Дружная семья

3 месяца спустя Кэролайн сняла милую однокомнатную квартирку на окраине Нового Орлеана, окончательно и бесповоротно влюбившись в загадочные улочки беззаботного, никогда не засыпающего города. Очень скоро девушка сдала выпускные экзамены без какого-либо внушения на отлично, наконец-то, сделав шаг во взрослую жизнь. Она наотрез отказалась поселиться в резиденции Майклсонов, по необъяснимым причинам ощущая сковывающую неловкость в присутствии не переносящей ее на дух Хейли и безумно нервничая в присутствии как самого Никлауса, так и его братьев, один из которых банально ее нервировал своим извечным, полным беспочвенных подозрений взглядом, тогда как другой откровенно флиртовал – намеренно выводя из себя более чем вспыльчивого родственника. Практически ежедневно Кэролайн навещала малышку Хоуп, которая как преданный щенок, бросая все свои игрушки, устремлялась навстречу своей любимице задолго до того, как та появлялась еще на пороге. Их незримая связь росла день ото дня, чем не на шутку тревожила родную мать, отчаянно пытавшуюся завоевать любовь собственной же крохи. Хоуп охотно пошла на контакт с Хейли, но лишь после уговоров Ребекки, а после и самой Кэролайн. Девчушка играла с мамой, улыбалась ей. Но так она вела себя абсолютно со всеми, никак не выделяя родную кровь из толпы желающих с ней понянчиться. Мать не могла найти общего языка с отказывающейся говорить малышкой. И от того раздражалась, злилась, а после долго плакала в своей спальне. И хотя Кэролайн честно пыталась помочь, Хейли не понимала желаний собственного дитя, настаивая на многочисленных врачах и докучливых специалистах, чем только нервировала девочку, до сих пор считавшую себя абсолютно нормальной. Волчицу бесил сам факт того, что Кэролайн с полувзгляда, полузвука понимала Хоуп. Ее выводило из себя их взаимопонимание, граничащее на уровне родственных уз. Как такое было возможно, когда как мать ОНА, а не смазливая блондинка, любящая корчить смешные рожицы и с удовольствием принимающая участие во всевозможных детских играх. Кто из этих двоих еще ребенок надо было поспорить... Да эта блондинка даже не считала молчание Хоуп катастрофой, небрежно заявляя о том, что девочка просто упрямица, и заговорит лишь когда сама того захочет. Конечно! Ведь мисс Мистик Фоллс даже не замечала дефекта малышки, общаясь с той на уровне какой-то недосягаемой телепатии! Но к потаенной радости Хейли, в последние месяцы дочь начала частенько выходить из-под контроля, что давало лишний повод поконфликтовать с раздражающей Форбс! Плохое поведение Хоуп несколько отличалось от типичных детских проделок. Девочка проявляла уникальные способности, чем несказанно радовала отца, но озадачивала всех окружающих. Невинные проделки в виде украденного прямо из-под носа самого Элайджи, при помощи магии, очень важного манускрипта, казались Никлаусу детской забавой. Более того, отцу это казалось даже забавным. И он честно не понимал, по какой причине только что выпустившаяся из колледжа девчонка журит его ребенка за "воровство"! Они вообще с ней часто спорили насчет воспитания, но ... Было в этом всем что-то до боли отдаленно родное и светлое. И хотя внешне Никлаус не подавал вида и откровенно дерзил праведной вампирше, принимая сторону дочери, внутренне он изо дня в день с нетерпением ждал этих стычек, получая от них блаженное удовольствие в виде некого душевного долгожданного тепла. – Серьезно?! – прозвучавшая коронная фраза из уст вампирши, заставляет гибрида невольно усмехнуться. – Что смешного?! Хоуп вылила ледяную воду прямо на курьера, и мне пришлось потом стирать бедняге память! – Надеюсь что не трусы... Возглас полный негодования в ответ. – Это не шутки! – пускается в ненужные объяснения мисс Само Возмущение, и не осознает как ее в который раз подлавливают на крючок. Если бы не новость омрачившая настроение короля Нового Орлеана, он бы с удовольствием продолжил их спор, после которого они наверняка затем, как обычно, взяли бы с собой Хоуп и ушли на весь день бродить по Бурбон-Стрит или отправились бы посидеть на открытой веранде полюбившегося кафе пробуя знаменитые луизианские блюда... При помощи Кэролайн, Клаус понемногу начинал понимать родную дочь, которая с удовольствием перебираясь к нему на колени втихушку подъедала порцию