Чтобы быть вместе

      Оплакав последним холодным дождём саму себя, осень растворялась в морозном вечере, уступая место неизбежной зиме. Реджина чувствовала это, вдыхая сухой из-за вымораживающейся влаги, оседающей инеем на траву, деревья и автомобили, воздух. Холодно. Женщина поплотнее запахнула пальто, вжала голову в плечи, пряча подбородок в тёплый шарф, и направилась пешком от офиса к дому. Она не торопилась: Генри остался у Эммы. И Робин, он обещал вернуться. Реджина боялась этой встречи, а потому пряталась: засиделась в офисе на несколько часов дольше обычного, отказалась от тепла салона автомобиля, вышагивая по пустому вечернему городу и радуясь удобной обуви.       Под ногами хрустела, распадаясь на мелкие кусочки, ледяная слюда, затянувшая поверхность луж. Этот звук разносился по всему городу, отражался от зданий и возвращался обратно к Реджине. Она чувствовала, как на такие же мелкие, глянцевые кусочки распадается её жизнь, она сама. Единственной силой, удерживающей эти осколки вместе, не дающей им рассыпаться и растеряться, была её любовь. Нет, не к Робину, ей казалось, эта любовь её разрушает. К Генри, только к сыну она питала чувство столь сильное, чтобы сохранять моральный стержень, чтобы не требовать взаимности, хотя и надеяться на неё всем сердцем.       Это сердце такое выносливое, порой излишне; горячее, полное надежды, жажды жизни, любви — алое, к удивлению обладательницы, привыкшей к горячему, беспокойному, полному злости, ненависти, жажды мести — чёрному. Оно тоже болело, но не поддавалось глупым надеждам, не спорило с холодным разумом, не тревожило очерствевшую душу, не ломало сущность хозяйки. Реджина знала, кем она была прежде, но кем она стала теперь, для неё оставалось загадкой.       От этих мыслей и от пронизывающего ветра становилось ещё холоднее. Женщина прятала руки в карманах пальто, но согреть леденеющие кисти не получалось. Едва она справилась негнущимися пальцами с ключами и замками, за спиной послышались шаги уверенные и одновременно крадущиеся. Сердце — горячее, полное надежд, алое — дрогнуло.       Не обернувшись и не удостоив мужчину приветствием, ледяным тоном произнесла:       — Вчера я неясно выразилась? Или ты не расслышал? Слова пусты, встречи напрасны.       — Реджина, Роланд у тебя? — Робин в несколько шагов преодолел расстояние до крыльца и смотрел теперь в спину непреклонной женщины.       Задохнувшись от возмущения, она резко обернулась. Свет фонаря достаточно освещал лицо Реджины, чтобы стрелок увидел в её глазах всполохи разгорающегося гнева.       — Не оригинально и глупо! — фыркнула Миллс, собираясь продолжить гневные излияния.       Но Робин прервал её несостоявшуюся тираду резко, даже грубо:       — Прекрати ёрничать! — в голосе Гуда слышались нетерпение и требовательность. — Роланд пропал, если ты знаешь, где он... — мужчина осёкся от понимания того, что в этом доме его сын сегодня не появлялся.       В иной ситуации Реджина за такие слова жёстко и жестоко напомнила бы обидчику, как следует обращаться к Королеве. Но сейчас она не придала значения такой вольности. Мальчик, что так доверчиво смотрел ей в глаза, держал её за руку, обнимал её ещё вчера, возможно, попал в беду. Сердце ухнуло, рождая страх, тревогу, требуя действий.       — Что случилось? — Реджина спустилась с крыльца, подходя к Робину и заглядывая в его глаза, в которых отражались те же чувства, что испытывала сейчас она сама.       Робин всегда хотел, старался быть и был сильным рядом с этой женщиной. Сейчас силы оставили его. Рассудок, сердце и душу заполняла тревога за сына. Мужчина облокотился на белоснежную колонну, его взгляд блуждал по окрестностям, выискивая хотя бы намёк на присутствие ребёнка, но тщетно. Встретившись с обеспокоенным взглядом Реджины, стрелок уцепился за него, как за спасательный круг. