***
– Безопасно?! Да ты устроил Сайлент Хилл!!! – вопит Кэролайн, сидя в кровати и активно жестикулируя руками. – Опасность представляешь только ты сам! Лицо гибрида искажается яростью. – Я забочусь о тебе! О моем ребенке! О семье! – кричит он в ответ, стоя на почтительном расстоянии от благоверной. Сейчас он на взводе и лучше держаться подальше от незаслуженно обвиняющей его во всех грехах блондинистой малолетки! – Сэм, Джош, Эрик, Крис... Коул! Они кровь твоей крови – Семья! – восклицает в противовес словам первородного неугомонная вампирша. – И какой результат! Тебе напомнить?! Одних ты искусал как взбесившаяся сучка, и к утру без твоей крови они все погибнут, а Коула швыряешь по стенкам, словно он мячик для пин-понга! Так ты называешь заботу о своей семье?! Воспитательная методика от неврастеника?! Да тебе книгу издавать надо...! От переполняющей душу ярости Никлаус Майклсон, кажется, сейчас взорвется. То, что собственная жена встает на защиту младшего кретина, заставляет отчего-то разум древнего психопата буквально кипеть, а сердце перекачивает кровь словно бы в тысячи раз быстрее. То, что гибрид все еще способен контролировать себя в таком состоянии, кажется абсолютно невероятным и сверхъестественным. Но этому есть вполне логичное объяснение. Если бы не беременность и Кэролайн была первородной, Никлаус без раздумий вогнал бы ей в сердце по самую рукоять усыпляющий на века кинжал! Засадил бы острие настолько глубоко, насколько бы только мог! Кэролайн ЕГО ЖЕНА и ОБЯЗАНА ВСЕГДА БЫТЬ ТОЛЬКО НА ЕГО СТОРОНЕ! Но не успевает первородный и рта открыть, чтобы высказать свои закравшиеся в душу некие подозрения и упреки, как в палату, словно к себе домой, уверенной походкой проходит Коул. Его вид полон напускного добродушия и приветливости. Привычная лживая маска, под которой лицемер скрывает такого же дикого, временами неуправляемого монстра. – Я купил тебе подарок! – с ходу заявляет мелкий негодяй, искоса бросая на опешившего от такой наглости брата взгляд полный бахвальства и самодовольства. – А им можно застрелиться?! – хмурясь, интересуется Кэролайн, но чувствует как гнев, клокочущий где-то глубоко внутри нее, постепенно начинает утихомириваться, и на смену ему приходит легкая смущенность и удивительная покорность, что не ускользает от внимания пристально наблюдающего за происходящим мужа. Никлаус давно уже заметил, что супруга, стоило только появится в поле зрения младшему родственнику, тут же как-то затихала, явно чувствуя себя несколько скованно в присутствии извечного подростка-лоботряса! Гибрид списывал свои подозрения на привычную для себя паранойю и неизменное чувство собственничества, старался прислушиваться к психологическим умозаключениям закончившей факультет по психологии Ками, но... звериное чутье, обостренное благодаря вампиризму, и тысячелетний опыт день за днем утверждали ему обратное. Весело усмехнувшись, Коул протягивает красиво упакованный сверток нахохлившейся на своей больничной койке блондинке. – Если только избить кого-то этим... – комментирует он, бросая красноречивый взгляд на родственника. – Пошел вон. Мы разговариваем, – продолжая стоять в отдаленности, раздраженно цедит Никлаус. Синие глаза покрываются налетом серой дымки. Словно итак пасмурный было день готов перерасти в настоящий ураган, шторм и бурю. От пристального внимания социопата не ускользает ни единой детали в поведении этих двоих. – Ваш "разговор" надо признать, не отличается конфиденциальностью! – небрежно бросает в ответ гаденыш. Он даже не смотрит в сторону говорящего. – Я кстати полностью на твоей стороне... КЭР, – и в доказательство своих слов, хитроумный проныра притворно морщится, растирая плечо, якобы до сих пор страдая от ушиба. Этому наглецу гибрид тоже, будь у него возможность, обеспечил бы вечные сновидения до скончания времен... – Спасибо, Коул! – впервые за последние часы улыбается Кэролайн, аккуратно разворачивая яркую бумагу и доставая из коробочки планшетник последней модели. Она старается не смотреть на младшего Майклсона. Их секрет должен навсегда остаться в тайне... – Эта модель еще не вышла в продажу! – уверенно заявляет Кэролайн, небрежно-ласково проходясь кончиками пальцев по ультрамодному тонкому дисплею. – Китайская подделка? – не удерживается она от того, чтобы не подшутить над первородным. Но ее благодарная мягкая улыбка говорит об обратном. Парень буквально раздувается от гордости и щелкает блондиночку по ее аккуратненькому премилому носику. – Не пугай нас так больше! Иначе отберу назад! – бросает более чем красноречивый и обещающий выполнить свою угрозу взгляд Коул. – Претензии не ко мне! – коротко смеется в ответ вампирша, кладя свободную руку на округлившийся животик. Машинально Коул так же касается кончиками пальцев выпирающей части женского тела, сокрытого под больничной тканью хлопковой безвкусной ночнушки. И серые глаза впервые за многие века изумленно распахиваются, на какое-то мгновение теряя свой извечно опасный обворожительный прищур. Это проявление искреннего изумления на мужском лице не может не рассмешить. – Это нормально! – улыбается Кэролайн, глядя на тут же отдернутую от ее живота руку Коула. – Он как с неделю уже пинается! – поясняет она, утихомиривая разыгравшегося малыша, так радостно отреагировавшего на своего дядю. – Первым это заметил Клаус. Разговор о малыше и воспоминание о самом наверно счастливом в своей жизни утре заставляют Кэролайн невольно нежно улыбнуться. Надо было тогда видеть выражение лица проснувшегося мужа, под рукой которого впервые проявил свою активность чудо-ребенок. Переместившись к больничной кровати Клаус, якобы ненароком, отстраняет ошарашенного проявлением чуда брата от девушки и по-хозяйски сам кладет руку той на живот. Словно позабыв о начавшейся было ссоре, супруги обмениваются между собой искрящимися от восторга взглядами, чувствуя, как их малыш вовсю вертится в околоплодных водах. Немного сконфузившись, Коул ощущает себя здесь лишним. Но все равно не уходит. Честно говоря, ему не терпится еще раз прикоснуться к животу девушки. Таких мощных эмоций он не испытывал наверно с тех самых пор, когда являлся еще человеком. А он и забыл на что это похоже... Забыл как это поистине прекрасно и бесценно... Точно так же толкалась когда-то в животе матери – Ребекка, которую больше всех ожидали в семье Майклсонов. Вошедшая женщина-доктор, безусловно находившаяся под внушением, отдает распечатанные в конверте первые снимки с УЗИ, заверяя о прекрасно текущей беременности и не выявленной никакой патологии. – Повышенный в крови адреналин спровоцировал некий маточный спазм, что само по себе удивительно... Сила испытанного матерью стресса должна была быть колоссальной... Выброс в кровь ребенком определенных гормонов предотвратил выкидыш. Это невероятно... Сенсационно... Плод словно защитил сам себя... – врач поражена, и находись она не под гипнозом, давно бы уже растрезвонила об уникальном случае на всю больницу. Выражение лица Никлауса застывает непроницаемой маской жестокости. Сама мысль о том, что пришлось испытать его ребенку, осознание причины, по которой кроха был вынужден прибегнуть к самозащите, приводит первородного в дикое смятение, сжигающее отца изнутри. Так не должно было быть! Ребенок не должен изведывать никакого страха! Только не в этот раз! Неосознанно Клаус зло смотрит на неосторожную супругу, словно только она повинна во всем случившимся. Кэролайн испытывающе и серьезно смотрит в ответ. Ее глаза, утратив былой веселый блеск, потемнели. Он позже с ней поговорит... Клаус грубо затыкает восторженную докторшу, внушая той обо всем забыть и никогда больше не вспоминать. Медик послушно берет распечатку с компьютерными данными, безэмоционально расшифровывая медицинские полученные данные. – Вес 800 грамм, рост 22 см... Кэролайн взволнованно наблюдает за тем, с каким пристальным вниманием, чуть ли не раскрыв рты, слушают врача мужчины. С Хоуп они все были лишены таких простых человеческих радостей, погрязнув в войне с оборотнями, ведьмами и кровавых извечных бойнях. Теперь же все было иначе. У молодой мамы ускоряется сердцебиение от осознания возможной трагедии, которую они чудом сегодня обошли. Отложив планшетник в сторону, блондинка обхватывает свой живот, словно редкую баснословно дорогую драгоценность. – Хотите знать пол? – интересуется медик. – Мальчик, – в один голос вслух утверждают родители, и машинально переглядываются между собой. На какое-то мгновение суровость покидает гибрида, но последующий ответ врача ставит всех присутствующих в полнейший ступор. – Насчет выжившего – вы правы. А как насчет второго?.. – осторожно интересуется врач. – Ваше право отказаться... Мы просто проведем аккуратную чистку, уверяю – эта процедура абсолютно безболезненна и не причинит никакого вреда основному плоду. Секунда, и Никлаус срывается с места, вырывая из рук специалиста распечатки. Быстро пробегается глазами по многочисленным зашифрованным данным, останавливая свое пристальное внимание на информации насчет двойняшек. – Невозможно, – полностью ошарашенный, словно громом пораженный, комментирует он. Двое братьев, не обращая внимания на взволнованную докторшу, устремляют свой взор на главную виновницу их шокового состояния, которая сама выглядит не лучше. – Я ничего не слышу, – заявляет Коул, чутко пытаясь прислушаться ко второму скрытому от них всех прежде сердцебиению. Глаза Никлауса заметно увлажняются. В них проявляется скрытое бешенство и злоба. – Что с ребенком?! – хватая медика за шею, и приподнимая ее от земли, угрожающе рычит гибрид. Но та лишь болтает по воздуху ногами, давясь собственным криком. Подскочившая с кровати Кэролайн остановлена перекрывшим ей дорогу суровым Коулом. – Клаус, пожалуйста! Не надо! – словно в мольбе, восклицает она, не желая быть свидетельницей очередного хладнокровного убийства. – Я не понимаю... – девушка абсолютно растеряна и напугана. Осознание страшной новости все еще не доходит до нее. Она просто хочет, чтобы все обошлось без крови. Но находившийся в состоянии аффекта гибрид словно не слышит ее. Его разум застилает пелена дичайшего ужаса от осознания того, что может означать отсутствие второго сердцебиения. Страшная догадка