отцовского, практически никогда им не тронутого мороженого. Поглощая десерт, малышка с серьезным видом переводила взгляд с одного взрослого на другого и временами кивала, словно понимая, о чем идет речь. А те в свою очередь то соглашались с малышкой, то противоречили ей, углубляясь в беседу все втроем. Они без слов понимали молчаливую девочку, нисколько не считая, что та чем-то отличается от обычных детей. И только когда вечерело, а Хоуп тихонько посапывала у отца на плече, оба собеседника, словно сбрасывая с себя наваждение, неловко оглядывались вокруг, удивляясь тому, как быстро пролетело время, и нехотя разъезжались по домам, оставив интереснейший разговор как всегда неоконченным. Эти их редкие прогулки стали чем-то вроде тайного ритуала. Их маленьким миром на троих. Стоя лицом к окну со скрещенными на груди руками, Никлаус чувствовал все более разрастающееся в нем раздражение. Пару минут до прихода вздорной мисс Сама Справедливость, один из надежных источников сообщил по телефону о скором приезде в город некого Тайлера Локвуда. И теперь источник пребывал в ожидании дальнейших распоряжений от своего хозяина насчет оказания почестей незваному гостю... Поднимающаяся с самого дна, казалось бы, давно позабытая ненависть, начинала постепенно закипать и бурлить где-то глубоко внутри мертвого сердца. – Неужели парнишку напугала вода, дорогуша? – равнодушно, больше для поддержания разговора интересуется древний. Внутри него все клокочет от закипающей ярости. Его мысли явно не здесь. – Нет, Клаус! Парнишка напугался ведра, которое летало за ним само по себе по всей комнате! Смею тебе заметить, мы не в Хогвардсе! А Хоуп не Гарри Поттер! Никлаус понятия не имеет, о чем именно твердит ему шумная девчонка, но этому Гарри Поттеру он уже готов вырвать как минимум позвоночник. Кто это вообще такой?! Девушка в явном негодовании возмущенно сверлит взглядом спину собеседника. – В следующий раз не утруждай себя, милая. Я лично позабочусь о том, чтобы трусливый идиот захлебнулся! – угрожающе цедит в ответ первородный резко оборачиваясь по направлению к ошарашенной его грубым ответом вампирше. – Это тебя устроит, дорогуша? Как же она ненавидит, когда он так называет ее! Прежде чем в кристально голубых глазах напротив успевает появиться презрение, Никлаус успевает заметить в них отблеск закоренелой горечи. Интересно, мисс Мистик Фоллс в курсе того кто завтра собирается навестить их? Одна лишь мысль об этом буквально взрывает эмоции гибрида. Что Локвуду понадобилось в его городе? Что если Кэролайн в курсе, и специально вошла в доверие семьи чтобы подобраться поближе к Хоуп? Бред. Мисс Сама Доброта любит малышку больше собственной жизни. По мнению первородного это глупо, крайне безрассудно и удивительно. Но ему это на руку. Так он удерживает вампиршу подле себя. Манипулирует ею. А может, она до сих пор спит с Локвудом? Более нелепой мысли не придумать. Но данное закравшееся подозрение буквально взрывает алой вспышкой ярости мужской разум. – Не смей отворачиваться от меня! – выкрикивает Никлаус, перекрывая собой выход. Гордая блондинистая личность что есть силы сдерживалась, чтобы не нагрубить хозяину дома. И лучшим ее решением было покинуть источник своего извечного раздражения и бешенства! – Не смей орать на меня! – не остается в долгу несносная девчонка. – Боже, я просто пришла посоветоваться! Если у тебя плохое настроение, вешай табличку – "Не беспокоить, убьет!" Майклсон, заставляет замолчать нахалку одним только взглядом, медленно наступает на нее, удовлетворенно отмечая про себя, как та отступает назад, упираясь спиной в преграду в виде закрытой двери. Впервые за последние месяцы они остались вдвоем, наедине. Наконец-то. Первородный замирает всего в каких-то паре сантиметров от растерявшейся на какое-то время девушки. Вот она нервно сглатывает, неожиданно осознавая, что загнана в ловушку... Машинально проводит кончиком языка по нижней губе... Зря она это делает.. . Небрежно проводит пальцами по челке, пряди которой как всегда лежат идеально. Этот жест означает только одно – она сильно нервничает... Чертовка явно вспомнила что-то неприличное из их общего прошлого, и сто процентов уже сожалеет о том, что зашла в гости. – Ч-что ты делаешь? – слегка заикаясь, выдыхает она, чувствуя на своих губах жаркое