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, постоянно прерываясь, чтобы восстановить дыхание, Робин рассказал женщине о том, что весь день провёл в городе в поисках жилья. Рона оставил, как не раз бывало раньше, в лагере с Малышом Джоном. Час назад вернувшись в лес, сына там не обнаружил. Джон сказал, что его забрала Мэриан якобы с разрешения самого Гуда, что Роланд не хотел идти с ней. У Мэриан Рона тоже не оказалось. Он убежал от неё ещё в лесу, как только они отошли от лагеря. Она пыталась его догнать, но безуспешно. Уверенная в том, что мальчик не может заблудиться в лесу, не сообщила отцу о пропаже сына.       — Если его нет в лагере, значит, убежал к тебе, — передал Реджине слова Мэриан Робин, глядя той в глаза, ища поддержки.       Реджина уже пожалела о том, что дважды помиловала жену разбойника, что вообще помиловала её.       — Да у тебя жена — та ещё злодейка! — не смогла она удержаться от язвительного комментария. — Дай мне любую вещь сына, найдём его с помощью магии.       — Все его вещи в лесу, — благодарно кивнув, растерянно произнёс Робин, когда Реджина уже набирала номер Свон, чтобы подключить шерифа к поискам.       Это был первый разговор Реджины с Эммой после того злополучного вечера в кафе. Но сейчас Миллс об этом и не вспомнила. Нужно найти мальчика, пока он не пересёк городскую границу. Этого она ужасно боялась, ведь малыш не только всё забудет, но и станет недосягаем для магии. Убрав телефон в карман, Реджина подняла глаза на Робина:       — Медлить нельзя! — с этими словами она взмахнула рукой: их окутал фиолетовый дым.       В следующее мгновение, подавив подступающую с непривычки тошноту, Робин обнаружил, что они уже в лесу, в лагере Вольных Стрелков.       В лагере царил переполох: суета, крики, перебранки. Реджина рассматривала разбойников или, как их называл Робин, вольных стрелков, бравых ребят: лица знакомы, но имён их она не знала. Известны ей были лишь брат Тук, невозмутимо-серьёзно раздававший указания поисковым отрядам, и Малыш Джон с виноватым, но отважным видом выступавший во главе одной из групп прочёсывать лес.       Среди мельтешащих Реджина уловила ещё один знакомый силуэт. Мэриан. Та же сделала вид, что не заметила Королеву. «Боится», — усмехнулась и кивнула самой себе Реджина, очередной раз проклиная обычно несвойственное ей мягкосердечие, проявленное к жене разбойника. Она уже была готова исправить свою оплошность, но к ней подошёл Робин и протянул шапку Роланда.       Появление Робина рядом с Реджиной привлекло внимание Мэриан. Она набросилась на мужа с упрёками:       — Вместо того, чтобы искать сына, ты притащил сюда эту... — мужчина буквально силой оттащил её подальше от Королевы, но она не унималась, продолжая изливать свою желчь, бубня и отвлекая Реджину, пытавшуюся сосредоточиться на заклинании.       Королева никогда не отличалась терпением, вот и теперь решила не изменять себе. Со словами:       — Она мне мешает! — сделала едва заметное движение ладонью и вернулась к своему занятию.       Мэриан продолжала что-то говорить, открывала рот, подкрепляя сказанное жестами, но издавала лишь тишину. Осознав, что произошло и куда делся её голос, она смешалась и, видимо, от шока замерла на месте.       Тем временем Реджина, совладав с собой и направив эмоции в нужное русло, наложила заклинание. Шапка, светясь, выскользнула из её рук. Женщина схватила за рукав куртки подошедшего к ней Робина и потянула его следом за магическим проводником.       Они быстро удалялись от лагеря. Гул людских голосов стих, сменившись шорохами ночного, замерзающего леса. Яркая полная луна, цепляясь за верхушки сосен, сопровождала пару и освещала им путь. Иней, покрывший траву, листву, хвою, отражал её ледяной свет.       Мужчина и женщина шли молча, каждый думал о своём. Реджина с содроганием заметила, что магия, петляя, ведёт их к городской границе. Она не подавала вида, чтобы не пугать своего спутника, но прекрасно понимала, что Робин и сам уже знает это. Он достаточно прожил здесь, чтобы изучить этот лес.       