порождает липкий мерзкий страх, что распространяет свои склизкие длинные щупальца в самую глубину бессмертной черной души. – Коул! – вид блондинки настолько ранимый и трогательный. Еще ни разу она ТАК не смотрела на него. Никогда. Словно он единственный, кому она может абсолютно довериться. – Он же убьет ее! Что происходит?! Пожалуйста, сделай что-нибудь, останови его! Вцепившись в мужские плечи, Кэролайн порывается обойти младшего Майклсона, но бесполезно. Силы не равны. Коул сдерживает девушку как может, стараясь не навредить ей. Он удерживает ее за предплечья, стараясь загородить ее собой от ужасающего зрелища. Ее срывающийся голос тупым ножом режет по оголенным нервам. Жизнь конвульсивно дергавшейся в предсмертных судорогах женщины нисколько не заботит Коула, но вот бледная, такая ранимая, с чистым напуганным взором вампирша, буквально выбивает из первородного саму душу. – Пожалуйста, Коул...! – устав сопротивляться и вырываться, громко плачет Кэролайн, судорожно обнимая родственника за шею. Все. Нервный срыв. Она плачет. Так горько, так надрывно.... Это невыносимо. Но лучше пускай брат всадит ему очередной кол в сердце за ослушание, нежели еще хоть мгновение терпеть все это. Коул было порывается снизойти до просьбы девушки, слезы которой, словно кислота, прожигают его сердце сквозь повлажневшую ткань футболки, как тут... Клаус отлетает сам по себе к стене, не в силах даже пошевелиться. Невероятная по своей мощности колдовская сила удерживает гибрида на расстоянии от осевшей на пол пыльным мешком, полуживой, хрипящей от резко поступающего в легкие кислорода докторши. – КЭРОЛАЙН! – багровеет от ярости гибрид, моментально осознавая, в чем кроется причина его вынужденной временной слабости. – Клаус, она не виновата... – бледнеет на глазах теряющая стремительно силы от колоссального перенапряжения, не умеющая правильно управлять магией, напуганная собственной властью над гибридом девушка. – Я убью ее! – выкрикивает угрозы убитый горем Никлаус. От пересыщающей его ярости он брызжет слюной, стараясь оторвать свое тело от стены, к которой его раз за разом, словно притягивают магнитом. – Любого! Каждого в этой больнице! Это их вина! Их...!!!! Но тут слышится хруст позвонков, и Никлаус соскальзывает по стене вниз, мирно затихая на больничном полу. Шокированный Коул молча взирает на хрупкую в бесформенной ночнушке блондинку, которая в одну секунду перемещается к гибриду и с рыданиями опускается рядом с ним на пол, как заведенная принося ему зачем-то свои извинения. – Прости, прости, прости... – шепчет она, ласково поглаживая Клауса по голове, что покоится у нее на коленях. – Прости... Она целует его губы, глаза, лицо. – Прости меня, прости... Я не хотела... Случайно... Дрожащие пальцы путаются в коротких светлых прядях. Нежная кожа царапается об извечную трехдневную щетину, лаская мужское безжизненное лицо, но Кэролайн словно ничего и никого не замечает вокруг. – Прости... На секунду она затихает, осмысливая шокирующую информацию. Женщина-доктор до сих пор кашляет, находясь в некой прострации. Двойняшки... Точнее должны были быть... двойняшки. Дикий, нечеловеческий, короткий вскрик, полный умопомрачительной скорби вдруг вырывается из женской груди. Известие о мертвом втором малыше буквально подкашивает вампиршу. Почему?! Чем невинное дитя заслужило такое? Что она за мать, если не почувствовала угрозы? Выжил бы кроха, если она не настояла бы на поездке, если бы не пила первородной крови, если бы не таскалась по всевозможным экскурсиям и магазинам, если бы не занималась любовью? Если бы... Тело девушки начинают сотрясать рыдания. В этой больничной безразмерной рубашке она выглядит такой хрупкой, такой уязвимой, похожей не на королеву Орлеана, а на сломленную маленькую девочку. Крепко обнимая супруга, Кэролайн неожиданно резко, словно взяв себя в руки, прекращает плакать и потеряно озирается по сторонам, словно бы в поисках помощи, и останавливает влажный взор на застывшем соляным столбом Коуле. – Что мне делать? – ее вопрос звучит так просто, так по-детски. И это рвет древнему сердце. Он молчит. У него нет ответа. Изумительной красоты личико искажается таким страданием, словно вампирша заживо испепеляется на солнце. Она вновь склоняется над поверженным супругом, начиная теребить того за плечо. Бесполезно. Он мертв. Осознав это, Кэролайн, кажется, становится еще хуже прежнего. Кажется, ее рыдания не прекратятся никогда. Невероятным усилием воли, Коул заставляет себя излечить докторшу собственной кровью и внушить ей все забыть. Он совершает привычные для себя действия отточено, на удивления быстро и профессионально, словно запрограммированный робот. Вот только внутри древнего вампира, под внешней маской напускного хладнокровия, сейчас, кажется, лопнет сердце, что стучит в груди словно сумасшедшее. Рыдания переходят в скулеж. В тоскливый нечеловеческий вой. Мертвый кроха все еще находится внутри нее, с живым... Она совсем одна. Ей так страшно, невыносимо больно... И неожиданно Кэролайн затихает. Лежит на полу, обнимая гибрида, и не шевелится. Даже как будто не дышит. Создавшаяся резко тишина кажется настолько громкой, что вот-вот лопнут ушные перепонки. – Поднимайся. Кэролайн... – Коул протягивает руку девушке, затихшей на груди временно мертвого мужа. Но та его не слышит. Она словно ушла в себя, попав в некий вакуум абсолютно иной реальности. Банальное затишье перед очередной бурей. То, что она тихим комочком замолкла лежа на холодном полу, спрятавшись на груди гибрида ото всего мира, кажется еще более жутким зрелищем, чем когда она выла в голос. Коул чувствует, как вдоль его позвоночника проходит ледяная волна морозного холода. – Кэр... – он не в силах произнести ее полного имени вслух. Странный ком, подступающий к горлу, не позволяет ему этого сделать. Судорожно сглотнув, лицо привлекательного парня неожиданно приобретает суровую решимость. Он молча наклоняется, берет на руки обессиленную вампиршу, которая на удивление ведет себя послушно и вяло, словно уставший, измученный за длинный бесконечный день, ребенок. Кэролайн лишь слабо стонет, когда прекращает чувствовать рядом с собой родное мужское тело. Она пытается уцепиться за край футболки Никлауса, но сил, чтобы удержаться не хватает, и ее словно пушинку увлекают за собой. – Тише, тише... – заботливо шепчет ей Коул, с предельной осторожностью укладывая заплаканную девушку обратно на постель. – Все хорошо... Все будет хорошо... Светловолосое создание начинает нервничать и выкручиваться, пытаясь оглянуться назад на лежащего в бессознательном состоянии мужа. Ей становится остро необходимо видеть его. И лишь когда Коул позволяет ей это сделать, девушка болезненно прикрывает глаза. – Второй ребенок... – с трудом начинает было она, но первородный, присаживаясь к ней на постель, не позволяет ей дальше продолжить. Хорошо, что она не смотрит на него. Заострившиеся черты лица, выступившая не поддающаяся контролю хищная сущность, ярко-фиолетовый расписной узор из вен и артерий... Так Коул реагирует на восхитительный запах крови. – Все хорошо, детка... – хрипло шепчет он, наматывая на руку белоснежную больничную простынь. – Доверься мне. С этими словами древний прикладывает ворох ткани к низу живота девушки, и не успевает та дернуться – подставляет под ее губы свое подготовленное кровавое запястье. Широко распахнутые голубые глаза с ужасом взирают на валявшегося у противоположной стены на холодном полу супруга... Кэролайн давится алым потоком, которым ее насильно поит младший первородный. Она пытается сопротивляться, но крепкий мужской захват не позволяет ей даже шелохнуться. – Так надо, Кэр... Потерпи... – чувствует она теплое дыхание у самого своего уха. – Обещаю, скоро это закончится... Кэролайн крепко сжимает бедра, но... рука Коула до болезненности, с силой проникает между ног, удерживая там мгновенно пропитывающуюся кровью ткань. Да, то, что он сейчас делает, заставляя насильно принимать собственную кровь, – сродни изнасилованию, но другого выхода нет. Если имелся шанс спасти хотя бы второго ребенка, необходимо было этим воспользоваться. Наконец кровотечение замедлилось, прибывание крови в женском организме было частично восполнено, придав крошечному, ни в чем не повинному крохе резерва для подпитки собственных сил. Молча поднимаясь с постели, Коул сгребает окровавленные простыни в охапку и швыряет их на пол. Он ждет криков, истерик, оскорблений, упреков, угроз, но сжавшись в тугой комок, Кэролайн продолжает лежать на боку с широко распахнутыми глазами, наполненными... пустотой. Она даже не вздрагивает, когда Коул осторожно касается ее ног смоченной в теплой воде ветошью. Он не сводит с нее внимательных серых глаз, что неотрывно следят за любой реакцией с ее стороны. Коул нервно облизывает губы и, стараясь не смотреть, проскальзывает под подол ночной женской рубашки. Необходимо уничтожить все следы произошедшей недавно трагедии. – Клаус убьет нас, – еле слышно вдруг произносит Кэролайн. Но тон, с которым она это произносит, настолько ровный и бездушный, что становится как-то не по себе. На мгновение Коул останавливает свои действия, но ненадолго. – Только меня, – тихо поправляет равнодушную ко всему девушку Коул и смачивает ветошь в розоватой от крови воде. Игнорируя собственное возбуждение, первородный спокойно заканчивает омовение женского тела, стараясь думать при этом об интегралах и прочей ерунде. – Можно? – Коул неуверенно касается завязок на женской спине. – Нет... – подает хоть какие-то признаки жизни блондинка, отвлекаясь от созерцания поверженного супруга. Она слабо шевелится, стыдливо прикладывая руки к полуобнаженной уже груди. – Тебя необходимо переодеть. Ты вся в крови, – вкрадчиво поясняет Коул, чувствуя себя самой последней мразью на свете. Ему прекрасно известно что это... И это точно не кровь. Сжав зубы, он уверенно тянет завязки на себя, с легкостью освобождая от испорченной одежды попытавшуюся начать сопротивляться ему, ослабленную магией девушку. Намеренно стараясь не смотреть на свои манипуляции, Коул наспех переодевает ее в чистую идентичную прежней, больничную пижамку. Но мужской взор не может не отметить божественной красоты женского, идеально