мужское дыхание. Три месяца вполне вменяемого приличного поведения, без единого напоминания о лесной встрече излишне ее расслабили, и теперь – пойманная врасплох Кэролайн уже заведомо чувствовала себя проигравшей. Она всем своим видом старается дать понять, что не замечает явных мужских намеков, но фальшь не ее конек. И он, и она это знают. Густые длинные ресницы без грамма какой-либо косметики трепетно подрагивают, словно крылья редкой хрупкой бабочки, отказываясь открыто взглянуть на своего коварного пленителя. Тогда цепкий, въедливый как соляная кислота взгляд серо-голубых глаз буквально заставляет посмотреть на себя. Этот взгляд убийцы словно питается невинным светом робкого голубого взора, поглощая его без остатка... На всякий случай Никлаус упирается руками о дверь с обеих сторон от головы взбалмошной вампирши, тем самым заключая несчастную в некий хитроумный капкан. – А что ты хочешь? – вопросом на вопрос отвечает первородный, склоняясь к застывшей на месте блондинке до неприличного низко. В бархатном голосе едва различима подозрительная, рвущаяся наружу звериная хрипотца. Кэролайн чувствует, как краснеет. И эта неожиданная слабость в коленях... Такой голос у психованного гибрида она слышала лишь однажды, когда тот судорожно обнимал ее, блуждая горячими ладонями по обнаженной молочно-белой постепенно заживающей спине, когда жарко шептал ей на ухо что-то утешительно-ласкательное после того, как изощренно грубо взял ее, поймав на молчаливом побеге после того, как они уснули в траве... Но она это тогда заслужила... И тот невероятно фантастический взрыв в конце... Стоп, стоп, стоп! О чем она думает?! Горячее дыхание алых губ обжигает собой пульсирующую венку на напряженной изящной шее, и мужчина с бесшумным наслаждением полной грудью вдыхает до боли знакомый аромат. Аромат чистого юного тела с легкой, буквально невесомой ноткой выделяющегося адреналина и свежего как сам ветер цитруса. Это ни с чем неповторимая умопомрачительная комбинация под названием Кэролайн Форбс – его самый любимый афродизиак на свете. Он буквально на пару секунд отвлекся, чтобы насладиться притихшей впервые за последние месяцы вампиршей, как та уже успевает придти в себя, снова нацепив фальшивую маску из равнодушия и сарказма. Глупышка. Открывшись ему однажды, она стала для него неким зеркалом, отражающим только лучшее, что было в нем самом. – Я бы хотела, Майклсон, чтобы ты убрал свою тощую задницу от меня подальше, и... Но не успевает Кэролайн договорить, как ее перебивает не очень-то вежливый тон собеседника. – Странно, но помню, однажды ты была в полном восторге от моего зада... хм... и переда в особенности...! – кривая усмешка, проявившаяся на суровом мужском лице, красноречиво говорит о том, что ее обладатель помнит все и в мельчайших подробностях. И, кажется, намерен со всеми подробностями при желании еще это и обсудить! Подлый гнусный засранец! Приоткрывшийся в шокированном изумлении аккуратный женский ротик наводит гибрида не на самые целомудренные мысли. Тут и святой бы Стэфан не устоял! Первородный хотел просто подразнить девчонку, поставить ее на место, но появившаяся некая теснота в брюках очень явно требовала срочно изменить планы. Он больше не желал молчать и продолжать делать вид, что между ними ничего не существует, помимо Хоуп. Он не из стыдливых застенчивых галантных мальчиков, что довольствуются отведенной для них после секса ролью обычного друга. Он тот, за кем судорожно записывал под диктовку сам Казанова, а маркиз Де Сад со своими садистскими играми, по сравнению с ним, был просто прыщавым юнцом на пике половой зрелости. Ясность. Вот чего не хватало гибриду. Никто не смел манипулировать им и держать в неведении. ...