Робину, считающему лес своим домом, который и укроет, и обогреет, и накормит, он впервые представился неуютным. Холодный, тёмный, таящий множество опасностей для одинокого, напуганного ребёнка лес Сторибрука внушал разбойнику чувства страха, тревоги и вины. Роланд снова оказался в опасности по его недосмотру. Робин был готов на всё, чтобы отвести от мальчика эту опасность.       За своими тревогами и страхами мужчина всё же не мог не увидеть той самоотверженности, с которой Королева, кто-то смеет величать её злой, бросилась спасать чужого, в сущности, ребёнка так же, как в Зачарованном Лесу от летучей твари.       Они пробирались через заросли колючего кустарника, ветки хлестали, цеплялись за одежду, царапали руки. Реджина будто не замечала этого: шла и шла, стремясь за излучающим магический свет ориентиром. Она чувствовала приближение той черты, за которой её магия, любая магия бессильна. И от этого ощущения сердце женщины то замирало, заставляя вздуться венку на лбу, то бешено колотилось, тогда Реджина сжимала кулаки, вонзая ногти в нежную кожу, чтобы усмирить сердцебиение.       Дебри остались позади, и вслед за ведущим их волшебным маячком Реджина и Робин вышли на залитую лунным светом поляну. Шапка зависла над её центром, словно поджидая их, а потом резко метнулась к противоположному краю и, точно встретившись с непреодолимой преградой, отскочила обратно в заросли.       «Вот и всё», — пронеслась в голове женщины мысль, рождая в душе и сердце безнадёгу и обречённость. Реджина повернулась к Робину, чтобы озвучить очевидное. Но тот указал ей куда-то за её спину. Там по периметру поляны медленно, словно нащупывая что-то, плыла детская шапка. Шапка, которую Реджина вчера снимала с кудрявой головы мальчонки по возвращении домой из кафе, замерла у могучего дуба.       Мужчина и женщина, не сговариваясь, бросились к дереву. У необъятного ствола, положив голову на толстый корень, обнимая плюшевую обезьяну, спал Роланд. Его кудри, брови и ресницы были покрыты мелкими крупинками инея, кожа казалась белоснежной, а губы отливали синевой. Мальчик замёрз. Но там, где его нос и губы касались плюшевой игрушки, блестели капельки влаги: Роланд дышал.       Робин подхватил сына и, завернув его в свою куртку, крепко обнял, пытаясь согреть. На отца и сына было больно смотреть. Реджина сделала то, что могла в этой ситуации: перенесла их в госпиталь.       Несмотря на то, что сторибрукцы, как никто другой, были готовы к неожиданностям, клубы фиолетового дыма в холле повергли в некоторое смятение персонал и посетителей городской больницы. Но появление из него мэра Миллс со спутниками моментально их отрезвило. Внешний вид главы города: растрёпанные волосы с застрявшими в них сухими листьями, паутина на воротнике пальто, царапина на щеке — не могли отвлечь персонал от королевской осанки и властного взгляда, требующих беспрекословного подчинения и молниеносного выполнения приказов.       — Доктора Вэйла! Сюда! Немедленно! — этот голос и тон действовали на подданных лучше любого кнута, лучше любого пряника.       Санитары уже мчались с каталкой по коридору, когда Виктор Вэйл принимал Роланда из рук отца, попутно выясняя всю необходимую информацию. Мальчика повезли в смотровую.       — Доктор, на сегодня Роланд — самое важное ваше дело! — произнесла Реджина холодным, повелевающим тоном. Подойдя ближе, глядя в глаза Вэйлу, коснувшись ладонью его руки, добавила более мягко, — Виктор, я прошу...       Растерявшийся от подобного обращения, нехарактерного для мэра Сторибрука, но напомнившего молодую и ещё совсем незлую Королеву, Вэйл лишь кивнул и отправился следом за каталкой с маленьким пациентом, бросив на ходу:       — Хорошо... ждите...       Наступила гнетущая тишина. Замолчало всё: телефоны, факсы, компьютеры в регистратуре, телевизор в холле, персонал и посетители. Будто не было большего интереса, чем наблюдать за двумя обеспокоенными до крайности людьми, чем ожидать вместе с ними врачебного приговора для маленького мальчика.       