гладкого, нежного тела. Ровный золотистый загар окрасил своим солнечным поцелуем безупречную некогда молочно-белую кожу, такую безупречно шелковую на ощупь, что казалось, словно она скользит в мужском крепком захвате, как гладкий атлас. Вампир аккуратно сажает ослабленную блондинку на край кровати, чуть наклоняясь перед ней вперед, чтобы завязать на ее спине завязки. Стеклянный взгляд голубых глаз подергивается влажной пеленой. Что-то не так. Коул тут же прослеживает за взглядом девушки, натыкаясь позади себя на окровавленный ворох отходов, – грязно-бурая вода, окровавленные тряпки, побагровевшая чуть ли не пропитанная насквозь испорченная пижама... – Это... мой ребенок? – дрожащими губами интересуется вампирша, намертво впиваясь болезненным взглядом в гору испорченных вещей. Что он может ответить? "Нет"?.. Дрожащие мелкой дрожью холодные женские пальчики осторожно касаются мужского лица. Только сейчас древний вампир осознает, что плачет. Не отводя взгляда от вороха хлама, Кэролайн машинально стирает соленые потоки с мужского, с трудом сдерживающего скорбное выражение лица. Ее ребенок... Плод настоящей любви... Один из двух... Уникальное создание природы... Мусор? Хлам? Кровавое месиво? Багровая вода? Тело девушки начинает мелко дрожать. Дыхание Кэролайн становится частым, прерывистым, рваным. Она словно бы задыхается. Хватая ее за плечи, Коул заставляет ее посмотреть на себя. – Я остановлю это, – уверенно заявляет он, прежде чем радужка его глаз заметно увеличивается и сразу же уменьшается в размере. – Нет, Коул... – отрицательно мотает головой Кэролайн. – Я должна помнить моего ребенка... Прошу... – Забудь обо всем, что здесь произошло. И что у нас было, – не раздумывая ни секунды уверенно заявляет первородный. По его лицу текут слезы. – Вы поругались с Клаусом, он ушел, хлопнув дверью, ты уснешь, и тебе приснится удивительный добрый мир, намного лучше, чем этот... – вампир с облегчением отмечает про себя, что девушка перестает судорожно цепляться в края его футболки. И горько усмехнувшись, добавляет. – А мне испечешь в благодарность пирог и станешь болеть за другую футбольную команду!***
– Серьезно?! – чувствуя неимоверную слабость в организме, Кэролайн с трудом, но чуть приподнимается в кровати. Нахохлившийся перед ней Никлаус практически не виден из-за шикарного букета цветов. – Если это на кладбище вампирам, которых ты покусал вчера... – Это тебе, – осознав, что подарок принимать не спешат, гибрид молча кладет цветы на больничный столик. Он стоит спиной к только что проснувшейся вампирше. – Я хочу видеть Сэма, – строго складывая руки на груди, упрямо заявляет Кэролайн, не совсем понимая, почему она спокойно уснула глубоким сном, когда жизнь ее верных подчиненный буквально висела на волоске. – Если тебя так беспокоит жизнь слуг, то все они, без исключения, в безопасности. Клаус смотрит в окно. На удивление его голос кажется непривычно ровным и несколько отстраненным. Не кричит. Не препирается. Не манипулирует. Не огрызается... Кэролайн была готова к несколько иной манере их сегодняшнего разговора. Теперь же она выглядит растерянной и несколько виноватой. Чувствует себя неврастеничкой и склочницей. – Ты вылечил их? – смягчает свой тон она, не совсем до конца веря в душевную доброту собственного супруга. Блондинка пытается уловить – в чем подвох, но проснувшийся внутри нее малыш неожиданно толкает ножкой в бок. Никлаус реагирует на женский болезненный вздох крайне нервно. Он резко оборачивается, в секунду оказываясь рядом, у постели. Только сейчас вампирша замечает, насколько гибрид выглядит угрюмым и словно бы постаревшим. Все дело в отросшей щетине и мрачном выражении взволнованного лица. Чувство вины накрывает с головой сурово настроенную было блондинку. – Спасибо, – перехватывая опустившуюся на область ее живота мужскую ладонь, она светло улыбается супругу. – За цветы и... то, что ты сделал. Кэролайн искренне счастлива. Ей важно знать, что гибрид способен на проявление милосердия к собственным подчиненным. Именно такого она его и полюбила. – Семья превыше всего, – произносит в ответ Никлаус, только глаза его при этом подозрительно странно увлажняются. – Ты поступил правильно... – предположив, что гибрида беспокоит очередное проявление слабости, пытается разуверить его в обратном Кэролайн. Она чуть слегка прикусывает губу и забавно морщится, когда проснувшийся малыш, обитающий внутри нее, начинает активно приветствовать родного отца. – Какой неугомонный, весь в тебя! – улыбается вампирша. Никлаус выдавливает из себя подобие улыбки. Он выглядит так, словно несет в себе неподъемную титаническую ношу. – Все в порядке? – небесно-голубой взор девушки сквозит подозрением. – В полном, – после некоторого раздумья отвечает первородный, и, убедившись, что сердцебиение матери и ребенка в норме, Никлаус спешит удалиться из палаты. – Через неделю мы улетаем, – бросает он на ходу. И в его голосе заключено столько злобы, столько укора, столько боли, что кажется, все эти составляющие разорвут своего обладателя посредством бомбы. Обеспокоенная блондинка какое-то время продолжает смотреть вслед удалившемуся супругу, не понимая, что она успела такого сделать, чтобы вызвать в нем столь странную реакцию. Она абсолютно растеряна.***
Клаус вылечил укушенных им в порыве ярости вампиров, имея виды на них, но его настроение от этого доброго дела ни на йоту не улучшилось. Чем ближе подходил срок к родам, тем параноидальнее обострялась его извечная подозрительность и мания преследования, заговоров. Кэролайн строго-настрого было запрещено покидать дом без сопровождения самого Майклсона, и никакие возмутительные крики, что следовали с ее стороны по этому поводу не были способны переубедить озверевшего в последнее время социопата в обратном. Подросшая за пару месяцев Хоуп казалась самой счастливой в этом сумасшедшем семействе. Хотя бы она скрашивала унылый досуг беременной девушки, до безумия соскучившейся по девочке. Путешествие оставило неизгладимое впечатление в воспоминаниях, но... находясь на расстоянии от Хоуп, Ребекки, Элайджи... Кэролайн ощущала странную еле заметную тоску по дому. Она часто ловила себя на мысли о том, что постоянно думает об оставшихся в Орлеане первородных. Вампирша постоянно скупала в магазинах то игрушки, то элегантные шикарные костюмы, то модные украшения, вещи... Даже Клаус как-то раз был вынужден изъять у нее сотовый, чтобы блондинка прекратила названивать чуть ли не каждые двадцать минут по межгороду! Ребекка вовсю игнорировала звонки спятившей беременной, чем только подлила порцию масла в огонь, но всегда и во всем тактичный и безупречный Элайджа опустился до личной просьбы, попросив брата утихомирить настырную девчонку. Но так проходило начало свадебного путешествия. Последние же дни оказались в солнечной Азии тусклыми и блеклыми. Кэролайн уже мечтала оказаться в Новом Орлеане, лишь бы не ощущать того колоссального напряжения что не пойми откуда, словно стена, выросло между ней и мужем. Вечно ненасытный гибрид в последние дни, а если точнее – ночи, и пальцем к ней не притронулся. А когда она рискнула сама проявить активные поползновения на сей счет, первородный вылетел из кровати словно ужаленный, громко хлопнув на прощание входной дверью. Именно так прошла их последняя ночь в свадебном путешествии. За долгий перелет, никак не объяснив своей ночной выходки, Никлаус лишь сухо справлялся о самочувствии супруги и рявкал без повода на приближенных, сослав их в итоге с глаз своих в эконом-класс! Но теперь они находились в бизнес-классе абсолютно одни. Коул прибывал в отдельной части самолета, намеренно зачем-то отделенный от Кэролайн гибридом. На попытки поговорить с мужем, он зло сверкал глазами, одним только взглядом останавливая девушку от столь необдуманного поступка. А когда Кэролайн достала подаренный Коулом планшетник чтобы хоть как-то скрасить бесконечно тянущееся в полете время, Никлаус молча вырвал технику у нее из рук, разломив на ровные части, словно плитку шоколада. – Книги читать полезнее, – прокомментировал он и, заняв место с ошеломленной его выходкой супругой, вручил ей какой-то журнал, что выудил из спинки соседнего кресла. Машинально Кэролайн раскрыла страницы предложенного чтива, не рискуя что-либо даже высказать нахалу, но тут же округлила глаза. Более чем откровенные картинки Плейбоя, что смотрели на нее с красочных страниц мужского журнала, еще долго маячили у нее перед глазами. – Сон полезнее всего, – сухо проговаривает словно бы в пустоту гибрид, делано безмятежно наблюдая за тем, как невозмутимая сумасбродной выходкой богача стюардесса, послушно убирает с пола разодранные им в клочья ошметки, – все, что осталось от вульгарного чтива. – Что происходит? – осторожно накрывает своей ладонью руку психованного гибрида Кэролайн. – Мы летим домой, – дарит ей до пугающего безмятежную улыбку Никлаус. Когда он в таком состоянии, с ним лучше не разговаривать. Но молчать – не в характере Форбс! Она резко поднимается с места, придерживая себя за выпирающий аккуратненький живот. Но Клаус сидит у прохода, не позволяя ей выйти. – Мне кажется, для ребенка будет лучше, если ты спокойно посидишь... – цедит он сквозь зубы. Только желваки ходят по скулам, выдавая гнев своего обладателя. – А мне кажется, тебе лучше заткнуться и подумать о своем поведении в одиночестве! – выпаливает Кэролайн, порываясь протиснуться к проходу. – Пусти, я к Коулу! Никлаус подскакивает с места, словно в нем срабатывает скрытая пружина. – Я вижу, вы с ним неплохо сдружились, – чуть ли не шипит он, прожигая супругу убийственным взглядом. Не веря собственным ушам, Кэролайн презрительно фыркает. Ее насмешливая улыбка, кажется, срабатывает наподобие детонатора. Никлаус с силой сжимает непокорную девчонку за локоть, одним рывком усаживая ее обратно на место. Но та была бы сама не своя, если бы не подскочила обратно на ноги. Между супругами начинается противоборствующая возня. Кэролайн возмущенно лупит первородного по грудной клетке, пытаясь отпихнуть его в проход, но он словно неподвижная гора. – Что тебе нужно от него?! – Никлаус перехватывает женские запястья, нависая над слабой вампиршей, словно хищный стервятник. – Заняться