность... Без какого-либо предупреждения Коул обхватывает недоуменную вампиршу за плечи, привлекая её тем самым максимально близко к себе. Глаза в глаза. Дыхание к дыханию. Душа к душе. Оба на пару секунд словно бы целиком и полностью растворяются друг в друге. – Поцелуй меня, – без какого-либо внушения тихо шепчет брюнет. И чувствует, как начинает тонуть в бездонно лазурном взоре недоступной ему красоты. Кэролайн послушно начинает тянуться к нему, слегка приподнимаясь на носочки. Иначе ей не коснуться поцелуем волевых плотно сжатых губ. – Проклятье! – резко отстраняется от неё Коул, норовя зашвырнуть антикварную миску в стену, как вдруг обнаруживает отсутствие оной. Нехорошее предчувствие закрадывается в душу ослепленного любовью вампира. – Чёртова ведьма! – шипит он. Бодрый уверенный мужской шаг и ругательства в секунду обрываются до комичности глухим звуком падающего на пятую точку тела. Невидимый барьер! – Что это? – подлетает к выходу взволнованная Кэролайн. Выставляя руку в пустоту, она так же натыкается на преграду. – Привет от Лилит! – с ядовитым сарказмом в голосе поясняет объявившаяся в проходе ведьма. Лицо Коула выглядит до безобразия недоуменным. Произнесённое имя ни о чём ему не говорит. Не понять, то ли он придуривается, то ли абсолютно серьёзен. – Лилит – моя сестра! – вынужденно поясняет колдунья, метая глазами гневные искры на своего собеседника. – Брюнетка из Непала? – поднимаясь на ноги, Коул максимально близко подходит к проходу. Тут же забавно морщится, словно сморозил какую-то непоправимую глупость. В извиняющем жесте прикусывает себя за губу. Негодяю доставляет непомерное удовольствие наблюдать за искажённым болью лицом ведьмы. – Блондинка из Нью-Йорка! – продолжает гадать Коул. И снова морщится, будто ему предложили съесть дольку лимона. – Рыженькая из... ? – Хохми сколько влезет, – презрительно кривится ведьма, быстро приходя в себя. – Полюбуюсь, как ты и дальше будешь сопротивляться разрастающемуся чувству всепоглощающей любви... На недоуменный взгляд блондинки женщина поясняет: – Я укрепила вашу связь. – Сучка! – в порыве гневного возмущения чуть ли не на весь дом восклицает блондинка и ловит на себе восхищённый и полностью её поддерживающий взгляд мужчины. – Возможно, – равнодушно пожимает плечами нахальная ведьма. – Но я много лет ждала подходящего момента, чтобы отомстить за свою сестру! Кэролайн набрасывается с гневными обвинениями на скромно стоявшего в сторонке первородного: – Что ты сделал с этой... – на секунду она теряется, забывая имя. – Лилит?! – А что может сделать с девушкой жаждущий крови несчастный вампир? – более красноречивого и развёрнутого ответа от извечного подростка девушка и не ожидала услышать. – Это был грандиозный и трагичный роман, воспоминания о котором до сих пор находят щемящий отклик в моём многострадальном бессмертном сердце! – идиотничает Коул, корча из себя пришибленного сопливого романтика эпохи ренессанса. – Ты растлил её! Использовал! А наигравшись – бросил! – яростно перечит шутнику колдунья. – Благодаря тебе она стала шлюхой в публичном доме. Пришло время пострадать от любви и тебе! Считай это возмездием! – Я здесь ни при чём! – открещивается от происходящего блондинка, намеренно не замечая оскорблённого взгляда преданного ею вампира. Она не собирается расплачиваться за грешки мелкого пройдохи! – О, дитя, тут ты серьёзно ошибаешься, – расплывается в злорадной усмешке ведьма. – Любовь этого исчадия ада погубит самое дорогое, что у него есть в этой жизни, – она выдерживает многозначительную паузу. – Тебя. Привычная насмешка покидает проницательный взор первородного. Коул выглядит предельно собранным и неприступным как айсберг. Пытливый, невероятно изворотливый ум древнего вампира уже ищет отступные пути. – Обещаю, ты пожалеешь о своих словах, ведьма! Угроза звучит до дрожи зловеще. У Майклсонов просто "талант" вести переговоры! Первой не выдерживает Кэролайн. С самоконтролем у неё в последнее время явные проблемы. – Идиотка! Мой муж разорвёт тебя на мелкие части! – Только после того, как застанет вас дико совокупляющимися на постели, что позади вас... Впрочем, великому королю Орлеана вряд ли тогда будет до меня дело... Яростное звериное рычание покидает женские лёгкие, когда Кэролайн со всей силы ударяет по невидимой преграде руками, норовя вцепиться коварной интриганке прямо в горло. На удивление Коул прекрасно держится. Одним только своим взглядом, полным укоризны и снисхождения, он охлаждает весь пыл разъярённой не на шутку вампирши. – Ты будешь молить о смерти, – глядя в зелёные ведьминские глаза, абсолютно спокойным и ровным тоном ставит перед фактом первородный. – Как и ты... – вторит ему в ответ дерзкая колдунья, прежде чем удалиться.***
– Как дела? – мягко интересуется у задумавшейся о чём-то блондинки Коул. Кэролайн уже битый час собиралась с духом, чтобы позвонить Никлаусу и сообщить ему о конфузном фиаско, что вновь постигло семью. Ссориться с ним снова совсем не хотелось. – Как у льда на сковородке... – продолжая смотреть в одну точку невидящим взором, коротко отвечает девушка. И моргнув, отвлекается от тяжёлых раздумий. – Проще говоря, хотелось бы, чтобы было намного лучше! Оптимизма у неё не занимать! Поднимаясь с мягкого резного кресла, что стояло в самом дальнем углу спальни, Кэролайн начинает с истинно женским любопытством осматриваться вокруг. Шик, дороговизна и кричащая роскошь. Одним словом – ничего примечательного. Ищейки Коула рыскали по всему Орлеану, ища злосчастную ведьму. Но пока безрезультатно. Становилось скучно. В поисках неизвестно чего вампирша приступает к пристальному изучению всех шкафчиков и комодов, нисколько не стесняясь проводить несанкционированный обыск в присутствии самого хозяина комнаты, который с неимоверным пристальным интересом следит за каждым её движением. Любопытная всезнайка, облачённая в простые потертые джинсы и тинейджерскую маечку, кажется до запредельного милой и очаровательной особой. – Что у нас тут? – вслух комментирует Кэролайн, открывая шкафчик комода с нижним бельём и тут же закрывая его обратно. – Журналы для взрослых, пончики…!!! – выдумывает она на ходу и бросает деланно строгий, осуждающий взгляд в сторону по-простецки заулыбавшегося ей Коула. Это блондинистое создание просто нечто! Даже в такой на редкость критичной ситуации способна продолжать подшучивать и издеваться над ним. – Презервативы? Серьёзно?!!! – искренне удивляется Кэролайн, брезгливо отбрасывая от себя абсолютно неожиданную находку куда-то в сторону. Девушке не объяснить, насколько это важно знать для мужчины, что он всё ещё репродуктивен и опасен в интимном плане для слабого пола! Банальное поддержание мужского эго! Не более. – Мы же не знаем, сколько просидим здесь! – невинно хлопает ресницами Коул, пряча своё жуткое ощущение неловкости за маской небрежной насмешливости. – Возможно, нам предстоит заново населить Землю… – с абсолютно серьёзным видом делает фантастическое предположение. – И презервативы нам в этом помогут... – тихо вздыхает Кэролайн. Грустно улыбаясь, она оборачивается к собеседнику и... застывает. Нервно сглатывает. – Клаус... – срывается с её губ имя того, кто молча стоит на пороге комнаты, с пристальным вниманием и интересом слушая весь их фамильярный, несерьёзный разговор.***
Жуткий грохот царапающего старинный паркет двигаемого по коридору дивана заставляет поморщиться. Чуткий вампирский слух слишком восприимчив к скрежету такого рода. Тяжёлая мебель наконец занимает своё новое почётное место прямо напротив входа в спальню. При помощи первородной сверхсилы массивная дубовая дверь с небывалой лёгкостью сдёргивается с петель и со свистом улетает куда-то в сторону по коридору. От приземлившейся где-то вдалеке тяжести слегка сотрясается пол. Ловко подхватывая с дивана бутылку коллекционного спиртного, Никлаус Майклсон вальяжно занимает место на своём импровизированном троне. Его вопиюще злой, горящий безумным раздражением взгляд полон откровенного разочарования. Он похож на капризного аристократа, решившего от скуки посетить театр. – Переигрываешь, – недовольно косясь в сторону выхода, комментирует пренебрежительное отношение родственника к произошедшему Коул. – Подойдешь к ней ближе, чем на метр – кастрирую. Чётко. Сурово. Предостерегающе. Это первое, что произносит Никлаус с того самого момента, как он узнал об укрепившейся ещё сильнее между двумя идиотами кровной связи. – Клаус! Ты сам нашёл нам эту ведьму! Коул не виноват! – девушка на секунду осекается, вспоминая про Лилит, и не так уже рьяно и пылко добавляет: – Возможно, его вина частична, но... – Кэролайн! – громко перебивает жену гибрид, не глядя выставляя в её сторону руку раскрытой ладонью наружу. – Замолчи! Ты красива. Но я хочу убить тебя! Виновато потупившись в пол, блондинка послушно, словно наказанная школьница, замолкает. Но ненадолго. Тягостное, порядком затянувшееся молчание начинает изрядно действовать на нервы. Развалившийся на диване, словно в VIP-ложе, Никлаус не сводит тяжёлого, проникновенного взгляда с находившейся в такой близкой от него недоступности сладкой парочки. Слышен лишь плеск убывающего с каждой минутой бурбона, что нескромно опустошается им прямо из горла бутылки. – Вы только посмотрите на звёзды! – восторженно заявляет Кэролайн, искренне залюбовавшись потрясающим ночным видом, что открывался из широких окон просторной спальни. Что угодно. Только не давящая тишина и осуждение мужа. Мерцающие на небосводе звёзды светят из загадочного космоса чистым, непорочным светом. – Бесконечное пространство поневоле заставляет задуматься... Мужчины бросают настороженные взгляды на подозрительно романтично настроенную сегодня личность. – А знаешь, что ещё заставляет задуматься? – покидает своё место Коул, направляясь к любующейся ночным небом вампирше. – Верни свой зад на место! – подскакивая с дивана словно ужаленный, рявкает в приказном тоне Никлаус. – Что? – нисколько не обращая внимания на разъярённого в проходе надсмотрщика, Кэролайн искренне любопытно хочет узнать мнение приблизившегося к ней вампира. Ей вообще вдруг становится интересным абсолютно всё, что связано с младшим древним вампиром. Любая мелочь. Какую музыку он слушает, что смотрит, что читает, о чём думает, какие девушки ему нравятся... Коул мягко кладёт свою руку на женское хрупкое плечико, пальцем указывая ей в нужном направлении. Он стоит так близко к девушке. Наслаждается исходящим от её тела теплом. – Смотри, у девчонки платье прозрачное! С Кэролайн мигом слетает некое оцепенение от красоты охватившего её момента. – Серьёзно?!!! Где?! Облокотившись о подоконник, она прилипает лбом к окну, высматривая на улице неприлично скандальную прохожую. Но, осознав, что её банально разыграли, быстро теряет интерес к происходящему на улице и отходит обратно к кровати. Создавшаяся в помещении атмосфера настолько накалена и осязаема, что, кажется, её можно резать ножом. Кэролайн резко оборачивается лицом к чертовски напряжённому супругу, что стоит на пороге комнаты с остервенело сжатой в руке бутылкой излюбленного им бурбона. Терпеть этого Цербера над душой становится резко невозможным! – Клаус! – восклицает Кэролайн, порывисто взмахивая руками. – Ничего не будет, даже если мы того захотим! Когда ты так смотришь, у меня возникает лишь одно желание. Умереть! Я извинилась, чего тебе ещё от меня надо?! Мужские брови изумлённо подскакивают вверх, искренне удивляясь услышанному. Небывалая ярость лёгкой судорогой проходится по мужскому лицу. Давно эта девчонка не позволяла себе говорить с ним столь пренебрежительным тоном. – Что... Мне… Надо...? – словно бы уточняя, точно ли это он услышал, переспрашивает крайне зловеще настроенный гибрид. Бескрайне-синие глаза первородного убийцы покрываются кромешной тьмой. Знак, не предвещающий ничего хорошего. – Ник, это всё заклинание той стервы...! – начинает было Коул, но замолкает, недовольно поморщившись. Пальцами затыкает себе уши, словно бы спасая слух от прервавшего его крика. – Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ПОДОШЛА КО МНЕ! СЮДА! И СИДЕЛА ЗДЕСЬ! У МЕНЯ В НОГАХ! ПОКА ЧЁРТОВ КОВЕН НЕ НАЙДЕТ СПОСОБ СНЯТЬ ЭТОТ ЧЁРТОВ БАРЬЕР! Ор гибрида настолько громогласен, что, кажется, начинают дрожать старинные мощные стены фамильного особняка. Но это ощущение создаётся лишь оттого, что Никлаус со всей дури пару раз лупит ногами по невидимой преграде, которая не даёт ему возможности проникнуть внутрь. Прибежавший на крики ручной волк Хоуп – Спайк начинает вторить своему хозяину, рыча и ощетиниваясь не пойми на кого. Не найдя врага, верный питомец беснуется как и любимый им хозяин. Шум стоит громогласный. – КО МНЕ Я СКАЗАЛ! – оскаливается в сторону благоверной гибрид. Кукиш! Блондинистая выскочка выставляет своему психопатно-припадочному супругу сложенную из пяти пальцев фигуру! Светит ему ею с середины комнаты чуть ли не в лицо. Этот по-детски невинный, но до крайности обидный жест, кажется, заставляет беснующегося первородного прийти в себя и слегка остыть. Успокаивается и Спайк, шерсть которого на хребте до сих пор остаётся вздыбленной. – Подойди ко мне, – абсолютно спокойным и ровным тоном повторяет свою просьбу Никлаус. Стекло бутылки, зажатой в его руке, начинает нещадно скрежетать, моля о пощаде. В ответ к одному кукишу добавляется второй! – Нет! Кэролайн выглядит абсолютно бесстрашно и дерзко. – Милая... Барьер падёт… Лучше не спорь со мной... Иначе… По застывшему каменному выражению мужского лица пробегает предостерегающая волна ярко-фиолетовых венок. – Ник, отвяжись от неё! Она не в себе! – пытается усмирить обоих Коул, но тщетно. – Иначе что? – Кэролайн перестаёт ребячиться и задираться. Опускает руки. Её гордая, прямая осанка выдает в ней истинную принадлежность к королевскому роду. В самой глубине голубых выразительных глаз, на самом их дне, плещется потаённая, скрытая ею от всех невероятная боль и обида. Да, она простила. Но не забыла. Того, что он с ней сделал однажды. Будет помнить – всю оставшуюся вечность... Коул вертит головой то влево, то вправо, искренне не понимая, что между этими двумя происходит. – Я никогда не причиню тебе вреда... Вся спесь, злость и ярость улетучиваются из гибрида в одно мгновение. Он становится похож на сдавшегося без боя вожака волчьей стаи, что по какой-то неведомой причине принимает решение отступить. Никлаус порывается было сделать шаг вперёд, но наталкивается на магически выставленный перед ним барьер. – Делай что хочешь, – выдохнув, обречённо произносит он. Ставит недопитую, чудом уцелевшую бутылку на пол. Садится на диван, упираясь локтями о собственные колени, и прячет лицо в руках. Слишком много всего произошло. Слишком многое поджидает ещё впереди. Наверно, он становился слишком стар для всего этого. "И пала на колени тьма Перед прекрасным чистым светом, И разразились небеса, Пленённые любовью этой!" – Заткнись! – в один голос затыкают супруги решившегося выпендриться перед ними своими литературными познаниями Коула.***
– Скажи, Кэр, а что бы ты хотела на Рождество? – лениво интересуется Коул. От безделья парень не находит себе места. Он лежит на полу, без какого-либо интереса пялясь в потолок со старинной лепниной. На ум ему приходит даже кощунственная мысль: по завершению этой, одной из самых нелепейших ситуаций в его жизни, заняться ремонтом собственной спальни. – Я хочу, чтобы мой папа ожил и отметил его со мной, – тихо откликается с широкой громадной постели тихий, усталый женский голос. Недовольно закатывая глаза, Коул приподнимается с пола на локтях. – Хорошо, детка, – фамильярничает он. – Я сформулирую по-другому — что бы ты хотела из ювелирных изделий? Слышится скорбный, глубочайший вздох. – Ничего... Вампир резко подскакивает на ноги. – Заканчивай хандрить! Это не в твоём стиле! Вводить всех в депрессию – фишка Ками! Барби-вампир словно бы нехотя, но всё же послушно садится в кровати. Спайк, что своей мордой лениво лежал у неё на животе, недовольно заурчал. – Убери псину с моей кровати! Здесь место только для одного самца! Но Кэролайн не спешит исполнить мужскую просьбу. – Интересно, как там Ребекка справляется с детьми? – Ты это выясняла у неё уже раз десять, пока она не заблокировала тебя! Обиженный вначале взгляд меняется на умильно-просящий. – Не дашь мне свой сотовый на минутку?! Коул лукаво косится на интриганку, звеня стаканами на барном столике в глубине комнаты. – Нет, – даёт он короткий и исчерпывающий ответ ненормальной мамаше. Та подскакивает с кровати на ноги, возмущённым взглядом прожигая того, кто посмел отказать в такой банальной мелочи самой королеве Орлеана. Никто из двоих не обращает никакого внимания на хмуро взирающего на них исподлобья Никлауса Майклсона. Только Спайк свободно бегает через барьер от одних к другому, не зная как разорваться между любимыми хозяевами. – Предлагаю подбросить монетку! – предлагает неунывающая Кэролайн. Ей просто необходимо услышать ещё раз щебет Хоуп, что веселится сейчас в аквапарке, и визг плескающихся в воде малышей. Без присутствия рядом Алекса и Холли на душе становится как-то беспокойно, некомфортно и гадко. Отпивая свой любимый, многолетней выдержки виски со льдом, Коул сменяет гнев на милость. Сотовый последней модели выкладывается им на гладкую стеклянную поверхность стола. – Каковы правила? Расплываясь в лучезарной солнечной улыбке, Кэролайн перемещается к добродушно настроенному к ней вампиру и выуживает из заднего кармана своих джинсов десятицентовую монетку. – Если орёл — я выиграла, если решка — ты проиграл! – откровенно жульничает она и, не удосужившись даже подкинуть монетку в воздух, хватает сотовый парня, пока тот не передумал. Любуясь тем, с какой нежностью и заботой вампирша разговаривает по его телефону с Хоуп, Коул продолжает наслаждаться своим виски. Невероятно мощное тепло согревает изнутри его обледенелую за прошедшие столетия душу. Первоклассный алкоголь. Высший сорт. Вампир хочет, но отчего-то не может отвести глаз от смеющейся над чем-то светловолосой юной красавицы. Какая-то на редкость могущественная сила сковывает его изнутри, не позволяя действовать вопреки своим потаённым истинным желаниям. Волшебная сила магии замок за замком снимает с ящика Пандоры засовы, намереваясь выпустить на свободу Настоящего Коула Майклсона. Мягкая, наполненная непривычным душевным теплом улыбка трогает собой извечно саркастичные мужские губы. И плевать на настороженно медленно поднимающегося со своего места ревнивого брата-бастарда, плевать на замершего в ожидании команды волка, плевать на всё – лишь бы вечно любоваться этим белокурым ангелом, спустившимся с небес на эту грешную землю. Золотистые, длинные, роскошные локоны красиво пружинят, когда Кэролайн оборачивается к владельцу сотового телефона. Протягивая Коулу средство связи, она благодарно ему улыбается. – У них всё в порядке! – отчитывается девушка. – Хоуп дёрнул за косички какой-то Томми Смитт, а она отобрала у него водяную ватрушку и толкнула с горки. Ребекка расцепляла обоих. Кажется, это любовь! Не находя отклика в зависшем на ней парня, Кэролайн кладёт перед ним телефон на гладкую поверхность стола. – До сестры ты больше не дозвонишься. Из-за меня эта стерва заблокировала теперь и тебя! Коул?.. Глядя на весело улыбающуюся ему девушку, Коул тяжело, отрывисто дышит. На лбу выступает холодная испарина. Неимоверное желание обладать, владеть только ей одной и никем больше, начинает постепенно заполнять собой рассудок, каждую клеточку мозга. Это не вожделение, не похоть, даже не сексуальное влечение. Это намного мощнее всех тех низменных человеческих страстей, что младший древний знавал в своей долгой жизни. Это то единственное, недосягаемое, непознанное бессмертным вампиром чувство, которое он целое тысячелетие считал банальным вымыслом и иллюзией. Несуществующей сказкой. Любовь. Без какой-либо примеси. Чистая. Настоящая. Мощная и опасная, как бушующий в шторм Океан. – Коул?.. Под взглядом изголодавшегося по добыче хищника Кэролайн чувствует себя несколько взволнованно и неуверенно. Но в большей степени её беспокоит стоящий на изготовке Никлаус, в любой момент готовый метнуть в сердце брата клинок папы Тундэ. Наличие орудия пытки в руках озлобленного до предела убийцы так же не ускользает от внимания самого Коула. – Давай сыграем в X-Box?! – хриплым от предельного возбуждения голосом, безобидно предлагает брюнет.***
– Давай ещё! – Я больше не могу. Ты вымотала меня, детка, – фамильярничает Коул. – Мужчина ты или нет?! – Тайм-аут! – ставит перед фактом вампир. – Мужчине надо позволять иногда восстанавливаться. – Смеешь отказывать своей королеве?.. Коротко усмехнувшись, Коул подхватывает со столика бокалы с донорской кровью и повинуется, мысленно удивляясь тому, как эта юная особа умеет одновременно очаровывать и повелевать. – Ник, может сгоняешь на кухню за чипсами?! – брюнет намеренно громко обращается с безобидной просьбой к сурово за всем наблюдающим брату, настроение которого мрачнее тучи. – Чёрт! Бросив короткий, полный предельного осуждения взгляд в сторону со всей дури метнувшего в него пустой бутылкой Никлауса, Коул теперь пытается оттереть от брюк частично пролитую на себя кровь. Синяк заживает, не успев проявиться. Подорвавшаяся было на помощь другу девушка остановлена от своего необдуманного поступка одним лишь пасмурным, не предвещающим ничего хорошего взглядом супруга. – Какой счёт? – присаживается к Кэролайн на край постели парень. Он подаёт ей наполовину опустевший стакан. – Я лидирую. За время твоего минутного отсутствия ничего не изменилось, – послушно отвечает вампирша, с отменным аппетитом поглощая остатки предложенного ей угощения. Она не отказалась бы от добавки, но опускаться до просьбы, чтобы супруг принёс еще пару донорских пакетов с кухни, как-то не хотелось. Уж лучше она умрет от жажды! Коул молча берет игровой джойстик, готовый отыграться во чтобы то ни стало. – Надоело, – устало падает спиной на кровать блондинка. Задравшаяся кверху бесформенная стильная маечка оголяет полоску живота. Становится виден край светлых кружевных трусиков. Тяжело сглотнув, Коул с неимоверным трудом заставляет себя отвести взгляд в сторону. Чувствует себя мальчишкой-девственником. Когда всё закончится, он непременно отымеет как минимум половину всего женского населения этого порочного города! – Клаус! – слышится торопливый лёгкий женский шаг по коридору. – Где они?! Гибрид подрывается с места, зло стреляя глазами в сторону спальни. Появившаяся в проходе Давина, быстро оценивая обстановку, молча перешагивает через гору пустых бутылок, что то ли стоят, то ли валяются в изножье не пойми как тут очутившегося дивана. Коул расплывается в довольно фривольной усмешке. – Детка, это ничего не значит. Я всё тебе объясню! – иронизирует он, комментируя наличие в своей постели сексапильной блондинки. Складывая руки на груди, Давина разочаровано качает головой. – Напомни... – обращается она к стоящему позади неё Клаусу, – ...почему мне всё ещё не плевать на него? – Потому что, дорогуша, от этого — в будущем трупа, напрямую зависит дальнейшая судьба твоей подруги, тире, по совместительству моей не самой умной жены, – гибрид плюхается на диван с очередной бутылкой в руке. Сердитый взгляд женских голубых глаз, брошенный в сторону Никлауса Майклсона, полностью им игнорируется. – Не обращай внимания, – Коул ложится рядом с девушкой на бок, вальяжно сгибая руку в локте. Ему нравится тайно вдыхать молочно-сладкий аромат, что еле слышно исходит от столь аппетитного тела. Блондинка пахнет чистотой и роскошной нежностью. – Ты самая остроумная из всех блондинок, что я знавал прежде. А знаком я был со многими, уж поверь мне.... – Самая? – слегка закусив губу, робко уточняет вампирша, поворачивая голову к собеседнику. К Кэролайн вдруг неожиданно резко приходит осознание того, что её начинает дико тянуть к мужчине, что находится рядом. Реальность будто растворяется в неком туманном мареве. Хочется лишь одного – слушать только его единственный голос, чувствовать только его дыхание рядом, только его тело... Образ мужчины перед ней смазывается, бликует, колеблется, словно бы рябь от брошенного в воду камня. То смазливое мужское лицо сменяется светлой трёхдневной щетиной, то очаровательные до безумия сексуальные ямочки на щеках неожиданно превращаются в наполненную смешливым сарказмом добродушную усмешку... Коул тяжело вздыхает, перекидывает свою руку через девушку так, что даже если бы она захотела, то не смогла бы из-под него вырваться. Глубоко заглядывает ей в глаза. – Эй! – рявкает Никлаус во всю мощь своих голосовых связок и со всего размаха без предупреждения швыряет в спину коварного обольстителя острый предмет. Ноль реакции. На лету, не глядя, Коул ловит нацеленное на него оружие свободной рукой. Никлаус застывает столбом, не моргая впивается сумасшедшим взглядом в представшую перед ним картину. Только желваки ходят от полнейшего бессилия на скулах. – Ты – удивительная, – шепчет Коул, чувствуя, как начинает таять от обращенной внутрь него девичьей улыбки, словно масло на сковороде. – Красивая... Дыхание Кэролайн учащается как и её сердцебиение. Ещё, ещё... Пускай говорит! Не останавливается! Она слабо шевелится под нависшим над ней мужским телом, чувствуя внизу живота подозрительно тягостное томление. – Ты излучаешь свет... – продолжает склоняться над смотрящей на него с запредельным обожанием вампиршей, всё ниже и ниже, словно бы загипнотизированный ею, Коул. – Ты – совершенство... – Я проведу ритуал. Мне нужен кинжал! Поострее... – не отрывая глаз от непристойно эротической сцены, зло цедит сквозь зубы Давина. И слышит рядом с собой звон лезвия, что по самую рукоять входит в дубовый косяк двери.***