Бывало случались редкие ночи, когда и на долю Никлауса Майклсона выпадали яркие, красочные сны... И ему снилось его тайное, дорогое сердцу, лесное приключение, в котором не существовало времени, и не было момента расставания... Просыпаясь, Никлаус какое-то время продолжал лежать, желая, как никогда прежде раствориться в мареве Морфея навеки. Будь у него выбор, он бы с радостью предпочел сон реальности. Многочисленные любовницы, которых он менял бесчисленное множество, в такие ночи неистовали под ним пуще прежнего, не совсем осознавая, что такого проделывает с ними гибрид, и откуда у него после итак бессонной ночи столько прыти и мощи, но... Как бы Никлаус не пытался повторить того, что испытал с юной вампиршей тогда в лесу, все было тщетно. Жалкая подделка. Подлог. Мистификация. Тело получало свою привычную разрядку. Разнузданную удовлетворенность. Но не более. Никчемная очередная шлюха в лучшем случае тут же летела после дикого спаривания еле живая на пол, а следом – ее остатки нижнего белья и шмотки. Слуги бесшумно заменяли постельное и проветривали спальню хозяина, звериное обоняние которого не желало ощущать запаха, творившегося здесь разврата. И пока перепуганная челядь носилась взад и вперед, Никлаус успевал закусить какой-нибудь подвернувшейся под руку блондиночкой, а после часами угрюмо сидел у себя в мастерской без света, еще долго всматриваясь в огонь и иногда, очень редко, тепло, практически незаметно улыбаясь... Или это блики огня создавали некую хитроумную иллюзию трепетного выражения на вечно суровом лице первородного убийцы... По углам мастерской, ненужным хламом валялись и пылились бездарные изображения обнаженных любовниц, и лишь стоявший у камина, словно некий священный алтарь, мольберт с холстом, был всегда девственно чист и не тронут. Никлаус мог часами смотреть на него, взглядом проводя незримые линии, с особой тщательностью прорисовывая никому не известные черты... При этом кисть его правой руки, вальяжно лежащая на спинке кожаного кресла с бутылкой виски, изредка вздрагивала, словно совершала мазок, – нечто легкое, воздушное и прекрасное. В такие моменты никто, даже родной брат не смел тревожить депрессирующего художника. После лучшей в его жизни из прогулок, Никлаус тогда вернулся в Новый Орлеан воодушевленным и словно бы окрыленным... Даже Марсель отметил эти произошедшие перемены в настроении своего создателя, посоветовав тому почаще наведываться в Мистик Фоллс. Никто не должен был узнать о маленькой блондинистой слабости гибрида, и чтобы отвести от себя любые подозрения он связался с влюбленной в него по уши сукой-ведьмой, впервые за многие столетия пожелав узнать что такое отношения, и в чем прелесть имения лишь одной партнерши. Тогда он был наполнен светом Кэролайн. Пронизан им насквозь. Пропитан до самого основания. Энергия буквально бурлила в гибриде, создав на какое-то время иллюзию того, что тьма покинула его... Но очень скоро первородный крайне быстро растратил тот ангельский свет, заполонив себя привычной грязью и мерзостью своей привычной, далеко не праведной жизнью. Клинок папы Тунде, а после Женевьева, предательница Ребекка, её изгнание... Все это поспособствовало лишний раз увериться в том, что Никлаус Майклсон неисправим и малодушен. Как он только посмел, даже на какой-то миг, считать иначе? После Женевьевы Клаус зарекся заводить отношения с кем бы то ни было. Первородного приводило в бешенство то, что он не мог, как бы ни старался, получить даже подобия тех эмоций, ощущений, что получил однажды с вампиршей-подростком. Он всегда всё и всех контролировал. Всегда получал что хотел. Но в одном пикантном вопросе отныне он был абсолютно ненасытен. Секс без духовности стал для него словно художественная мастерская без вдохновения. К чему были нужны все эти кисти, полотна, краски, выдержка температурного режима, если не было главного – самого шедевра? – Хорошо... – ответила ему тогда Кэролайн. Шаг. Поцелуй. От переживаний не совсем умелый, но уверенный. Нежный и одновременно напористый. Чистый. Так его еще никто не целовал. Никогда. Он, Клаус, замерший на пару секунд истуканом. Не верящий в то, что это происходит с ним наяву. Шок, впервые за тысячу лет! Непроизвольная, как у киношного влюбленного идиота улыбка. Она призналась ему! Призналась! Ее счастливая улыбка в ответ. Открытая, такая невинная и искренняя... Она касается его лица, ласково проводя ладонью по колкой щетине, словно давно хотела это сделать и все никак не решалась ... Наивная. По-видимому, полагала, что все закончится этим... Он не позволил ей опомниться, как на вампирской скорости крепко прижал ее спиной к дереву, перенимая всю инициативу на себя. Он буквально вгрызся в бедняжку поцелуем, желая получить от их маленькой сделки сполна. Ей – свобода от тяжкого бремени, ему же – она... Целиком и полностью, без остатка. Светлая кофточка была нещадно