сексом в туалетной кабинке! – негодующе встряхивает длинными роскошными локонами блондинка. И понимает, что своей остротой лишь сделала только хуже. Потемневший взгляд напротив в секунду заполняется непроглядной, кромешной тьмой. Еще немного и любимый супруг вот-вот вонзит в нее свои смертоносные острые клыки... – Клаус, нет... – гневно глядя на супруга, предостерегающим тоном произносит Кэролайн, но поздно. Нехорошо так, не по-доброму усмехнувшись, Никлаус резко отпускает из своего плена тонкие запястья и впивается с противным болезненным хрустом в шею ничего не подозревающей стюардессы, что направлялась уладить конфликт между парой. Презрение. Боль. Разочарование. Так смотрит на него любимая женщина. Так она должна выглядеть, знай она о том, чего они лишились в этой поездке. Держать всю эту боль в себе одном просто невыносимо. Видеть ее улыбающейся, старающейся развеселить или хоть как-то отвлечь его самого, когда у них погиб всего как пару дней назад ребенок – это обжигает древнему душу черной, лютой ненавистью. Ненавистью на самого себя, на жизнь. Но и подвергнуть любимое создание тому, что испытывает сам гибрид, он так же не может. Хоть кто-то из них должен оставаться прежним. Должен быть лучше другого. Должен сохранить свет внутри себя. Коул сделал все правильно, но... Никлаус впервые По-настоящему Искренне Всей Своей Душой, помимо воли испытывал черную ненависть к своему младшему брату. И это разрушающее гнилое чувство росло в нем день ото дня, разгораясь внутри черного сердца, словно огонь в камине, все ярче и ярче. От беды подальше, Коул сидел в отдельном бизнес-классе, чтобы не гневить скорбящего в одиночестве по утрате родственника. – Будь умницей, дорогуша, выполняй, что велит тебе твой муж, – швыряя окровавленную стюардессу на пустое соседнее сиденье, наигранно мягко и крайне вежливо обращается к супруге гибрид: – Иначе я могу разозлиться... А когда я в гневе, ты знаешь... – многозначительная пауза. – Это нехорошо... для окружающих. Все-таки не зря он скупил все места в бизнес-классе. Отсутствие свидетелей – отсутствие проблем. Замерев на месте, Кэролайн с подкатывающей к горлу тошнотой, с омерзением взирает на то, как тягуче медленно стекает по мужскому подбородку алая вязкая жидкость, как она постепенно застывает, впитываясь в отросшую светлую колкую щетину... – Сядь. На место, – сальная улыбочка гибрида исчезает. Ее сменяет суровое и крайне опасное выражение лица. Кэролайн продолжает стоять на месте. Она гневно дышит. Полушария великолепной груди заметно приподнимаются и опадают, скрытые под миловидным платьицем. Тело первородного заметно напряжено, секунда и он готов сорваться с места, чтобы выполнить привычное для себя за столетия дело. Но Кэролайн подчиняется и делает шаг. Еще один. Практически вплотную встает напротив окровавленного психопата. Ее взгляд, словно рентген, пронизывает собой сумрачный немигающий взор напротив. – Хорошо, – тихо соглашается она и приникает одновременно трепетным и горячим поцелуем к губам опешившего убийцы. Эта страстно. Это неожиданно. Это сводит с ума. Это заставляет вскипеть кровь. Из мужской гортани непроизвольно вырывается животное, предостерегающее об опасности рычание. Но нежные женские руки ласкают колкое лицо, трепетно путаются в отросших за время отпуска светло-соломенных прядях, скользят по мужской груди, сутулой спине. Невыносимая пытка. Резко отрываясь от горячего, влажного, так немыслимо возбудившего обоих поцелуя, Никлаус сам не осознает, что делает, позабыв обо всем на свете. Он жаждет забыться, жаждет отвлечься от того горя, что пожирает его. И этот способ забытья подходит для него как ничто лучше всего. Любые опасения, любой страх за состояние текущей беременности куда-то моментально испаряются, уступая место сносящему голову желанию. Он разворачивает девушку к себе спиной, стоя прямо в самолетном проходе. Он страстно, порывисто проходится своими жаркими ладонями по ее округлому животу, прикусывает строптивицу за затылок, мочки ушей, шею, и, скользнув чуть ниже – к женскому лону, вульгарно грубо задирает подол ее летнего платья вверх, нещадно сминает ткань в горсти. Восставшая мужская плоть готова разорвать собой черную джинсовую ткань. Звериное желание заполняет весь разум, покоряя своей развратной сводящей с ума воле. Но вдруг... Мгновение. И в руках распаленного гибрида остается лишь свежий как осеннее утро аромат. Он резко оборачивается назад, следуя за цветочным шлейфом. – Я сижу, – беспечно пожимая плечами, играется в сотовый телефон коварная обольстительница. И чувствуя, как с нее не сводят уничтожительного серого, как грозовая надвигающаяся туча, взгляда, нажимает на паузу, отвлекаясь от убийства птичками противных обезьян. – Покорная жена подчинилась пожеланию мужа. Разве ты не этого хотел? – женский взгляд излучает презрительную насмешливость. Кривая мужская усмешка служит ей неубедительным ответом. Расстегнув джинсы и все там поправив как нужно, Никлаус, ни чуть не смутившись, спокойно направляется к решившей поиграть с ним в кошки-мышки супруге. Но не успевает Клаус занять свое место рядом с ней, как он остановлен на полпути ее надзирательным поучительным тоном. – Будь любезен, убери за собой, – Кэролайн даже не удосуживается отвлечься от игры в Angry Birds. И поясняет: – Кровавый беспорядок меня злит... А когда я злая, и к тому же беременная... – нахалка отвлекается от убийств обезьян, бросая красноречивый взгляд на смотрящего на нее с вызовом мужа. – ...Может пострадать твоя интимная жизнь... Густые длинные ресницы безобидно пару раз совершают трепетные быстрые движения. Как порхания крылышек колибри. Алые губы расползаются в веселой усмешке. Видимо взвесив про себя все за и все против, Никлаус молча хватает бессознательную стюардессу за запястье и намерено небрежно, словно половую тряпку, начинает волочить за собой. При этом он насвистывает какую-то незатейливую джазовую композицию, намерено пару раз роняя тело по пути к выходу. Брезгливо морща носик, Кэролайн делает вид, что ее нисколько не заботит метод мужской уборки. Никто не смеет так обращаться с королевой Орлеана, даже сам король!***
И вот они дома! Все утро поджидающая родителей у окна Хоуп, первая вылетает на улицу, чуть ли не снося по пути старинные увесистые статуи, что украшают собой вход в особняк. – Папочка!!! От Кэролайн не ускользает то, как освещаются радостным блеском глаза первородного. Лучики еле заметных, расходившихся у уголков глаз морщинок, делают мужскую улыбку до невозможности солнечной и невероятно притягательно теплой. Нежной. Небрежно швыряя багаж в пыль, Никлаус оборачивается, радостно подхватывает дочурку на руки, пару раз подкидывая ее вверх, к небу. Хоуп звонко взвизгивает и заливисто, на манер Кэролайн, смеется. Но тут Никлаус со строгим выражением лица неожиданно ставит дочку на ноги на землю. Он крепко держит изумленную Хоуп за руки, глубоко заглядывая той в глаза. – Подожди, ты не Хоуп Майклсон, – с абсолютной серьезностью заявляет он.– Хоуп Майклсон была маленькой девочкой, когда мы уезжали, а ты на фут выше. – Но это я! – взволнованно восклицает наивная глупышка. – Честно, честно! Это я! Этот ребенок не может не умилять. – Честно?! – не в силах удержать улыбки удостоверяется отец и крепко обнимает дочурку, прижимая ее к груди, и упивается бешеным стуком молодого юного сердечка. Впервые за века он ощущает безупречную чистую любовь в ответ. Воспоминание о погибшем, возможно, точно таком же малыше, заставляет мужское сердце болезненно сжаться. Пройдет ли когда-нибудь эта боль? Хорошо, что светловолосая наглая бунтарка лишена того, через что приходится в одиночку проходить ему одному. – Мамочка! – визжит ему на ухо кудряшка, устремляясь уже к Кэролайн. Столь бурная переполненная счастьем искрящая эмоция веселит Кэролайн. Она заливисто смеется, обнимая дитя со всей своей заботой и нежностью. Сверкая знакомыми ямочками на пухленьких щечках, девчушка вовсю наглаживает ей округлившийся живот и пару раз чмокает его прямо через одежду. Подъехавший на другой машине Коул театрально, явно играя на публику, выскакивает из салона, широко разводя руками по сторонам. – Дядя Коул!!! – верещит маленькая предательница, прыгая уже на ручки к своему любимцу. Малышку буквально разрывает от эмоций, видно как сильно она скучала по родным. Ставя племянницу на землю, Коул обменивается приветственными кивками с появившимся на пороге дома Элайджей. Ребекка небрежно облокачивается о колонну, сложив руки в замок на груди, но выражение ее лица так и светится приветливостью и... хорошим настроением. Выросший в здорового волка щенок юлой вертится под ногами, мешая прислуге выполнять свою работу. Переполненная счастливыми яркими эмоциями Хоуп скачет от нетерпения на месте, не зная как ей разорваться между любимыми родственниками. В итоге она цепляется в увесистую сумку Коула обеими ручонками. Но, не догадавшись использовать свои сверхспособности, очаровательное создание начинает волочь багаж прямо по пыли к крыльцу, пока у нее не изымает ношу дядя. Тогда Хоуп хватает его за свободную руку и вприпрыжку направляется вместе с ним в дом, рассказывая о своих летних приключениях. – А что ты мне привез?! – интересуется девочка, с любопытством косясь на увесистую сумку. Коул усмехается. – Родителям ты просто так обрадовалась! – деланно негодует он. – А с меня так сразу подарки! – Что, совсем ничего? – надувает обиженно губки милашка. – Ни ракушечки... Ни крокодила? Больше я с тобой не играю! – Шантажистка! – швыряя сумку прислуге под ноги, подхватывает девочку на руки Коул и кружит ее по всякому, подкидывая то вверх, то вниз. Не в силах долго сердиться на своего любимца, Хоуп вовсю хохочет и верещит. Но Никлаус портит им все веселье, молча забирая дочь из рук брата, и под осуждающие взгляды семьи удаляется с ней наверх, с абсолютным интересом выслушивая детский лепет о последних новостях. Главный здесь он, и это его ребенок. Никто не смеет отнимать у гибрида лидерства, что принадлежит ему по праву. Ручной волк следует за ними, находясь неотлучно подле своей маленькой хозяйки. – Я поговорю с ним, Коул... – тихо произносит Кэролайн, стараясь не смотреть на первородного, униженного таким пренебрежительным отношением к себе родного брата. Но тот лишь криво усмехается в ответ. "Ты знаешь – это бесполезно", – заявляет его смешливый взгляд. И младший первородный, успевая уже чем-то взбесить Ребекку, молниеносно скрывается ото всех в недрах огромного родового особняка.***