– Давина, быстрее! Мне трудно сдерживать себя! – Только посмей выпрыгнуть из штанов, Коул, и поверь – тебе там нечего уже будет прятать! – беснуется у прохода спальни гибрид, меряя шагами пространство, словно загнанный в клетку дикий зверь. Юная ведьма нараспев громко и надрывно читает древнее заклинание, чувствуя, что очень скоро силы начнут покидать её. Слишком глубоки снимаемые ею узы. Слишком прочны, переплетены и запутаны. Высший уровень магии. Подвластна ли такая сила ей - маленькой ведьме? Справится ли? Грозно рычащий в своём углу Коул давно уже принял свой истинный облик. И держался из последних сил лишь бы не поддаться природному зову и не взять то, чем хотел обладать по праву больше всего на свете. Кровь шипела, скворчала и бурлила в антикварной миске, над которой совершала хитроумные пасы юная ведьмочка. – Смотри на меня. На меня! Кэролайн! – рявкает Никлаус, чувствуя, как его сердце с бешеной силой колотится от страха за супругу где-то в области горла. Девушка бросает взволнованный взор на мужа, что стоит практически рядом с ней. Всего пара каких-то сантиметров отделяют её от него. Кораллового цвета нежные губы слегка дрожат. Голубые глаза широко распахнуты от осознания всего здесь происходящего. – Клаус...? Она напугана. Магическое марево временно спадает с неё, тогда как у Коула напротив – заметно усиливается. Блондинка машинально протягивает руку назад, чтобы ухватиться за мужа, чтобы физически ощутить его присутствие рядом. С ним ей нечего бояться. Но она наталкивается спиной на барьер. Дрожащий всем телом в самом дальнем углу комнаты, пропотевший насквозь Коул с каждой секундой порывается выпрыгнуть из собственного укрытия в порывисто резком смертоносном прыжке. И лишь благодаря поразительной силе воли он продолжает всё ещё держаться, с неимоверным трудом пытаясь приструнить норовящие одержать верх над ним звериные инстинкты. Ошалелая, дикая, ненормальная, животная любовь овладевает как разумом, так и душой вампира. – Посмотри на меня!!! Приказной крик заставляет девушку невольно подчиниться. Она дрожит. Напоминает собой загнанного в клетку вместе с хищником оторванного от матери оленёнка. Сама переместилась к Клаусу, без каких-либо уговоров или увещеваний с его стороны. – Я рядом. Ничего не бойся, – разъярённым, вкрадчиво тихим голосом успокаивает, как умеет, гибрид. – Повтори! Женское дыхание становится слишком частым. Ей страшно, хотя девушка и пытается скрыть это как только может. – Ты... рядом, – коротко выдыхает вампирша, послушно выполняя мужской приказ. Выражение её лица мертвенно-бледное. Только еле заметно шевелятся красиво очерченные вмиг пересохшие губы. – Я... не... боюсь. – Никто не посмеет причинить тебе вред! Я не позволю! Если бы не барьер, со стороны казалось бы, что хрупкая юная девушка старательно хочет спрятаться на надежной мужской груди. Ужас. Это мерзкое презренное чувство начинало захватывать женское, колотящееся в груди с ненормальной скоростью сердце в свой жестокий, тиранический плен. Однажды Кэролайн пережила насилие над собой. Повторение того же самого она просто не вынесет. Не переживет. Только не снова. Звонкий, разрывающий душу девичий вскрик коротко оглашает собой помещение. Коул отшвыривает её от сходящего с ума в бессилии и отчаянии брата на противоположный конец комнаты. Первородный вампир, прибывающий в своей истиной ипостаси, заявил свои права на самку. Коул не принадлежит сам себе. Его внутренний зверь полноценно и всевластно уже успел овладеть им. Никлаус оскаливается в ответ, непроизвольно подчиняясь природному инстинкту. Некогда синие глаза вспыхивают ярко-жёлтым золотом. Золотом, что несёт в себе любому и каждому одну только смерть и неимоверные страдания. Долгую, вечную секунду противники испепеляют друг друга взглядами, сочащимися непримиримой, ядовитой, лютой враждой и ненавистью. – НЕТ! Крик мужской души способен разорвать собой всё пространство кругом, всю Вселенную. Коул срывается с места по направлению к оцепеневшей от ужаса девчонке, которая, несмотря на всю свою силу, даже не пытается ею воспользоваться. Ужас парализовал её как и в тот злосчастный день… в ванной. Её запах сводит одичавшего вампира, что жаждет вкусить неизведанного, буквально с ума. Любовь ослепляет его. Владеет им. Диктует свои условия. Всё происходит стремительно быстро. Пытаясь взять себя в руки, Кэролайн удаётся пару раз ускользнуть на сверхскорости от приступившего к охоте за ней вампира. Прячется за барный столик. Жертва и хищник медленно обходят стеклянную поверхность кругом, зеркально копируя шаги друг друга. Несчастная преграда в итоге летит в стену, разбиваясь вдребезги. Немногочисленную мебель ожидает та же участь. Достучаться до Коула не представляется возможным. Это не тот веселый циничный задиристый психопат-парень. Это зверь в человеческом обличии, влюбленный до беспамятства. Чувства вампира усилены во стократ. Сопротивляться такому невозможно. И этот монстр шаг за шагом начинает крайне медленно приближаться к отступающей от него назад златовласой девушке. Напряженный, словно готовая спуститься с тетивы охотничьего лука стрела, Никлаус молча опирается руками о невидимую преграду и... не дышит. Застывшие в его глазах слёзы остаются непролитыми. Это слёзы слепой ярости от абсолютной беспомощности. Слёзы искреннего раскаяния в однажды им содеянном. Возмездие настигло его внезапно и беспощадно. Так выскакивает в тёмном переулке убийца с заточкой в руке и поражает тут же в самое сердце. Так бьет в спину финский нож. Возмездие... Теперь Никлаус отчётливо ясно мог лицезреть со стороны, чему именно подверг однажды самого дорогого человека в своей жизни. Видел наполненные ужасом и кромешным стыдом блестящие от непролитых слёз, словно бриллианты, глаза. Видел жалкие попытки бесполезного сопротивления. Своими глазами смотрел на то, что сделал когда-то сам. И гибриду впервые за много веков захотелось умереть, лишь бы прекратить эту невыносимую пытку. Но он смотрел и смотрел... Заставлял себя делать это. Добровольно подвергал себя мучительным истязаниям. Хуже всего было наблюдать за тем, как собственная жена, охваченная магией переплетенных уз, начинала постепенно сдаваться... Нещадно рвётся легкая ткань её светло-бежевой маечки. По полу, словно очередь выстрелов в сердце, стучат разлетевшиеся куда попало пуговицы. Загнанно, жарко дыша, Коул с немыслимой жадностью и нетерпением тут же приникает горячими губами к упругой, молочной груди, скрытой от него белоснежным тонким бюстгальтером. Не отводя шокированного взгляда от замершего живым трупом на пороге супруга, Кэролайн старательно пытается вывернуться, но тогда она вскрикивает от резкой, молниеносной, словно короткая вспышка, боли. Коул слишком сильно сдавил в своих ладонях её крайне чувствительную грудь, что без конца так и ныла от прилива молока. Аромат выступивших на женских сосках капель буквально сводит с ума мужчину. Вампирша не сразу понимает, как успевает очутиться уже на кровати. Чувствует лишь короткий полёт, после которого её накрывает собой распалённое, сильное и мощное мужское тело. Ткань её джинсов начинает нещадно трещать по швам. Горячие губы ни на секунду не отрываются от женского тела, обжигают своими короткими влажными поцелуями каждый освобожденный от одежды участок чувствительной кожи. Эти поцелуи абсолютная противоположность любой ласке и нежности. Мужские губы словно бы клеймят собой девушку, оставляют на ней свою метку, делают своей и ничьей больше. Делают её рабыней. Находясь на грани того, чтобы улететь в непроглядный магический омут следом за парнем, Кэролайн предпринимает последнюю попытку, чтобы достучаться до него. Насильно притягивает Коула к себе за голову, тем самым отвлекая его от исследования её кружевных трусиков. – Коул, остановись... – успевает прошептать ему в губы она, как чувствует, что больше не способна говорить. Мужской язык ретиво проникает ей в рот, устанавливая таким низменным и примитивным способом свою абсолютную власть над ней. Руки непроизвольно, словно бы сами по себе, обхватывают парня за затылок, быстро исследуют мощные плечи, проходятся вдоль чувствительной линии всего позвоночника, – отчего мужские лёгкие покидает сдавленный стон невероятно мощного наслаждения. Что-то происходит. Словно бы спаянные между собой магнитами души незамедлительно требуют абсолютно того же единения и для тел. – Я люблю тебя, – шепчет как будто в бреду Коул, прежде чем начинает расстёгивать ремень на своих брюках. – Я тебя... – выдыхает в ответ выгибающаяся от разрывающего её на части желания вампирша, золото роскошных волос которой разметалось по многочисленным подушкам и покрывалу. На короткий миг Коул отвлекается от собственной ширинки. Глаза в глаза. Душа к душе. Полное единение. Оба расплываются в светлых, наполненных бесконечной любовью улыбках. – Клаус... – в порыве страсти, в полном забытье шепчет Кэролайн, когда Коул приникает острыми, как смертельная бритва, клыками к бившейся на её шее яремной вене. Но ощутить упоительной на вкус субстанции древнему не суждено. Ядовитые клыки Никлауса вонзаются в область ключицы родного брата до упора, остервенело раскурочивая человеческую плоть в лоскуты. Давина лежит без чувств. Магический барьер пал. Дикий крик невероятной боли и ярости покидает мужские лёгкие, когда Коулу удаётся вывернуться из-под беспощадно впрыскивающих в кровь свой яд клыков. Осатаневший Никлаус выглядит как киборг, холодная бездушная машина для особо зверских убийств. Он сплёвывает на пол кусок окровавленной мышцы и на стремительной скорости срывается с места, подхватывая с пола клинок папы Тундэ. Теперь он не промахнётся. В голове ни единой мысли. Слепая ярость. И ничего больше. Пришедшая в себя Кэролайн перемещается к сцепившимся на смерть братьям, мерцая вокруг них на сверхскорости, словно крошечная белокурая фея из диснеевского мультика. Одетая в одно лишь нижнее бельё, она кажется как никогда особенно хрупкой и уязвимой. Лишь длинные, практически до самой поясницы белокурые локоны служат ей некоторого рода одеждой, частично скрывая от присутствующих её наготу. – Остановитесь! Хватит! – восклицает она, не зная, как ей расцепить ломающих друг дружке кости, сошедших с ума мужчин. – Коул! Клаус! Никакой реакции. Лишь рваные хрипы и дикое звериное рычание в ответ. Произведя залом сзади, Коул хрипит от натуги, одной рукой удерживая направленный острием в него опасный клинок, в то время как другой пытается свернуть конкуренту голову. Оба крайне напряжены, окровавлены, невероятно ожесточены и готовы бороться за свою женщину на смерть. В душевном порыве Кэролайн кидается на спину Коулу, тем самым решая смертельную хватку. Никлаус не преминул воспользоваться давшим слабину противником и переигрывает ситуацию с точностью наоборот — в свою пользу. – Гори в аду! – яростно шипит он, делая замах над сердцем поверженного брата. Сама не осознавая, что творит, Кэролайн перехватывает клинок из рук осатаневшего мужа и, не раздумывая ни секунды, собственноручно пронзает им бессмертное сердце. Взгляд, с которым на неё в этот момент посмотрел Никлаус, она будет помнить всю оставшуюся вечность. Гибрид мягко оседает на пол, заботливо подхваченный руками коварной предательницы. Бессмертный король Орлеана начинает подёргиваться от невероятно мучительных, сотрясающих все его тело, конвульсий. Стоя на четвереньках, окровавленный Коул пытается отдышаться. Он быстро приходит в себя, начиная моментально регенерировать. Узы крови разорваны. Оба чувствовали это. Наваждение спало. Перепачканная в чужой крови полураздетая девушка молча сидит на полу с покоящимся на её коленях мертвенно-бледным супругом. Её руки мелко дрожат, впрочем, как и вся она. Мрачную гнетущую тишину нарушают уверенные, полные спокойствия и благородства приближающиеся шаги. Секунда. Вторая. Шаги недоуменно стихают. Мужчина перешагивает через Давину, обходит груду валявшихся рядом с диваном бутылок. Проходит в комнату и замирает, оценивая представшую перед ним картину. – Твою мать... И этим всё сказано. Коротко. Ясно. И главное – по факту. – Элайджа... Я не хотела... Случайно... И Кэролайн, словно маленький, пойманный за своими проделками ребёнок, начинает плакать навзрыд над телом поверженного пепельно-серого гибрида.***
Стук в дверь. Никакого отклика. Только приглушённо работающий телевизор. Элайджа проходит в комнату без приглашения. Останавливается. Пару бесконечно долгих минут наблюдает за безучастной ко всему блондинкой, что лежит в кровати, невидящим взглядом уставившись в бросающий на её лицо нездоровые отблески монитор. От внимания древнего не ускользает ни так и оставшийся нетронутым пакет с донорской кровью на подносе, ни отчётливо заметная бледность ставшей будто бы прозрачной кожи женского лица. – Доброе утро, Кэролайн. Так больше продолжаться не может. Этой бесбашенной девчонке придется выслушать то, что он ей скажет, хочет она того или нет. – Ох, опять эта реклама... – тяжело вздыхает заметно похудевшая за прошедшую пару дней Кэролайн. Она беспрерывно щёлкает каналы на пульте. – Вот кого надо в действительности истреблять! – Кэролайн... – Элайджа делает шаг по направлению к находившейся в глубокой депрессии девушке. – Не надо, – миловидное личико мгновенно застывает непроницаемой маской. – Я серьёзно. Про себя первородный отмечает, сколь схож характер импульсивной девчонки с характером воспринимающего всегда всё в штыки родственника, что уже три дня мучился и страдал в склепе подземелья с клинком папы Тундэ в сердце. После содеянного глупая девчонка намерилась было тут же вытащить орудие пытки обратно, но Элайджа вовремя её остановил. Необходимо было дать время скрыться Коулу... – Что ты любишь делать по утрам, когда просыпаешься? Элайджа занимает место перед экраном плазменного монитора, тем самым заставляя обратить на себя внимание. – Обратно засыпать, – безжизненным упадническим голосом нехотя отвечает ему вампирша. – Ложь, – мягко возражает первородный. По обыкновению, на свой излюбленный манер он засовывает правую руку в карман элегантных брюк. – Та Кэролайн Форбс, которую довелось мне знать, – стоило ей только проснуться, как она тут же начинала готовить наивкуснейший завтрак, успевала ознакомиться с последними новинками моды в журналах, спешила на йогу, по пути раздавая всем подряд указания на день и... она никогда не забывала про своих детей. Упоминание о младших Майклсонах заставляет в девушке что-то дрогнуть. Красные от ночных слёз, недосыпа и отсутствия полноценного вампирского питания глаза покрываются налётом едкой печали и боли: скрытой, потаённой, разъедающей, словно раковая опухоль, что словно кислота из дня в день прожигала своим ядом изъедавшую саму себя душу. Элайджа продолжает молчать. Выдерживает тишину намеренно. Он весь в ожидании того, когда хлынет с ледяных вершин сдерживаемая все эти дни лавина. Долго ждать не приходится. – Я не могу Элайджа... Понимаешь? Не могу... Говоря это, Кэролайн стыдится даже взглянуть на своего собеседника. – Что я скажу Хоуп? Что заколола её отца, заступившись за дядю, с которым чуть не переспала?! Нет. Я не могу! Не хочу никого видеть! – Но тебе придётся. Ты ведь понимаешь это? Прятаться здесь – не выход. Пришло время. Коул в безопасности. – Дай мне время всё обдумать. Прошу тебя... Выражение лица старшего представителя семейства становится непривычно сурово. – Ты дважды просила меня об этом! И я шёл на уступки. Больше потакать тебе я не намерен! Никлаус скоро придёт в себя. Одевайся. – Отойди. Ты загораживаешь мне экран. Всем своим видом блондинка демонстрирует старшему Майклсону, что не намерена видеть супруга как минимум пару десятилетий, настолько ей стыдно предстать перед ним, настолько стыдно посмотреть ему в глаза после содеянного! – Экран? – недоуменно переспрашивает древний, и его взор затемняется приступом плохо контролируемой ярости. Как же он устал от этой чокнутой на всю голову парочки! Секунда. Небывало обозленный Элайджа одним резким движением срывает с трусихи одеяло и, перекидывая вырывающуюся ослабленную вампиршу себе через плечо, скрывается вместе с ней за дверью.***
Убедив Элайджу, что она уяснила его неоспоримые доводы, Кэролайн успевает наспех накинуть на себя легкое солнечно-желтого цвета коктейльное платье, длиной чуть повыше колен и юбкой-ромашкой. Если и идти к мужу-психопату с повинной, то только красиво одетой. Сердце тарабанит в груди как у загнанного в ловушку зайца. Отпивая вербену из бокала, словно это чистый спирт, барби-вампир слезливо морщится и кашляет. Закусывает клубникой. Язык, гортань, пищевод жжёт неимоверно. – Почему я? – издаёт сдавленный писк Кэролайн, осторожными шагами приближаясь к прикроватному изголовью. – Потому что из всех существ на планете, ты единственная, кого он убьет... не сразу, – предельно честно делится своим мнением на сей счёт Элайджа. – Ещё он говорит о тебе с редким для него уважением. Ты позволяешь ему видеть себя и других в новом свете. Это я цитирую дословно! Он постоянно говорит о каком-то свете внутри тебя, что не даёт ему погрязнуть во тьме... Будь она светом, пронзила бы она сердце собственного мужа? Сломалась бы после этого? Закрылась бы от всего мира, от своих детей? Переживала бы так сильно за... Коула? – Привет... Как ты? – еле различимо в тиши шелестит приветствие девушка, замечая, как бледно-серый измученный до максимального предела Никлаус с колоссальным для себя трудом приоткрывает тяжёлые веки. Глядя на супругу убийственно уничтожающим взглядом, преданный ею гибрид пытается ответить что-то особенно гадкое и жестокое, но из его груди вырывается только стон, полный страшнейшей муки и предсмертной агонии.***
– Элайджа запретил давать тебе человеческую кровь. Опасается вспышек гнева. Кэролайн сама вежливость, раскаяние и добродетель. Лживая сука! – Я приняла вербену и... твои таблетки, что прописала тебе Камилла, – честно признаётся Кэролайн. – Моя кровь не насытит, но всё же... Ты успокоишься... Мы поговорим... Никлаус то и дело косится на подлизывающуюся к нему вампиршу, не забывая при этом ни на секунду испепелять её ненавистным взглядом. Она невероятно, просто бессовестно хороша. Такую девушку как Кэролайн Майклсон легко представить ведущей на шёлковой ленточке дикую серну. А может и царственного леопарда. Чтобы посягнуть на подобное, нужно и в самом деле быть королем... Аккуратно присаживаясь подле резного изголовья кровати, смущённая до невозможности девушка, не веря в успех задуманного, чисто из вежливости протягивает к губам предельно ослабевшего гибрида своё запястье. Укус первородного гибрида смертелен для неё. Но это единственное, чем она может попытаться искупить свою вину перед ним. Довериться. Позволить распорядиться ему своей жизнью. – Осторожнее! – от неожиданности громко восклицает вампирша и морщится от боли. С неистовой, лютой злобой Никлаус впивается заострившимися клыками в предложенное ему угощение, не дожидаясь особого приглашения. Направленный на него взгляд, полный порицания и призыва быть повежливее, остаётся намеренно им проигнорирован. Призывать к учтивости и чувству такта того, кого три дня назад заколола клинком в сердце – абсолютно дохлый номер. Гибрид только ещё сильнее и яростнее вонзает клыки в податливую плоть тонкого, изящного запястья, рискуя перекусить его надвое! Когда он восстановит силы, в эту малолетнюю кретинку он вонзит ещё и не такое! Но Боже! Как же немыслимо приятна и великолепна на вкус её кровь, приправленная даже такой экстравагантной и пикантной приправой как вербена. Беспокойные трепыхания, щипки и тычки невольно заставляют гибрида ослабить свою хватку. Кэролайн, не преминув воспользоваться моментом, вовремя отдёргивает руку от вновь щёлкнувших рядом с ней клыков. – Чудовище! – рявкает на зло зыркающего на неё исподлобья раздосадованная таким поведением мужа вампирша и осекается, понимая, что брякнула лишнее. Не в её случае стоит разбрасываться направо и налево ругательствами. – А ты красавица! – расплывается в кровавой улыбке маньяка Никлаус, настроение которого начинает улучшаться. – Прямо как в сказке. Только я гарантирую – "жили долго и счастливо", – это не наш вариант... Откровенную угрозу Кэролайн старается пропустить мимо ушей. Она боится не угроз, а того, что социально опасная личность никогда не простит её за содеянное. Чудовище. Она не смела так называть своего мужа. Это ругательство являлось для него одним из самых грязных слов на планете. Так его называл чуть ли не с рождения Майкл — моральный выродок, что в конечном итоге сломал детскую ранимую психику талантливого, некогда доброго и чуткого к окружающему миру мальчика. Кэролайн становится совестно. Как бы то ни было, но этот психопат имел все основания злиться на неё. Вспышка королевского гнева быстро угасает в ней. – Извини... Я не хотела обидеть тебя. Ноль реакции. Только, кажется, ещё больше разозлила. И прежде чем супруг ответит ей что-то неприятное, блондинка начинает заботливо отряхивать с его одежды трехдневную пыль. – Я могу помочь тебе принять душ... Красноречивый мужской взгляд, брошенный в ответ, мог бы сделать обычного человека заикой на всю оставшуюся жизнь. Кэролайн понимает, что сморозила очередную глупость. Даже в таком плачевном состоянии первородный психопат ни за что на свете не признает себя нуждающимся в помощи. Ведь слабость для него сродни бесполезности и никчемности. Никлаус нехотя поднимает голову, и предательница-жена тут же протягивает к нему руку – пощупать лоб. Самоуправства над собой Никлаус не терпел никогда. Он еле сдерживается, чтобы тут же не оттолкнуть её от себя. Но пальцы Кэролайн оказываются лёгкими и прохладными – не холодными, а успокаивающе прохладными, и отталкивать её расхотелось. – У тебя жар, – ровным тоном констатирует факт и убирает руку. Гибрид впивается в обеспокоенную его состоянием блондинку уничтожающим на месте взглядом. А то он сам не знал, что у него жар! Интересно почему? Не от того ли, что ОНА-ПРЕДАТЕЛЬНИЦА собственноручно пронзила его сердце клинком папы Тундэ?! На лоб шлёпается унизительный холодный компресс. – Разве тебя не обжигает вербена в моей крови?! – изумлённо интересуется девушка, игнорируя сверлящий её, чуть ли не насквозь ядовитый взгляд синих, как разбушевавшийся океан, глаз. Справившись с пылью на одежде, Кэролайн намеренно демонстрирует гибриду свой укус, выставляя тоненькое запястье ему прямо в лицо. Показушно шикает, прикладывая к незаживающей от яда ране влажную салфетку, которую выудила из ближайшей тумбочки. Кому как не ей было известно – где, что и почему должно лежать в этом доме! Влажные салфетки являлись наиглавнейшей атрибутикой гигиены во всех спальнях этого особняка! Чистоплотная до сумасшедшей крайности барби-вампир, а в делах интимного плана – в особенности, была чрезвычайно дотошлива и педантична, как никто другой! – Грань между тем, что приносит нам боль, и тем, что поддерживает нас, гораздо тоньше, чем ты думаешь, дорогуша... Очередной камень в её огород. Великолепно! Но она заслужила. Вампирша прекращает показушный спектакль с салфеткой, прекрасно понимая, что жалеть её и извиняться за доставленный дискомфорт здесь никто не собирается. Тысячелетняя гибридская задница не ведётся на такие жалостливые приёмчики! Но и выносить его нотации, обвинения и угрозы она так же не намерена! С неё довольно понуканий! Не сделай она того, что сделала, Коула постигла бы худшая участь. – Ты говоришь о своей жажде крови или о своей жажде отомстить тому, кого на самом деле любишь? Взгляд полный презрения и усталости в её сторону. – Сейчас я не в состоянии разговаривать. Приходи ко мне лучше завтра... сюда же, в спальню. Возможно, мы повторим с тобой то, что не вышло у тебя с моим похотливым братцем! Секунда и... Никлаус отплевывается и откашливается, не ожидая такой подлости от дерзкой дрянной предательницы, которая мгновенно и крайне грубо начинает вытирать ему окровавленный рот чистой салфеткой. А когда он приноравливается в отместку её снова тяпнуть – банально заталкивает ему ветошь в рот! – Ты поплатишься, Кэролайн! – находит в себе силы, чтобы проораться гибрид, не в состоянии даже присесть в кровати без чьей-либо помощи. – Да, да, да, проходили... – небрежно отмахивается блондинка, выуживая не пойми откуда медицинский наборчик. Это-то ей зачем?! В доме, где поголовно обитают вампиры и чудо-дети, способные к самовосстановлению?! Вряд ли решила поиграть в медсестру и особо сложного и опасного пациента... Хотя... Эта мысль несколько остужает мужской гнев, сменяя неприятное чувство на нечто более экстравагантное. Этот её комплекс извечной отличницы начинает всерьёз беспокоить первородного. Ловя на себе мужской пасмурный взгляд, Кэролайн действует демонстративно напоказ – доставая разные бутылочки и ёмкости. Наблюдавшие за ней с предельно повышенным вниманием глаза начинают искрить откровенной угрозой. – Угрожай сколько влезет, у меня всё равно не осталось близких! Только наши дети, – заявляет она, макая ватной палочкой в оранжево-бурую мерзкую жидкость. – Кричи, вопи, запугивай, только не вздумай дергаться... Никлаус и так абсолютно лишён сил и выжидательно наблюдает за каждым последующим действием девушки. Его яростный взгляд столь выразителен, что хочется как-то разрядить обстановку. – Сделаю тебе йодную сетку. Не могу смотреть на твои синяки. – Только попробуй... – Не волнуйся, я разбавлю этот мерзкий цвет зелёнкой, и сразу станет повеселее!***
Неусидчивый пациент с бледно-пепельным оттенком кожи умудряется предпринять попытку подняться на ноги. Но его шатает, и он чуть было не падает на пол. Кэролайн вовремя реагирует, успевая переместиться к негоднику в самый последний момент. – Ты слишком слаб! – увещевает несносного мужа вампирша, чувствуя, как тяжело ей даётся попытка усадить его обратно на место. – Я слишком голоден, – возражает Никлаус, умудряясь наспех пробежаться обеими руками по плавным очертаниям женского тела. Полукружия полных грудей, стройная талия, упругие бёдра... Пощёчина. Не обидная. Указывающая на место. Волне допустимая. – Возвращайся в постель! – яростно тычет пальцем в нужном направлении рассерженная непочтительным к себе отношением блондинка. Сальная ухмылочка служит ей красноречивым ответом. – Если бы мне давали по доллару каждый раз, когда девушки пытались затащить меня в постель... – То ты просил бы сейчас милостыню в метро! – заканчивает за него оскорблённая невинность. – Позволь не согласиться, милая. Некоторые, в отличие от тебя, считают меня довольно неотразимым. – Да! Например, гей Джош и его приятели! Ты уже как-то хвалился этим! Свирепый взгляд в сторону обнаглевшей девчонки, и гибрид срывается с места, остервенело впиваясь клыками в шею расторопной прислуги, что заглянула в спальню для выполнения уборки. Кэролайн реагирует не сразу. Инстинкты начинают подводить её. То ли это яд начинает свое пагубное действие в ней, то ли странные уменьшающие агрессию психотропные таблетки. – Что ты делаешь?! – подбегает к насыщающемуся кровью мужу Кэролайн. Гибрид на пару секунд отрывается от своего завтрака. – Я нуждаюсь в пище с меньшим количеством вербены в крови. Без обид, дорогуша.***
