Чтобы быть вместе

      Закрыв дверь за Робином, Реджина подумала о том, что вот теперь-то можно подвести итоги дня. Задержавшись на мгновение у бара, она всё-таки отказалась от идеи снять усталость при помощи алкоголя, сейчас бы она предпочла порцию зелья забвения. Но Реджина Миллс не искала простых решений и лёгких путей. Не сегодня.       Стоя под горячими струями, смывая суматоху прошедшего дня, давая отдохновение мышцам от напряжения последних часов, женщина пыталась дать выход эмоциям, которые весь день была вынуждена сдерживать. Казалось, нужно только отпустить себя, дать волю, и слёзы заструятся по щекам, смешиваясь с потоками воды и растворяясь в них. Но она с удивлением обнаружила, что плакать совсем не хочется. И помимо собственной воли Реджина улыбнулась.       Она улыбалась, поскольку это было сильнее, сопротивляться не получалось. Улыбалась фразе, сказанной Робином с такой откровенной, неподдельной тоской, с такой уверенностью и неистовым желанием быть услышанным. «Быть с тобой в разлуке невыносимо», — вновь и вновь Реджина повторяла слова разбойника, не замечая того, как они из обращённых к ней превращаются в произнесённые ею и обращённые к нему.       Нет, это не было победой над Мэриан, это не было и поражением в споре с самой собой, в споре рассудка и чувств. Это истина. Простая, ничем не прикрытая истина, казалось бы, наконец принятая.       Но, уже лёжа в постели, Реджина вспомнила слова Робина, так её обидевшие, и не вспомнила его просьбы о прощении. Она бы и дальше, распаляя свои чувства, старалась спрятать эту истину за суетными мелочами и надуманными глупостями, если бы не растекающаяся по телу усталость, уводящая из мира жестокой реальности в мир неизведанный и непредсказуемый: мир сладких грёз, мир леденящих душу кошмаров, мир крепкого без сновидений сна — как повезёт.       Высоченные сосны, пронзающие макушками ночное небо насквозь. Небо испещрено огоньками звёзд. Нет, это не звёзды. Это затягивающиеся проколы в ночном небесном полотне, через которые пробивается солнечный свет. Утренняя заря стянет его с небосвода. Вечерняя — раскинет вновь, добавив новые штрихи ко вчерашнему рисунку. Возможно, поэтому повторяющееся с неоспоримой периодичностью явление всегда удивляет разнообразием и оригинальностью создаваемых образов.       Подобные мысли прежде не посещали Реджину. Разве что давным-давно, в юности в девичьих мечтах и фантазиях. Странно, что посетили теперь.       Ночь и лес не пугали. Ночь она знала, как и ночь знала её: слишком много тайн они делили на двоих. Лес тоже был свидетелем и мог бы многое рассказать. Но немногие знают, о чём спросить, а главное, как.       Зачарованный Лес Реджина знала хорошо, не сказать, чтобы любила, но изучила, охотясь на Белоснежку. Часто сама, лично принимала участие в поисках, погонях, облавах и засадах. Конной и пешей истоптала все его тропинки.       Этот же лес, созданный вместе со Сторибруком, тоже мог рассказать о некоторых событиях из жизни мэра Миллс, свидетелем которых явился, став местом их происшествия. Но всё же он был плохо знаком Реджине. Не было необходимости его изучать. А, создавая город с помощью проклятия Тёмного, Королева не уделила должного внимания лесу. Тогда это казалось несущественным.       Незнакомая поляна в малознакомом лесу. Посреди поляны стоит шатёр. Богатый походный шатёр, кажется, зелёной ткани. Ночь безлунная. А свет, исходящий от звёзд, слишком слаб. В шатре горят угли жаровен и факелы. Их тёплые, но слабые отсветы позволяют разглядеть на пологах изображение льва, стоящего на задних лапах, готового и к защите, и к нападению.       Посреди шатра стоит стол: массивный, искусно сработанный из дерева редкой породы. За таким столом Реджина трапезничала во дворце при Леопольде.       