От безделья Кэролайн осваивала кулинарные навыки, выпекая зачем-то вишневый пирог по замысловатому рецепту, взятому из интернета. Крошка Хоуп находилась рядом, ни на минуту не отходя от вернувшейся мамочки. Девочка кропотливо трудилась над своим собственным творением, усердно раскатывая комочек теста. Волка пришлось выгнать на улицу, чтобы не путался под ногами, но зверюга теперь вовсю завывал под кухонными окнами. Счастливая Хоуп так и светилась в своем новом ярко-желтом дизайнерском платьице, привезенном ей из Токио, и глаз не спускала с мини-копии зеленого, выбранного для нее лично отцом, новенького плюшевого крокодила. Остальные подарки ждали своего заветного часа, водруженные прямо в гостиной. Неужели они столько накупили? Ребекка до сих пор ковырялась в коробках, выискивая причитающиеся ей сувениры. Слышен был лишь стук ударяющихся об пол неугодных ей упаковок. Более сдержанный Элайджа вежливо поблагодарил за костюмы и редкие экземпляры книг, что привезли ему из Рима, и закрылся с ними уже на несколько часов в кабинете, периодически шелестя старинными страницами. Никлауса было ни слышно, ни видно. Он днями и ночами пропадал во Французском квартале, крайне редко появляясь дома. Кэролайн очень хотелось доверять собственному мужу, но его участившееся отсутствие крайне осложняло ей эту непосильную задачу. Сигнал духовки говорит о завершенности готовки. Любопытная Хоуп спрыгивает на пол, обмениваясь с блондинкой улыбками. Идеально! Пирог просто бесподобен. На аромат кулинарного шедевра на кухню сует нос спустившийся из своей комнаты Коул. Небрежным движением он открывает холодильник, доставая из него пакет донорской крови. К чему весь этот театр? Кэролайн прекрасно слышала, как он только что отобедал кем-то из прислуги у себя в комнате. Хочет казаться хорошим – что ж, пускай. Невольно Кэролайн морщится, когда младший первородный вскрывает упаковку и наливает алую субстанцию в высокий стакан. Эта ее реакция не остается незамеченной. – Ты нормально... питаешься? – как бы невзначай интересуется парень, подходя к столу, на котором стынет десерт. Явный намек на то, чтобы разузнать о ее грязной личной жизни. – Да, – коротко отвечает блондинка, отрезая порционный кусочек хлопающей от восторга в ладоши Хоуп. – Налей ей молока, пожалуйста. Чтобы пройти ко второму холодильнику, Коулу приходится чуть ли не вплотную прижаться к девушке сзади. Слишком узкий проход для двоих между столом и самой кухней. Машинально Коул с трепетной осторожностью касается места, где должна находиться стройная талия, и задерживается там чуть дольше, чем того следовало бы ожидать. Оба неловко усмехаются. Чтобы хоть как-то скрыть смущение Кэролайн вынимает распечатку УЗИ из конверта, раскладывая ее на чистом столе. Она и не помнила, как снимок малыша оказался у нее в багаже. Нежная улыбка очень скоро переходит в скептическую. Девушка смотрит то на свой живот, то на снимок, словно бы сравнивает объемы. – Кэр, нельзя быть толстой на рентгеновском снимке... – словно прочитав ее мысли, делает научное замечание первородный, наливая Хоуп уже вторую порцию молока. Девушка неловко улыбается, прикрепляя снимок на магнитик, и вешает его на холодильник. – Это что у тебя, пирог? – интересуется Коул, подходя ближе. Он вот уже как несколько десятилетий не питался ничем кроме горячей, свежей крови. Вид его довольный до невозможности. – Да, хочешь кусочек? – добродушно предлагает вампирша, похожая в своем переднике поверх милого платья для беременных на идеальную домохозяйку, сошедшую со страниц журналов тридцатых годов. – Только маленький… – утвердительно кивает Коул, находясь прямо позади девушки, и с упоением впитывает в себя исходящий от нее невероятно соблазнительный и такой домашний аромат. – Чуть больше... – тянет, как только может время, он. – Еще побольше... – Кэролайн послушно отмеряет указанный ей размер. – Чего ты жмешься, отрежь нормальный кусок! – Не вопи! У меня нож в руках! – смеется блондинка. – Хоть кол из белого дуба! – скалится в улыбке парень. – Немного приправы... Кэролайн скептически наблюдает за тем, как первородный обильно поливает сверху ее кулинарное творчество второй отрицательной из пакета. Серебряной вилкой накалывает небольшой кусочек десерта, и протягивает угощение отрицательно мотнувшей головой из стороны в сторону вампирше. Притихшая Хоуп, отложив в сторонку своего нового крокодила, сердито наблюдает за всем происходящим. – Давай, всего один кусочек, – уговаривает Коул, лучезарно улыбаясь. – Коул, это не самая лучшая затея... – пытается увильнуть от угощения девушка. – Ты вампир, – от былой добродушной улыбки не остается и следа. – Это пара капель Нормальной крови. Все просто как в арифметике! – Я не хочу! – настаивает на своем блондинка. Оба не сводят друг с друга упрямого взгляда полыхающих огнем глаз. – Она не хочет! – соскакивая со своего стульчика, как строгий надзиратель расставляет по бокам в локтях свои ручки Хоуп. – Но она должна, милая... – даже не глядя на ребенка, одним уголком губ усмехается вампир. – Это ненормально питаться собственным мужем, – категорично произносит он, не мигая, следя за последующей после его слов женской реакцией. У Кэролайн дергается лицо. Нежная загорелая кожа покрывается легким багрянцем. – Ну же... – мягким тоном подбадривает негодяй. – Стоит только начать, и все изменится... Кусочек десерта зависает в воздухе недалеко от слегка приоткрытых бледно-розовых губ. Дразнит. Еще немного и девушка вынужденно примет странное угощение. Но вилка резко улетает в сторону, входя своими зубчиками в разделочную доску, что висит на стене. Оба взрослых синхронно оборачиваются на разъярившуюся девочку. – Я все папе расскажу! – гневно заявляет ангельское создание. Что именно она имеет в виду? То, как Коул пытался насильно скормить матери его будущего ребенка кровь, или... тот неловкий инцидент, который случился на глазах у ребенка перед самым отъездом в свадебное путешествие?.. Неужели малышка все еще помнит о том случае?! Тогда это грозит Оооочень Большими Проблемами! Банальная случайность. Но для психопатного патологического ревнивца будет достаточного и этого. Пьяный вдрызг Коул по старой привычке завалился не к себе на квартиру, а пришел к ним домой. Его шатало и штормило от выпитого, Кэролайн с трудом удавалось удерживать первородного олуха на ногах, он вещал ей что-то о своих неразделенных чувствах, высоких материях бытия и... они оступились и чуть было не потеряли равновесие. На удивление трезвый как стеклышко негодяй оказался с напуганной вампиршей лицом к лицу. И он утонул в ее бескрайнем голубом омуте света, не в состоянии оторвать взгляда от ее искрящихся смехом глаз. Она излучала свет как маяк в бурю. Это не могло не привлекать, не манить, не притягивать. – Поцелуй меня, – внушил он ей тогда. И это произошло так спонтанно, так легко, так просто... Вампир прибегнул к этому, не задумываясь. И она подчинилась... Такое младший безумец испытал лишь однажды... в далекой древности. Вихрь чувств захватил его в свои сети, словно сорванная листва по осени. Эта девушка целовалась не то что потрясающе, она была невероятна! Ошеломительна! Прекрасна! Такая сладкая на вкус! Он хотел ее! Неимоверно! До безумия. До сумасшествия! Жаждал тех же эмоций, что испытывал когда-то к любви всей своей жизни – молоденькой ведьме. Но то, что захватило его врасплох с Кэролайн, оказалось в разы сильнее. Могущественнее. Как такое возможно? Это светлое создание способно было даровать нечто большое, чем любые эмоции на свете, какие-либо чувства... Она имела способность даровать жизнь. Потомство. Коул чувствовал, они были едины с ней по духу, что-то единило их души, сознание... И это было не внушением... Не только оно. Он верил в это. Хотел верить. Коул до сих пор помнил тепло упругого тела, невероятный всплеск гормонов, свои ощущения, когда его язык встретился с влажным ее язычком, помнил, как со дна его проклятой души всколыхнулось нечто, казавшееся ему погибшим навсегда... Когда он притянул вампиршу к себе за талию, когда ощутил своим телом ее упругий слегка округлившийся живот, когда она отвечала ему так страстно и одновременно нежно взаимностью – на мгновение, всего на мгновение показалось тогда, что это все могло бы принадлежать только ему... Появившаяся в ту ночь Хоуп, казалось, успела поддаться внушению. Коул тогда отхватил увесистую пощечину за попытку проделать эту мерзкую манипуляцию с ребенком. Но разве у них был тогда иной выбор? С трудом уложив девочку спать, перепуганная до смерти произошедшим Кэролайн дождалась в детской, пока вернется из Французского Квартала Клаус, и так больше и не попалась на глаза виновнику ночного происшествия. На удивление Хоуп на утро угрюмо молчала. Многие списали это на то, что она расстроена из-за того, что ее не берут с собой в путешествие... Дурак. Кретин. О чем он только думал? Страх... Дикий страх сковал тогда его душу. Он мог потерять даже мнимую дружбу, вновь обретенный семейный очаг. Он мог потерять все! Именно по этой причине Коул увязался на следующий же день следом за молодоженами, чтобы окончательно прояснить ситуацию и извиниться перед Кэролайн. Они сохранили молчаливый нейтралитет, но девушка стала держаться от него на почтительном расстоянии, постоянно стараясь находиться в его присутствии при довольном таким положением дел Клаусе. Но никакие, даже самые толковые опытные шлюхи не были способны дать ему и толики того, что он испытал тогда притом единственном поцелуе. Черная гнилая ревность с каждым новым днем все больше и больше пожирала темное сердце, не давая ему желанного покоя. Извечное, опротивевшее вконец притворство, словно все хорошо и здорово, стало сродни невыносимой пытки. Каждый раз, когда Коул встречался с Кэролайн, он ощущал себя сродни Прометею, которому день за днем терзал печень орел. И не мог с собой ничего поделать. Он был дико влюблен в эту удивительную светловолосую