Клаус зло перемещается к барной стойке. Хватает первую попавшуюся бутылку. Алкоголь насыщает не хуже свежевыпитой крови. – Уверен, что это поможет? – устало опираясь рукой о прикроватный столбик, с неприкрытым осуждением в голосе интересуется Кэролайн. Решивший напиться, злой, как сам чёрт, гибрид хуже ядерной бомбы. – Не навредит, – Никлаус намеренно делает большой глоток прямо из горла бутылки. – Решил напиться, вперёд! Лучше уж виски, чем моя кровь! Хотя вы с Коулом в этом похожи! – Не смей произносить его имя! – предупреждающе выставляет указательный палец на слабеющую девушку Никлаус. В его глазах полыхает слепая ярость. То, что он видел... Боже... Он готов вырвать сердце собственной жене, да хоть Санта Клаусу и всем его эльфам! – Виной всему – магия. И тебе прекрасно известно об этом! Коул любит тебя, – игнорирует угрожающую ей опасность Кэролайн. Её глаза наполнены мольбой и грустью. – Да. Любит. И доказывает это мне снова… и снова. Девушка не сразу понимает, что имеет в виду её озверевший в момент собеседник. – ТЫ ХОТЕЛА ЕГО! – орёт ей прямо в лицо успевший вмиг преодолеть короткое расстояние Никлаус. Напряжённые до предела жилы на его серо-пепельном лице слегка пульсируют, готовые словно бы лопнуть и растечься по коже тягучей ртутью. – Я... На удивление Кэролайн спокойна как никогда. Словно она находится во сне и весьма ясно осознает сей удивительный факт. Разум будто плывёт в мареве летнего зноя. Видимо, сказывается её трёхдневная голодовка, вербена, яд и подозрительные таблетки. – ХОТЕЛА?! – Нет... – отступает на шаг назад Кэролайн, вяло, не совсем внятно отвечая на чётко поставленный перед ней вопрос. Хочется обрести тишину и покой. Ор и крики уже порядком надоели. Охватившая её резкая боль в предплечьях не позволяет провалиться в спасительное забытье. Становится нестерпимо жарко и холодно одновременно. Её встряхивают словно куклу. Искажённое небывалой ревностью лицо мужчины на удивление кажется особенно привлекательным и красивым. – ОТВЕТЬ МНЕ! ХОТЕЛА?! – продавливает своим безумным воплем любую психологическую оборону Никлаус. Сумасшедший взгляд впивается кислотой под кожу. – Не знаю! – неожиданно выкрикивает ему в ответ блондинка, пытаясь скинуть с себя тиски мужских рук, что до синяков продавили кожу в области её предплечий. – Не знаю! Не знаю! Возможно! Тишина. Давящая. Тяжелая. Мёртвая. Словно перед надвигающимся природным катаклизмом, способным стереть с лица земли всё живое. Какое всё-таки это страшное слово. Возможно. Никлаус Майклсон прожил на планете чуть более тысячи лет, но не знал столь прискорбного факта. Его дыхание останавливается. Замирает, словно бы навеки. Он хотел лишь одного, чтобы эта малолетняя девчонка наотрез всё отрицала! Чтобы со своей настырной упёртостью пыталась убедить его в обратном, доказывая свою неоспоримую любовь только к нему одному. Но... "Возможно?".. Осознание ужаса от сказанного, кажется, наконец, доходит и до самой блондинки. – Клаус, я не это имела в виду... Я... Она касается мужской груди, скрытой тонкой тканью тёмно-синего свитера, кончиками своих хрупких изящных пальчиков, что он так любил когда-то целовать один за другим, каждый в отдельности. Застывший перед блондинкой гибрид ни на секунду не ослабляет стального капкана рук. Но, почувствовав это нежное, полное сожаления и раскаяния прикосновение к себе, мужчину словно бы передёргивает от отвращения. Осознание того, что эта лживая малолетка ВОЗМОЖНО хотела трахнуться с его младшим братом, наделяет мужской разум алой вспышкой временного помешательства. И только данное самому себе обещание не позволяет Никлаусу совершить с предательницей того, что она, по его мнению, заслуживала сейчас как никто другой в этом мире. – Клаус... Прости... Ты так кричал... Я растерялась... Сказала не подумав... Этот её хрустальный от еле сдерживаемых слёз голосок без ножа режет по живому. – Убирайся. – Нет... Она продолжает стоять на месте, выглядя перед ним провинившимся, до невозможности милым, дворовым котёнком. Глупышка. Ещё немного и он вот-вот снова сорвётся. Вырвет сердце. Ей, себе, кому угодно... Лишь бы остановить всё это. – Клаус, ты пугаешь меня… Не молчи... Звонкий голос дрожит, словно бесценный хрусталь. – Ах, да... Чуть не забыл... С этими словами первородный остервенело разрывает клыками своё запястье, выставляя руку от себя в сторону. Рубиновая священная жидкость небольшим ручейком начинает течь из артерии прямо на пол. – Пей, дорогуша. И живи с осознанием того, что разрушила нашу семью! И не удостоив супругу даже взглядом, Никлаус испаряется из комнаты.***
Темнота безлунной яркозвёздной ночи была подобна просвечивающей чёрной ткани. Ночь одевала всё вокруг как тончайшее покрывало – скрывая и одновременно открывая неведомые глубины тайных чувств. Влюблённые танцевали прямо на улицах под плачущие на каждом углу чарующие звуки саксофона. Плакала и юная вампирша, что тугим калачиком свернулась под ворохом из нескольких одеял. Королевская гордость не позволила ей выпить с пола предложенной подачки. Яд распространялся по её организму быстрее, чем того хотелось бы. Бедный Элайджа, не ожидавший такого поворота событий, занимался поисками исчезнувшего гибрида. Но тот словно в воду канул. Королеву Орлеана бил озноб. Верные приближенные с ног сбились, пытаясь выяснить местоположение своего жестокого Короля. Вампиры то появлялись, то исчезали, всем сердцем желая угодить своей покровительнице. Но нужно было лишь одно – пара капель крови первородного гибрида и больше ничего. Не снимая жёлтого нарядного платья, Кэролайн так и лежала в кровати, дрожа от холода, жара и страха, что вселяла в неё неизвестность. Мысли роились в голове, словно пчёлы в улье. Неужели это всё? Её брак не мог так скоро закончиться, толком не успев даже нормально начаться! Клаус обязательно придёт и спасет её. Они непременно, как всегда, помирятся, и всё станет вновь хорошо. И будут они жить долго и счастливо, как в книжках со сказками... Дверь еле слышно приоткрывается. Взгляд полный надежды сменяется на прилив глубочайшей любви и нежности. – Хоуп... – шепчет сухими губами Кэролайн, пытаясь ободряюще улыбнуться взволнованно напряженной девочке, что мёртвой хваткой вцепилась в золочёную ручку дубовой массивной двери. – Я сбежала от Бекки, – угрюмо заявляет малышка, замирая на пороге. Кэролайн пытается присесть в постели, но у неё ничего не получается, и она остаётся лежать как есть. С каждой минутой силы покидают её. – Ты перестала дружить со мной, потому что больше не любишь? Вот это вопрос. Сразу в лоб и по сути, без хождения вокруг да около. Узнается стиль её родного отца. – Серьёзно?! Ты правда так думаешь? Стоя в длинной миленькой ночнушке у входа в комнату, малышка честно задумывается. Хмурится. Размышляет. Просчитывает возможные варианты своего ответа. – Я думаю, ты болеешь, – выдаёт гениальное умозаключение Хоуп, приближаясь к вампирше на шаг ближе. Дверь за ней тихо прикрывается. – Хочешь, я тебя причешу и расскажу про противного Томми Смитта? Даже несмотря на своё более чем плачевное состояние Кэролайн умудряется найти в себе силы улыбнуться детской, такой простой непосредственности. – Настолько уж он и противный? – тихо интересуется вампирша. Каждое слово даётся ей с неимоверным трудом. – Серьёзно! – воодушевлённо кивает своими хвостиками очаровательное дитя. – Самый гадкий на свете! Хоуп забирается с ногами к маме под одеяла. В её руках уже на изготовке расчёска и пара красивых заколок, стоимость которых доступна лишь людям из высшего общества. Но и Хоуп не простой ребёнок, у неё только самые лучшие и дорогие вещи на свете. Выражение детского миловидного личика такое, словно девочка принимает очень серьёзное решение – поделиться с мамой своей самой страшной в мире тайной или нет. – На пикнике этот Томми... подбросил мне лягушку в домик для Барби! – в итоге заговорщицким тоном выдает свой секрет девочка. И обиженно надувает губы, метая по комнате взглядом гневные искры. – Ничего смешного! Хоуп сердится и уже явно сожалеет о том, что так беспечно разоткровенничалась. Но детские заботы искренне веселят Кэролайн. Ей не удаётся даже представить того, как сверхсильное, способное на невероятные вещи чудо-дитя, банально умудрилось струсить перед земноводной пакостью! – Надо было поцеловать её! Кэролайн кажется, что ей становится несколько лучше. – Лягушку? – хлопает светлыми пушистыми ресницами Хоуп. – Фу! Зачем? – Вдруг она превратилась бы в прекрасного принца?! – как вариант предполагает Кэролайн. – И что я с ним буду делать?! – искренне изумляется чудо-дитя, вопросительно разводя руками. – Отдашь мне! – шутит Кэролайн, наслаждаясь тем, как ребёнок со всей своей чуткостью и заботой начинает аккуратно расчёсывать ей волосы. – У тебя же папа есть! – выдает весомый аргумент Хоуп, и тема с принцем-лягушкой резко оказывается закрытой. – Милая! – Кэролайн с трудом оборачивается к девчушке, что смотрит на неё с трепетным, трогающим до слёз обожанием. – Мы с твоим папой иногда ругаемся, но… Мы очень сильно любим тебя... И Алекса с Холли... – Выше неба? – Выше неба, – сквозь подступающие к горлу слёзы соглашается с внимательно слушающим её ребёнком Кэролайн. – Я хочу, чтобы ты знала это... Просто, если вдруг случится однажды так, что меня не окажется рядом, знай... Вы самое дорогое, что у меня есть. И ничто не изменит этого. Никогда. Во веки вечные. – Хорошо! Мы всегда будем вместе! – облегчённо улыбается малышка. Её улыбка выходит до удивительного шкодливой и милой. Отсутствие переднего зуба делает девочку похожей на добродушную хулиганку. – Я сделаю тебе самую красивую причёску, мам! Хочешь, я подарю тебе своего крокодила? – предлагает свою самую дорогую сердцу реликвию Хоуп. – У тебя ручка болит? Нежнейшее прикосновение ребёнка к обескровленному, перебинтованному запястью отдается дичайшей болью во всём теле. Но Кэролайн сдерживает себя от крика одним только усилием воли, лишь бы не напугать малютку. – Знаешь, Алекс со мной играл сегодня. Я посылала ему мячик, а он, глупыш, отправлял его мне обратно! Взглядом! Такой смешной! И кажется, ему понравился мой крокодил. У моего братика явно имеется вкус к хорошим вещам! – Хоуп строит из себя взрослую, цитируя подслушанную ею где-то у кого-то фразу. Но тут же девчушка охает, спеша поделиться и другой новостью. – А Холли отобрала у Алекса соску, толкнула его и сама разревелась! Мы с Беккой потом их мирили... Хоуп рассказывает что-то ещё... Прикрывая совсем ненадолго веки, Кэролайн улыбается мягкой безмятежной улыбкой. Забавные рассказы из обыденной детской жизни постепенно успокаивают её. Последняя мысль, что приходит ей в голову, прежде чем она успевает провалиться в забытье: "Нужно было всё-таки выпить с пола..." В комнату прокрадывается следующий за своей юной хозяйкой буквально по пятам Спайк. Волк крадучись пробегает в полумрак хозяйской спальни, сливаясь с тенями, что отбрасывают на пол немногочисленные предметы декора. Кладёт свою громадную голову на постель и, по-собачьи улыбаясь и высунув на бок язык, молча наблюдает за тем, как его любимая маленькая хозяйка очень старательно расчёсывает белокурые длинные пряди волос умирающей девушке. Волку становится тоскливо. Ведь эта так приятно и сладко пахнувшая молоком вампирша нравилась ему. Всегда заступалась за него, когда он проказничал, вкусно кормила, обучала командам, строя из себя забавную дрессировщицу, играла с ним во фрисби, умела повелевать и подчинять, а силу волк уважал и любил. А ещё животному нравился её смех – звонкий, играющий, словно переливчатый горный лесной ручей. У маленькой хозяйки схожий смех, такой же вкусный для чуткого тонкого слуха! Спайк облизнулся. Ему нравилось, когда именно эта девушка расчёсывала до безупречной идеальной гладкости его серебристую шубку, старательно чесала ему живот, нравилась пропитанная теплотой и заботой исходящая от неё энергетика, нравился тот излучаемый чистый свет, что сейчас практически угасал внутри бессмертной прекрасной души. Волк видел это своим сокрытым звериным инстинктом. Чуял витающую в воздухе смерть. Видел, как уходит в мир вечной охоты часть его стаи, его семьи. И волк завыл свою прощальную ночную песню. На весь дом. Да так пронзительно и жалостливо, что побросав все свои драгоценные заколки для волос, Хоуп, дрожа всем своим телом, тесно-тесно прижалась к находившейся в бессознательном состоянии матери и зарыдала в голос навзрыд.***
Спайк принюхивается. Слащавые, резко сбивающие обоняние эфирные масла, потные тела, алкоголь и... сила... С трудом уловимая, но так им обожаемая – Сила и Властность. Она отчётливо резко ощущалась в душном потоке воздуха. Предельно чутко принюхиваясь, влажный мокрый нос пытливо вылавливает из резких, терпких ароматов, что так и норовят сбить с верного следа, такой ему необходимый, ускользающий запах. Тело дымчато-серого волка напрягается как пружина. Хвост начинает вилять из стороны в сторону, высказывая окружающему миру своё ликование. Хозяин! Животное ловко уворачивается от пьяно смеющихся, протягивающих к нему свои руки полуголых мерзких существ. Наученный когда-то своей хозяйкой не рвать горло людям без резкого на то основания, волк старается избежать конфликта. Волк следует на запах крови и силы. Ныряет под стол, игнорирует зазывающие его, словно глупого щенка, призывы к себе, – пускай подавятся своей колбасой, он ест только то, что дают ему его хозяева! Никакого уважения к элитной расе хищников, принимают чистокровного убийцу леса за какую-то вшивую дворняжку! Это оскорбительный вызов? Волк замирает, будто бы решая – поставить нахальных охранников на место сейчас или после того, как отыщет в этом притоне своего хозяина? Оскаливает клыки, ощеривая свою зубастую пасть. Визги, крики, паника, суета... Слабаки. Превосходство доказано без боя. Представительницы слабого пола ретируются самыми первыми. Дышать становится легче. Они пахли грязно. Остаются одни охранники. Интересно, хозяйка сильно будет ругаться?.. Волк не любил расстраивать её. Когда пахнущая молоком и нежностью девушка бывало плакала, он всегда подвывал ей... Не мог не подвывать... Волчье сердце было слишком привязано к прекрасному белокурому созданию, что являлась частью его стаи, священной и неприкасаемой матерью... Кровь брызжет на пол, словно скинутая однажды в порыве игры с Хоуп банка с ярко-алой краской, что слетела как-то со стола в запрещённой для таких забав хозяйской мастерской... На месте вырванных кусков мышц у вопящих созданий начинают нарастать новые. Но волк успевает метнуться вверх по лестнице, на бегу влетая в обширное странное помещение. Томные стоны и женские вздохи резко обрываются, сменяясь на изумленные взвизги. Из звериного горла вырывается предупреждающее рычание. Дуры! Слабые. Нет уважения. Животное не понимает, почему Хозяин позволяет чужим, пахнувшим другими мужчинами самкам прикасаться к себе. – Спайк?.. – оборачивается к питомцу склонившийся над одной из шлюх окровавленный полуголый Никлаус Майклсон. Сказать, что он изумлен, значит не сказать ничего. Влетевшие в помещение, злые как черти вампиры низшей касты – полуночники намериваются уничтожить тут же ощерившуюся против них смертоносную зверюгу. Но они остановлены громогласным открытым смехом своего повелителя. – Оставьте его! Приподнимаясь на гигантской кровати, обнаженный до пояса, босой Никлаус приветливо широко расставляет руки. – Малыш! Соскучился по папочке?! И стокилограммовый малыш со всей одури срывается с места в счастливый ретивый бег, высунув по пути свой слюнявый язык. Интонация голоса, с которой говорит с ним Хозяин, полна редкого радушия и приветствия. По законам природы и иерархии следует ответить тем же! Зверь запрыгивает передними лапами на постель, не рискуя забираться полностью. Хозяин всегда запрещал ему ложиться между ним и хозяйкой. Волк уважал это правило. Своей самкой нельзя было делиться ни с кем. Самка должна принадлежать только одному, своему полноправному вожаку. Никому больше. К тому же хитрый волк всё равно умудрялся получить своё и нежился под боком белокурого создания в отсутствие гибрида дома. – Кто откусил ногу Кевину?! Кто выпустил кишки Брэду?! Проказник! – по-мужски радостно треплет любимца Клаус. – Тебе не стыдно?! Плохой мальчик! Плохой! Ему стыдно! Животное довольно урча, что-то грозно рычит в ответ. – Пошли вон. Голос первородного наполнен властью и сталью. Решив поддержать Хозяина, волк оскаливает свои клыки, тем самым продолжая угрожать своим обидчикам. Будь он собакой, непременно бы вдобавок устрашающе им гавкнул! Но он не умеет лаять. – Можно его погладить? – воркует светловолосая девица, нисколько не стыдясь своей полнейшей наготы. Спайк хочет было зарычать, но остановлен от опрометчивого поступка всего одним только взглядом холодных синих глаз, что с откровенной угрозой направлен прямо на него. В знак покорности волк прижимает уши и вынужденно терпит касание к своей макушке женской руки. Абсолютно идентичная по внешнему облику вторая девица взвизгивает от восторга и присоединяется к первой. Так доходит очередь и до третьей. От всех них пахнет грязью, похотью и кровью. Эти самки больны. Звериное чутье ощущает исходящий от них тонкий, едва уловимый запах скрытой половой инфекции. Отвращение порождает агрессию. Начиная слабо подскуливать, Спайк бросает умоляющий взгляд в сторону отошедшего к окну, чтобы налить себе выпить, хозяина. Но тот остается непреклонен к мольбам своего питомца. Оглядывая ночной вид своего города из окон лучшего в Новом Орлеане публичного дома, Никлаус Майклсон выглядит бесконечно задумчивым и угрюмым. Его одолевают тяжёлые думы. Своими мыслями он присутствует словно бы не на этой планете, а где-то в иной галактике Вселенной. ХОЗЯЙКА! Ослушиваясь приказа, Спайк подрывается к обожаемому хозяину и, вцепляясь в его штанину зубами, начинает тянуть за собой - к выходу. Бесполезно. Сильный вожак отмахивается от него как от надоедливого щенка. Расплывается в сально-похотливой ухмылке. – Так на чём мы остановились, милые?.. Девчачий задорный визг оглушает собой роскошное вип-помещение. Первородный гибрид с какой-то дикой для себя остервенелостью набрасывается на первую подвернувшуюся ему под руку шлюху. Без какой-либо прелюдии он грубо подхватывает её под ягодицы, усаживая перед собой на стол. Порочно приоткрыв свои пухлые губы, девица машинально тянется к мужским губам. – Я хочу трахаться, а не играть в подростковые игры, – глухим от перевозбуждения голосом останавливает развратницу от необдуманного поступка Клаус. Его пальцы до болезненных кровоподтеков сжимают худощавые женские бедра, между которыми он находится. Плоть нещадно пульсирует в штанах, утыкаясь через брюки в исходящее жаром женское естество. – Желание клиента – закон... – издает сладострастный, дразнящий стон крашеная блондинка и, обхватив себя руками за груди, призывно выгибается назад, демонстрируя свои прелести. Недовольно осуждающее, грозное полурычание волка несколько портит собой весь дальнейший процесс. Но Никлаусу плевать. Плевать на всё. Сегодня он отмечает начало своей холостяцкой жизни! Сегодня он срывает установленные для самого себя любые запреты. Сегодня он будет пить и трахаться до потери сознания! Пока не провалится в спасительное беспамятство, пока не обретёт хотя бы временно – но покой. А когда придёт в себя, он... он лишит свою королеву всего: детей, почитания и уважения своего народа, воли... Он внушит ей никогда не покидать пределов своей комнаты, он лишит её дневного кольца, он станет самым худшим её ночным кошмаром, он сделает ей больно так же, как она сделала больно сегодня ему! Надо опорочить прежнее, чтобы утвердить новое? Возможно... Как она могла ответить ему такое?! Двуличная похотливая сука, ничем не лучше этих блондинистых шлюх, что он собирался отыметь по очереди до самой их смерти. Всем своим бессмертным сердцем Никлаус Майклсон возненавидел отныне всех существующих в мире блондинок. Ведь этот цвет приносил ему ежесекундную ни с чем не сравнимую пытку, напоминал о собственной постыдной уязвимости, слабости, которую он тысячелетие так откровенно вседозволенно мог позволить себе презирать и высмеивать. Похотливо, развратно ласкаясь, оставшиеся без внимания девушки, каждая в ожидании своей очереди, отвлекаются на еле сдерживаемого в своём послушании волка и начинают шутливо обливать животное алкоголем прямо из бутылок. Отфыркивающийся зверь, усиленно трущий себе лапами защипавшие мгновенно глаза, кажется им отчего-то крайне забавным. В примерно таких ситуациях хозяйка учила, что это будет считаться... (какое-то очень умное слово...) Ах да! Самообороной! И Спайк в одну секунду перекусывает тонкое запястье гадины, безумные крики которой звучат чистой победной симфонией для чуткого хищного слуха. Страшным ударом хозяин несправедливо отбрасывает волка в ближайшую стену, становясь на мгновение зверем сам. Больно. Но больше обидно. Ретиво поднимаясь на лапы обратно, Спайк, словно бы извиняясь, скулит. Ноль внимания. С расстёгнутыми наполовину брюками, мужчина насильно поит шлюху собственной кровью, тем самым излечивая страшную рану на её руке. – Пошёл вон! – зло сверкает глазами Никлаус. – Шестёрка!!! Прихвостень! Ты ведь на ЕЁ стороне?! Ведь так?! На ЕЁ?! Такой же предатель как все! Весь вид безумно разъярённого мужчины источает собой невыразимую злобу и ненависть. Волк было послушно разворачивается к выходу, как делал это всегда, когда умудрялся чем-то особенно разозлить своего хозяина, но... замирает. Останавливается. Инстинкты надиктовывают иное. Дух противоречия и свободы начинает пробуждаться в неукротимом лесном животном. Он волк, не собака! И делает что захочет! Неподчинение вызывает у гибрида ярость. Не раздумывая, он швыряет тяжелой, стеклянной бутылкой в бунтаря. Слышится глухой взвизг. Плохой хозяин! Упавший от удара на бок Спайк переворачивается, кладёт умильно морду на лапы и начинает по-пластунски ползти к первородному, к своему вожаку. За этот выученный им приемчик пахнувшая молоком и добротой хозяйка всегда давала ему какое-нибудь лакомство и смеялась до слёз, да так заливисто и звонко, что его хвост начинал шевелиться из стороны в сторону сам по себе, будто он какая-нибудь собака! Больно! Хозяин зло хватает его за шкирку и словно какого-то щенка тащит насильно к выходу. Нет! Нельзя! Надо домой! Срочно домой! Там хозяйка! Там пахнет смертью! Остервенело ощетинившись, волк умудряется вырваться и намертво вцепляется зубами в мужскую штанину. Если он и уйдет из этого затхлого места, то только с хозяином. Больно. Очень больно. Хватка за шкирку, кажется, способна заживо содрать кожу вместе с шерстью. Волк периодически взвизгивает, но своей пасти уперто не расцепляет. Тянет за собой. Крепче сжимает клыки. Чувствует вкус горячей крови, что касаясь чувствительного языка, начинает ретиво скатываться вниз по горлу, прямо в пищевод. Остервенело утягивает глупца за собой. Плохое место. Уйти. Уйти отсюда. Выбежать как можно скорее на городской уличный воздух. Если повезёт, стащить у мясника с прилавка на Бурбон-стрит кусок свежей вырезки. Добродушный толстяк-вампир и так с небывалой радостью периодически подкармливал громадную ненасытную зверюгу. Но добывать еду самому, воровать – было куда интереснее! Охота за добычей горячила кровь в жилах! Хочется ощутить запах родного дома, холод бетонных плит во внутреннем дворе полного тайн и секретов особняка... Услышать бы заливистый детский смех своей маленькой хозяйки, когда он шутливо повалит её на пол, щекотно тычась носом в живот... Положить бы морду на женские колени... Ощутить бы нежно-ласковое, одобрительное прикосновение к своим громадным ушам, макушке... После, – лечь в ногах и тихо безмятежно задремать под звуки чарующего чуткий слух голоса, что обычно действует успокаивающе на всех окружающих. Понаблюдать бы за ворошащимися в кроватке молочными чудо-комочками. Ненароком лизнуть каждого в лицо, пока никто не видит... Крошечных человеческих волчат Спайк признал тут же, как только узрел. Единая, неотъемлемая часть его разросшейся стаи. В человеческих щенках ощущалась невероятная сила и власть, свойственная только Майклсонам. А волк уважал силу. Ощутить бы жар камина на своей шубке. Понежиться бы в углу на своём коврике в сумрачной, но такой уютной и родной гостиной. Насладиться бы потрескиванием вкусно пахнувших ароматных поленьев, запах которых так часто переплетался с терпким наливаемым себе хозяином в специальный стакан алкоголем... Послушать бы снова, как вкусно благоухавшая хозяйка тихо что-то говорит, уткнувшись зачем-то взглядом в какую-то странную, непонятную бумажную вещь. Выражение её голоса, разнообразные интонации льющейся, словно звонкий горный ручей в дремучем лесу, речи всегда действовали усмиряюще на дикий волчий нрав, да и на хозяина-гибрида особенно. Скорей бы домой! Скорей! Там хорошо. Там тепло. Безопасно. Там стая. Там семья. Волчьи клыки намертво впиваются в хозяйскую ногу, ненарочно разрывая тем самым связки, мышцы, сухожилия. – Он взбесился! – верещат в голос попрыгавшие на кровать голые блондинки. Сила и власть. Чернота глаз заволокла собой всю радужку некогда синих глаз. Ярость. Источаемое хозяином чувство пахнет как и эта комната. Плохо. Очень плохо. Но Спайк до самого конца не сдаётся, пока ярко-алая мощная вспышка не окрашивает в красочные цвета чёрно-белое животное зрение. Голые девицы радостно прыгают на кровати, от восторга хлопая в