Первым не выдержал Робин. Звук его мерных шагов разлетался по фойе, отражаясь от стеклянных перегородок палат, напоминая биение сердца.       Реджина, если бы умела, молилась. Такое желание возникало нечасто. Прежде хотелось молиться лишь за Генри. Теперь она была готова вознести молитву небесам за Роланда и Робина. И впервые — за себя, за то, чтобы её любви к Робину хватило, чтобы утолить его горе. И пусть эта любовь её разрушает. Более разрушительны для неё были страдания любимого.       Из круговорота мыслей и переживаний Реджину вывели порыв холодного воздуха, принёсший голоса Эммы и Дэвида, вошедших в холл госпиталя, и полные злости и страха глаза Мэриан, семенящей за шерифом и её помощником. Миллс буквально пригвоздила взглядом Мэриан так, что та не решалась сделать и шага дальше стойки регистратуры. Дэвид уже беседовал с Гудом, дружески похлопывая того по плечу. А Эмма отвлекла Реджину от созерцания матери Роланда вопросом:       — Как мальчик?       Она только неопределённо пожала плечами. Свон подошла ближе, стряхнула с воротника пальто Миллс паутину, взглядом указывая на волосы, и попросила:       — Верни миссис Гуд голос. Мне нужно взять показания.       — Ещё чего! — фыркнула женщина, подходя к зеркалу, ближайшему к регистратуре, в расчёте на то, что её дальнейшие слова достигнут слуха гостьи из прошлого. Приводя себя в порядок, обращаясь к Эмме и следя через зеркало за Мэриан, Королева говорила медленно и чётко. В её голосе сквозило раздражение, но усталости в нём было куда больше: — Что ты хочешь услышать? Как она обманом увела ребёнка из дома? Как он убежал от неё, потому что боится? Как она не стала сообщать о пропаже мальчика? Что ещё ты хочешь услышать, шериф? Знаешь, как чешутся руки сделать то, чего вы все от меня ждёте?       Реджина замолчала и торопливо обернулась, увидев в зеркале отражение появившегося в фойе доктора Вэйла.       Пять человек, выжидая, смотрели на Виктора Вэйла. Пять человек хотели знать о состоянии маленького Роланда. Виктор говорил для всех, но обращался лишь к двоим, переводя взгляд то на Робина, которому искренне сочувствовал, то на Реджину, которую боялся и ненавидел, но в то же время уважал и был вечно перед ней виноват. Тон доктора был спокойным, вежливым, деловым. Он всегда так разговаривал с родственниками пациентов, умение не принимать близко к сердцу человеческую боль — результат многолетнего горького опыта:       — Роланд в тяжёлом состоянии, в коме. Мальчик слишком много времени провёл на холоде и получил серьёзнейшее переохлаждение. Если бы его нашли несколькими минутами позже, то он бы замёрз окончательно. Мы всё сделаем, что от нас зависит, но, врать смысла нет, шансы Роланда ничтожны.       — Надежды нет? — срывающимся голосом спросил Робин.       — Разве что на чудо... мне жаль... Родители могут пройти в палату, — доктор отвернулся от шокированных его сообщением людей к стойке регистратуры, отдавая распоряжения, возвращаясь к рутинной работе.       Первой отойдя от шока, Мэриан стремглав бросилась к палате сына. Но грубая мужская рука, ухватив за запястье, рывком вернула её на прежнее место. Над женщиной нависал Робин. Его глядящие исподлобья бесцветные от горя глаза обжигали ледяным презрением, а слова были пропитаны болью и ненавистью, ненавистью к Мэриан:       — Нечего тебе там делать! Я предупреждал тебя держаться подальше от Рона?       Женщина физически не могла ничего ему ответить, только отвела глаза, ссутулившись под его натиском и осуждающими взглядами остальных. Ей ничего не оставалось делать, лишь наблюдать за тем, как Робин уверенно взял под локоть растерянную Реджину и повёл в палату к Роланду.       В палате тихо, только гудение мониторов нарушало эту давящую тишину. Роланд лежал на большой больничной кровати, весь опутанный трубками и проводами приборов жизнеобеспечения, и от этого казался меньше, чем был на самом деле. Можно было подумать, что мальчик спит крепким сном, грудь едва вздымалась при дыхании, если бы не капельница и датчики.       