Начало

Свет утреннего солнца совсем неохотно проникает сквозь мозаику листьев и ложится на сырую от утренней росы землю причудливым узором. Где-то далеко в лесу, за оливковой рощей, одиноко ухает филин. Из травы под ногами раздается протяжная и скрипучая песнь кузнечиков. Пахнет маслом. Джи хмурит брови, прищуривает глаза и как-то по-смешному закусывает губу, его пальцы четким и быстрым движением оттягивают тетиву. Рукава светло-серой льняной рубашки закатаны, и Джотто уверен, что если бы он стоял чуть ближе к своему другу, то увидел бы выступающие дорожки вен на напряженных руках. Сейчас он – воплощение концентрации, словно кошка, изогнувшаяся, выпустившая когти и готовящаяся к атаке. Джи отпускает тетиву, и все вокруг словно замолкает – такими громкими кажутся свист рассекаемого воздуха и одиночный стук. Это стрела попала в цель. Снова. Джотто давно хотел увидеть, как стреляет его друг, но то, что он видит сейчас, превосходит все его ожидания. – Из ста тридцати шести раз ты попал в цель ровно сто тридцать шесть, – говорит он, попутно откусывая от захваченного из дома персика здоровенный кусок. Дома он попросту не успел позавтракать, променяв еду на "еще пять минуточек" сна. – Ты считал? – удивленно смотрит на приятеля Джи. – Считал, – кивает Джотто. – Это потрясающе, ты знаешь? – В этом нет ничего сложного, мишень же не двигается, – пожимает плечами его рыжий друг. – Хотя в двигающейся мишени тоже нет ничего особенного. – То есть, с такого расстояния ты сможешь попасть во что угодно? – Юноша вопросительно поднимает брови. – Смогу. Джотто задумывается на секунду, а потом отбегает на пару десятков метров и ставит еще не доеденный персик себе на голову. – Стреляй, – говорит он. – Я отказываюсь. – Улыбка тут же исчезает с лица Джи. – Почему? – Я не буду в тебя стрелять. – Тот словно пропускает вопрос мимо ушей. – Но ты же не промахиваешься! Или ты не уверен в себе? – от недовольства Джотто дергается, и персик было летит на землю, но парень успевает вовремя поймать его и возвращает на законное место. Сладкий сок по капле стекает по светлым волосам, но Джотто, кажется, сейчас все равно. – Уж в ком в ком, а в себе я уверен, – задыхается возмущением Джи. – Но что, если ты дернешься? Меня не прельщает идея стать убийцей лучшего друга. – Значит, ты не уверен во мне? – Джотто прищуривается. Из-за расстояния ему приходится повысить голос, отчего интонации несколько теряются, но они сейчас не нужны. Джотто пристально, не моргая и не отводя взгляда, смотрит в глаза Джи. Смотрит так, словно задает этот вопрос о доверии еще раз и еще, и в конце концов Джи не выдерживает. – Не двигайся, – говорит он и достает из колчана стрелу. Кажется, время, за которое Джи целится, длится целую вечность, и еще одну вечность стрела летит к Джотто, прямо к его макушке, прямо в центр сочного плода. Тот взрывается тысячью сладких блестящих на солнце брызг и вместе со стрелой с противным хлюпаньем падает на землю. – Я же говорил, ты попадешь, – смеется Джотто, но тут же перестает улыбаться, видя, как у его друга подкашиваются ноги и как тот бесшумно опускается на траву. За доли секунды он преодолевает расстояние между ними и садится рядом. – Джи... Джи, ты чего? – Джотто аккуратно берет друга за плечи и с ужасом замечает, что у того дрожат руки. – Джи, ну что ты?.. – Я целился в дерево, – хрипло отвечает он, – справа от тебя. Оливковое. Мать его. Джотто открывает рот, но тут же закрывает, не зная, что сказать и что сделать. – Прости, – наконец произносит он шепотом и обнимает Джи, будто пытаясь согреть, словно тот дрожит от холода, а не от страха, – прости! Прости, прости, прости, Джи, пожалуйста, прости меня. Хочешь, ударь меня? Только перестань дрожать, пожалуйста. Давай плюнем на эту стрельбу, пойдем лучше в шахматы играть? Только стрелы соберем и... – К черту стрелы! – рявкает Джи. – К черту их. Пошли лучше есть, я голоден, как собака. Джотто неуверенно улыбается, распускает кольцо объятий и помогает другу подняться. – Прости меня, ладно? – Хорошо, – тихо произносит Джи, – только не делай так больше, пожалуйста. – Не буду. Джотто обнимает его еще раз, только крепче, будто снова извиняясь. Они стоят так какое-то время, а потом уходят, оставляя кузнечиков стрекотать в траве в гордом одиночестве. Из лука в следующий раз Джи выстрелит только через семь лет.