ладоши и хохоча в голос. Им нравится жестокость. А Спайку нет. Плохое чувство. Грязное. Ему непонятное. Дикому зверю никогда не понять людей. Быстро убить, чтобы выжить, драться за своё, защищать... Но не наслаждаться страданиями других... Не упиваться мучениями… Эта необоснованная жестокость была чужда и непонятна зверю. Странные люди. Странный мир. Истекающий кровью волк подёргивается в мелких предсмертных конвульсиях с переломленным в нескольких местах позвоночником. Сильное сердце самого преданного существа на планете всё ещё по инерции продолжает биться в мощной груди, не позволяя дурашке мгновенно покинуть этот жестокий и такой непонятный ему мир. – Ты вынудил меня... Спайк… – присаживается перед любимцем на одно колено гибрид. Он выглядит подавленным, словно бы сожалеет о том, что сделал. И до конца не верит в случившееся. Алкогольный дурман рассеивается, позволяя осмысленным взглядом увидеть реальность. – Ты стал опасен для Хоуп и Кэрола... – всемогущий гибрид зачем-то начинает оправдываться перед бьющейся на ковре в конвульсиях зверюгой. На произнесённом вслух последнем имени Никлаус осекается. А Спайк издает звук, схожий с неким лаем, но у него выходит жалостливый, еле слышный скулеж. Он не умеет быть собакой. Но зверь узнает на слух свой любимый набор звуков. Кэролайн. Хоуп. Дикий неукротимый волк избрал свой путь. Сам выбрал свою стаю. И был готов рвать клыками любого за каждого из своей семьи. Всегда и вовеки. Он не умеет общаться как собака, не умеет беспрекословно слушаться и подчиняться. Он дикий зверь леса. Свободный. Чудовище для обычных смертных. Но не для его семьи. И в отличие от глупых двуногих, он умеет быть верным и преданным и умеет любить. Любить слепо и без оглядки. Любить так, что если придётся, он изгрызет в кровь обожаемого им хозяина, лишь бы только сохранить свою стаю единой. Теплое, непривычно легкое касание к своей ухоженной шёрстке от Великого хозяина – самая лучшая посмертная награда за всю короткую волчью жизнь. Дыхание парализованного животного становится рваным, болезненно частым. Спазмы острейшей боли безжалостно скручивают невинное создание, заставляя мелко трястись на полу. Мощный организм прекращает должным образом перегонять кровь, функции резко сбиты и фундаментально уничтожены. Оказывается, жизнь так хрупка... Но она была удивительно прекрасна и полна приключений! Спайк уходит в иной мир ни о чём не жалея. Там он непременно встретится со своей хозяйкой... Вместе они будут гулять с ней по дремучему таинственному лесу, который так часто снился зверю под звуки извечно плачущего по ночам саксофона, и непременно они будут много с ней разговаривать... Она будет рассказывать ему те удивительные истории, что так любила маленькая Хоуп, а он будет внимательно-внимательно слушать... А потом, когда истории закончатся, они с хозяйкой станут любоваться бликующими и так его всегда дразнящими светлячками, живущими на чёрном, таком бесконечном, словно сама вечность, небосводе. Он долго-долго будет выть на отображаемую на водной глади реки аппетитную, сырную луну... А хозяйка будет ему подпевать... Волк любил звуки её хрустального мелодичного голоса, создающие удивительно прекрасные колыбельные... Больно!!! Попытка хозяина приподнять питомца, отзывается в переломанном позвоночнике новыми приступами разбивающих тело судорог. – Милый, иди к нам! Оставь этот лохматый коврик! – зазывают девицы, выставляя свои искусственные силиконовые прелести на показ в своих самых откровенных и развратных позах. Коврик... Лохматый коврик... Так нелепо. Спайк написал под себя на ковёр. Дикая слабость... Волк не уважал и презирал это состояние, как любой истинный зверь в его мире. Он испытывает нечто сравнимое со стыдом, если такое только может испытывать животное. Он хочет отползти. Скрыться с глаз. Умереть в одиночестве, как подобает истинному свободолюбивому зверю-воину. Но не чувствует собственных лап. Лишь противное тепло начинающей остывать под ним мочи... И неимоверная боль, сотрясающая всё тело. Непонятно откуда появившийся ком в горле не позволяет мужчине заткнуть тех, кого он хочет теперь не просто убить, а разорвать на мелкие части. Лишь бы заткнуть их грязные рты. Лишь бы остановить разрывающееся от тоски бессмертное проклятое сердце. Ну не сентиментальный ли глупец? Готов лишиться разнузданного грязного секса из-за какой-то лохматой дурашливой псины, которую лично, впервые в жизни, с откровенным волнением и нежностью в сердце нёс домой в подарок для родной дочери и жены... Вспоминается день, когда он шёл по Бурбон-Стрит и увидел, как к нему во всю свою прыть несётся маленький дикий волчонок, сбежавший от преследовавших его жестоких мальчишек. Громадные уши были прижаты к затылку, язык вывалился на бок от запредельных стараний, маленькие, но мощные лапки отбивали чеканный ритм об асфальт. Одним словом – борец! Забавное создание тогда словно бы почувствовало в нём своего и, спрятавшись за мужскую спину, злобно ощерилось мелкими острыми зубками на своих преследователей. Такой кроха и такой грозный. Мальчишки неслись с камнями и метко целились. Совсем ещё дети. Но Никлаус тогда расшвырял их по сторонам, применив чуть больше силы, чем это требовалось. У десятилетнего главаря банды под глазом расплывался внушительный фингал, как и его приспешников. Перепуганные дети бросились врассыпную, зовя родителей на помощь. "Удивительное дело, – подумалось Никлаусу, – до чего дорожат собственной жизнью люди, привыкшие с безнаказанной лёгкостью отнимать её у других..." – Своего сына ты воспитал так, что он горазд мучить всякого кто слабей. Значит, пускай не обижается, когда и с ним так же поступают. Так он сказал одному из отцов, пришедшему на помощь своему ребёнку. Малолетний главарь получил увесистую затрещину от родителя и расплакался пуще прежнего, как какая-то девчонка. Оказалось, дети не имели права выпускать щенка, приговорённого к усыплению, из вольера. Забрав волчонка, Никлаус отвёз его в клинику, сидел в зале ожидания, нервничал... Восторженный визг Хоуп и звонкий смех Кэролайн при виде лохматого нелепого чуда не сотрётся из памяти первородного, даже если он выпьет цистерну самого крепкого алкоголя в мире и перетрахает всех шлюх этого города. Рука непроизвольно касается волчьей макушки. Умные, невероятно космические глаза зверя с тоскливой грустью заглядывают словно бы в самую душу. И в этом волчьем взоре столько невыразимой любви, обожания и преданности, что от невыносимости произошедшего начинает нещадно щемить бессмертное, жестокое сердце. – Клаус! В помещение врывается Марсель на пару с запыхавшимся изнеженным Джошем. Увидев представшую перед ними более чем живописную картину, оба на долю секунды застывают каменными изваяниями. – Спайк... – жалобным тоном шепчет чувствительный по своей натуре Джош. Беспечно поднимаясь на ноги, Никлаус направляется к барной стойке. – Не драматизируй, мой сентиментальный голубой друг Джош. Это всего лишь пёс. Куплю себе другого... – Я так понимаю, это касается и твоей жены? На скулах Марселя заходили желваки. Крепкие сильные руки непроизвольно сжимаются в кулаки. – Не смей говорить о ней, если не хочешь лишиться языка! Стакан с дорогим алкоголем разбивается неподалеку от головы друга. Голые шлюхи понятливо ретируются из помещения, провожаемые брезгливыми взглядами предельно расстроенного Джоша. – Не стоит беспокоиться, Клаус... Больше ты о ней не услышишь, – едва сдерживаемым от ярости голосом парирует в ответ Марсель. – Город сегодня лишился своей королевы. Что? Купишь себе другую?!.. Стоявший к своим приспешникам спиной гибрид застывает. Видно, как мощно напрягаются мышцы его мускулистой рельефной спины. Он сутулится. Словно ему на плечи разом взгромоздили неподъёмную ношу. Зловеще спокойно отставляет повторно наполненный алкоголем стакан от себя в сторону. – Повтори... Британский акцент звучит ужасающе приглушенно и тихо в комнате. Но от того, с какой интонацией звучит мужской голос, у присутствующих пробегает мороз по коже. – Ты не в курсе?.. Видимо, шлюхи очень занятные. Марсель выглядит ожесточённым как никогда. Ведь это именно ему пришлось отрывать разметавшую в разные стороны всех его людей Хоуп, чтобы увести её от угасшей матери. Малышка рушила и крушила одной силой мысли всё вокруг, защищая сон и покой Кэролайн сколько могла, пока силы в итоге не покинули её... Никогда. Никогда ему не забыть протянутых к матери детских ручек. Наполненные кромешным ужасом дикие крики Хоуп на века врежутся в его память. Не позволят уснуть по ночам... – Я ДАЛ ЕЙ СВОЮ КРОВЬ! Мужской крик, кажется, способен разорвать собой барабанные перепонки. Марсель не в состоянии сопротивляться той безумной силе, что за горло придавливает его намертво к ближайшей стене. Никлаус Майклсон – сумасшедший. Буйно помешанный. Он словно оправдывается. Пытается найти виноватого. Ему жизненно необходимо выплеснуть собственный кромешный ужас, то неподвластное ему, разрывающее на мельчайшие частицы душу, чувство. – Королевы не нуждаются в подачках! – со слезами злости на глазах, обвиняющим тоном неожиданно восклицает Джош. – ЕЁ смерть – твоя вина! Убей нас всех! Но этим ничего не изменишь! Ты! Твоя вина! Присев перед затихающим волком на колени, Джош склоняет понуро голову, не в состоянии лицезреть предсмертную агонию жестоко страдающего животного. Ещё секунда, и кажется, что первородный вырвет вампиру сердце за его дерзкие слова. Но, окинув безумным взором присутствующих, находившийся не в состоянии достойно парировать что-либо Никлаус шокировано начинает пятиться назад к двери. – Слишком поздно, – хрипит Марселус, предугадывая последующие действия своего создателя. И эта его короткая фраза звучит как смертный приговор. Но Никлаус не слышит обращённых к нему слов. Он находится на полпути по направлению к собственному дому.***
Кроваво-бурые пятна расплывались в спутанном сознании непонятными кляксами. Хотелось кричать. Но дышать невозможно. Ощущение, словно лёгкие очень быстро наполняются водой, и ты нескончаемо тонешь, захлебываешься, но всё никак не умрешь... Неведомая сила необыкновенно ласково завлекает девушку за собой, утаскивая на самое дно бесконечно глубокого Океана. И лишь мысль о семье, детях не позволяет подчиниться, забыться, уснуть и заставляет барахтаться, сопротивляться, жить... – Тшшш... Кэролайн. Всё хорошо. Ты в безопасности! Всё хорошо. Смутно знакомый голос доносится будто бы из вязкого, плотного туманного марева. Она начинает идти на этот голос. Шаг за шагом. Только бы не оступиться, только бы вновь не уйти на дно беспроглядной бездны... – Ты слышишь меня? Кэролайн! Кэролайн! Приоткрыть веки кажется безумно невыполнимой задачей, но она справляется. И чувства одной единой мощной волной накатывают смертоносным цунами на пришедшую в себя на какое-то мгновение девушку. Боль, слабость, опустошение, паника, всепоглощающий душу ужас... Поддавшись инстинкту, мертвенно-бледная вампирша умудряется каким-то чудом отправить Стэфана Сальваторе силой мысли в дальний полёт. Он даже не представляет что натворил! Мужское тело выброшено тут же ослабевшей девушкой прочь из комнаты, словно пыльный бесполезный мешок. Шокированный проявлением магических способностей у вампира парень замирает на полу в том положении, что и приземлился. – Одобряю, красавица! Давно надо было надрать этому засранцу задницу! Скрывая удивление за напускной бравадой, Энзо расплывается в кривой усмешке. Окидывая комнату в дешёвом мотеле недоуменным взглядом, Кэролайн предпринимает попытку подняться, но выходит, что она лишь беспомощно начинает метаться в постели. Ей надо к детям. Домой. К семье! Но у неё не остается сил даже на то, чтобы говорить. Пересохшее горло выдает лишь еле слышный, слабый стон. – Тише, тише, девочка... С беспокойством глядя на запредельно взволнованную златовласку, Энзо присаживается на край скрипнувшей старой постели. В его голосе слышится беспокойство и непривычная забота. Он услужливо протягивает девушке стакан крови с трубочкой. Пояснять, что надо делать, не приходится. Инстинкт срабатывает мгновенно. За неимением сил даже удержать в руках стакан, Кэролайн вынужденно принимает унизительную помощь в кормлении. Каждый глоток – словно разъедающая гортань кислота и одновременно приток свежего кислорода. Она старательно пьёт из соломинки с такой жадностью, словно живительный напиток отнимают у неё из рук. Смахивает на сиротку, которой за неделю впервые перепала корочка хлеба. – Если бы не твоё состояние, я бы возбудился... – комментирует жажду девушки Энзо, усмехаясь в ответ на моментально его осудивший взгляд голубых, полных презрения глаз. Как же он скучал по этой дерзкой вампирше! Без неё в Мистик Фоллс было скучновато. – Клаус что-то сделал с тобой, – подходя к кровати, комментирует экстрасенсорные способности бывшей подруги Стэфан. – Мы разберёмся с этим и всё исправим. – Этот парень с героической причёской спас тебе жизнь, – поясняет Энзо, мгновенно становясь серьёзным. – Запасливый гадёныш! Отдал тебе заначеную на чёрный день кровь первородного ублюдка. Кэролайн хочет было что-то возразить. Но осекается. Если бы не её бывшие друзья, она была бы уже мертва. Значит не Клаус спас её? Осознание данной новости как-то отказывается доходить до вампирши. Неужели семье пришел конец? Её муж отказался от неё. Обрёк на смерть... Боже... Этого не может быть... Нет, нет, нет... Это неправильно! Нечестно! Семья – превыше всего! Навсегда и навеки! Как же так? За что?! – Эй... – ободряюще ласковым тоном произносит Энзо, замечая выступившую болезненную влагу в глубине хрустально-прозрачных в своей синеве выразительных глаз. – Мы со всем разберёмся. Отчаиваться не в твоём стиле! Откуда им знать, что в её стиле, а что нет! Они не знали её! Кэролайн Форбс изменилась, стала другой! Это уже была не маленькая милая девочка с соседней улицы, готовая всегда прийти на помощь по первому же свистку! Она – Королева Орлеана. Враги Майклсонов – её враги! Отныне они по разные баррикады! Что здесь забыли эти смертники?! Близкие друзья. Родные. Когда-то они были семьёй для неё. Семьёй... Разве можно назвать семьёй тех, кто впоследствии отказались от неё... нанесли сердцу незаживающий, извечно кровоточащий шрам... отвернулись... бросили... отреклись... Что ж. Это был их выбор. Но и она никогда не простит им этого. Никогда! Считают её магические способности неким отклонением от нормы... Возможно, эта её загадочная сила временами и проявлялась вместе с сокрытой в ней тёмной стороной, но именно это состояние делало её той, кем она являлась на сегодняшний день. Могущественное, полностью не познавшее своих возможностей, первое в своём роде создание. – Уникальная... Особенная... – приходят короткими вспышками воспоминания. Так называл её когда-то супруг... обрёкший на мучительную жестокую смерть. – Клаус ответит за всё. Даю слово. Взгляд Стэфана Сальваторе полон ярости и уверенности в собственных словах. – Что он с тобой сделал? – начинает допрос посуровевший Энзо, отставляя опустевший второй стакан от себя в сторону. Блондинка с трудом сглатывает подступившие к горлу горькие слёзы. Ей хочется ответить, что этот негодяй без ножа вырвал её сердце. Уничтожил. Разбил её. Разрушил их семью. Растоптал, испепелил и развеял в прах всё то светлое, что было когда-то в их жизни. Но бессилие не позволяет произнести ей ни звука. Слишком глубоко запустил свои смертоносные щупальца яд. Слишком близко подкралась к ней смерть сегодня. – Похитил тебя? Пытал? Ставил какие-то эксперименты? – перечисляет свои догадки Энзо. – Тайлер говорил, что ты была явно под внушением в вашу последнюю с ним встречу в кафе... Несла какую-то чушь про то, что встречаешься с первородным... Как давно это было. Наполненные светом воспоминания яркой вспышкой неожиданно разрывают собой сознание и душу. Кэролайн не в состоянии контролировать участившееся дыхание. Сердцебиение зашкаливает так, что, кажется, становится слышно, как эта мышца перекачивает поток бурлящей в венах крови. Еле слышный вскрик покидает её спазмированное горло. Душа разрывается от боли на крошечные микронные частицы. Невероятная пытка. Так может себя чувствовать лишь человек, преданный когда-то своим самым дорогим и близким. Девушка начинает слабо метаться по кровати, словно бы пытаясь вырваться от разъедающей её душу боли из собственного тела наружу. Она начинает терять сознание. Успев обернуться, Кэролайн замечает пустой шприц в руке жалостливо на неё смотрящего Стэфана. Ну что ж, бывает смерть и похуже. "После смерти буду являться бывшим друзьям, – решает Кэролайн, падая куда-то в непроглядную пропасть. – Не любили меня живой, будут бояться мертвой..." Впрыснутая ей в кровь вербена помогает на какое-то время забыться.***
Солнечные блики заставляют поморщиться и пробурчать сквозь сон слабо высказанное недовольство. Неужели Хоуп снова вздумала будить её с Клаусом спозаранку, пуская на родителей зеркальцем солнечных зайчиков?! Как же не хочется выныривать из-под горячего бока по-хозяйски обнимающего её мужчины... Сейчас эта маленькая шкодливая девчонка будет непременно защекочена возмущённой матерью! Недовольно вздохнув, Клаус непременно перевернётся на другой бок и скроется от расшумевшихся проказниц под подушкой! А спустя несколько секунд нападёт на обеих своих девочек в излюбленной манере – стремительно, неожиданно резко, быстро и исподтишка. Всенепременно, в стиле утренней зародившейся среди троицы традиции, начнётся непримиримая шутливая возня под одеялом! Будут слышны приглушённые счастливые взвизги Хоуп, а Кэролайн, как всегда, развеселит наигранно-грозное утробное рычание окончательно проснувшегося супруга. Клаус наверняка будет порываться шутливо искусать её за различные участки тела сквозь тонкую, шелковую, мало что скрывающую ткань ночнушки, а визжащая от радости Хоуп по своему обыкновению обязательно встанет на её защиту и будет висеть у отца на спине беспомощной, но крайне счастливой и жизнерадостной обезьянкой! И лишь сдёрнутое Ребеккой с разыгравшегося семейства одеяло ненадолго уймет их балаганное веселье. Первородная блондиночка, наигранно недовольно подожмёт свои пухлые губки и наверняка прокомментирует ею увиденное особенно колко и остроумно. Появившийся в спальне Коул обязательно поддержит замечание сестрицы, добавив что-то и от себя самого. Элайджа займётся "спасением" Хоуп и, непривычно тепло улыбаясь, подхватит обожавшую его племянницу на руки. Пока растрёпанная девчушка будет увлечённо рассказывать ему о том, как "папа-злодей" набросился на них с мамой в кровати, Элайджа будет внимательно слушать и периодически кивать головой, бросая в сторону братца притворно возмутительные взгляды. Пользуясь моментом, Ребекка попытается по пути к лестнице расчесать растрёпу, тогда как Коул завалится на кровать между супругами... и вылетит оттуда же со скоростью света за дверь! Спустившись примерно через час на кухню, Кэролайн выдаст себя алым румянцем, что как всегда предательски окрасит кожу её лица при заданном ей ребенком вопросе... Любознательная Хоуп спросит что-то вроде: " Снова кроватку сломали?" или пожалуется: "Что вы там делали так долго? Бекка к вам меня не пускала. Я больше с ней не дружу! " или заявит обиженно: "Коул сказал, вы играете во взрослые игры. А как же я?!!!" Самодовольная, хитрющая мужская усмешка обнажит на щеках обворожительные нахальные ямочки. Заметив смущение супруги, Никлаус наверняка захочет спровоцировать скромницу ещё больше и привлечёт её максимально близко к себе за талию. Заявит на неё свои права. Укажет Коулу в очередной раз на место. Кэролайн позволит мужу поцеловать себя, не больше. Но когда мужские наглые ручищи начнут соскальзывать чуть ниже линии её талии, она вырвется. Точнее... он позволит ей сделать это. Забавы ради. И под весёлый задорный смех всего семейства, начнет охотиться за непокорной женой по всей кухне. Они будут бегать вокруг стола, стульев, барной столешницы, словно малые дети. Кэролайн будет периодически звонко взвизгивать, когда муж будет жульничать и заставать её врасплох! Она даже схватит что-то увесистое и тяжёлое, чтобы отбиваться от преследующего её нахала, но... не устоит перед его задорной ухмылкой и коварным блеском в глазах. Попытается вновь улизнуть. Не выйдет. Он перехватит её и прижмёт своим телом к какой-нибудь твёрдой поверхности. Ему всегда её мало. Торопливый, но непомерно горячий, гибридский утренний секс вместе с бессонно проведенной ночью вместе – для гибрида словно капля мёда в пятитонной бочке. Слишком мало. Слишком недостаточно для того, чтобы усмирить дикий необузданный нрав внутреннего зверя Никлауса Майклсона. Он всегда будет хотеть её. Желать. Каждой клеточкой своего тела, сознания, души... Прилетевший на утренний шум и гомон Спайк начнет путаться под ногами, производя усердные попытки, чтобы примирить дурачащихся хозяев, а заодно попытается стащить что-нибудь вкусненькое со стола. Но передумает. Один только строгий взгляд посерьёзневшего хозяина в его сторону, и волк, поджав свои лопоухие уши, примет решение, что специально для него приготовленная еда в миске намного вкуснее человеческой! Ох... Пора просыпаться, чтобы встретить новый счастливый день. Сейчас она замучает поцелуями хулиганку Хоуп. Отчего-то до невозможного сильно хочется услышать её звонкий, открытый смех... Пытаясь увернуться от бьющего в лицо солнечного лучика, Кэролайн безмятежно улыбается и нехотя приоткрывает веки. ШОК. Где она?! Это не спальня! Кэролайн резко подскакивает на месте, крайне чувствительно прикладываясь макушкой об автомобильный потолок. – Потише, красотка! – оборачивается к ней с пассажирского сидения улыбающийся улыбкой кинозвезды... Энзо?.. Это сон. Дурной сон... – Хочешь подышать воздухом, только скажи, я открою окно! Не стоит портить мустанг 94-ого года. Зверь, а не машина! На девушку накатывает некое онемение. Её взгляд мечется справа налево, вверх и вниз. Пальцы судорожно впиваются в обшивку сидения. – Ты как? – заботливо интересуется сидящий за рулем движущегося по шоссе автомобиля Стэфан. В его голосе различимы нотки неподдельной обеспокоенности. – Кэролайн?... Коротко, загнанно дыша, словно пробежала километровку, вампирша нервно облизывает пересохшие губы. Её что – похитили?! – Всё хорошо. Всё хорошо... В произнесённых ею словах она пытается убедить в большей степени саму себя. Но её ответ воспринимается иначе. – Отлично. Тебе нужно поесть. Стэфан выразительным взглядом показывает Энзо, чтобы тот поделился донорским пакетом со "спасенной" ими вампиршей. Ответив недовольным взглядом, брюнет заметно нехотя отдает на половину опустошённый завтрак изумлённой вампирше, и тут же выуживает для себя из машинного бардачка новый целый. – Что? Как? Почему? Куда?.. – жадно впиваясь в предложенную ей упаковку, сумбурно сыплет вопросами блондинка. Ей необходимо знать, что вообще здесь происходит! Мысль о детях – единственное, что способно помочь ей не сойти с ума! Люди, что с такой лёгкостью отреклись от неё когда-то, теперь вот так просто сидят рядом, интересуются состоянием её здоровья, угощают кровавым завтраком... Ей срочно нужно к детям! На одном ГМО-ошном детском питании они без неё не протянут! Потеряют в весе, будут капризничать, плакать... А Хоуп? Бедная её малышка... – Вначале о тебе! – отвлекаясь от своего завтрака, непривычно глухим серьёзным тоном меняет направленность разговора Энзо. Он резко оборачивается назад, к изрядно растрёпанной миленькой блондиночке. Пытливо заглядывает ей прямо в глаза, словно способен читать мысли. – Чтобы всё исправить, нам необходимо знать, что с тобой сделал первородный выродок! Кэролайн стыдливо опускает взгляд в пол, но, впрочем, тут же смело обращает его обратно на собеседника. От её внимания не ускользает то, с какой пристальной внимательностью за ней наблюдает в зеркало заднего вида Стэфан. – Опыты! Энзо произносит свою догадку таким загробным тоном, словно забивает первый гвоздь в её гроб. – Пытки! Держал как игрушку? Мучил? Шантажировал? Это неприятно слушать. Не смотря ни на что. Неприятно выслушивать столь кощунственные предположения от бывших друзей о собственном негодяе-муже. – Я не помню, – отводит взгляд в сторону Кэролайн. – Врунишка! – цедит сквозь зубы Энзо, что смотрит на неё с неким подозрительным прищуром. – Оставь её, – заступается Стэфан. Но брюнет намерен добиться своего. – Надеюсь, ты не поддалась его акценту, манерам, обещаниям... снова? Кэролайн вспыхивает. От гнева! Вздумали стыдить её как раньше?! Не выйдет! Терпеть всё это бессмысленно. Ей надо срочно домой. – РАЗВОРАЧИВАЙ! Кэролайн заявляет это таким безапелляционным тоном, словно королева обращается к провинившемуся перед ней в чём-то презренному рабу. Парни недоумённо переглядываются между собой, словно заподозрили внутри Кэролайн сидящего Странника. Такой они её не знали. – Значит ли это, что я угадал? Никак не комментируя слов нахала, Кэролайн выжидательно и крайне сурово прожигает отражение Стэфана взглядом. Глаза в глаза. Сила и приказная властность. Баснословно мощная энергетика, что исходит от одного только взгляда вампирши, буквально ощутимо зависает в воздухе. – Значит, мы должны вернуться обратно к невменяемому маньяку-психу, что собирался убить тебя?! – не выдерживает первым Стэфан. В его голосе слышится плохо скрываемая им обида, на которую он не имеет права, и укор. – Я правильно тебя понимаю?! Нет, Кэр, ответь! Я должен развернуться и вернуть тебя тому, кто убил миллионы людей, маму Тайлера, друзей... Тебе озвучить полный список?! Напомнить, что он сделал? Подумай о своей матери! – Останови машину! – срывается неожиданно на крик Кэролайн. – НЕТ! – рявкает в ответ обозлённый Стэфан. – Ты явно под внушением! Не в себе! Но мы разберёмся что делать с этим... Секунда и... Задняя дверь несущейся по шоссе машины с отвратительным скрежетом по асфальту остаётся где-то далеко позади. Часть металла вырвана с корнем и уничтожена одной только силой мысли. Автомобиль заносит в сторону на обочину. Стэфан резко бьёт по тормозам и вместе с Энзо выскакивает за покинувшей салон девчонкой. Если понадобится, они