Робин опустился на колени рядом с кроватью и коснулся лбом щеки сына, что-то шепча тому на ухо. Реджина не слышала, что именно, это и не важно. Она знала эти слова, эту боль, она переживала подобное. Сердце обливалось кровью от жалости к Рону и Робину. Миллс многое бы отдала, чтобы избавить этих людей, ставших ей такими близкими, родными за короткое время, от мучений. Слёзы побежали по её щекам, когда она дотронулась одной рукой до ладони Роланда, а другую положила на плечо Робина. Замкнув этот круг, она ощутила, как по телу прошёл лёгкий, похожий на электрический, разряд магии. В этот самый момент она приняла очень важное, судьбоносное решение: быть вместе с ними, быть с Робином. А чтобы быть вместе...       — Робин, — женщина погладила мужчину по затылку, привлекая его внимание. — На минуту.       Стрелок тягостно вздохнул, провёл пальцами по холодной щеке сына и подошёл к Реджине. Её влажные от слёз глаза излучали решимость. Она взяла большие, шершавые ладони Гуда в свои тёплые и нежные. Несмело улыбнувшись, боясь того, что улыбка сейчас неуместна, произнесла чуть резче, чем хотела:       — Робин, всё будет хорошо, — заметив, как он прикрывает глаза и уже качает головой, не соглашаясь с ней, крепче сжала его ладони и продолжила, — в жизни есть место чуду, нужно только верить. Я попробую...       Сейчас Робин готов был поверить во что угодно, но не мог. Но эти два слова врезались в его сознание, возвращая надежду в сердце.       Заметив в оживших глазах разбойника желание ухватиться за любой, пусть эфемерный шанс, Реджина попросила:       — Поверь мне, поверь в меня так же, как я поверила тебе и в тебя, — её руки дрожали в ладонях Робина. — Поверь так, чтобы я это почувствовала, тогда у меня всё получится.       Робин, не отрывая взгляда от такой хрупкой, но необычайно сильной женщины и читая в её глазах отчаянную надежду и чистое желание помочь, прижал её ладони к своей груди.       Из холла через стеклянные стены палаты за происходящим неотрывно следили три пары глаз. От них не укрылось то, как мягко, но уверенно Робин прильнул к губам Реджины, как та, на мгновение замерев, откликнулась.       Это не был поцелуй страсти истосковавшихся любовников, как могло показаться со стороны. Это было биение в унисон двух любящих сердец, единение так долго искавших друг друга родственных душ. Это был поцелуй-признание, поцелуй-объяснение, когда слов не хватает, но и они излишни. В нём и для Реджины, и для Робина было больше, чем в несказанном «прости» и в непроизнесенном «люблю».       Не выдержав этого зрелища, Мэриан жестами попыталась выразить своё возмущение. Но убедившись, что внимание Эммы и Дэвида приковано к тому, что происходит за стеклом, женщина подбежала к палате и уже потянулась к ручке двери, но её перехватила Эмма.       Откуда у Свон возникло знание того, что развернувшаяся перед ними сцена есть некое таинство, предшествующее чему-то куда более серьёзному и грандиозному, она не понимала. Только оттащив упирающуюся Мэриан от двери, шепнула той:       — Смотри.       Робин, исполненный веры в магическую силу Реджины и в любовь, живущую в её сердце, следил за тем, как она подошла к Роланду и поднесла ладони к его груди. От них исходил едва заметный в холодном мерцании люминесцентных ламп свет.       Реджина, ощущая на себе тёплый взгляд Робина, вспоминая вкус его поцелуя, распаляла свои чувства, концентрируя и направляя их, усиливала поток магии. Свет, бьющий из ладоней женщины становился интенсивнее, превращался из полупрозрачного в насыщенно-белый. Он окутывал Роланда, проникал в мальчика, будто впитывался. На долю секунды этот свет заполнил всё пространство, как фотовспышка, ослепив наблюдателей.       В тот же миг приборы отозвались множеством разнообразных звуков, отмечая изменение состояния ребёнка: ускорение сердечного ритма, подъём температуры тела. Мальчику становилось лучше: дыхание выравнялось, кожа порозовела. Роланд открыл глаза.       Не сдерживая слёз счастья, Робин обнял сына.