богиню. И видеть ее подле родного брата... Бастарда. Ублюдка! Видеть, как тот держит ее за руку, целует, смеется вместе с ней, удаляется в спальню... было подобно каждодневной медленной и мучительной смерти. – Прекрасно! Тогда я сам все съем! – Лицо Коула ровным счетом не выражает собой ничего. Он хватает пирог голыми руками и запихивает его себе в рот, запивая густой алой кровью. При всем том он намеренно чавкает, всем своим видом демонстрируя настоящего отвратительного себя! Подавляя приступ тошноты одним усилием воли, Кэролайн обходит обжору стороной, окидывая его презрительным взглядом. Берет Хоуп за руку, чтобы отвести с кухни к подаркам. Кто-то должен хоть как-то отвлечь малышку, пока она не сдала родственничков с потрохами обожаемому отцу. И почему она выгораживает мелкого засранца? Он отвратителен! Но отныне он ее семья. На веки вечные... Гребаное влияние Элайджи! – Господи, что происходит? – брезгливо морщит свой аккуратненький носик Ребекка, облаченная в ультрамодный блестящий топ, который она, по всей видимости, решила продемонстрировать окружающим. По-видимому, Кэролайн угодила первородной с подарком. Пытливый взгляд древней настыры внимательно перемещается с растерявшейся на мгновение Кэролайн и переходит на обозленного братца. – Однажды на свет появился Коул, и через 1025 лет он слопал весь мой пирог! – делано возмущается Кэролайн, но актриса из нее выходит никакая. – По-твоему это плохо? – кровь стекает тонкими струйками по лицу вампира. – Плохо! – Почему? – Потому что нехорошо! Вцепившись в руку негодующей матери, Хоуп начинает хныкать. Атмосфера явно накаляется, собираясь вот-вот взорваться. – Какой гениальный ответ. Очень по-женски! Хватая крокодила со стойки, Кэролайн напоследок хочет сказать Коулу, какая он сволочь, но выражает все свое отношение к нему одним лишь взглядом. – Я папе расскажуууу! – воет маленькая ревнивица. Ребекка переводит стервозный взгляд на главных подозреваемых. Первородная сестричка всегда на стороне Хоуп, и гнев родственницы готов в любую секунду обрушиться на тех, кто заставил малышку пролить хотя бы слезинку. – Клаус! – окликает брата, выходя из библиотеки, Элайджа. Оказывается, сегодня гибрид был дома, засев в своей мастерской. Ретиво спускаясь вниз по ступенькам дубовой лестницы, Никлаус остается глух к предостережениям старшего родственника. Он быстро оценивает ситуацию. Испорченный пирог, размазанная вторая отрицательная по злой мужской физиономии и решительный блеск в темно-серых глазах. Двое родственников пару секунд не сводят друг с друга взглядов, переполненных кипящей, словно соляная кислота, ненавистью. Накаленную атмосферу, кажется, можно резать ножом. – Коул, будь благоразумен, – встревает Элайджа, но поздно. – Ты недостоин ее! – зло, отчетливо громко выпаливает Коул. И слышит издевательский натужный смех Никлауса. Опасный смех. Так он смеялся, когда несмышленый враг смел огрызаться ему. И это оказывалось последним, что враг вообще что-либо делал в своей жизни... Кэролайн стоит ни жива, ни мертва. Она ничего не понимает. – Кэролайн королева, не так ли?! И вольна сама делать свой выбор! – Моя жена сделала его в церкви, перед алтарем! – рявкает на весь дом гибрид, и его лицо искажается проходящей по всему лицу венозной рябью. – В 21 веке это не так сложно исправить! Элайджа в секунду занимает место между братьями, готовыми на глазах у всех вцепиться друг дружке в глотки. – Ты хочешь развода, любовь моя? – резко поворачивает голову в сторону к застывшей мраморным изваянием девушке Клаус. Та быстро отрицательно мотает головой в ответ. Кажется, столь красноречивый ответ удовлетворяет гибрида. Налившиеся золотом его глаза будто вынимают саму душу. Элайдже не позволяется вставить и слова. – Она принадлежит мне, а я ей! – помпезно заявляет Никлаус, широко разводя руками по сторонам. Старший первородный заметно потеет, находясь на нервном пределе своих возможностей, от его внимания не ускользает ни как гибрид незаметно для окружающих отметил для себя расположение ножей, вилок и деревянных острых принадлежностей, ни того КАК он смотрит на младшего родственника. – Наши ссоры, охлаждение, споры – всего лишь узоры на фоне вечной любви... – Клаус, стой на месте, – предупреждает Элайджа, заметив, как тот с приторно-сахарной улыбочкой двинулся слегка в сторону. – О, ты бросил погоню за властью и решил уделить, наконец, время семье? Что случилось? Взял выходной? – иронизирует младший задавака, рукавом небрежно вытирая кровь с лица. – Что-то вроде того... – иронично поджимает губы гибрид, вальяжно перетаптываясь на месте. Как же он рад, что найденная им за долгое время ведьма смогла наконец-таки разорвать так бесившую его магическую связь с возлюбленной... Наконец-то наступил час расплаты. Оставалось только выждать удобный момент... – Коул, хватит... – подает блеклый на фоне всего происходящего голос Кэролайн. – Уходи. Неужели весь скандал из-за какого-то пирога?! Но это забота лишь злит гибрида, и воодушевляет младшего зарвавшегося стервеца. – Подлинная любовь, брат — это обязательства. В какой-то момент сказка заканчивается, остается только семья! – вытирая окровавленные руки полотенцем, разглагольствует Коул. – Ты же, смею тебе напомнить, оказался абсолютно беспомощен... сам знаешь в чем. Именно я находился тогда рядом с ней! Я! Не ты! Родная кровь на твоих руках! Ты не достоин Кэр! С жутким глухим рычанием Клаус бросается вперед, но Элайджа его вовремя останавливает. Старший брат значительно сильнее, и не позволяет приблизиться оскалившемуся гибриду к младшему ни на сантиметр. С широко распахнутыми глазами Хоуп взирает на изменившегося до неузнаваемости отца. Но на удивление малышка не испытывает страха. На ее лице, напротив, застывает серьезная не по годам, решимость и суровость. Присутствие ребенка несколько усмиряет импульсивность Никлауса, только вот сеточка опасных вен, разошедшихся по лицу, расширяется еще больше. Желтые глаза заметно увлажняются, и не сводят своего уничтожающего, кислотного взгляда с младшего, оскалившегося против него родственника. Гибрид отступает на шаг назад. В примирительном жесте Никлаус, словно сдается полиции, приподнимает руки, выставляя их ладонями вперед. Недобрая, насмешливая, таящая массу опасностей улыбка, окрашивает алые мужские губы. – Как тебе мой личностный рост? – обращается он к старшему брату. – Это в твоем стиле – портить мне все веселье! – Коул, уезжай, – выносит свое решение Элайджа, не обращая никакого внимания на насмешки гибрида. – И не оглядывайся! – добавляет Никлаус, тут же превращаясь из весельчака в самого себя. Он угрожающе тычет пальцем в младшего родственника. – Я уничтожу тебя! Отныне ты не моя семья! Ты никто для меня! Ты пустое место! Коул зло смотрит на беснующегося родственника, медленно перебирая ножи в подставке на столе. Кэролайн отрицательно мотает головой из стороны в сторону, не понимая, что происходит, и в чем кроется причина безумного конфликта. Нельзя допустить кровопролития, потери семьи. Коул никуда не уедет. – А ты... – тычет пальцем гибрид в благоверную. – Не выйдешь из своей спальни до скончания вечности! Ты не покинешь этот дом, пока я не дам тебе на это своего позволения! – В чем их вина, Никлаус?! – пытается угомонить взбешенного родственника Элайджа, но происходит нечто неожиданное,– то, чего никто никак не мог предугадать наперед. – Они целовались! – схватив гибрида за руку, зло глядит исподлобья, на подобие отца, маленькая ябеда. Никлаус переводит взгляд вниз, на ревнивую малютку, которая даже не подозревает о том, насколько громадный раскол она только что внесла в свою собственную семью. – Ты что-то путаешь, милая... – пытается хоть как-то исправить положение дел Элайджа. Но правдивое дитя уперто отрицательно мотает своей белокурой головкой из стороны в сторону, еще крепче сжимая напряженные пальцы гибрида. – Целовались как Белль и Чудовище, – поясняет она с ярым блеском в глазах. Юное чистое сердце жаждет лишь сплоченности мамы и папы, и чтобы главных нарушителей семейного покоя поставили в угол. – Целовались, как папа целует маму, когда они прячутся от меня в коридоре! Как Бекка целуется с... – Довольно, – останавливает глубокие детские познания обо всем и вся Элайджа. – Ребекка. Первородная сестренка в секунду соображает, что от нее требуется, и исчезает из комнаты с Хоуп на руках. Все это время Никлаус не сводит прожигающего насквозь, полного неверия в сказанное взгляда с онемевшей от шока Кэролайн. Этот взгляд подорванного доверия от очередного предательства западает в самую душу, воспаляя собой болезненное сознание социопатической склонной к извечной паранойи личности. В этом взгляде столько невысказанной ненависти, гнева, ярости и умопомрачительной боли, что состояние мужчины отзывается душевной мукой в женском сердце. – Клаус...