скрутят сумасшедшую вербеновыми веревками, но не позволят сбежать ей навстречу смерти! Хватит! Не просто так они целый год искали её всем Мистик Фолс! Лиз состарилась от горя лет на десять. Стэфан поклялся шерифу, что во чтобы то ни стало отыщет её дочь и вернёт матери живой и невредимой. Ретивыми, нервными шагами, облачённая в мятое, не первой свежести нарядное платьице Кэролайн, отходит от машины, будто собираясь идти до Орлеана пешком. Но ту же гневно разворачивается. Её взгляд сочится бескрайним презрением и несусветной болью. – Знаешь, почему я врала всем вам?! – громко восклицает Кэролайн, нисколько не стыдясь своего признания. – Именно поэтому! – То есть? – удивлённо приподнимает брови Стэфан, что разъярён не меньше девчонки. Энзо занимает места поудобнее, располагаясь на машинном капоте. Его взгляд скользит то вправо, то влево, - в зависимости от того, кто кричит. – Именно из-за того, как ты со мной говоришь! – гневно всплескивает руками Кэролайн, чувствуя, что ей просто необходимо высказать всё то, что у неё наболело на душе. – Как смотришь на меня! – её бесит недоуменный взгляд вампира – извечного героя. Предатель - он. Двуличный трус! Никакой не герой. – Будто на циркового урода! Стэфан недовольно складывает руки на груди, всем своим видом заявляя, что слова девушки опрометчивы и его никоим образом не касаются. – Даже хуже! – не унимается блондинка. – Как на идиотку! Будто я не вижу разницы между правильным и неправильным! – А можно подумать видишь? – Стэфан срывается. Его оглушительный крик перебивает вампиршу. – Чего же ты тогда по уши увязла в этой бесовской семейке?! – Тебе меня не понять... – идёт в отступную Кэролайн. Она не намерена выносить на всеобщее обозрение свои внутрисемейные проблемы. – Тогда просвяти меня! – вопит злой, как чёрт, Стэфан. Переместившись к девушке, он прожигает её требовательным взглядом насквозь. Только пар из ушей не идёт. – Когда-то кровь Клауса вернула меня с того света! – гордо вздергивая подбородок, честно заявляет Кэролайн. Тон, с которым она говорит, становится всё громче и выше. – Она пульсирует в моих венах, это новая часть меня! И я не в силах от этого избавиться! Я выродок нового уровня! И я прекрасно научилась жить с этим! – вот-вот Кэролайн готова расплакаться. Вырывающиеся из неё признания звучат откровением для неё самой. – И по возможности... я пытаюсь обратить зло во благо! – она тяжело и загнанно дышит. Взгляд становится глубоким, космическим. – Я должна... – Где ты была последние годы? – сурово интересуется Стэфан, не желая вникать в подробности. Ему достаточно было увидеть проблеск той непорочной искренности в своей давней подруге, чтобы удостовериться в том, что ни под каким она не под внушением. – Стэфан... Я боялась сказать вам правду... Боялась осуждения. Но теперь мне плевать! – говорит о тайном периоде своей жизни Кэролайн, когда отдалилась впервые ради Хоуп от своих друзей. – Теперь я понимаю... Мне не стоило врать всем вам... – О чём? – Не важно! – закрывает тему златовласка, не желая вспоминать прошлое, когда была слабой, наивной идиоткой, зависимой от мнения окружающих. Важно лишь будущее. И оно пугает её как ничто другое в этой жизни. Клаус обрёк её на мучительную смерть. Эта мысль не давала покоя. Казалась абсолютнейшим бредом. После всего, что их связывало... После всего, через что им пришлось пройти... Он не пришел к ней... Не напоил собственной кровью, как делал это прежде, как делал это в течение всей её беременности и после... Бросил... Оставил умирать в диких муках агонии в одиночестве... А она надеялась... Она его ждала... Слепо верила в него... Верила что одумается... Нисколько не сомневалась в этом... Ведь так было всегда. Они ссорились и мирились. Но чтобы не случалось прежде, они навсегда и вовеки являлись друг для друга одной душой на двоих, единым неделимым целым... Тьма и свет. Сочетание абсолютнейших противоположностей, существование которых было невозможным друг без друга. Свет существовал благодаря тьме, а тьма же невозможна без проблеска хотя бы одного единственного солнечного лучика. Одно всегда дополняло другое. Так было задумано мирозданием Самой Вселенной. И... Он... Он не пришёл. Впервые... Крах. Конец всему. Это стало финальным апокалипсисом всей её не очень долгой жизни. Кэролайн стало страшно. Она не знала, что ей теперь делать. С чего начать? Дети. Забрать детей. И по возможности Спайка! Без волка Хоуп будет плакать и плохо засыпать по ночам... Определённо надо не забыть забрать лохматую псину! Эта мысль заставляет вампиршу собраться и не поддаваться панике. – Я помню вчерашний день, – тихо признаётся она. – Расскажешь об этом? Глядя куда-то вдаль, глубоко в пространство, Кэролайн коротко отвечает. – ...Нет... Ей не хочется говорить о предательстве мужа. Слишком больно. Произнеси она это вслух, и её сердце расколется пополам на части, обратится в прах и развеется по ветру. А она должна жить. Должна оставаться сильной. Ради детей. Поворачиваясь в сторону собеседника, она поясняет. – Я больше не буду врать. Но и рассказывать о своей жизни не стану. Видно невооруженным глазом, с каким колоссальным трудом даются ей эти слова. Что же такого сотворил с ней психованный древний, чтобы заставить девушку измениться настолько кардинально? – Кэролайн, тебе не под силу тащить этот груз в одиночку! Позволь мне помочь! – КАК?! – Кэролайн закусывает губу лишь бы не расплакаться. Она растеряна и не знает, что ей теперь делать. Куда идти. Как быть. С чего начинать. Это только её проблемы и ничьи больше. – Ты считаешь, что сердечная беседа и дружеское участие что-то изменят? – с ноткой горечи в голосе интересуется сквозь слёзы она. – Серьёзно??? Как-то... излечат меня? – никому не понять того, что может чувствовать лишённая возможности видеть собственных детей мать. Изгой. Чудом выжившая и избежавшая жестокой казни, обречённая на смерть собственным супругом королева. – Это тебе не просто неудачный день! – Я знаю, – успокаивающе кладёт руку на вздрогнувшее хрупкое плечико Стэфан. Он никогда ещё не видел эту девушку Такой. Некогда бивший неиссякаемым источником позитивный свет, что источала собой некогда Кэролайн Форбс, теперь же был практически незаметен. Её внутренний свет словно поглотила дождливая, мрачная, осенняя серость, грозящая перерасти постепенно во тьму. – Для того что сделал Клаус... слов не существует, – появившийся ком в горле не даёт возможности нормально говорить. – Забыть это... невозможно. И невозможно исправить. Это всё здесь – указывает Кэролайн на область собственного сердца. – Навсегда, – её лицо судорожно искажается от распирающей её изнутри космически необъятной боли. Но в секунду взяв себя в руки, она вымученно коротко усмехается. И вновь становится до серьёзного взрослой и умудрённой жизнью королевой Нового Орлеана. – Я не смогу объяснить тебе так, чтобы ты понял. Прости. Между собеседниками создаётся гнетущее долгое молчание. Стэфан смотрит на юную, некогда жизнерадостную, местами легкомысленную, но всегда чистую сердцем, вечно позитивную девушку, и не узнает в ней Кэролайн Форбс. Она повзрослела. Внутренне выросла. Что-то заставило её измениться. И Стэфан не мог понять, к лучшему это или худшему... – Вы не пришли ко мне на свадьбу. Никто из вас. Даже мама... – резко меняет тему разговора Кэролайн, желая высказаться окончательно. Необходимо расставить все точки над "i", чтобы начать новую жизнь. Подлетевший в секунду Энзо выглядит так, словно она сказала что-то вопиюще неприличное, вульгарное и крайне неподобающее для леди. И теперь брюнет смотрел на девушку с таким ненормальным любопытством во взгляде, словно впервые за весь разговор пожелал к ней прислушаться, дабы убедиться в услышанном – "а не показалось ли ему"... – Вы даже не представляете себе, как я ждала в тот день хотя бы одного звонка... Стэфан? Круглые глаза бывшего друга и квадратные Энзо заставляют девушку серьёзно задуматься. – Свадьба?!!! Серьёзно?!!! – в один голос вопрошают вампиры, шокировано уставившись на блондинку, что на всякий случай слегка отступает от них назад. И вдруг пазл внутри белокурой головки гениально легко и просто сходится воедино. Недоумение на женском лице озаряется нелицеприятной догадкой. – Никто из вас не получал приглашения? – ледяным тоном интересуется Кэролайн. И её вопрос звучит как утверждение. Парни синхронно отрицательно качают слева направо головой. Они явно в шоке. – Гибридская задница! – взрывается всегда и во всём уравновешенная и утончённая вампирша. – Ненавижу! Уничтожу! Скотина! Чтоб его разорвало, да наперекосяк склеило! Осиновый кол ему в... Пару долгих секунд Стэфан не сводит пронзительно острого взгляда с кардинально изменившейся в его представлении девушки. Взвешивает все за и против. Разрывающийся сотовый в кармане брюк раздражает. Наверняка звонит Лиз или Елена. Они ждут новостей. Но планы меняются. – Я определённо спятил... С этими словами Стэфан ретиво направляется к припарковавшимся туристами, что решили поинтересоваться не нужна ли ребятам помощь. Забирает их тачку, предварительно внушив несчастным обо всём позабыть, и, открывая окно, заявляет: – Кто со мной в Орлеан, чтобы надрать первородную задницу?!***
Гостиная оглашается детским ором. Точнее, разрывается плачем уже один только Алекс. Холли слишком ослабла, охрипла и уже не в состоянии вопить и что-либо требовать. Лежит на руках тёти в своих нежно-бежевых крохотных пинеточках, что совсем недавно выбирал для неё лично обожаемый ею отец, и медленно угасает... Девочка наотрез отказывалась от искусственного питания. Лёжа в отдельной кроватке, Алекс со всех сил дёргает своими ручками и ножками, требуя неизвестно чего. Крокодиловы слёзы не успевают просыхать на разрумяненных от крика пухленьких щёчках. Алекс усиленно тянет свои ручки по направлению к тёте, которая пытается напоить собственной кровью угасающую прямо у неё на глазах чудо-малышку. Кожа Холли становится словно бы прозрачной, начинает мерцать... Становятся видны многочисленные крохотные венки и артерии. Носик шумно сопит. Девочка изо всех сил борется за свою жизнь, но неизвестный недуг оказывается сильнее младенца. – Нет, нет, нет... Холли... Милая... My love... – срывающимся шёпотом, словно заведенная, произносит одними губами находящаяся на грани нервного срыва Ребекка. – Пожалуйста... Умоляю... Мельтешащие над Алексом в воздухе различные предметы опасно кружатся и с грохотом падают на пол. Силы покидают и кричащего мальчика. Ребекка резко оборачивается. – Ник... – выдыхает она. Брат стоит на пороге гостиной в одних только брюках и ботинках. От него за километр разит спиртным, потом и шлюхами. Налёт безумия временно покидает выражение мужского лица. При виде затихающего бледного комочка на руках родной сестры, первородный моментально приходит в себя. – Она... умирает, – в ужасе шепчет Ребекка. – Я не знаю что делать... Ник? – девушка выглядит растерянной, предельно напуганной и беспомощной как никогда. Никлаус резко перемещается к сестре, вспарывая клыками своё запястье. По-свойски забирает одеяльный ворох из дрожащих мелкой дрожью женских рук. С бесконечной нежностью и трепетом прикладывает к мертвенно-бледным губам своей крошки истекающее священной кровью запястье. Не помогает. Дыхание Холли постепенно затихает, как и плач Алекса в своей кроватке. – Ник...? – голос первородной сестрички дрожит. Прибывая в ужасе от собственной догадки, блондинка прикладывает ладонь к своим губам. Не дышит. – Господи... Пожалуйста... Срывающийся шёпот Никлауса звучит как молитва. Его глаза наполняются всеобъятным ужасом, что граничит с безумием. Словно медленно умирающий на руках щенок, Холли с невыразимой тихой тоской немигающим осмысленным взором смотрит на поздно пришедшего ей на помощь отца. Перепачканная первородной кровью мордашка выдаёт подобие слабой полуулыбки. Знакомые ямочки на щёчках делают крошку до предельно умильной и похожей чем-то на собственного отца. Напоследок дитя словно пытается подбодрить своего безответсвенного, безумного, запутавшегося в жизни родителя. Чистый невинный детский взор открыто говорит – "Не волнуйся, пап. Мне уже совсем не больно... Ни капельки... Только ты не плачь... Я же тебе улыбаюсь..." – Холли! Холли... Клаус не может говорить. Голосовые связки отказываются работать. Вот бы замерло и остановилось бы также и его сердце. Малышка смыкает свои глазки цвета безоблачного зимнего неба. Её крошечная ручка, что рефлекторно так доверчиво сжимала указательный палец отца в своём маленьком кулачке, медленно ослабевает. Кожа ребёнка переходит в пепельно-серый оттенок. – Боже... Немыслимая боль пронзает собой гибрида настолько стремительно и сильно, что не выдерживая беспощадного натиска, он, как подкошенный, оседает со своим вымученным, драгоценным чудо-ребёнком на колени. Король повержен. Отказываясь принимать очевидное, Никлаус крепко прижимает к груди одеяльный комочек с мёртвым ребёнком внутри. Он хочет кричать... Но не может. Невыразимая боль сковывает и тело, и душу. Исчезает возможность сделать хотя бы один единственный вдох. Гибрид цепенеет. Обычного человека на его месте настиг бы спасительный сердечный удар. Но Никлаус бессмертен. Проклят. И вынужден... жить. С этим. Вечно. Невероятно дикий, наполненный невыразимой скорбью крик Ребекки взрывает собой затихшее на секунду пространство вокруг. Прекрасное лицо древней вампирши искажается невыразимой мукой и горем. Шок застывает на некогда смазливом личике. Слёз нет. Они застревают где-то глубоко внутри, закипая огненной лавой в смертельно-ядовитое варево. Мужские руки, что прижимают собственное дитя к перепачканной кровью груди, напряжены так, словно из них пытаются вырвать бесценную драгоценность. Никлаус с небывалым почтением и глубочайшей любовью в сердце приникает трогательным прощальным поцелуем к крохотной светловолосой макушке своей маленькой принцессы-воительницы. – Я не стану жить с этим. Ты заколешь меня, Ник! – судорожно, еле слышно выдыхает своё искреннее пожелание Ребекка. Но гибрид словно не слышит родственницу. Не в состоянии подняться на ноги, он продолжает стоять на коленях, любуясь крошечным комочком на своих руках как произведением величайшего искусства. Ласкает взглядом каждый сантиметр крохотного, ещё толком несформированного тельца. Любуется красиво очерченной линией губ, пухленькими ручками, крошечными пальчиками, что пересчитывает каждый в отдельности. Один, два, три, четыре... Их десять. Такие маленькие, аккуратненькие пальчики, с прозрачными ногтевыми пластинками... И такие холодные... Любуется отросшими под мальчишескую стрижку кудряшками цвета свежескошенной пшеницы, пушистыми густыми ресничками, что сомкнулись так неожиданно быстро... навечно... Навечно... Навечно... Осознание начинает медленно проникать в бессмертное сердце. – Клаус!.. – всхлипывает Ребекка, не узнавая в поверженном безумце собственного брата. Лучше бы он рвал и метал, нежели видеть такое. – Тише. Холли уснула, – покрасневшими от горя глазами Никлаус недовольно смотрит на осевшую рядом с ним на пол сестру. Поверженный на колени владыка Нового Орлеана не совсем умело начинает укачивать на руках своего мёртвого младенца, практически беззвучно напевая подслушанную им как-то у Кэролайн колыбельную. "The Edge of Night" "Дом позади Весь мир – впереди. И есть много путей, чтобы идти Через тени. Чтобы видеть край ночи, Что горит до первой звезды. Туман и таинственная тень, Облака и тени... Всё скоро исчезнет Всё ... Померкнет. ... Ничего не бойся, малышка..." Так пронзительно тоскливо поёт свою прощальную песню волк в морозной ночи дремучего леса над телами своих не выживших волчат.***
Кряхтящий, практически обессиленный Александр с трудом, но переворачивается впервые сам на животик. Становится на четвереньки. Мальчик изначально был сильнее своей чудом когда-то уцелевшей сестрёнки и развивался куда быстрее. Вцепившись одной ручкой в манежик своей кроватки, он тревожно смотрит на замершего отца. – Пойдем, Ник... Уложим Холли спать... Ребекка сама находится на грани безумного помешательства, но лишь одна единственная мысль об усыпляющем клинке в сердце всё ещё удерживает её на плаву здравого смысла. Скоро всё закончится. Она уснет вечным, беспробудным сном, и боль, рвущая и терзающая её сердце наконец испарится, развеется, превратится в вымысел, мираж и прах... Наступит вечное ничто... Долгожданный, спасительный Покой. Не отрывая глаз от своего дитя, Никлаус отрицательно качает головой. – Я хочу видеть, как она проснется. Оставь меня. От этих слов у Ребекки по всему телу пробегается морозный холодок кромешного ужаса, и обрывается сердце. Вдруг, скомканный комок одеяла неожиданно выплывает из рук не сразу сообразившего, что произошло отца. Первородные не успевают опомниться, как мертвая сестричка чудесным образом оказывается в одной кроватке со своим обессиленным вконец братиком. Как только малыши оказываются рядом, брат, более выносливый и сильный, молча обнимает сестрёнку. ...Через какое-то время кожные покровы малышки приобретают свой первоначальный розовый оттенок, и её дыхание стабилизируется. Сердечко начинает отбивать частый, местами пропадающий, ритм. Тук, тук... Тук... Тук-тук... Александр делится с сестричкой своим запасом энергии. Подпитывает её, словно солнечная батарейка. Но это не было бы возможным если... – Кэролайн жива, – потрясённо выдыхает Ребекка, догадываясь с самого начала о той ненормальной, установленной жизненной связи между матерью и чудо-ребёнком. Когда Стэфан Сальваторе ворвался в их дом и забрал тело мёртвой вампирши, Ребекка находилась в таком глубоком шоке, что даже не сообразила предпринять что-либо. Вместе с остановкой сердца Кэролайн стало затихать и сердечко маленькой Холли. Выбирать, кого спасать первой, древней не приходилось. Бессильно оседая на пол, Никлаус прячет своё лицо в коленях, накрывая голову сверху руками. Его сильное, выносливое тело беззвучно начинает сотрясаться. Слишком мощным было пережитое им потрясение. Слишком реальным. Властный мужчина плачет. Не может с собой ничего поделать. Плачет, как давно не плакал, ещё с самого детства. Но вопреки всему, – это слёзы великого очищения. Облегчения. Безумной Радости. Жизнь в который раз проявила к нему свою благосклонность, даровав второй шанс на искупление. Подхватывая неразлучных двойняшек с кроватки, Ребекка подносит гулящие, переговаривающиеся между собой комочки, к их отцу. – Они – твоя забота. Я в няньки не нанималась! – деланно грозным тоном выдаёт Ребекка и, коротко усмехнувшись, резко меняется в лице. Поддаётся душившим её нещадно слезам. Солёный, бескрайний поток не представляется возможным ни скрыть, ни остановить. Ребекка шлёпается на пол к неряшливо одетому брату с детьми, обхватывает того за крепкую шею и, уткнувшись носом в район татуировки на плече, начинает завывать в голос. Алекс маленький, но как самый настоящий мужчина, ободряюще сжимает своими крошечными пальчикам тётю за руку, когда как Холли расцветает в беззубой, умопомрачительно беззаботной улыбке и тянется своим ротиком к отцовской, перепачканной кровью груди. Ищет молоко, явно путая роль родителей! Это смешит Ребекку настолько, что у первородной случается самая настоящая истерика. Надо было видеть выражение лица Никлауса Майклсона! Ребекка не знает, то ли ей плакать, то ли смеяться, словно умалишённой! Постепенно к веселью присоединяется и сам гибрид, предварительно заботливо сунув своей любимице в рот соску, что висит прицепленной к воротничку её нарядного милого платьица. – Скоро мама покормит тебя, родная... Потерпи немного... Папочка непременно займётся этим вопросом... Холли выплёвывает пустышку и от упоминания отцом матери начинает пускать слюнявые пузыри. Слово "мама" ассоциируется у дитя с чем-то вкусным, тёплым и невероятно комфортным. Мама – это хорошо. Мама – это... любовь. Малышка вовсю светит своими очаровательными ямочками, по своему обыкновению искренне радуясь заботливому отцу и миру, в котором живёт. Дитя уже не вспоминает своего недавнего состояния, предпочитая быстро забывать плохое, и уже вовсю радуется настоящему. Невероятно позитивное солнечное создание! Упираясь о крепкое мужское плечо, Алекс свободной ручкой тянется к своей сестричке, чтобы ощупать на предмет наличия её тут же забавно сморщившегося личика, и дёргает капризулю за ярко-розовый бантик на её светловолосой макушке. По мнению мальчишки этой ерунде здесь не место! Но уголки губ Холли стремительно быстро начинают опускаться вниз, тем самым грозно предупреждая всех окружающих о том, что если бантик не вернётся на своё законное место – всем станет очень шумно находиться в этом мире. Особенно тепло и мягко улыбаясь своей крошечной моднице, Клаус сам, лично, как умеет, водружает маленькую заколочку-бантик обратно на место. Выходит немного кривовато, но Холли вполне довольна и теперь пытается откинуться на руках отца немного в сторону – подальше от продолжавшего тянуться к ней братишки. От такой несправедливости Алекс выдает умилительно жалобные звуки. Не такого к себе отношения парень заслужил за героическое спасение своей сестрёнки! Запустил вовремя сердце капризули, а она теперь от него нос воротит, играть отказывается! Вырядилась! Сидит у отца на руках, подлиза, сторожит свой глупый нарядный бант! Алекс активно шевелит ручонками, всем своим видом давая понять, что намерен добраться до родственницы во чтобы то ни стало! Приходится применить некоторое усилие, чтобы расцепить захныкавших младенцев. – Все девчонки – вредины, – с абсолютно серьёзным выражением лица обращается к сыну отец. – Вырастешь – отыграешься! Я научу как... Знаешь, сколько их у тебя будет?!.. – Что здесь происходит? – врывается в комнату непривычно суетливый, будто сбившийся с ног, Элайджа. – Ник учит Александра кадрить девчонок, – послушно отвечает Ребекка. Её вид такой спокойный и отстраненный, словно она находится под действием антидепрессантов. – Там восстание!!! Вампиры желают видеть свою королеву! Все прислушиваются, даже успевшие уже примириться между собой малыши. Звучащие несколько приглушённо из-за толстых каменных стен многочисленные голоса настроены крайне решительно и воинственно. Элайджа проходит к барной стойке, откупоривая бутылку коллекционного виски. – Действие рождает противодействие... – поясняет ситуацию Алексу, удивлённо округлившему свои тёмно-синие глазки, Никлаус. – Все беды от женщин, сын... Глядя перед собой в одну точку, Ребекка задумчиво согласно кивает. – Чтобы возникла такая ненависть, надо много любви... – прежде чем осушить свой бокал, философски изрекает Элайджа.***
Никлаус полагал, что успел насмотреться в своей жизни всякого. Он убивал. Калечил. Мучил. Он спасал от смерти. Он наносил раны и зашивал раны. В том числе, на собственной шкуре. Но при мысли о том, как отточенные инструменты ветеринара прямо сейчас начнут рассекать умирающее на глазах животное... ЕГО животное. ИХ С КЭРОЛАЙН питомца... – Я... Могу как-нибудь... ? – выговаривает сипло гибрид, не узнавая звука собственного голоса. – Нет, – коротко отвечает врач, нисколько не обращая внимания на взволнованного хозяина дикого животного. Профессионалу не привыкать к такому поведению. Никлаус выходит из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Некоторое время он неподвижно стоит, прижимаясь к двери лопатками, и ждёт, внутренне холодея, когда изнутри раздастся отчаянный скулёж Спайка, спасшего сегодня ценой собственной жизни его детей. Если бы не Спайк… Однако волк молчит. В комнате почти совсем тихо, только время от времени негромко переговариваются врачи и звякают сталью хирургические инструменты. – Ты... Искажённое лицо изрядно пьяного Джоша не прибавляет особой радости. Вампира изрядно шатает. Гей, притащивший по приказу своего короля умирающего волка домой, плачет. Раньше гибрид не удержался бы от едких издевательских комментариев насчёт мужской сентиментальности, но... не сегодня. Никлаус успевает перехватить кулак, устремившийся ему в лицо, и слегка проводит парня вперёд, помогая тому потерять равновесие. Отправляет Джоша мимо себя в проход между лестницей и столиками во дворе. Уводит несчастного подальше, чтобы не шуметь и не мешать операции. В бою гибрид наверняка сломал бы бедолаге спину, но... не сегодня. Спустя несколько секунд парень шевелится на полу и начинает подниматься. И не просто подниматься. Рука его упорно тянется к припрятанному за поясом клинку. "Удивительно, – вздохнул про себя Никлаус, – ну почему большинство людей воображают, что делаются вдвое значительнее и сильнее, стоит им только схватиться за оружие?" Он успел бы убить вампира тридцать три раза, пока тот только вставал. Причём голыми руками. "Ладно, пусть выпустит пар. Парень заслужил поблажки. Джош – слабак, но у него чистое сердце... Верный, как Спайк." И тот пошёл, безбожно ругаясь и, как ему казалось, очень умело целясь снизу вверх нешуточных размеров ножом. Наверняка спёр с кухни. Или нет? Хорошая, старинная сталь, с именным клеймом... Увечить Джоша гибрид не стал, хотя и посчитал, что за нахальство всё же следовало. Никлаус выгнулся в сторону, уходя от удара, после чего перегнул парню локоть и ловко подхватил выпавший нож. Вампир взвыл от боли и попытался достать своего короля кулаком, но короткое движение обеих рук угомонило его на полу. Теперь уже надолго. Хруст шейных позвонков действовал безотказно. Вырванная деревянная лестничная перила заменяет нож. Никлаус поворачивается обратно и останавливается, холодея от самого настоящего страха. Драка ненадолго отвлекла его. А вдруг там... А вдруг Спайка уже... Импровизированный кол заносится над сердцем бездыханного вампира. Но перед мысленным взором предстаёт маленькая, стройная фигурка супруги. Она смотрит на Никлауса мудрым глубоким взглядом, как делала это всегда, когда он вытворял что-то идущее вразрез с её моралью, и грозит ему пальцем, укоризненно покачивая головой. Никлаус замер, понимая, что был очень близок к убийству. Ещё немного, и он убил бы ни в чём неповинного Джоша, лишь бы только отвлечься от происходящего за дверьми. Что-то жуткое рванулось наружу и остановленное у самого края снова уползло в потёмки души. Стыд и позор кичиться своей силой перед тем, кто заведомо слабее тебя. Чем он лучше тех мальчишек, что гнались когда-то с камнями за спасённым им от них волчонком? Впредь будет наукой на будущее.***