разорвана в клочья прямо на ней, впоследствии, как и нежно-розовые милые трусики... Ей было больно и одновременно божественно. Богатый тысячелетний опыт крайне впечатлил тогда под деревом его невинного ангела, бившегося под ним мелкой дрожью от самого яркого и длительного оргазма в своей коротенькой жизни. Первородный помнил каждое мгновение, каждое выражение на ее лице, когда он по животному нетерпеливо брал ее, помнил, как она была прекрасна в момент кульминации, помнил с какой нежностью шептала в забытьи его имя, как стонала под ним с жаром произнося что-то о том, как давно мечтала поцеловать его, прикоснуться, быть самой собой... Помнил, как она судорожно впилась наманикюренными пальчиками в его бугрящуюся мышцами спину, когда он судорожно и крайне грубо изливался в нее, сдавленно рыча что-то о том, что она теперь только его и ничья больше... Тяжелое загнанное дыхание у обоих. Взмокшие переплетенные тела, украшенные налипшими желтыми листочками... Постепенное осознание содеянного и... все с начала. Сумасшедшая ненасытность. Поцелуи, прикосновения, так ему непривычные ласки... Ее легкая стыдливость, бескрайняя нежность, страстность, полная отдача, покорность... Это сводило с ума. В тот день первородный монстр словно был рожден заново. Ее свет словно бы залил собой проклятую душу, осветив собой все изнутри, и гибрид впервые за многие столетия ощутил себя обновленным, способным измениться и стать лучше, стать таким, каким хотела бы его видеть эта солнечная девочка... Никлаус впервые ощутил тогда, что любим. Впервые! И это новое незнакомое ему от рождения чувство буквально перевернуло привычный жестокий мир с ног на голову. – Меня ждет Хоуп...– избегая смотреть в глаза гибриду, пытается уйти от темы разговора Кэролайн, прекрасно осознавая, что так легко ей не удастся отделаться. Когда-нибудь им пришлось бы все же обсудить тот осенний день в лесу. Но проблема заключалась в том, что она не знала, что ей сказать, ведь то, что тогда произошло между ними, стало кратковременной вспышкой, действием по наитию, животным инстинктом... Ей не просто неловко. Она буквально готова сгореть от стыда. За прошедшие годы Кэролайн привыкла считать это свое любовное приключение чем-то постыдным, с обязательным осуждения со стороны друзей, от бывшего возлюбленного... И если она признается даже самой себе, что впервые почувствовала тогда себя настоящей, свободной – это станет равносильно тому, что она наплюет на смерть Дженны, мамы Тайлера и многих-многих других... А не наплевать ли ей?... -Я хочу, чтобы ты стала моей. Клаус пристально смотрит ей прямо в глаза и говорит это таким тоном, словно обещает вырвать сердце в случае отказа. Но она знает, он ничего ей не сделает. Просто он боится. Боится ее ответа и собственного страха, что несет в себе зависимость, привязанность и любовь – его самая страшная фобия. Миллионы мыслей и чувств проносятся в светлой душе девушки, которая не в состоянии отвести взгляда от темно-серых глаз гибрида, буквально впившихся в нее своей непроглядной тьмой. Мертвое сердце колотится в груди настолько сильно, что от этого шума звенит в голове. Наверняка нависший над ней первородный и сам ощущает это ее предательское биение. Что значат его слова? Злой розыгрыш или жестокая правда? Он смеет шутить над тем, что в итоге разрушило ее прежнюю жизнь? Из-за него она лишилась друзей, спокойного и запланированного будущего, отношений... Плевать! Играть в молчанку больше не в ее силах! Это на пределе вампирских возможностей. – Хорошо... – еле слышно выдыхает в ответ Кэролайн, и, привлекая к себе за затылок опешившего в который раз от ее короткого, но такого весомого ответа гибрида, приникает к его губам мягким и одновременно требовательным поцелуем. Здесь правила по традиции задает она. И не позволяя проявить возбужденному гибриду более разнузданную инициативу, Кэролайн мгновенно исчезает на вампирской скорости из комнаты, оставив растерянного мужчину в гордом одиночестве и взвеси ее легкого аромата. Но ненадолго... Игривая солнечная усмешка до предела переполненная ничем не прикрытым счастьем. Миг. Пробившийся сквозь приоткрытую плотную штору мрачного рабочего кабинета лучик света окрашивает собой резко взметнувшийся столп пыли. Догонялки всегда были любимой игрой Никлауса Майклсона.