– нервно сглатывает слюну в пересохшем горле Кэролайн и облизывает губы. Она сумбурно вспоминает разные жизненные моменты, но поцелуя с... Коулом там точно нет! – Я убью тебя, – тихо, но особенно отчетливо выдает свою угрозу ей первородный. – Клаус, приди в себя! Она твоя жена! Коул, убирайся! – рявкает Элайджа, прекрасно понимая, что сейчас здесь начнется. Все происходит мгновенно. Разбив какую-то декоративную ничем не приметную вазочку, Никлаус выуживает из нее усыпляющий клинок и пронзает им сердце старшего брата. Тот замертво оседает на пол, хватаясь за край стола. Отпихнув его на пол грубым тычком ладони в грудь, Никлаус молча переступает через труп старшего родственника, никак не реагируя на девичий вскрик полный ужаса. С Коулом приходится повозиться. Мелкий гаденыш умудряется вырвать ножку от стола и запустить ее острием в летящего на него в прыжке гибрида. Жуткий болезненный вскрик сменяется на не менее жуткий смех. Вслед за самодельным колом в живот Никлауса со свистом входят кухонные ножи. Отлетевшие осколки разбитой посуды слегка оцарапывают собой нежную кожу лица вампирши, которая машинально успевает прикрыть руками живот и отпрянуть в сторону. – Это твоя вина! – тычет пальцем в снимок УЗИ, что висит на холодильнике, осатаневший от ярости Кол. Продырявленный насквозь гибрид разряжается диким криком, пытаясь освободить себя от заостренной ножки стола. Но этот его крик звучит столь дико, столь яростно, что создается впечатление, словно он вынимает из себя саму душу. На подоспевшую на помощь Кэролайн первородный оскаливается так, как когда-то в свое время это сделал Тайлер. Инстинктивно, девушка в ужасе шарахается от него назад, не замечая, как Коул успевает вытащить клинок из груди старшего брата и намеривается всадить его в грудь итак продырявленного насквозь озверевшего гибрида. Но Никлаус успевает избавить себя от деревянного обломка и, вовремя увернувшись, пришпиливает изъятыми из себя ножами младшего брата по рукам к стене. Клинок с глухим звуком падает на кафельный пол. Клаус резко погружает руку в грудную клетку бессмертного родственника, сжимая и разжимая пульсирующее так ему ненавистное сердце. Грудь Коула покидает вскрик полный предсмертной муки. Гибрид наслаждается танталовыми муками наглеца, посмевшего бросить ему правду в лицо. – Клаус, хватит! Ты мучаешь его! – вступается за неспособного умереть парня девушка. Она пытается оттащить находившегося в состоянии аффекта от зашкаливающей ревности, ярости Никлауса за футболку, но тот, не вынимая окровавленный руки из груди брата, свободной рукой умудряется больно схватить Кэролайн за худенькое предплечье и привлечь ее силой к себе. – Тебе жаль его?! – состроив наиграно-сочувствующее выражение лица, склоняет голову на бок Клаус. Он похож сейчас на полоумного маньяка-садиста. – Ты права, он жалок... Кэролайн вскрикивает, когда Никлаус чрезмерно сильно сжимает ее руку, и тогда она прекращает попытки вырваться из железного мужского захвата. – Расскажи, когда у вас с ним началось! – весело улыбается он. – Обожаю истории любви! Особенно трагичные... Лицо Коула то багровеет от нещадной боли, то бледнеет, когда он на секунду готов уже умереть, но бессмертие продолжает и продолжает свою мучительную и беспощадную агонию. – Ты спятил! – восклицает перепуганная за Коула Кэролайн и видит наигранное разочарование на лице супруга. – Ничего не было! – срывается тогда на крик она, прямым открытым взором глядя в помутненные безумием глаза супруга. – Ты стала отменной лгуньей, дорогуша, – заявляет гибрид с гордым видом. Он с видимым наслаждением упивается стоном, что покидает грудь сжавшего от неимоверной боли зубы, родного брата. Эти звуки для него словно прекрасная симфония. – Пока я не услышу вашей истории, мой ненавистный братец будет долго и мучительно истекать своей кровью. Но ты можешь остановить это... – Хватит! – рявкает Кэролайн, не в силах больше терпеть жестокости в этом доме. – Коул наша семья! В ответ Никлаус коленом со всей своей сверхъестественной силы бесчисленное число раз с особой жестокостью бьет младшего первородного в живот под ребра, при этом ни на секунду не выпуская от себя Кэролайн. Успевая зажмуриться и отвернуться, вампирша ярко ощущает колоссальное напряжение мужских, так и играющих под кожей мышц гибрида, что с таким остервенением участвуют в кровавом беспощадном избиение брата. – Я так могу веселиться хоть целый день, – скалится в очаровательной улыбке, тяжело дыша, Никлаус. Только вот глаза выдают безумный блеск своего хозяина, а голос переполнен небывалой беспощадностью. – Что ты хочешь?!– срывается Кэролайн на крик, зло глядя на собственного тирана мужа. Ее лицо полно муки и потаенной боли. – Расскажи, как у вас это было. Где? Как? Я хочу знать подробности! – шипит свои перечисления гибрид, отвлекаясь от пыток брата. Коул падает на пол, крайне медленно восстанавливаясь. Хитроумный брат с садистскими наклонностями умудрился засунуть ему в сердце вербену, что была припрятана им в кармане! Никлаус заключает окровавленными руками некогда любимое лицо в ладони. – Тебе понравилось, когда он засовывал свой язык тебе в рот? А его кровь? Ты пробовала ее? Понравилось? Может он засовывал тебе что-то еще?.. Куда? Расскажи мне, милая... Никлаус не замечает, как по его лицу текут злые слезы. Он наступает и наступает, пронзая острыми словами плачущую, напуганную им супругу. Да... она боится его. Он чувствует этот яркий аромат адреналина, что так и благоухает в воздухе, словно терпкий дорогой парфюм. – Я не знаю... – всхлипывает Кэролайн, отступая назад. – Не знаешь? – коварная кривая усмешка в ответ. – Не помню... Кэролайн чувствует обжигающий холод в спине. Гибрид прижимает ее к холодильнику. Все еще горячая кровь на руках гибрида обжигает собой любимое лицо, заключенное в нежный смертельный захват. – Ничего... Тише, тише, милая... – ласкает шелковую на ощупь женскую кожу, обезумевший от ревности, от скорби по недавней утрате Никлаус. – Ничего не было, – заверяет неузнаваемого супруга Кэролайн, слабо цепляясь в его руки, что пытаются с трепетной осторожностью ласкать ее. – Ничего! – дрожит она. Безумный взгляд наталкивается на снимок УЗИ. – Тише, тише, – шепчет гибрид, перемещая одну руку на область женского живота. – Тебе вредно волноваться. Он нежно поглаживает, обхватывает свою собственность, тем самым успокаивая разбушевавшегося, уцелевшего ребенка. Слышно, как Коул до сих пор отплевывается кровью, стоя позади них на четвереньках. Элайджа постепенно начинает принимать свой первоначальный цвет лица. – Сейчас мы все выясним... Ты ведь мне покажешь... милая? Кэролайн не совсем точно понимает, о чем твердит ей гибрид, но когда осознает, становится слишком поздно. – Нет! Не надо! Клаус, нет! То, что он требует, слишком интимно, неправильно, запрещено среди вампиров! Первородный гибрид и помыслить не мог, что опустится столь низко, чтобы силой внедриться в разум, в воспоминания своей суженой. Но он безумен, и от того совершает безумные поступки. Грехом больше, грехом меньше. Какая разница? Никлаус быстро обходит сопротивление, подчиняя своей непререкаемой воли вампиршу. И начинают мелькать картинки... Он видит издевки жестоких детей над светловолосой миловидной заучкой... Дети не только дразнили ее, но и били по самым болезненным местам, обступая тесным полукругом. Смеялись над тем, что от нее отказался родной отец, рвали у нее на глазах альбом для рисования купленный в подарок мамой, ставили подножки, валяли извечную чистюлю в пыли, пока этого всего не видела учительница. Девочка больше никогда не брала в руки красок с карандашами, покончив с искусством раз и навсегда. Проявляющийся бесспорный талант был раздавлен и загублен в самом своем зародыше беспредельной детской жестокостью и завистью. Он видит, как маленькая девочка, приходя со школы, тайком пробирается в дом к себе через окно, чтобы вручную, как умеет, отстирать дорогую школьную форму. Она подходит к делу с усердием, не плачет, а молча оттирает ткань, стирая костяшки пальцев в кровь... После, переодевшись в запасную форму, маленькая девочка усердно репетирует улыбку полную счастья перед зеркалом и вылезает обратно, рискуя сломать себе шею, и лучезарная и солнечная входит домой, где ее поджидает депрессирующая после развода мать. Железная, стальная воля и выдержка с самого детства. Конный клуб являлся единственной отдушиной в жизни невинного ребенка. Белокурой малышке со смешными хвостиками нравилось проводить время с лошадьми больше, чем с людьми... Ухаживая за своим ретивым питомцем, она улыбалась искренне, по-настоящему... Но и этому пришел конец, когда породистый скакун на соревнованиях сломал ногу, и его пришлось усыпить... Кэролайн тогда впервые кричала от душевной боли, вопила, умоляя мать воспрепятствовать этому, молила спасти жизнь своему четвероногому единственному другу, но было слишком поздно... С конным спортом было покончено навсегда. По сути Кэролайн была лишена как такового детства, она мало упоминала об этом периоде своей жизни при Никлаусе... да и рассказывала ли она о нем вообще? Маленькая первоклашка, не выдерживая, подбирает как-то камень и швыряет его в обидчика, загнанная толпой в угол на детской площадке. К ней присоединяется новенькая. Темноволосая. Елена. Не то. Все не то. Клаус видит начало первых месячных. Детский невинный страх. Слезы. Глупышка решила тогда, что умирает! Ощущение словно он копается в нижнем белье. Подло. Пошло. Грязно. Но Никлаусу необходимо ЗНАТЬ. Следующий период. Шестнадцать лет. Первая красавица и умница школы, затмившая своей лучезарностью саму Елену Гилберт. Толпы поклонников, масса обожания и Дэймон Сальваторе... Этот смазливый моральный урод смел внушать ей... И этот мерзкий ублюдок стал у нее первым мужчиной! Забрал девственность, даже не заметив этого. Использовал как тупую куклу из секс-шопа ради забавы. Стиснув до боли зубы, Клаус следует по чужим воспоминаниям дальше. Период с Локвудом он намеренно пропускает, останавливаясь лишь на одном моменте... Тупоголовый качок, узнав о "лесной прогулке", чуть было не взгрызся в глотку за это своей бывшей возлюбленной... Клаус видит дикий страх в голубых выразительных глазах, липкий ужас, что охватывает блондинку, невозможный стыд... Стоит перед выродком словно голая, пытается оправдываться... Окажись он там тогда, не раздумывая, вырвал бы язык, а заодно и сердце в придачу тупоголовому ненавистному оборотню! И силком забрал бы с собой идиотку в Новый Орлеан! Никлаус осознает, что повел себя ничем не лучше кретина Локвуда. Дальше. Вот оно... Ах он тварь... Коул... Внушил ей поцеловать, а затем забыть. Раздевал ее в палате, касался ее тела, ненароком трогал, смотрел... Но ничего больше. Довольно! Никлаус оставляет разум девушки в покое, тяжело дыша. Звонкая пощечина звучит оглушающе в унылой тишине. Но он заслужил это. Он обесчестил собственную жену, оскорбил своим недоверием. Внедрился в ее душу без какого-либо на то разрешения, перевернул там все вверх дном, всковырнул старые раны, причинил очередную боль... Слепая ревность помутила его рассудок. Ничего не говоря, Клаус молча оседает вниз перед застывшей мраморной статуей девушкой на колени и прячет свое лицо на ее округлом животе, покорно склоняя голову. Секунды кажутся вечностью. Кэролайн вяло освобождается от притихшего, продолжавшего находиться в неком немом ступоре супруга, и молча наливает себе в стакан воду. Ей хочется напиться. Забыться. Но даже алкоголь ей противопоказан! Окровавленные руки начинают мелко дрожать, частично расплескивая на себя жидкость из стакана. Замечая