Никлаус мыл пол. Это был ещё один надёжный способ изрядно скостить свою вину перед супругой, когда та вернётся домой. То, что это произойдет, было лишь вопросом времени. Ручная работа давала возможность выбросить пар и хорошенько поразмыслить надо всем произошедшим, успокоиться. Гибрид знал, что за спиной неизбежно начнутся почти неизбежные смешки по поводу мужчин-подкаблучников, но его это нисколько не смущало. Если же ядовитые языки слишком распустятся, Никлаус укоротит их испытанным средством, столь же не хитрым, сколь и надёжным. Повернётся лицом к шутникам и встанет во весь рост. Действовало безотказно. Сняв рубашку и закатав штаны по колено, Никлаус усердно, впервые в жизни, драил полы. Обмакнув тряпку в ведро, услужливо предоставленное ему ошарашенной прислугой, он тёр дубовый паркет в углу гостиной под одним из столов. Весь дом гудел, наводя кристальную чистоту. И почти сразу же, совсем некстати, через порог шагнул посетитель. Никлаус скосил глаза и признал недотепу Джоша. Вытаращив вначале глаза при виде ползающего на карачках хозяина, паренёк, впрочем, тут же взял себя в руки и некоторое время переминался с ноги на ногу, наблюдая за тем, как равномерно двигается мужская оголённая спина. Никлаус принципиально не оборачивался, и, наконец, сзади послышалось робкое... – Эй, Клаус... Гибрид не спеша повернул голову. Крепкий парень не знал куда деть руки и топтался на пороге, не рискуя запачкать ботинками свежевымытые полы. Вид у него был смущённый и даже просящий. Никлаус не стал отвечать, но тряпку положил. И Джош, не поднимая глаз, попросил. – Отдай мой нож, Клаус... Сквозь загар на лице паренька проступила яркая малиновая краска. Джош помялся ещё немного и добавил. – Пожалуйста... Никлаус сел на корточки, сложил руки на коленях и поинтересовался, глядя на несчастного снизу вверх так, как могут смотреть на снизошедших до просьбы только великие короли. – С какой стати? Вампир так и не отважился посмотреть ему прямо в глаза. – Мне этот нож... От отца... – глядя куда-то в сторону, нехотя признался Джош. Когда-то, тысячу лет назад, мнимый отец – Майкл как-то подарил своему нелюбимому сыну выструганный специально для него боевой шест с инициалами родного племени, призванный защищать самое дорогое в жизни, свою семью... Плевать, что этим же шестом суровый тиран в кровь избивал мальца на тренировках. Первое оружие, подаренное родителем, было священным для викингов. Никлаус скорее согласился бы тогда отрубить себе руку, чем потерять тот шест. А вот этому дурню предстояло вернуться домой и рассказать там, как он не уберёг родительскую память и оказанную честь. Что утратил родительский нож в бессмысленном бою, напившись пьяным, и, отстаивая жизнь чужого ручного волка. И у первородного гибрида, человека далеко не мягкосердечного, что-то шевельнулось внутри. Бросив тряпку, он поднялся на ноги, отметив про себя, как попятился назад от него горе-драчун, и ушёл по лестнице наверх. Спайк спал на кровати против установленных гибридом правил, целиком запеленатый в чистую белоснежную тряпку. Наружу выглядывала только пушистая голова да задние лапки. Зашивание ран увенчалось отменным успехом, плюс заживлению переломанного позвоночника поспособствовала первородная кровь, которой успело наглотаться упёртое животное. Ветеринар строго-настрого наказал не позволять зверю просыпаться – если только для еды, да и то не полностью. Полусонный волк глотал хлеб с молоком и вновь сладко засыпал, не обращая никакого внимания на повязку. Никлаус захотел погладить серебряную мордочку верного питомца, но не отважился. Ему было совестно... перед мохнатым чудиком. Взял нож и вышел так же тихо как и вошел. Спускаясь по ступенькам, он думал о том, что, наверное, должен что-то сказать пареньку. Что-нибудь, что могло бы убедить молодого бесшабашного вампира в том, что он не держит на него зла, а напротив... Благодарен. Но Никлаус знал что промолчит. Слова признательности были неведомы самому жестокому и беспощадному чудовищу на планете. Он протянул фамильное оружие Джошу, и тот только что не бухнулся перед ним на колени. – Спасибо, Клаус... Гибрид повернулся к нему спиной и вытащил из ведра тряпку. Когда Кэролайн вернётся, всё должно сверкать. Его девочка любила чистоту и свет.***
Облачённый в облегающий тело темно-синий пуловер с излюбленным V-образным вырезом, что подарила ему на какой-то праздник когда-то Кэролайн, и чёрные джинсы, опрятный и чистый, а главное, трезвый Король Нового Орлеана выходит на балкон к недовольно ропщущей внизу во дворе толпе. – Праздник отменяется, идиоты! Никлаус Майклсон в своем репертуаре – сама любезность. – С чего это?! – выкрикивает какой-то особо ретивый выскочка. – Из-за моего упрямства, тупости и самодурства! – остроумно парирует гибрид, запоминая храбреца в лицо. Верные его королеве люди ему ещё понадобятся... – Все заткнулись! Удивительно, но поднимающая бунт толпа неохотно, но подчиняется. – Слушайте приказ своего короля, щенки! – напыщенно громко делает своё заявление Никлаус. Широко разводя руками по сторонам, он упирается ладонями на кованые замысловатыми, витиеватыми узорами старинные балконные перила. – Все без исключения должны заняться поисками Королевы! Передайте всем и каждому! Кто приведёт её ко мне первым... – хитрый прищур иссиня-тёмных глаз окидывает толпу взглядом полным лукавства и обещаний. – ...Получит "косточку"... Звучит многообещающе. Слова хозяина многое меняют. Слух о смерти королевы оказывается "липой". Любимица народа жива и невредима. Это значительно меняло ситуацию самым кардинальным образом. У вампиров глаза загораются охотничьим блеском и азартом. Предельно довольная изменением событий в свою сторону коварная усмешка воспринимается толпой положительно. – Фас! – отдает короткую команду Никлаус и истинно наслаждается великолепным зрелищем сорвавшейся в бег звериной толпы. Пара секунд и двор очищен. Генеральная воскресная уборка дома произведена им на отлично! – Бог в мелочах, а дьявол в крайностях... – комментирует недовольно Ребекка. – Тебе же известно, где сейчас Кэролайн... Клаус бодро оборачивается к пришедшей в себя родственнице. Нравоучительно, словно школьный учитель, он выставляет перед собой вверх указательный палец. – Вопрос в другом, сестра... – загадочно парирует первородный. – Я знаю, где она. Они... нет. – Ты дал своим людям надежду на заполучение дневного кольца! – недовольно поджимает губы Ребекка, пытаясь накормить отказывающуюся от еды Холли, что самостоятельно сидит на её руках, ровно держа белокурую головку. – Я избавился от шума! Детям нужна тишина! – возражает Никлаус, приближаясь к сменившей свой нарядный костюмчик малышке. Отец расцветает в радостной улыбке, когда Холли измазывает вареными овощами дизайнерскую кофточку своей тёти-надоеды, а заодно и её волосы. – Моя школа! – комментирует гордо Никлаус и охотно забирает протягивающую к нему свои перепачканные едой ручонки малютку. Целует чудом выжившую любимицу в светловолосую макушку, поправляя на редких пока волосиках бриллиантовую заколку в виде сказочного единорога. Крошечный подарок для своей маленькой модной девочки. – Мне ты никогда не дарил таких вещей! – недовольно фыркает Бекка, брезгливо оттирая салфетками овощи. Клаус одаривает сестрицу осуждающим взглядом, уличая её тем самым во лжи. – Деревянная лошадка с рыцарем не считается! Эта игрушка принадлежит теперь Хоуп! – восклицает первородная. И шутливо протягивает руку к Холли, будто бы намеривается отобрать у ребенка драгоценную заколочку. Малышка неуклюже пытается увернуться на руках отца от воровки. Тяга к красивым вещам и стилю – определённо достались девочке от матери. – Мне забрать Холли? – улыбаясь полугодовалой моднице, будничным тоном интересуется Ребекка. – Я сам, – коротко отвечает Никлаус, вытягивая малютку перед собой на руках. Он заглядывает в бездонно-голубые глаза малышки, словно та в состоянии понять, что он собирается сказать ей. – Я верну твою маму! – серьёзным, не терпящим никаких возражений тоном, делает заявление гибрид. Пускаемые дочерью слюнявые пузыри служат показателем того, что Холли прекрасно понимает, о ком именно ведётся речь. – Будь паинькой, чертёнок, и не сердись. Папочка всё исправит.***
Энзо проверяет заострённые концы осиновых кольев. – Что? – деланно возмущённо интересуется он. – Я не собираюсь идти туда вооруженный только своей прекрасной внешностью! – Они все – мои люди! Тронешь хотя бы одного... – Уууу, какая грозная! – дразнит взволнованную девчонку Энзо. Ему всегда доставляло особенное удовольствие подтрунивать над этой эмоционально чувствительной блондиночкой. – Вы только посмотрите на неё! Королева в гневе! Отрубить всем головы! – разводит театр смазливый брюнет. – Только причешись для начала, переоденься и прими душ... Могу потереть спинку мочалочкой... Обещаю быть нежным... – мужские тёмные брови пару раз выразительно подпрыгивают вверх. Направленный на него гневный взгляд нисколько не смущает вампира. И без слов понятно, куда ему сейчас посоветуют засунуть мочалочку вместе со всей его нежностью! Но промолчав, Кэролайн скептически начинает оглядывать себя в убогом мотельном зеркале. Просидев полночи в засаде со Стэфаном, она выглядела не самым лучшим образом. Некогда канареечного цвета коктейльное платье было вконец испорчено и перепачкано городской пылью и грязью. Левая сторона лица, как и кончик носа, – в какой-то саже, туфельку она потеряла когда пришлось удирать от заподозривших неладное преследователей... – Ты гнусный, гадкий... Убери ноги со стола! – Разве королевы так выражаются? – округляет невинно глаза Энзо, театрально хватаясь за сердце. Но ноги со стола снимает. Хватает какую-то книжку со столика и производит вид что поглощен теперь чтением. Кэролайн набирает полной грудью побольше воздуха в лёгкие и резко выдыхает. Так учили её на йоге для восстановления эмоционального равновесия. Немного помогает. Неизвестность выводила её из себя. Она жутко нервничала и расхаживала по комнатушке дешёвого мотеля туда-сюда, не рискуя даже отправиться в душ, чтобы не дай Бог не пропустить новостей от ушедшего на разведку в одиночку Стэфана. Всё-таки королева Орлеана была слишком приметной и узнаваемой фигурой в этом городе. Телефон молчал, а она без конца придиралась к бесившему её вампиру. – Знаешь что?! – с укоризной во взгляде смотрит на давнего знакомого блондинка. – Я буду выше всего этого. Ты прав. Изящно поправив складки на изрядно помятом и заляпанном чужой кровью платье, Кэролайн элегантно присаживается в кресло, что находится напротив изумлённо за ней наблюдавшего вампира. Ведёт себя так утонченно, словно находится не в дешевом мотеле для шлюх и дальнобойщиков, а в настоящем дворце. – Итак... – складывает перед собой ладони девушка, переплетая между собой пальцы. – Как дела? – Всё Ок! Не считая того, как отреагирует твоя мама на внезапно объявившегося психованного зятя... Взмахнув рукой, Кэролайн выставляет её ладонью вперёд, тем самым призывая собеседника заткнуться. – Сменим тему, – учтиво-вежливым тоном предлагает она. Оба молчат. Гипнотизируют друг друга, не находя иной темы для разговора. – Как там Тайлер? – интересуется блондинка, лишь бы только не смотреть на молчащий на журнальном столике сотовый. – Отлично, – кивает Энзо, откладывая от себя в сторону книгу, – но его новая девушка продолжает всё так же втыкать булавки в твоё чучело! Должен признать, эта Лив очень смахивает на тебя, но к прискорбию Тая – она лишь твоё жалкое подобие, тупоголовая пустышка! Такой как ты - больше нет. Чувствуя, как начинает расплываться в улыбке, Кэролайн вовремя осекает себя и вновь становится серьёзной. Даже спустя столько лет ей всё ещё льстит, что Локвуд до сих пор находится в поисках замены для неё! Банальное женское самолюбие. Энзо неловко прочищает горло. Он обязан сказать ей. Другого случая может не представиться. Он правда скучал по ней. – Кэролайн... – Да? – Когда это всё закончится... Ты звони... В любое время... – Ладно. Оба вновь замолкают, пока вампир не спохватывается. – Подожди, ты не записала мой номер! – Знаешь... – заговорщеским тоном произносит Кэролайн, чуть склоняясь к парню вперёд – ...Если это судьба, то я его угадаю...! Брюнет понятливо усмехается. Эта пигалица вечно его динамила! Невероятно устойчивое перед его сексуальными чарами создание. – Ты читаешь?! – переходит на нейтральную тему вампирша, пытаясь скрыть тем самым собственную неловкость. – Книга в нужных руках иногда опаснее не меньше клыков и кола, красавица! Как всегда – выделывается! Не упускает случая чтобы не похвастать перед девушкой тем, какой он умный! Подозрительный прищур глаз, и девушка лихо успевает первой схватить отложенное вампиром в сторону чтиво с журнального столика. – "Как уложить любую девчонку в постель без затрат! Пособие для чайников"! Кэролайн зачитывает кричащее название вслух и чопорно кладёт бумажное издание перед собой обратно на столик. Аккуратным наманикюренным пальчиком она чуть брезгливо касается дешевой книжонки и продвигает её по стеклянной поверхности по направлению к невозмутимому владельцу. – Читай, – благоволит дать своё разрешение Кэролайн. – Тебе полезно. Энзо эта её манерная правильность в сочетании с только ей свойственными подколами почему-то смешат. Он правда скучал. Знала бы эта Мисс Бывшая Мистик Фолс сколько им городов пришлось исколесить со Стэфаном, Дэймоном, Мэтом, Еленой, Лиз, – прежде чем им стало известно её точное местонахождение... Они до последнего не могли поверить словам Тайлера, который умудрился каким то чудом выйти летом на девчонку. Кто мог представить что эта беззаботная, юная, солнечная девочка станет ЖЕНОЙ социально опасного невменяемого психопата-убийцы?! Без внушения, без шантажа! По собственной воле!!! О чём она только думала?! – Клаус упёк меня в клинику для опытов... Помнишь такую? Августин... – зачем-то откровенничает вдруг Энзо. Кэролайн невольно моргает, пряча взгляд в пол. Отчего-то ей больно слышать такие вещи о том, кто совсем недавно пытался убить и её. Но она вовремя берет себя в руки. – Ты знал Клауса?! – искренне удивляется она. – Довелось пересечься однажды... – уклончиво отвечает Энзо, не желая вдаваться в подробности своего печального прошлого. Рассказывать девушке о том, как он в своё время съехал с катушек и перегрыз весь Детский Дом Орлеана под Рождество как-то не хотелось. Первородный поступил с ним тогда по совести. Достойно. Как подобало Истинному Королю. Расплата за загубленные детские души была справедливой и немыслимо беспощадной. – Но... Я заслужил тогда это, Кэролайн. Небесно-голубой взгляд покрывается влажной пеленой морозного холодного инея. – Пытаешься убедить меня в том, что Клаус не такой уж плохой? – саркастически язвительно интересуется она. – Серьёзно?! Я и без тебя это знаю! Кэролайн гневно впивается кончиками пальцев в собственные колени. Она злится. Злится на саму себя за то, что всё ещё продолжает надеяться и верить в светлую сторону своего Темного Лорда... – Можно задать личный вопрос? Энзо выглядит непривычно сосредоточенным и серьёзным. С таким выражением лица отец Кэролайн когда-то интересовался у неё насчёт полезности свежего воздуха, когда она под утро заползала к себе в спальню через окно после вечеринки, на которой ей было строго-настрого категорически запрещено появляться... Сидя в её же спальне, отец молча поджидал лгунью всю ночь напролёт и смотрел потом на неё Таким взглядом, что больше ослушаться его девушка не осмелилась никогда... – Боюсь, ты опять скажешь что-то очень неприятное... – Не впадай в отчаяние, красавица! Будь выше этого! Резко выдохнув и внутренне собрав волю в кулак, Кэролайн выжидательно смотрит на своего непредсказуемого собеседника. – Когда монстр перестаёт быть монстром? Всего секунда на обдумывание ответа. – Когда ты его полюбишь... Энзо выглядит поражённым от услышанного, но в его взгляде нет ни осуждения, ни гнева. Напротив. Изумрудный свет лукавых глаз наполняется предельно искренним уважением и почтением к своей собеседнице. Он благодарен за честность. – Повезло засранцу... – комментирует брюнет, по-мудрому усмехнувшись. И молча приступает к заточке кольев.***
– Для счастливого отца семейства – ты слишком много пьёшь... В голосе Элайджи сквозит откровенная скука. – Горе сушит. Скука пропадает. Её место занимает любопытство. – Сколько ты не видел её? Вопрос застигает врасплох. Клаус одним глотком осушает бокал бурбона, с шумом ударяя стеклянной поверхностью о барную стойку. - Два дня. Одиннадцать часов, семнадцать минут. И это утро... Предельно строгий взгляд Элайджи наполнен невысказанным одобрением и пониманием от услышанного. – Уверен, что твой план сработает? Никлаус бросает в сторону непривычно болтливого сегодня родственника предупреждающий взгляд, советующий тому заткнуться. – Уверен, – цедит сквозь зубы он и отмеряет себе очередную порцию алкоголя. Элайджа коротко усмехается одному ему известным мыслям и больше не произносит ни слова.***
Выйдя из бара на улицу, Клаус выхватывает из рук первого встречного сотовый телефон. И не обращая абсолютно никакого внимания на возмущённые выкрики законного владельца техники, внушает человеку заткнуться и проваливать. Наскоро набирает телефонный номер, сверяясь с собственным сотовым. – Да! – быстро принимает вызов Энзо. Он явно ждал звонка. – Привет, Энзо! Мой самый неудачный приспешник! – расплывается в злорадной усмешке гибрид. – Я тут подумал, что с моего номера ты не ответишь... – Клаус?! – фальшиво приторно-сладко приветствует давнего знакомого Энзо. – Какая неприятная неожиданность! – Взаимно. – Надеюсь, у тебя роуминг? Я сейчас на Гавайях, тут такие горячие девочки в бикини, ты себе даже не представляешь! С первородного пропадает даже видимость напускного им добродушия. – Ты врёшь, – констатирует очевидный факт Никлаус. – Заткнись и слушай сюда. Мы с Элайджей только что обсуждали, как ты не оправдал моих надежд и скорее всего ты находишься в компании той, что принадлежит мне... – Заблуждаешься! Я реально на Гавайях! Знакомлюсь с ценником, тут самый дешёвый прейскурант на горячих и суперсексуальных шлю... – Ты серьёзно?! – изумленно перебивает лгуна гибрид. - Оставишь любимого дружка Кэролайн наедине со мной? О, Энзо... Что же Кэролайн скажет тебе на это? Уверяю, я просто хочу поговорить с ней. Мы со Стэфаном будем у меня. Я очень надеюсь, что очень скоро она вернётся домой и навестит нашего общего друга, пока он не покинул... – выдерживается короткая театральная, зловещая пауза – ...Город. Даю час. Связь обрывается. Задница! Коварная гибридская задница! Успевшая привести себя в более менее приемлемый вид Кэролайн, застывает рядом. Брюки, что выделил Энзо значительно ей велики, как и мужская рубашка. Но за неимением какой-либо иной одежды, она вынуждена была переодеться в то, что было на выбор. Ноющую от прибывающего молока грудь, Кэролайн туго-натуго перетянула разорванной на лоскуты простыней. Бюстгальтер сушился в ванной, ни на что негодный. Выглядит блондинка до крайности ранимо и по-детски трогательно. Будто маленькая девочка, что решила нарядиться в отцовские вещи! – Кэролайн, это ловушка! Надо всё обдумать! Не смей... – срывается на крик Энзо, но не успевает даже двинуться с места. Поздно. Кэролайн уже нет в комнате. И когда она успела стать такой супербыстрой?!***
– Мистер Майклсон... Мистер Майклсон...!!! – Заткнись, Джош! Я один должен говорить. Так я быстрее успокаиваюсь. Иначе могу ненароком вырвать кому-нибудь глотку! – Но ваша жена уже дома...!!! - ??? На мужском лице проявляется недюжая свирепость, которая от безысходности тут же сменяется на взволнованность, досаду и недоумение. Никлаус в секунду срывается с места к припаркованному неподалеку автомобилю. Звонок за звонком. Никто не отвечает. Представители всех комунн по всему видимому исполняли приказ своего короля, надеясь на награду. Ещё два коротких гудка. – Ками! Я заберу Хоуп позже! Планы меняются! Сотовый за бесполезностью летит на заднее сидение авто. Разве этот кретин Энзо не должен был остановить идиотку от необдуманного поступка, уговорить её перехитрить мужа и не лезть в самую гущу событий сломя голову?! Они должны были выйти на его человека, который поведал бы им, где находится Хоуп. Там бы он и перехватил свою ненаглядную супругу. При ребёнке они оба не посмели бы выяснять отношения... Подошли бы к обсуждению нелицеприятных событий здраво и рассудительно... Но героическая натура полезла на амбразуры! Чёрт! Гибрид зло ударяет обеими руками по рулю и вжимает педаль газа в пол до самого упора. Он ненавидел, когда приходилось прибегать к запасному плану "Б".***
Слишком много оборотней и незнакомых ей вампиров окружает Кэролайн, не успевает она подойти к своему дому. Их злорадно ухмыляющиеся физиономии не говорят ни о чём хорошем. Незнакомцы не узнают в странно одетой девушке своей истинной повелительницы. Да и откуда? Они же шавки из самых низших слоев иерархической лестницы. Полуночники, мечтающие о заполучении дневного кольца, да недавно обратившиеся оборотни. Что они здесь забыли, на пороге её дома?! Клаус в своём уме держать рядом с детьми это никчемное отребье, что окончательно не приняли пока своей сущности и практически неуправляемы?! Парни лишь сально скалятся, оцепляя грозно настроенную гостью кольцом. Сопливым полуночникам и волчатам хочется порезвиться. Слишком ребята засиделись, разочарованные отсутствием результатов в своих поисках. Старшие "братья" заставили сидеть их здесь, пока сами рыскали по всему городу в поисках своей королевы. Буквально, обрекли новичков на безысходность. Награды ребяткам явно не светило. Так хотя бы позабавятся с девчонкой, что одета в мужские шмотки! Серьёзно?! Неужели Клаус так низко пал, чтобы натравить на неё низшие слои общества, юнцов, совсем ещё детей?! – Прочь! – презрительно морщится Кэролайн, босиком ступая на каменную мостовую перед входом в фамильный особняк. Её поступь легка и стремительна. Она у себя дома. Часть зверья невольно расступается перед бесприкословным повеливающим тоном девушки. Остальные же – злобно оскаливаются. И оборотни здесь! Что они о себе возомнили?! Как же Кэролайн сыта всем этим по горло! Ноги её больше здесь не будет! Неблагодарное отребье, чьи жизни она спасла когда-то, смеют показывать ей зубы?! Заберёт своих детей, Спайка и уедет. Далеко-далеко отсюда... В Анды... Токио... Рим... Чем дальше, тем лучше. Хоуп наверняка будет в восторге! Девочка давно мечтала о своём собственном приключении, часто умоляя Кэролайн бесконечное количество раз рассказывать ей о своём медовом путешествии с Клаусом... Кинувшийся на неё первым, щенок, с небывалой лёгкостью отброшен девушкой в сторону ближайшей стены. Кирпичная древняя кладка частично осыпается от удара. Женская злость набирает обороты. Заставили самолично испортить облицовку старинного родного дома! Непроходимые тупицы! – Следующий? – громко вопрошает королева Орлеана, засучивая широкие рукава мужской рубашки. Желающих больше нет. -Я пришла. Где он?! Немой ступор в ответ. Некая догадка озаряет лица присутствующих. – Ты... Кэролайн... Жена первородного? – почтительно вежливо интересуется худенький подросток-оборотень, которого блондинка одаривает холодным, полным раздражения взглядом. – Бывшая! – поправляет любознательного наглеца блондинка. Но не успевает сделать и шага, как вход в особняк перекрывается безумно радостно и пугающе-приветливо улыбающейся ей толпой. Становится как-то не по себе. – Она моя! – визгливо, во всеуслышание заявляет главарь новообращённых оборотней. В глазах волчонка загорается фанатичный радостный огонь. – Нет! Моя! Я первый её увидел! – А я заговорил! – А меня она первым ударила! – А я... Шум поднимается несусветный. – Что? Кого делят? А мне? – просыпается какой-то вампир, вклиниваясь в перепалку ретивее всех, дабы не упустить своего. Толпа затыкается. Растерянно озирается. Беспрепятственно пройдя во двор своего дома, Кэролайн замирает. Она не слышит ни своих детей, ни сердцебиения Стэфана. Западня. А чего она ещё ожидала? Глаза непроизвольно наполняются злыми слезами. От безысходности вампирша окидывает пространство вокруг себя ошеломлённым взглядом. Промелькнувшая мысль о том, что она больше никогда не увидит своих детей окатывает её словно бы кипятком. Первых троих Кэролайн с лёгкостью отбрасывает от себя в сторону. Недовольно морщится, когда надвое ломается резной столик, и разлетаются в щепки пара сделанных по её индивидуальному заказу очень миленьких дворовых стульчика... Отбросив от себя ещё одного, недоуменно смотрит на прокушенную вампиром руку. Боли нет. Есть только дикий страх и ужас. Хоуп, Алекс и Холли. Мать может думать только о детях. Следующий укус приходится в плечо... от оборотня. Снова яд?! Гнев и ярость застилают разум новоорлеанской Королевы. Больше никакой пощады! Довольно с неё великодушия и благородства! Хрустят позвоночники, перемалываются кости, ярко-алым фонтаном брызжет во все стороны света пущенная ею кровь, чужие крики помутняют сознание... К чёрту власть! К дьяволу силу! Она просто хочет забрать детей, друга, Спайка и уехать. Исчезнуть из жестокого, неблагодарного, кровавого мира. Пятёрка нападавших одной силой мысли отбрасывается вампиршей на второй этаж. Слышится скулёж. Кто-то из них серьёзно ранен, но никто не желает отступать! Жажда схватить девчонку лишь усиливается в мужских сердцах, как и их агрессия. Постепенно яд оборотня выталкивает магическую силу из женской крови. Приходится защищаться привычным для себя образом. Как учил когда-то папа... "Коза" по глазам и смачный удар между ног! И так по очереди! Один, второй, третий, четвёртый... Их слишком много! В одиночку не справиться. Кэролайн оскаливается и грозно, по-животному рычит на проходимцев, посмевших организовать бунт против неё. Как же болит грудная клетка... Видимо, слишком сильно перетянула... Подростки наваливаются на вампиршу гурьбой, рыча не меньше её самой. Спорят между собой, кому будут принадлежать лавры победы. И вдруг всё затихает. Ни тяжести навалившихся горой тел, ни криков. Остаются лишь приглушённые где-то вдали полустоны. Кэролайн приобретает свой первоначальный, человеческий, естественный вид. Чувствует, как жаждущие мести и крови проступающие на её лице ярко-фиолетовые венки пропадают, успокаиваются и подчиняются неизменному самоконтролю. – Спасибо... – ошарашенно, одними губами шепчет в благодарность она. – Не стоит. Я счёл, что ситуация требовала чего-то более драматичного! Манерно стоящий напротив неё Элайджа, по своему обыкновению засовывает руку в карман своих элегантных отутюженных брюк. Взгляд первородного с некоторым изумлением и интересом пару секунд изучает более чем странный вид лежавшей на полу растрёпанной блондинки. Но заметив смущение девушки, суетливо начавшей поправлять спадающие с неё штаны, Элайджа тактично отворачивается. – Можете идти, – предельно вежливо обращается древний к окровавленной груде месива позади себя. Словно бы ненароком, он отгораживает собой Кэролайн от любопытных мужских взоров. – Чёрт! – зло щетинится молодой вампир, до ненормального желая обменять красивую блондинистую игрушку на кольцо дневного света для себя. – Я что, не ясно выразился? – чуть склоняет голову на бок древний. И поясняет для особо тупых: – Это была угроза. Но возбуждённые дракой волчата не спешат отступать, не совсем ясно понимая, кто смеет им указывать. Старшего древнего они видят впервые. – Ровно через минуту вся ваша охота превратится в охоту на вас, – заверяет толпу Элайджа, на всякий случай сверяясь с наручными часами на левой руке. Тон, с которым он говорит, меняется с равнодушного на стальной. – А теперь, учитывая неудачную попытку надругаться над девушкой, которая принадлежит моему младшему брату, при соотношении ста к одному, я советую вам всем ретироваться и никогда больше не позволять себе такой наглости! Теперь всё встает на свои места. Толпа, недовольно урча, следует мудрому совету первородного-старшего. – Спасибо, – поправляя края частично разодранной на себе одежды, искренне благодарит Кэролайн. Она похожа на дикого взлохмаченного зверька, что решается покинуть угол, в который её загнали жестокие мальчишки. – Не утруждай себя. Не раздумывая ни секунды, Кэролайн охотно принимает помощь от галантного первородного, вкладывая в обращенную по направлению к ней ладонь – свою руку. Оба исчезают во тьме лабиринтов фамильного особняка.***
