Will you marry me. То, что не вошло в историю.

После эвакуации из "Маунт-Мэссив". Месяц первый. Это так сложно. Господи, как же это сложно. Просто открыть глаза. Ответить на вопрос. Понять вопрос. Понять, что необходимо открыть глаза. Я чувствовала себя неспособной даже мыслить. Первый день. Второй день. Отчаянные попытки записывать свои мысли в дневник, чтобы потом хоть кто-то смог понять, что со мной творилось. Творится. Или... Будет. Я не была сильным человеком. Никогда не была и никогда не смогу быть. Я не открою глаза, потому что мне страшно. Мне кажется, если я попробую сделать это, всё будет еще хуже. Я не смогу открыть глаза. Мне не нужно открывать глаза. Знаете, это мгновение, когда ты закрываешь глаза, не видишь перед собой совершенно ничего... Я бы хотела продлить это "ничего". Здесь спокойно. Потому что я не могу видеть. Точнее не так. Я могу видеть, просто я не хочу. Я снова увижу перед собой его. Кого? Его... Я не помню имя. Кто он? Я точно знаю, что боюсь чего-то. Кого-то. Боюсь? Нет, мне страшно забывать его. Или страшно помнить? Он выглядел странно. Я помню, что он был странным. Другим. Не таким. Я помню место, где была. Необычное. Странное место. Странное место для странного человека. Что я делала там? Меня нельзя оставлять вот так. Мне страшно, потому что мне кажется, что если я открою глаза - я снова окажусь там. Может быть я всё еще там. Я помню, что обещала себе не забывать. Почему я снова забываю его? Я чувствую, как начинаю плакать. Глаза так жжёт. Мне нужна помощь. Я боюсь открывать глаза. Но я никогда... Никогда и не закрывала их. Я пишу. Слежу за собственной рукой. Я никогда. Не. Закрывала. Глаза. Я никогда не забывала. Всё еще помню. Мне кажется, что прямо сейчас, именно сейчас, уже через несколько секунд... Я снова забуду его. Внутри меня что-то борется с этими воспоминаниями, отчаянно борется, сражается за право быть "нормальной", быть "той, кем была". Вы знаете, как круто было бы просто взять и выбежать из этой комнаты, выкинуть этот отвратительный дневник, забыться где-то. С кем-то. Когда-то. Может быть, если я закрою глаза, то всё закончится? Я досчитаю до трёх. И всё будет как раньше. Но мне нужна помощь. Я же такой слабый человек. — Господи, она снова украла карандаш. Или ты отдаёшь нам это, или мы снова звоним Лизе. Ты же не хочешь расстраивать Лизу? — Я услышала голос. Но я же была одна в этой комнате? Откуда здесь возникли люди? Я услышала шаги. Кто-то приближался ко мне и я попыталась спрятаться, укрыться где-то, но только сейчас поняла, что в комнате не имелось ничего, кроме кровати у стены. Одна единственная кровать, в огромной светлой комнате, в которой даже окон не было. Где я на самом деле? — Ты же не хочешь, чтобы мы снова пожаловались Лизе? Ты же не хочешь разочаровать её снова, Вилена? Почему я должна разочаровывать её? Она всегда была рядом. Что я сделала? — Выводите её. Она не отдаёт карандаш. Вцепилась в него и не хочет отдавать. Что? Но у меня в руке нет карандаша. Никто не пытается забрать его. Я аккуратно приподнялась с пола и направилась к выходу. Мне было так хорошо, так легко. Казалось, будто я лечу над землей, где-то высоко-высоко... И смотрю вниз. И я не там. Не внизу. Я наверху, где очень спокойно и никто не сможет причинить мне боль. Я мысленно смеялась. Смеюсь. Буду смеяться. Ах, как же мне хочется просто раствориться. Но какова ирония, Бог никогда не даст мне то, чего я хочу. — Выводите её. Я проходила мимо комнат, таких же комнат, с прозрачной, казалось бы совершенно невидимой дверью. Но я точно знаю, что дверь есть у каждой комнаты. Она... Стеклянная. Наверное. Вероятно. Скорее всего. Точно. В каждой комнате я видела разных людей. Они все такие разные, сидят в разных позах, а кто-то вообще лежит. Они все такие разные. Не комнаты, а люди. Такие разные-разные люди. И их так много. И все они сидят с закрытыми глазами. Мне кажется, любой человек, закрыв глаза, точно сможет убежать от собственной боли. Даже на мгновение. Проходя мимо очередной комнаты, я вдруг узнала родное лицо. В слове "родное", так мало букв, но так много смысла. Это слово... Родное. Не слово, а лицо. И слово. И всё. Всё в нем было такое родное, именно в человеке, а не в слове. Человек этот был до боли мне знакомый, мне кажется, будет казаться, казалось, что я знала его раньше. Знаю, буду знать. Он смотрел на меня. Смотрел сосредоточенно, но кто-то толкал меня вперёд, поэтому я не могла приблизиться к родному лицу и понять, чьё же оно. — Она всегда останавливается рядом с этой комнатой. Это Глускин. Её любовь. — Что, простите? — Всё это время они были здесь вместе. Совсем рядом. Комнаты были напротив, так что эти двое смотрели друг на друга постоянно. Однажды девчонка попыталась выбраться из комнаты и умудрилась нанести себе несколько синяков. Дверь-то не стеклянная. А она думала, что сможет просто так разбить дверь. Представляете? Разбить. — Но доктор, разве она каждый раз останавливается рядом с комнатой Глускина? — Да, и поэтому каждый раз смотрит на него так, будто видит впервые. Это любовь с первого взгляда. Хе. Такое родное лицо. Знакомое мне. В слове "родное" так мало букв, но так много боли. Родное. Родной. Я произношу это слово вслух и чувствую, как ты делаешь тоже самое. Ты тоже знаешь значение этого слова. И ты тоже чувствуешь, что в нём так много смысла. Так много. Смысла.