кровь гибрида на собственных руках, Кэролайн вдруг поддается инстинкту, со слезами на глазах начиная слизывать ее с пальцев. Этот процесс на какое-то мгновение полностью захватывает ее. Она судорожно сглатывает алые разводы, разжигая неимоверный голод в себе лишь еще больше. Внутренний контроль полностью утерян, разбушевавшиеся гормоны усиленно навязывают собственную волю, требуя еще и еще! Как же она голодна! Не обращая внимания на сурового Элайджу, помогавшего отыскивать во внутренностях Коула вербену, Никлаус все так же молча перемещается к шокированной супруге. На суровое выражение лица ложится темная тень. Он никогда не простит себя за содеянное. Прокусив собственное запястье, Клаус как само собой разумеющееся подставляет руку к перепачканным кровью женским губам. Белоснежные клычки без каких-либо раздумий усердно впиваются в угощение, насыщая клеточки женского организма необходимой энергией и жизнью. – Почему беременная она, а тошнит меня?! – врывается на кухню Ребекка, оценивая более чем странную обстановку. Интимность момента, что творится на глазах у всех присутствующих, кажется, нисколько не смущает первородную сестричку. – Ты моя, Кэролайн. И этого ничто не изменит, – уверенно заявляет гибрид, игнорируя недобро зыркнувшую на него родственницу. Ребекка перемещается к братьям, принимая активное участие в поисках спрятанной в Коуле вербены, что причиняет бессмертному невероятные муки. Словно дикий котенок, Кэролайн резко отстраняется от мужской руки, что пытается ласково погладить ее по светловолосой макушке, и стыдливо обхватив себя руками, сжимается в тугой комочек пополам, стекая спиной по холодильнику прямо на кафельный пол. – Я все исправлю, – не зная, что еще сказать, как исправить то, что наделал, обещает Никлаус. – Я... – гибрид нервно проводит руками по лицу. – Что ты хочешь? Любое желание! Все что угодно! – выпаливает он, пытаясь купить для себя прощение. Но сжавшись в комок на холодном полу, девушка продолжает упорно молчать. Явно злой на всех как сатана Элайджа бросает крайне уничижительный взгляд на гибрида. Пытавшийся пройти мимо Коул, у которого без вербены продолжает все кипеть внутри от увиденного, остановлен упором в плечо старшим братом. – Кретины. Вы Оба, – выдает неожиданно для всех Элайджа, которому порядком осточертело, что в чужих разборках клинок в сердце получает почему-то всегда только он. Взгляд полный презрения от старшего брата действует несколько охлаждающе на соперников. Ни напыщенной речи, ни громких слов... Это не похоже на всегда и во всем безупречного первородного. Элайджа молча перемещается к Кэролайн, чуть склоняется над ней и пытается заправить ей за ухо светлые локоны, что скрывают ото всех прекрасное лицо. На дернувшегося было с места Никлауса, старший родственник впервые смотрит с открытой угрозой и негодованием. – Отныне ты больше не приблизишься к ней! – неожиданно для всех чеканит каждое слово в отдельности Элайджа. – Никто из вас! – зло поясняет он для присутствующих. Опешивший на секунду Никлаус порывается было к клинку, но натыкается взглядом на пустоту. – То, что ты ищешь, у меня, – цедит Элайджа, поднимаясь на ноги, чтобы находиться на одном уровне с сатанеющим на глазах гибридом. – Злоба и тьма подчинили тебя себе! Клянусь, я до последнего верил в твое спасение... – срывающимся голосом продолжает Элайджа, наступая шаг за шагом на скалящегося против него брата. – Но то, что ты натворил сегодня... Это верх вседозволенности. – Ты не посмеешь... – шипит гибрид, зло сверкая глазами. – Семья превыше всего, – сурово заключает прописную истину Элайджа, доставая из полы пиджака усыпляющий клинок. – А ты угроза в первую очередь для самого себя... Элегантный вампир бросается вперед, но Никлаус вовремя растворившись в пространстве, перемещается к Кэролайн, чтобы забрать ее с собой. Находившийся рядом Коул замирает, не рискуя нападать. Невозможно предугадать, что выкинет загнанный в угол психованный братец. – Тронете меня, я за себя не отвечаю! – угрожающе скалится Никлаус. Он придерживает Кэролайн, что стоит к нему спиной, под грудью, и свободной рукой угрожающе тычет деревянным обломком в сторону братьев. Обломок опасно резко перемещается то вправо, то влево, находясь совсем рядом с женским животом. Девушка пытается слабо пошевелиться, но чувствует, как мужская рука лишь еще крепче, до боли привлекает ее к себе, нещадно сдавливая грудную клетку. – Дорогу! – рявкает Клаус, с удовольствием отмечая про себя застывший страх в глазах взбунтовавшихся предателей-родственников. – Пойдем, милая, мы уезжаем... – опасно ласково шепчет он на ухо ничего не понимающей блондинке. – Хоуп! – тут же орет он на весь дом, призывая дочь. – Никлаус, остановись... – делает попытку успокоить обезумевшего брата Элайджа, не отступающий от него ни на шаг. – Гори в аду! – брызгает слюной, принимая свой истинный облик, гибрид. – Хоооуп! Взволнованно оборачиваясь на мужа, Кэролайн зажмуривается, словно проверяя, не спит ли она. Ее грудь учащенно вздымается под платьем от сбившегося мгновенно дыхания. Шея супруга находится в такой невероятно близкой притягательности, что видно каждую венку, каждую пульсирующую от зашкаливающей ярости артерию... Брутальная колкая щетина с трудом скрывает бег под кожей священной алой крови, две родинки, словно отметины для укуса, так и манят впиться в мужскую плоть... Видимо почувствовав на себе пожирающий его живьем взгляд, Никлаус на долю секунды отвлекается от созерцания мерзких предателей и ... Коул не брезгует воспользоваться моментом. Вампир стремительно резко делает рывок вперед, чтобы обезвредить психопата. И ему бы удалось вонзить клыки в плоть родного брата, удалось бы выбить оружие из рук убийцы, если бы только какая-то невероятно мощная сила не отбросила бы его к противоположной стене, протащив древнего при этом через всю комнату. Рванувшего следом Элайджу постигает та же самая участь, только при этом он успевает вытащить Никлауса из защитного магического круга, что создает вокруг отца неродившийся еще ребенок. Начинается самая настоящая бойня. Двое на одного. Никлаус сражается не на жизнь, а на смерть. Он расшвыривает от себя братьев, которые кидаются на него вновь и вновь. Костюм Элайджи разорван в клочья, никакого благородства не осталось и в помине. Ярость и вековая злоба на неисправимого родственника проявляют себя в истиной красе. Сегодня терпение старшего в семье лопнуло и испарилось, словно того и не было. То, что сотворил сегодня на глазах у всех гибрид, не шло ни в какое мыслимое и немыслимое сравнение со всеми его предыдущими кощунственными поступками. Оскорбление, которое он нанес своей королеве, могло быть смыто только кровью. – Так будет лучше, Никлаус... Для твоей же семьи... – холодно произносит Элайджа, поднимаясь на ноги, как ни в чем ни бывало. Хотя ядовитый укус вырвал с мясом значительный кусок плоти из плеча и стремительно начинал свое пагубное действие. – Моя семья отрекается от вас! – в судорожном бархатном голосе сквозит ничем неприкрытая ненависть и боль. – Живите в вечном страхе! Однажды моя месть настигнет каждого из вас, ваших близких, всех ,кто вам когда-либо был дорог!!! – Одного уже настиг! – со слезами в глазах выкрикивает Коул, не в силах подойти к перепуганной Кэролайн из-за магического барьера. – Не хочешь всем рассказать об этом? Похвастай! Не стесняйся! – Заткнись! – лицо Никлауса искажается небывалой яростью. – О чем ты? – удивленно интересуется Элайджа, сбрасывая с себя изгрызенный пиджак на пол, и засучивает рукава. Весь его вид пренебрежительно холодный, циничный и надменный. Он решительно настроен впервые пойти против неисправимого брата. – Ребенок... – криво усмехается Коул, глядя на часто дышащую в стороне девушку, которая безумной хваткой вцепилась в спинку кожаного дивана. От внимательного взгляда старшего первородного не успевает ускользнуть то, как подергиваются непривычно тоскливой, болезненной дымкой желтые глаза гибрида. Весь его вид на какую-то долю секунды становится до крайности виноватым и словно поверженным. По-видимому, Коул попал в самое болезненное место. – Не смей говорить о нем! – швыряет острый предмет в увернувшегося Коула Никлаус. – Убийца! – утробно рычит младший первородный. Ощетинившись, Коул бросается вперед, норовя уничтожить ненавистного родича, не сумевшего уберечь собственного ребенка. Эта мука, эта страшная тайна, что носили эти двое в себе, не давала спать по ночам, причиняла ни с чем не сравнимую адскую боль в часы бодрствования, постоянно напоминая о себе. Это потеря навсегда нанесла неизлечимые болезненные раны на мужские, казалось бы, закаленные в веках, сердца. Лицо Никлауса дрожит от ярости и натуги. Впившись крепкой ладонью в горло обвинителя и упиваясь его предсмертным хрипом, наслаждаясь хрустом шейных позвонков, гибрид другой рукой – на пределе своих способностей, как может, удерживает в замахе руку Элайджи, из которой с томительной медлительностью к его бессмертному сердцу приближается смертоносный клинок. Сцепленная троица хрипит от натуги. – Ну, давай же! – зло цедит сквозь зубы Клаус, глядя прямо в глаза своего старшего родственника. – Убей. И Элайджа чувствуя слабину поддающегося его натиску брата, начинает продавливать клинок вперед. Острый конец оружия упирается в футболку, томительно медленно вспарывает тонкую ткань, упирается в грудную клетку... – Коул прав... – шепчет напоследок гибрид. – Я не достоин... И тут мужчины разлетаются по углам. Неведомая сила расшвыривает их словно детские кубики. – Серьезно?! – слышится тяжелый выдох. Клинок разбивает собой окно и теряется в неизвестном направлении. Опуская руку, Кэролайн молча оседает на колени перед сдавшимся было мужем, и чуть наклонившись к нему, что-то шепчет ему на ухо, после чего слегка смущенно краснеет. Сломленный казалось впервые за все времена Никлаус выглядит секунду огорошенным. После чего расплывается в неуверенной улыбке, а затем став до крайности болезненно серьезным, подхватывает супругу на руки, вопя на весь дом: – Ключи от машины!!! Быстро! И не замечая спешивших выполнять приказание родственников, у выхода в дверях оборачивается с девушкой на руках, поясняя: – У нее отошли воды. Мы рожаем!