– Твои вещи остались нетронутыми, – вежливо поясняет Элайджа, проходя в супружескую спальню следом за блондинкой. Она одета как бродяжка, но поступь, умение держать себя, манера речи, постановка плеч, осанки – всё выдает в хрупкой утонченной девушке истинное благородство и принадлежность к высшим слоям общества. Чистота и опрятность дома несколько удивляют. Беглым взглядом окинув отремонтированную и восстановленную спальню, Кэролайн, что стоит к собеседнику спиной, резко к нему оборачивается. Закусив губу, девушка явно не хочет выглядеть такой встревоженной и напуганной, но ничего не может с собой поделать. Ей необходимо знать. – Дети с Камиллой и Ребеккой в Атланте, – не дожидаясь вопросов, ставит перед фактом Элайджа. – Завтра ты их увидишь. И прежде, чем Кэролайн успевает сорваться с места, он остерегает её от необдуманного поступка. – Они, как и ты – в безопасности. Девушка нервно сглатывает, её взгляд выражает предельное смятение и растерянность. В таком виде её настигает появившийся в дверях спальни Никлаус Майклсон. Взгляды сталкиваются между собой, словно вода, что начинает шипеть на пламени. Взгляды переплетаются. Вязнут друг в друге. Тонут. И кажется, что земля уходит из-под ног.***
– Клаус?!!! Непроизвольно, но гибрид резко останавливается, оборачиваясь к окликнувшей его супруге. Выражение мужского лица полно предельной собранности и откровенной жестокости. – Я собираюсь найти тех ублюдков, что посмели обидеть тебя, и сделаю с ними то, что лучше всего у меня выходит! – поясняет свои дальнейший действия он, сдерживая закипающую внутри него ярость как только может. Отобразившееся недоумение на лице Кэролайн сменяется ледяной холодностью, укором и некой отстранённостью. Так выглядели королевы средневековья, добровольно поднимавшиеся на эшафот. – Я пришла. Отпусти Стэфана. Печётся о ком угодно, но только не о себе! Как же это всегда бесило! – Сначала мы поговорим о твоём возвращении в семью! Предложение звучит как неоспоримый, давно уже решённый факт. Кэролайн упрямо вздергивает подбородок. Черты её лица заостряются. Тело напряжено как струна. – Я же говорил Клаус... – напоминает о себе Элайджа. – Будь с ней добрее, мягче... Но гибрид непреклонен. Он легко забывает все даваемые ему утром советы брата. Стоило ему только увидеть её, заговорить, весь его план по примирению с собственной супругой улетает в непроглядную бездну. Бледнее обычного прозрачная кожа, влажный нездоровый блеск глаз, загнанное, словно у дикого зверька, дыхание, полуразодранное мужское тряпьё, запекшаяся кровь и непроходящие синяки на руках и на теле, что она теперь старательно пыталась скрыть от него... Ему никогда не исправить того, что натворил, до чего довел её... До невозможного зуда в клыках хотелось пустить кому-нибудь кровь. Хотелось рвать и метать от безнадежности и отчаяния, что охватывают бессмертное израненное вконец мужское сердце. Никогда не будет как прежде. Никогда! Хорошо, что ОНА не увидит цветов, что он для неё подготовил... Только полный кретин мог догадаться загладить непростительную вину каким-то веником! ОН ИЗНАСИЛОВАЛ ЕЁ! Цветы всего мира не были способны перечеркнуть всей той кощунственной чудовищности его поступка! Хорошо, что ОНА не увидит заказанный им для двоих столик на крыше так ею некогда любимого скромного, но невероятно романтичного ресторанчика на Бурбон-стрит... Только абсолютно спятивший вконец идиот мог допустить саму мысль о том, что невероятно вкусные блюда от шеф-повара в сочетании со второй отрицательной смогут заставить девушку ненадолго позабыть о том моменте, когда бессмертный, пускай не нарочно, но обрек её на мучительную смерть, страдания... Поставил под удар жизнь собственного, вымоленного у самого Бога ребёнка... Хорошо, что ОНА не услышит ожидающих сейчас их в ресторане лучших музыкантов Орлеана... С чего он решил, что потрясающая песнь скрипки в сочетании с плачем саксофона не станут в будущем напоминать девушке об искалеченном на всю жизнь Спайке? Никакая романтичная чепуха Никогда Не Исправит Того, Что Он, Только Один Он, Натворил! Вздор! Абсурд! Нелепость! Бред! Никакие драгоценности мира не способны были ничего изменить... Никлаус со злой силой сжимает в кармане брюк невероятно дорогой утончённый ножной браслет, что собирался подарить своей королеве вечером в честь запланированной им семейной поездки на морское Карибское побережье. Тысячелетний идиот. – Кэролайн, ты в порядке? – первым заподозрив что-то неладное, встревоженно интересуется Элайджа. Залёгшие тени под глазами вампирши и её запредельная бледность как-то настораживают древнего. Но блондинка отшагивает назад, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Ей нехорошо. – Поговори с нами, – опускается до просьбы встревоженный Элайджа. – Я могу всё исправить. – КАК? Мучая моих друзей?! – с надрывом в голосе вскрикивает вдруг Кэролайн. – Вообще-то, это была моя идея! – обращает на себя внимание Гибрид. Упоминание женой о Стэфане отчего-то неимоверно злит. Хочется показать истинного себя. Гадкого, мерзкого, циничного. – Прошу прощения. Я как всегда захожу далеко, но это как всегда действенно. Льдистый взгляд женских глаз будто обжигает своими иглами. Прекрасно. Этого он и добивался. Пускай смотрит на него как на ничтожество. Пускай презирает. Ненавидит. Он это заслужил. – Ты притворяешься таким самоуверенным! – издевательски усмехается сквозь подступающие к горлу слёзы Кэролайн. Бурлящие внутри неё чувства увеличиваются в сотни раз. Эмоции подавляют, разрывают на части. Закипают внутри неё в клокочущее варево. Яд знает своё дело. – На самом же деле ты боишься... Одним пронзительным взглядом Никлаус прижат к ближайшей стене, задыхаясь от нехватки кислорода. Будто невидимая рука стиснула своим стальным кольцом всю его глотку разом. – Боишься, что останешься один, никому не нужный! А ты, Элайджа?! – тонкое запястье разъярённой до запредельности вампирши обращается в сторону старшего первородного, не позволяя тому двинуться даже с места. – Ты передал ему меня как какой-то трофей! Всегда на его стороне! – Это не так... Но разъярённая блондинка грубо перебивает. – Может, мне отлить тебя в бронзе?! Герой! Эмоции буквально зашкаливают. Льют через край. Заставляют кричать. Распространяющийся по организму яд начинал своё пагубно-мучительное действие. Паранойя и иллюзия. Потаённые страхи и подозрения. Всё просачивалось наружу. – Я отношусь к тебе как... к родному человеку. Ты – мой единственный друг... Ты – моя семья, о которой я мечтал столетиями! Признание Элайджи звучит настолько искренне и неожиданно, что не поверить в сказанное им оказывается невозможным. – Папа... Папочка... Прости... Кэролайн прибывает в плену иллюзий. Она смотрит на Элайджу взглядом полным детской любви и обожания. Растерянно опускает руки вдоль тела. И начинает плакать. Ей стыдно за себя перед "отцом". Очень стыдно. Ведь её всегда учили быть хорошей девочкой, послушной, доброй... А она... Хватка ослабевает и исчезает вовсе. Клаус резко оседает по стене пыльным мешком на пол, падает на четвереньки, жадно хватая ртом воздух. Его алые губы украшает сардоническая полуусмешка. Некая догадка озаряет сознание гибрида. – Время обеда, милая... Извини, брат... С этими словами Никлаус одним мощным ударом выталкивает родственника за дверь в коридор, оставаясь один на один с проваливающейся в беспамятство супругой.***
Когда Кэролайн приходит в себя, ей вначале кажется, что она попала в рай. Свежее дуновение ветра касается нежной прохладой, словно бы материнским поцелуем, каждого пальчика на её руках. Непроизвольно девушка прячет руки под белоснежным пуховым одеялом, что укрывает её чуть ли не до макушки. Становится намного теплее и уютнее. Непривычная тишина ласковой мелодией нежит чуткий вампирский слух. Прекрасный покой разбавлен приглушёнными звуками птичьей вечерней трели за окном и родным биением рядом, возле самого уха, мужского сердца. Кэролайн задерживает дыхание. Чувствует на своих губах знакомый привкус первородной крови. Машинально проходится кончиком языка по нижней губе, подбирая остатки. Сглатывает. Чувствует, как сердце начинает стучать в груди, как отбойная наковальня. Её ли это сердцебиение? – Что бы ни принесло нам будущее, ты мой луч света. Навсегда и навечно. Любовь слышится в голосе раньше, чем угадывается во взгляде. И обращённые к ней слова пробивают собой, как смертоносной стрелой, лёгкие, сердце и душу. Кэролайн отстраняется, почувствовав себя крайне неловко и беззащитно. Лежать на груди насильно впихнувшего в неё свою кровь мужа кажется чем-то неправильным и правильным одновременно. Блондинка садится в постели, зябко ёжась от моментально тут же охватившего её холода. Кутается плотнее в пуховое одеяло. Похожа на нахохлившегося воробушка, что сидит в ожидании скорейшей весны на веточке зимней рябины. Никлаус подрывается закрыть окно, о котором позабыл напрочь. Волчья кровь грела его изнутри, поддерживая всегда одну и ту же температуру тела. – У тебя был жар, – оборачивается к замершей девушке он. – Кэролайн...? Никлаус вовремя успевает подхватить вампиршу на руки. Несносная блондинка решила зачем-то соскочить с постели и устремиться в гардеробную, хотя не в состоянии была даже толком стоять на ногах. – Тебе надо отлежаться, – несёт беглянку обратно в кровать Никлаус. – Пара пакетов второй отрицательной, сон, и ты в норме. Заметь, никакой зелёнки и йода! Я само милосердие! Из кожи вон лезет, пытается быть с ней милым. Сама любезность и очарование. А она в лохмотьях, наверняка растрёпанная, чумазая и к тому же... слабая. Жалкая. Пока гибрид несёт её через комнату, Кэролайн непроизвольно обвивает его руками за мощную шею. Утыкается кончиком носа в область скрытых под темно-синим пуловером ключиц. Вдыхает исходящий от мужского тела аромат силы, власти... и цветов? Наверное, показалось... Мысль о том, что супруг надел на себя свитер, который она сама лично смастерила для него ещё на курсах для беременных мам-рукодельниц, но так и не решилась подарить – отчего-то греет в разы сильнее включенного обогревателя воздуха. – Растопить камин? Кэролайн отрицатель мотает головой. Ей сложно произнести даже слово. Никлаус сама заботливость и учтивость. Говорит с ней о чём угодно, только не по существу. Какую игру он затеял? Когда гибрид укладывает свою ношу обратно в постель, он слишком сильно прижимает её к себе, дабы обеспечить самую мягкую посадку. Кэролайн болезненно морщится, что провоцирует незамедлительную реакцию у моментально видоизменившегося первородного. Не будь он бесчувственным жестоким тираном, Кэролайн решила бы, что при виде её страдальческого выражения лица из-за занывшей, перебинтованной под мужской рубашкой груди, Великий И Ужасный Король Орлеана чуть было не схватился за сердце и не рухнул в глубокий обморок! Девушке и невдомёк, через что пришлось пройти Никлаусу Майклсону, на руках которого буквально вчера чуть не погибла их общая родная дочь. Всё ещё не отойдя от того случая, гибрид до сих пор крайне чутко относился к любым проявлениям, пускай даже незначительным, болезненности в бессмертных организмах своих родных. Чувствуя, как стыдливый румянец начинает заливать ей лицо, Кэролайн находит в себе силы, чтобы произнести пару коротких фраз. – Я в порядке. Хочу переодеться. Душ. Клаус учтиво отворачивается, пока она с трудом, но самостоятельно снимает с себя изодранное в недавней драке тряпьё. Гибрид намеренно подольше задерживается в гардеробной с выбором одежды для своей благоверной. Но когда выходит обратно в спальню, обнаруживает Кэролайн запутавшуюся, словно мумия, в каких-то тряпках. Животное обоняние моментально улавливает в воздухе, что всё ещё насыщен запахом свежей краски, аромат сладковатого молока. Мужское дыхание, как и сердцебиение, учащается. Внутри всё сжимается от притока острого желания, нежности, трепета, невыразимого душевного тепла и идолопоклоннического обожания... Заметив пялящегося на неё остолбеневшего неподалеку мужа, Кэролайн перемещается по направлению к ванной комнате, но силы всё ещё отказываются подчиняться ей. Запутанная в бинтах, словно в смирительную рубашку, и брюках на пару размеров большее её, она выглядит до нелепого подкупающе мило и трогательно. Одним словом – забавно. Не в состоянии сдержать короткого смешка, Никлаус перемещается к раскрасневшейся от смущения замарашке. – Мумия возвращается?! – любопытствует он, помогая распутаться девушке. И вновь смеётся, замечая, Каким выразительным взглядом его одаривает блондинка. – Не знала, что мужчины Твоего Возраста смотрят молодёжные фильмы! Вот нахалка! Никогда не промолчит, обязательно да выскажется! Не успевает гибрид достойно ответить, как вдруг – вампирша хватает его обеими руками за голову и направляет к своей частично оголенной груди, что как оказалось, всё это время была крепко-накрепко перетянута разодранной простыней. Чувствуя, как начинает терять контроль над собой, Никлаус пытается было увернуться, чтобы удрать на противоположный конец земного шара. Но не тут то было! – Майклсон, пей! До завтра я не выдержу! Долго уговаривать первородного не приходится. – О да... Боже... Как хорошо... Ещё... Не останавливайся... Никлаус буквально вгрызается в предложенную ему девушкой упругую грудь. Давит на один сосок, затем на другой языком, губами, зубами... Старается себя контролировать, как может, но слишком долго он хотел попробовать этот запретный плод, слишком долго взращивал внутри себя ревность, слишком долго завидовал собственным детям... Первородный с глухим стуком, не рассчитав силы, прижимает на сверхскорости Кэролайн спиной к ближайшей стене. Разметавшиеся по оголённым плечам золотистой россыпью длинные, мягкие локоны частично скрывают от мужского взора женскую грудь. Тогда к губам присоединяются руки. Пока Никлаус насыщается одной грудью, его ладонь стискивает другую. Надавливает, сжимает, жадно обхватывает. Слизывается каждая пролитая капля. – Господи...! – стонет Кэролайн, ожидая совсем не такой реакции от мужчины. То, что он с ней проделывает, заставляет закрутиться мощным узлом нечто внизу живота. Свет и тьма не могут долго находиться друг без друга и требуют незамедлительного воссоединения. Боль в груди постепенно уходит, сменяясь на долгожданный комфорт и... невероятно острое желание. Молоко вместе со слюной размазывается по нежной коже плеч, шеи, живота, груди... Везде, где на двоих сумасшедших не присутствовало одежды. Руки непроизвольно ласкают короткостриженый мужской затылок, прижимают супруга как можно плотнее, ближе к себе. Тонкие пальцы перебирают светлые, короткостриженые пряди, – то тянут их на себя, то наоборот – приглаживают... Тело извивается томной змеёй, пригретой в дремучем лесу на камне. Колкая щетина нещадно царапает собой нежную, такую чувствительную кожу. То, что распалённый Никлаус творит с ней своим языком – это настоящий демонический рай. Пьёт из неё до припадочной дикости, жадно, не останавливаясь. Пьёт так, как это делал бы обезвоженный в пустыне заблудившийся путник, найдя источник прохлады. Находясь в потусторонней прострации, Кэролайн начинает медленно оседать по стене вниз, на пол. Проявившаяся дрожь в коленях лишает последних остатков сил. Тогда её перемещают на кровать. Секунда, и она утопает спиной в простынях, одеяле, подушках, подмятая сильным, жаждущим её до остервенелого сумасшествия телом. Полупрозрачный балдахин частично скрывает собой безумцев, заключая в своеобразный свой маленький мир. Никлаус одержим своей женщиной. Одержим тем, что вытворяет с ней. Такого в его жизни ещё не бывало! Это вкуснее любой крови! Развратнее всего, что он знавал прежде. То, что происходит – настолько ярко, что ослепляет его мощной световой вспышкой до абсолютнейшей слепоты. Накрыв Кэролайн сверху весом собственного тела, он вновь жадно прикладывается к её груди, по всему видимому намериваясь впитать в себя всё без остатка, до единой капли. – Клаус, хватит... О, Боже!... Не останавливайся! Не слушай! Я ненормальная!... Нет, это плохо! Остановись! Глухое утробное рычание, что покидает мужские лёгкие, грозно демонстрирует права на свою законную добычу. В доказательство своей силы, Никлаус больно прикусывает невероятно совершенную, красивую, молодую грудь за самое чувствительное место. За набухший сосок. И замечает, как от этого его укуса тело девушки, словно бы от электрического разряда, мощно выгибается под ним напряженной, упругой дугой, и опадает в простыни обратно, утопая в шёлковых тканях. Гибрид коротко усмехается, опаляя тем самым предельно чувствительную кожу своим жарким дыханием. Слизывает языком пару выступивших невероятно вкусных молочных капель, которых практически уже совсем не осталось. Хочет ещё. Хочет пить до бесконечности. Ему никогда не насытиться этой невероятно удивительной, космической, материнской амброзией, что он самым наглым образом ворует у собственных детей. – Хватит... Перестань... Больно!!! И всё прекращается. Никлаус заставляет себя отпрянуть от девушки на противоположный конец кровати. Чего ему это стоило, известно только ему одному. Внутренний зверь, однажды подчинивший его себе, впервые оказался укрощён и сдержан. Впервые Никлаус одержал верх над самим собой. Пульсирующая боль в штанах кажется неловкой, постыдной. Отворачиваясь спиной к Кэролайн, гибрид свешивает ноги, на которых уже нет ботинок, на пол. Сутулится. Кожа влажная от испарины и молозива. Никлаус тяжело, загнанно дышит, пытаясь заставить исчезнуть с лица то, что делало его монстром всю его сознательную жизнь. Он ненавистен себе. Чудовище. Чернота глаз, как и выступившие на лице вены, исчезают, растворяясь на какое-то время внутри бессмертного организма. Слышно, как шуршат сзади простыни. Перепуганная девушка садится в постели, стыдливо прикрываясь простынью. Похожа на древнегреческую Афродиту. Выжидательно смотрит мужчине в спину. Молчит. – Мне нет прощения. Британский акцент звучит непривычно хрипло и устало. Поверженно. Мужской голос буквально пронизан покорностью, непроглядной тоской. Смирение и кротость. Непривычно видеть неукротимого Короля Орлеана таким безропотным. Тихим. Ручным. Становится страшно. До дрожи во всём теле. – Стэфан отправлен мной обратно. В Мистик Фоллс, – глядя перед собой в одну точку, признается зачем-то гибрид. Наступающий за окном полумрак постепенно поглощает собой последние остатки дневного света. – Я обязан ему твоей жизнью. – Стэфан не знал о свадьбе.... – еле слышно меняет тему вампирша. Её голос заметно дрожит, как крошечные колокольчики на ветру. – Ты имеешь полное право ненавидеть меня. Наступает тишина. Пение птиц за окном смолкает. Мир поглощает наступившая ночь. Шорох простыней усиливается. Пара секунд... и с некой опаской, пускай боязливо, но Кэролайн касается кончиками своих прохладных пальцев оголённого мужского плеча. Никлаус вздрагивает от этого прикосновения как от ожога. Погружённый в свои мрачные, непроглядные ни для кого мысли, он не заметил, как Кэролайн успела бесшумно подкрасться к нему. Тёплое дыхание касается мочки его уха. Кэролайн с трудом контролирует рвущиеся из неё наружу рыдания. – Я ненавижу тебя так сильно... – сдавленно шепчет она, – ...что люблю до сумасшествия! Сердце гибрида замирает, останавливается и, кажется, взрывается, окрапляя всю спальню вокруг алой кровавой невесомой взвесью. Не в состоянии даже пошевелиться, лишь бы не спугнуть волшебного мгновения, которое, - а не почудилось ли ему, Никлаус застывает в одном положении. Он продолжает молча сидеть, не двигаясь, пока находившаяся позади него Кэролайн с пугливой осторожностью начинает прикусывать его за ухо. Рассыпавшиеся бесконечным водопадом длинные локоны приятно щекочут мужскую спину. Тонкие женские руки с каждым новым движением становятся всё увереннее в своих дальнейших действиях. Ловкие пальчики томительно медленно проходятся по сильным мужским предплечьям, словно бы ненарочно соскальзывают временами на ключицы, широкую грудную клетку, и так же возвращаются постепенно обратно. Последовательные, ласкательные движения заставляют сердца колотиться словно ошпаренные! Женское тело крайне плотно прижимается к невероятно напряжённой мужской спине. Томится. Ластится. – Кэролайн... Не нужно... – с колоссальным трудом предпринимает попытку остановить совращающую его супругу Никлаус. Он не узнает звука собственного голоса. Сдавленное звериное рычание. Не человек. Больше всего на свете он боится снова сорваться. Причинить ей боль. Унизить. Сломить. Поработить. Подчинить. Но Кэролайн лишь усиливает свой неопытный натиск. К покусывающим его за ухо зубкам присоединяется кончик нежного, тёплого языка. Ткань простыни соскальзывает с полуобнаженного тела. Никлаус чувствует тепло и мягкость упругой груди даже через ткань своего пуловера. Дыхание девушки заметно учащается. Сбивается. Как впрочем и мужское. Нежные поцелуи ласково проходятся вдоль линии мужских, до запредельности напряжённых плеч. Устремляются к затылку, задней поверхности шеи, скулам... Белоснежные острые зубки эротично прикусывают колкую кожу, заросшую трехдневной щетиной. Дразнят. Раззадоривают. – Я только что призналась тебе в любви, Майклсон... Так и будешь молчать? – шепчет ему на ухо блондинка. – Я простила тебя. – Обняв гибрида сзади, она скользит руками поверх ткани по его груди, животу, напрягшимся тут же мышцам пресса. Устремляется всё ниже и ниже. Доходит до пряжки мужского ремня на выпирающих в паху брюках. – Я хочу тебя. Муж. – Прокрадывается под ткань его пуловера. Медленно тянет свитер вверх, на себя. – Я... очень... хочу тебя. Клаус словно послушная кукла. С небольшим затруднением, но девушке удаётся избавить своего мужчину от верхней части одежды. Судорожный выдох покидает лёгкие Кэролайн, когда она приникает голой грудью к жаркому, источающему силу и мощь телу. Заострившиеся соски слегка царапают собой влажную, горячую на ощупь кожу замершего мужчины. С невероятной нежностью девушка проходится пальцами по цепочке помолвночного украшения, что висит у гибрида на шее вместе с парой других загадочных амулетов. Машинально касается идентичного, своего собственного. И вдруг передумывает. Резко отступает. Отстраняется. – Уговаривать не собираюсь! – слышит гневное беснование позади себя находившийся в немом ступоре перевозбуждённый гибрид. Шумный шорох простыней заявляет о том, что девушка полна решимости замотаться в кокон из ткани и отправиться прочь подавать на развод! – Это был твой последний шанс, Майклсон! Завтра у меня месячные! Через неделю голова болеть будет... полгода! А оставшиеся месяцы... ААА! Договорить ей не удаётся. Звонкий взвизг покидает женские лёгкие и теряется где-то в самой глубине. Вдохнуть нет никакой возможности. Язык Никлауса творит во рту девушки всё, что только ему вздумается, не позволяя несчастной сделать ни единого вдоха. Угроза сработала отменно! Полуобнажённые тела переплетаются между собой до хруста в костях. Изгибаются. Будто прилипают друг к другу. Звук вскрываемой пряжки на мужском ремне вместе с молнией оглушает собой пространство. Невольно, Кэролайн коротко счастливо улыбается, удивляясь тому, как ловко и быстро справляется и с её брюками перевозбуждённый первородный. Брюки Энзо самым нещадным образом порваны по швам и отброшены за ненадобностью на середину комнаты. Кэролайн даже пискнуть не успевает! Придётся выписать другу чек... Дело остаётся за малым. За трусиками. Неожиданно Клаус останавливается, нависая над распалённой под ним девушкой Эверестом. Сглатывает. Дрожит всем телом, словно в лихорадке. – Мы можем остановиться... Иссиня-темный взгляд прожигает хрустальную прозрачность взгляда напротив. Алые влажные губы слегка приоткрыты. С них срывается тяжёлое дыхание дикого загнанного зверя. Кэролайн думает не дольше пары секунд. – Серьёзно?! Её жаркий шёпот непроизвольно вызывает у мужчины улыбку полную любви, желания и дьявольского огонька. С таким видом могут переглядываться лишь заговорщики, что решаются пойти на незаконное дело. Не успевает улыбка померкнуть, как Никлаус оказывается под оседлавшей его вампиршей. В свою очередь он пытается восстановить более приемлемое для себя положение. Играть они будут по его правилам. Иначе он не выдержит. Лидер по натуре, извечный альфа-самец, натура что подчиняла и руководила... Никлаус всегда предпочитал лично управлять всем процессом сверху, во всех отраслях своей мрачной жизни. Но у Кэролайн, видимо, были несколько иные виды на сей счёт. – Ты мне должен! – яростно полурычит она и, отпихивая руками мужчину в грудь, заставляет его тем самым ей подчиниться. Подавляя внутреннее эго, Никлаус весь в ожидании. Впервые он позволяет занять кому-либо лидирующую позицию над собой. И даётся ему это – до зубного скрежета нехотя. Его брюки ожидает та же участь, что и одежда Энзо. Всё остальное происходит стремительно быстро, развратно и горячо. Как в тумане гибрид наблюдает за извивающейся на нём с неким безумным остервенением Кэролайн. В любимых глазах стоят слёзы... Она плачет... Ей больно. И физически, и морально. Простит ли она когда-нибудь? Да. Забудет ли, что он сделал однажды с ней? Никогда. Удерживая девушку на себе за талию, Никлаус одним усилием неимоверной воли заставляет себя не взять в абсолютное подчинение бешеный, заданный отыгрывающейся на нём супругой ритм. Ощущение безысходности и беспомощности наваливается на него неподъёмным грузом. Бёдра начинают непроизвольно подскакивать вверх, намеренно углубляя и ужесточая проникновение. За неповиновение Никлауса ждёт расплата. Он громко вскрикивает, когда женские ноготки неожиданно резко вспарывают ему до крови грудную клетку. Он больше не намерен терпеть этого унижения. Он не кукла из секс-шопа! Он практически на грани и намерен получить удовольствие вместе со своей заигравшейся благоверной. Пытается подмять наездницу под себя. Но... Не может. Её магическая сила через взгляд подчиняет его себе в абсолютное покорное рабство. Беспомощен. Жалок. Слаб... Такой он заставил чувствовать однажды и её.... – Кэролайн... – зло хрипит Клаус, чувствуя, что сейчас проиграет. Он хочет бороться. Хочет видеть, как она первой падёт ему на грудь, содрогаясь в конвульсиях разрушительного оргазма. Но морщась от боли, девушка лишь отгибается на нём назад, выгибаясь безумно сексуальной дугой. Великолепную грудь особенно эротично оттеняет свет подглядывающей в окно луны. Аромат секса, желанного тела покрытого мелкой взвесью испарины, линии, формы, ощущения... Это всё сводит гибрида с ума. Стиснув зубы, он часто, глубоко дышит и угрожающе рычит. Он чувствует, как эластичные тугие мышцы начинают сжимать и разжимать в своих глубинах начинающую предательски пульсировать плоть. Оседлавшая и силой подчинившая его себе валькирия вдобавок ко всему начинает намеренно медленно двигаться на нём вперёд и назад, увеличивая сократительную амплитуду своих погружений. Никлаус даже не в состоянии закрыть глаз. Отвлечься. Думать о математике и интегралах явно не получится, когда на нём творится Такое! Стерва! Его Богиня! Королева! – Сегодня... Ты проиграешь... – жарко выдыхает Кэролайн, глядя затуманенным взором в злые, наполненные несусветным зашкаливающим желанием иссиня-тёмные, наполняющиеся непроглядной тьмой, глаза своего чудовища. Обхватывая себя ладонями за груди, девушка самым кончиком указательного пальца подхватывает с нежной кожи выступившую из соска капельку оставшегося молока и протягивает божественный нектар к ярко-алым губам застонавшего под ней мужчины. Зрелище вопиюще развратное и божественно красивое! Несмотря на удерживающую магическую силу, тело Никлауса спазмируется крайне болезненной дугой резко кверху. Проникновение выходит невероятно глубоким и крепким. Не выдерживая сладостной, мучительной пытки Никлаус терпит унизительное и одновременно самое потрясающее в своей долгой бесконечной жизни поражение, граничащее с потерей сознания. Бьющая из него пульсирующими толчками горячая вязкая жидкость покидает тело непривычно болезненно и стремительно мощно. Буквально фонтанирует. Эмоции, чувства, сперма – всё бьёт через край. Никлаус глухо рычит, впиваясь тираническим поцелуем в женские губы, с которых не успевает слететь болезненный вскрик. С этих пор Королеве не позволяется издать ни единого звука боли в этом доме.***
Кэролайн лежит на мужской груди, лениво выводя указательным пальцем по коже мужского плеча дополняющие татуировку невидимые узоры. Пригодившиеся влажные салфетки разбросаны по всему полу вокруг кровати, занавешенной полупрозрачным, тонким, продуваемым насквозь балдахином. Окна спальни вновь приоткрыты, проветривая жар комнаты прохладой ночи. – Ты злишься? – Да, – после некоторых раздумий выдаёт честный ответ опустошённый, но удовлетворенный Никлаус. Так его не имели никогда в жизни! Можно сказать – он стал жертвой изнасилования собственной женой! Забавно. – Я не буду просить прощения, – вырисовывание узоров по телу приостанавливается. Кэролайн сегодня настоящая бунтарка. Клаус слегка приподнимается на локтях, и Кэролайн вынуждена отстраниться от мужской груди. Она смотрит на него затравленным, полным потаённой угрозы взглядом. Несколько долгих томительных секунд первородный изучает изменившуюся в его представлении за последние дни супругу. – Хорошо, – тихо, как ни в чём ни бывало, соглашается он и касается трепетным, нежным поцелуем губ любимой. Машинально она отвечает. Добровольно впускает в себя захватчика. Постепенно поцелуй переходит в более глубокий. Взъерошенный после первого раза Клаус просто обязан одержать реванш. Дело чести. Но сил практически не осталось ни у того, ни у другого. Он чувствует, что Кэролайн ему банально поддается. Тешит его самолюбие. Но мужчина не против. Без какого-либо сопротивления гибрид разводит по сторонам оголенные женские ножки. Томительно медленно проходится короткими, обжигающими поцелуями по каждой из них, от самых кончиков пальцев до... Вот оно! Попалась! Его язык и губы приступают к исследованию самого чувствительного, потаенного местечка, вызывая целую бурю эмоций в мечущейся под ним в откровенно бесстыдной ласке девушке. Перехватывая руки и крепко-накрепко прижимая их к простыням, Никлаус не позволяет вампирше вырваться. Да она и не хочет того. Лишь делает вид. Скромница. Но гибрида эта её стыдливость лишь ещё больше заводит! А когда-то он считал проявление этой непорочной благодетели презренной слабостью... Наивный глупец! И когда он чувствует, как выгибающаяся под ним девушка от предвкушения подкрадывающегося к ней удовольствия прекращает дышать, когда она судорожно вцепившись в его руки, переплетает свои пальцы с его, замирает, дрожит всем телом, выгибает навстречу бёдра – Никлаус останавливается. Коварно улыбается глупышке, что по своей наивности решает, будто он намерился оставить её без "сладкого" в отместку за её вопиюще неприемлемую первоначальную выходку, и с трепетной осторожностью накрывает свою простодушную девочку собой сверху. Кожа соприкасается с кожей. Невероятное наслаждение, испытать которое возможно лишь только с самым любимым человеком во всей Солнечной Системе. Влюблённые соприкасаются лбами. Оба судорожно дышат, находясь в томительном предвкушении от ожидания. Кэролайн открывает глаза, на мгновение возвращаясь в реальность бытия. Её любимый монстр кажется ангелом на небесах. Слабо трепещущий на ветру балдахин, окутывающий пространство вокруг – вдруг представляется ей райским облаком. Они словно нашли способ обрести сегодня свой маленький личный Эдем. Черный взор гибрида пристально смотрит. Заглядывает в самую её душу. Изучает. Нежит. Ласкает и обжигает. Преклоняется, слепо обожает и ненавидит. Кэролайн чувствует, как кусочек за кусочком постепенно поглощается проникающей внутрь неё, привлекательной, любящей её до безумия тьмой. – Будь нежным... – еле слышно шепчет своё пожелание она. – Хорошо, – короткий выдох в ответ. Лёгкий, практически невесомый поцелуй касается бледно-розовых губ. Мужские руки опытно и с предельной осторожностью начинают ласкать всё больше и больше начинающее выгибаться под чувственными пальцами упругое тело. Кожа на ощупь – чистый шёлк. Поцелуй углубляется. Восставшая плоть входит томительно долго и медленно. Расширяет узкий вход постепенно, улучшает скольжение, дразнит и доставляет обоим невероятное блаженство. Поступательные движения легки. Ни грубости. Ни агрессии. Ни натиска. Лишь любовь. Безграничный космос. Дыхание становится частым, прерывистым. Оба не могут остановиться, насытиться друг другом... Творится какое-то безумие, сумасшествие. Проникновение происходит мягко, без какого-либо предупреждения, и... чувственно. Первородный замирает в самой глубине, наслаждаясь упоительно новыми для себя ощущениями. Чувствует, как его поясницу обхватывают стройные женские ножки. Осторожно двигается внутри. Ещё.... И ещё... Глаза в глаза. Кожа к коже. Дыхание к дыханию. Время перестает существовать. Теряется в вечности. И только когда с губ Кэролайн громко слетает его имя, лишь когда она перестает ярко пульсировать под ним, судорожно, чуть ли не до хруста костей сжимая его дрожащими, влажными бёдрами, – лишь только тогда Никлаус с глухим рычанием и невероятным стоном сладостного облегчения позволяет себе излиться внутри неё в самой потаённой, сжимающей его крепко-накрепко глубине.***
Они лежали в обнимку. Кэролайн проснулась от того, что ей стало слишком душно и жарко от навалившегося на неё горячего мужского тела. Никлаус даже во сне не желал терять контроля над ней! – Клаус... – издает жалобный полуписк девушка, не в силах молча выбраться из цепких тюремных объятий. И затихает, когда гибрид резко дёргается во сне, чуть было случайно не задев её. Он весь в поту. Сердце колотится в груди, как у загнанного зверя. Ему что-то снится. И Кэролайн принимает решение. Она подсоединяется к его разуму, пока он находится в бессознательном состоянии.***
Приняв душ и облачившись в более приемлемую для себя одежду в виде свободной дизайнерской туники и легенсов, Кэролайн стояла у широкого окна, наблюдая за притихшей жизнью ночного Орлеана. – Я остаюсь. Таково мое решение, – блеклым, отстранённым тоном произносит она. Но её мысли далеко отсюда. Вне времени. – Всё в порядке, – заверяет друга она, но думает совсем об обратном. Думает о том, каково это когда твой отец, твой кумир – избивает тебя, шестилетнего, со всей своей взрослой силы ногами за то, что ты промахнулся на охоте из лука, или иссекает розгами до полусмерти лишь за то, что умыкнул отцовский нож для резьбы по дереву... Каково это? Жить с этим? Как не ожесточиться? Не возненавидеть весь мир? Как возможно после такого найти в себе силы полюбить искусство, музыку, детей, женщину? Как возможно довериться кому-либо? – В порядке?! Значит, ты считаешь нормальным все его убийства, подлости, интриги, предательства, то, что он болтается по всему Орлеану с кучкой тупоголовых образин?! – вопит Энзо, искренне не понимая, зачем рисковал своей шкурой ради девчонки, которой оказывается вовсе это не нужно было. – Это его люди, – задумчиво поправляет Кэролайн. – Их зовут Марсель, Джош, Элайджа... Образ до очарования милого, светлого душой, доброго, окровавленного, избитого отцом до полусмерти мальчика до сих пор не выходил у вампирши из головы. Майкл отбрасывает окровавленный кнут, зачерпывает горсть крупной соли и вываливает на обнажённую исполосованную спину ненавистного ему сына. Парень на привязи корчится, но не издает ни звука. Назло. Пускай лучше срывают весь гнев на нём. Непослушание старшему каралось жестоко. Под юношей, прижавшись к потному, худощавому, исполосованному розгами телу, скулит от боли и страха большеухий, защищаемый блондином, калечный щенок, так неугодный отцу. Воспротивившись воле отца, Никлаус, вместо того чтобы утопить непутевого детёныша, тайком выхаживал кроху как мог. Но ходить дефективный детёныш так и не смог. Добродушный, но смекалистый щенок перемещался по сараю на одних только передних лапках. Зато все команды понимал с полуслова, будто способен был различать человеческую речь. Кроху утопили в ведре с помоями прямо на глазах вопящего нечеловеческим голосом, доведенного до полусмерти и абсолютного отчаяния, беспомощного, как и жалкий щенок, парня... Непролитые слёзы застывают кровавыми нарывами где-то глубоко внутри. Материнское сердце кровоточит от испытываемого ею страдания за ребёнка, что жил когда-то больше тысячи лет назад. Теперь Кэролайн понимала своего мужа как никто другой на этом свете. Теперь его тайная боль и страхи стали и её. – Похоже, он держит тебя под контролем. Кэролайн не потерпит выслушивать в своём доме необоснованные оскорбления в адрес собственного мужа. – Клаус – хороший человек! – пылко, словно находясь в церкви перед алтарём на исповеди, заверяет друга она. – Ты, Стэфан, Елена, даже Я – все мы совершили в своей жизни нечто ужасное, непростительное! В отличие от нас, у Клауса было лишь чуть больше времени! Энзо нечем крыть. Он растерян. Святая праведница, защитница всех сирых и убогих заделалась адвокатом дьявола?! В этой жизни Энзо увидел всё! – Он – убийца, Кэролайн! – рычит сквозь зубы вампир. – Мама Тайлера! Вспомни! Он по пьяни утопил её в фонтане! Был не в настроении! Хотел убить Елену! Твою лучшую подругу! Тебе напомнить, кто это? Или тебе всё это неважно?! Не десятки, не сотни – тысячи людей, Кэролайн! Только вдумайся в эту цифру – тысячи! Хочет она того или нет, но он заберёт её из этой адовой преисподней! – Ты не задумывался, почему он стал таким?! – не выдерживая, восклицает в ответ Кэролайн. Золотые локоны гневно пружинят вдоль её напряжённой спины. Эмоции выходят из-под контроля. – Почему никому не доверяет?! – и девушка сама же отвечает на собственный вопрос, не замечая, как предательски начинает дрожать её голос. – Да потому что он был БРОШЕН теми людьми, которые должны были ЛЮБИТЬ ЕГО БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ! – Не лезь ко мне со всем этим фрейдовским дерьмом! – переходит на крик разъяренный заступничеством девчонки Энзо. – Хочешь знать, почему он болтается с этими тупыми образинами?! – с вызовом громко вопрошает Кэролайн, цитируя недавнюю фразу друга. – Да потому что любой из них тебе башку за него оторвёт и сыграет ею в футбол! Это называется преданностью! – Как трогательно. Но девушка не обращает внимания на презрение и насмешливость в голосе своего ночного собеседника. Как и не замечает подошедшего к приоткрытой двери подвала для пыток, проснувшегося в одиночестве от криков, доносящихся снизу, Никлауса Майклсона. Перед глазами застывают увиденные ею картинки из далеко чужого прошлого. И сердце кровоточит от увиденного. Конь был белым, без единого пятнышка. Викинги знали, что именно такие влекли по небу солнечную колесницу. Никлаус опустился тогда подле коня на колени, снял седло и расстегнул уздечку, даруя свободу издыхающему от смертельно нанесённой раны животному. Майкла всегда раздражал ретивый, подчинявшийся одному только Никлаусу, статный, необузданный более никем красавец. – Скачи на небо, мой верный друг, – негромко проговорил он, успокаивающе гладя мягкие ноздри. – Скачи ввысь сквозь небеса, за синий Океан, на серебряные луга. Там тебе Матери соткут новое тело. Станешь опять жеребёнком, вновь родишься на свет. Да скажи Седому Коню, что злой человек привёл тебя на муку, а его сын отпустил... Ребекка не успела заметить, когда её брат успел вытащить нож. Конь затрепетал и затих. Судорожно вздымавшийся бок опал в последний раз... Ребекка отшатнулась, всхлипнула и побежала прочь. Никлаус с застывшим беспощадным взором вынул из плоти клинок, зашвырнул ненавистное лезвие куда-то далеко в поле и закричал... По животному, по-звериному... – Он сам отвергает близких ему людей, прежде чем они помыслят первыми бросить его! Это механизм защиты и всё! – Кэролайн повышает тон, и Никлаус, стоявший за стеной, думает, что голос, звучащий как серебряный колокольчик, оказывается, умеет звенеть как стальной. – Он был одинок все эти столетия. И я не хочу сделать ему больно! Иначе всё будет повторяться снова и снова! Как ты не понимаешь?! Не заставляй меня предавать его! Я никуда не поеду с тобой. Мой дом – Орлеан. Моё место рядом с мужем! Пожелавший было оборвать спор Никлаус на какое-то время замирает, поражённый словами девушки, умевшей видеть его насквозь, в самое сердце. Да, он не привык доверять людям. Точнее, верил лишь в одно — что, если подойти к ним близко, они непременно причинят боль, ударят. И в этом люди никогда его не разочаровывали. Но чтобы вот так, услышать о себе всю правду со стороны. Это многого стоило. – Тогда вот твое будущее, красотка!!! – зло оскаливается Энзо. – Может неделю, может год, ранимый, хороший мальчик Клаус будет с радостью вовсю трахать тебя! Но потом он заскучает по своей прежней жизни и перекинет своё пристальное внимание на привычных ему шлюх и кровавые оргии. Ты будешь страдать! Он сделает тебе больно! Ты пропадешь в его мире! Не он! Ты, Кэр! От услышанного у Кэролайн вздуваются вены на шее, настолько громко она начинает кричать в ответ, позабыв обо всём на свете. – Вот почему я не хочу больше иметь никакого дела со всеми вами из Мистик Фоллс! Ты просто самодовольная задница, Энзо, возомнившая себя лучше всех остальных! Я просто не хочу, чтобы ты облил дерьмом Клауса так же, как только что облил меня! Я не хочу, чтобы ты заставил чувствовать его себя неудачником, ненужным, недостойным! Так что пошёл ты, кретин! Проваливай из моего города, пока я не вырвала твоё чёрное гнилое сердце и не скормила его червям! – Он злодей, Кэролайн. Что ты несёшь?! Ты говоришь как... – Он — не ты! Прочь из моего дома! Девушка яростно разворачивается к выходу, сдерживая себя из последних сил, чтобы не исполнить сию же секунду собственную угрозу. И замирает, словно громом поражённая. С ненавистью глядя на объявившегося хозяина дома, Энзо исчезает в неизвестном направлении. Разгневанная девушка отворачивается, пытаясь скрыть расползшиеся от ярости по всему лицу ярко-фиолетовые венки. – Это наш вечный с ним спор. Не про тебя, – сквозь ком в горле Кэролайн пытается при помощи невинной лжи оправдаться хоть как-то. Она пытается сделать вид, будто всё в полном порядке. Но вскрытая только что тупым ножом застарелая душевная рана не позволяет ей даже вздохнуть. – Что ты видела, пока я спал?.. Вопрос загоняет в тупик. Кого она пытается обмануть? Лучшего из лучших интригана в истории, извечного тысячелетнего лгуна? – Твоё детство, – тихо признается Кэролайн, оставляя бесполезные попытки занять себя чем-то. Бокалы и наполовину опустевшую бутылку вина она уберёт позже. Дружеской беседы с Энзо не вышло. Отныне она с друзьями существовала по разные стороны баррикад. – Ясно... Внешне Никлаус выглядит спокойным. Непривычно тихим. Кажется, он испытывает перед ней жуткий стыд. Словно ей стали известны самые постыдные и низменные стороны всей его бесконечно долгой, нескончаемой жизни. Слабость. Слабость ни в чём не повинного маленького мальчика – вот, что она увидела в кошмарных ночных снах первородного. Самый жуткий стыд, позор и бесчестье. Вот, чем являлась слабость для самого могущественного существа на планете. И теперь она знала, какой он на самом деле, каким был и остался... Знала, каким он был некогда немощным слабаком, плаксой и неженкой, что собирал для матери с сестрой цветы на полях, а для ненавидящего его отца мастерил до кровавых мозолей на руках бесполезные игрушки. В подслушанном им разговоре Никлаус услышал для себя достаточно. И ему непомерно теперь хотелось то ли отблагодарить, то ли придушить любопытную выскочку, вздумавшую вызваться защищать его перед тупым идиотом. Он и сам мог прекрасно со всем разобраться. Ему не впервой слышать от окружающих, какое он жуткое чудовище, но Кэролайн – совсем другое дело. Она слишком близко принимала всё к сердцу... Особенно когда дело касалось не её самой, а близких. Он чувствовал её боль за него как свою собственную. – Может поэтому я такой плохой? Думаешь в этом всё дело? Боязнь быть брошенным? Клаус беспечно усмехается. Он стоит напротив замершей перед ним прекрасной статуей девушкой, что не в состоянии утаить от него той космической вселенско-масштабной боли, что испытывала сейчас из-за него. И он пытается казаться как можно более беспечным, небрежным, словно всё то, что ей довелось увидеть и услышать сегодня, нисколько его не касалось. – Я видела всё это и... – Кэролайн набирает в грудь побольше воздуха, пытаясь найти подходящие для ситуации слова. – Здесь нет твоей вины, Клаус. Нет. – Я знаю, – равнодушно отвечает гибрид. Он говорит это таким будничным тоном, которым отвечают на соболезнования от посторонних людей. Благодарно и сухо. – Нет, ты не понял. Посмотри на меня. Во взгляде синих мужских глаз проявляется некоторая заинтересованность и... страх. – Это не твоя вина. – Я знаю, – сурово повторяется гибрид. – Нет же! – не успокаивается Кэролайн. Её голос начинает дрожать, словно осиновый лист на ветру. – Это. Не. Твоя. Вина. – Знаю, – саркастично усмехается Никлаус, думая, что это какая-то шутка, розыгрыш. Заладила одно и то же! Кэролайн надвигается на него, заглядывая в самую суть. От этого её взгляда проходится мороз по коже. Непроизвольно Никлаус отступает на шаг назад. – Нет. Ты не понимаешь. Это не твоя вина. Не твоя. Не твоя вина. Она повторяет и повторяет одно и то же, словно заведённая. Словно пытается вбить, вдолбить эти слова не только в мозг, но и в сознание, в саму душу первородного. Чтобы наконец Никлаус осознал смысл сказанного. Внимательно вдумался. Проникся. Понял. Прочувствовал. Гибрид стоит прямо, чуть ссутулившись, напряжённый, словно натянутая охотничья стрела, готовая вот-вот сорваться с тетивы и пронзить собой чьё-то беззащитное сердце. Его лицо неожиданно, словно бы не выдерживая, искажается немыслимым злым страданием. Будто спадает привычная для него маска, сотканная из напускного извечного равнодушия и безразличия ко всему. – Не доставай меня! – сквозь подступивший ком к горлу предупреждает зло он. Кэролайн стоит в паре шагов от него. В её бездонных глазах столько откровенного сожаления, столько вселенского бескрайнего сочувствия, сострадания к нему, что всё это буквально давит гибрида неподъемным грузом, превращая его обратно в того жалкого, затюканного отцом, боязливого мальчишку. – Это не твоя вина, – шёпотом повторяет Кэролайн. И тон, которым она произносит это, звучит так, словно она делает шаг в непроглядную пропасть бездны. – Не доставай меня! – срывается на крик Никлаус, больно отпихивая девчонку за плечи от себя назад, подальше. Сейчас он боится самого себя. Того, что может сделать с Ней. Он уязвим как никогда прежде. – Только не ты! Но Кэролайн словно не замечает ни боли, ни страха, ни грозящей ей опасности. – Это не твоя вина. И эти слова, суть всего сказанного наконец доходят до мужского сознания. Не его вина в том, что когда-то мать нагуляла его с оборотнем. Не его вина в том, что отчим так люто ненавидел его за это. Не его вина в том, что со временем он ожесточился, пожелав выбрать лучшую жизнь для себя и семьи. Не его вина в том, что он так отчаянно страшился оказаться брошенным, забытым родными, нелюбимым ими. Не его была вина в том, что его любовь со временем стала до маниакальной болезненности тиранична и беспощадна. Он изначально был лишён выбора. Либо его, либо он. В природе выживает сильнейший. И в том, что парень захотел жить, защищать свою семью любым известным для него способом – всё это не его вина. И от осознания прописной истины внутри гибрида будто что-то щёлкает, как затвор охотничьего револьвера. Словно вскрываются разом, казалось бы, давным-давно зажившие старые раны. И гной начинает сочиться наружу из разверзшихся кровавых краёв бесконечно нескончаемым потоком, впервые за всё долгое время проходя через великое очищение. Прерывистый рваный всхлип покидает мужскую грудную клетку. Никлаус выглядит напуганным, уязвимым, растерянным. Пятится назад, упираясь спиной в каменную сырую стену. Что с ним происходит?! Он закрывает лицо ладонями, но слёзы прорываются из многострадальной души своим неконтролируемым потоком, выплескивая из себя впервые накопившуюся за многие столетия грязь и черноту, обиды и ненависть. Нежное прикосновение к колкой щетине. Тонкое изящное запястье осторожно притягивает к себе стыдящегося собственных слёз мужчину. Резкое движение. И девчонка заключена в болезненно крепкое, железобетонное, медвежье объятие. Клаус плачет у неё на плече, словно тот пятилетний ребенок. Как же бесконечно долго он носил в себе эту боль... Кэролайн ласково, отдавая ему всю себя, успокаивающе гладит гибрида по спине, широким плечам, затылку. Утешает, словно маленького, окутывает своей чистой, искренней, неподдельной любовью, – ограждая его тем самым от мрачного тёмного прошлого. Освещает своей любовью непроглядную, скрывающую страшных внутренних демонов тьму. Освещает... И оказывается, что демоны – это всего-навсего один маленький, напуганный, требующий любви и заботы невинный мальчик. Кэролайн не в силах произнести ни слова. Слёзы душат её беспощаднее самого коварного убийцы. Но она держится. Впитывает в себя всю многовековую боль и страдания супруга. Принимает их в себя, очищает и возвращает обратно. А гибрид всё не может остановиться. Его тело сотрясают и сотрясают рыдания. Жутко слышать и ощущать, как у тебя на плече плачет в голос властный и сильный всемогущий тиран – гроза тёмного мира. Внутри всё сжимается от невыносимой боли за него, хочется порвать на мелкие клочки любого, кто хотя бы теперь посмотрит в его сторону не так, как хотелось бы! – Да пошли они все! – выдыхает Кэролайн, крепко-накрепко обнимая мужа.