За столом сидит мужчина. На нём камзол и кафтан дорогой ткани с металлическим позументом по бортам и вороту. На груди золотой нитью вышит лев тот же, что изображён на пологах шатра.       Реджина узнает в мужчине Робина. Это её не удивляет. Она лишь отмечает, что он моложе, что взгляд его тяжёл и полон тоски. На столе перед Робином только кубок и соусница.       Кубок. Реджина вздрагивает, узнав его. Не хочется верить, но это он. Тот самый — золотой, инкрустированный драгоценными камнями: рубинами и аметистами, тяжёлый и ненавистный. Кубок, что она делила на свадебном пиру со своим «молодым» мужем. Королевский кубок, открывший ей самое горькое знание, заставивший навсегда запомнить вкус беды.       В соуснице — горчица. Её резкий, пряный аромат заполняет всё пространство шатра, перебивая запах, исходящий от факелов и жаровен. Он с воздухом проникает в дыхательные пути, оседая на корне языка жгучей горечью.       Реджину охватывает злорадство. «Закуси беду горчицей», — не успевает она додумать до конца эту мысль, как мужчина подносит кубок к губам и делает несколько больших глотков.       Она знает, что сулит даже маленький глоточек этой тягучей, приторно-мерзкой жидкости. Она вместе с Робином чувствует, как его сердце дрогнуло, получив с кровью первую дозу отравы, как его душа свернулась в маленький комочек и устремилась в самый дальний уголок в бесполезном желании спрятаться от подступающих, неотвратимых чувств: безысходности, вины, одиночества. Реджина буквально видит, как сквозь кожу испаряется и скатывается со слезой по гладко выбритой щеке желание жить.       Немой вопрос «зачем?» и всепоглощающий страх вызывают бессильную ярость, которая будто вталкивает её в шатёр. На губах женщины усмешка, в руках подарок для мужчины. Реджина бросает на стол прочную пеньковую верёвку и, глядя в потухшие глаза потерявшего надежду Робина, с вызовом произносит: — Снова хочешь стать безгрешным? Вот, — делает к нему шаг, жестом указывая на верёвку, — лучшее средство избавления и искупления.       Мужчина молча и безразлично рассматривает женщину. Узнаёт ли, пытается ли узнать, Реджина так и не понимает. Робин кивает каким-то своим мыслям и тянется за верёвкой. Женщина перехватывает её и отодвигает по столу дальше от Робина.       — Лучше б я к тебе пришла не с верёвкой, — подходит к мужчине, не отрывая взгляда от его глаз, проводит ладонью по его щеке, — но с зельем, что избавляет от тревог и дарит покой истерзанному сердцу.       Показалось, или действительно в его взгляде мелькнуло что-то живое? Нежно и мягко Реджина касается губами его губ, даря невесомый поцелуй. Почувствовав желание Робина ответить, отстраняется. Улыбаясь одобрительно и кокетливо, уже точно различая в его взгляде живой блеск, произносит:       — Ты меня всё время дразнишь, — проводит пальцем по ободку кубка, — а меня дразнить нельзя.       Быстрым движением поднимает сосуд и в несколько глотков опустошает его. Кубок выскальзывает из тонких пальцев. Приторно-горькая и тягучая жидкость проходит по пищеводу и, достигнув желудка, впитывается в его стенки, отзываясь в женщине физической и душевной болью. Преодолевая спазм, она смотрит в глаза сначала протестующего, а затем испуганного мужчины и говорит:       — Не твоя — не моя — наша.       С этими словами Реджина исчезает. А на столе пред Робином Гудом лежит кожаный кисет. Женщина знает: в нём её сердце. Робин аккуратно берёт в руки мешочек. Реджина чувствует его бережное прикосновение.       С ощущением мужских тёплых пальцев, что трепетно держат её сердце, таким же, что и тогда, когда она вручила его Гуду, спасая от Зелены, Миллс проснулась. Ещё не понимая, что всё это — лишь сон, она приложила руку к груди проверить на месте ли сердце. Почувствовав его биение в грудной клетке, облегчённо вздохнула, наконец осознав, что всё это ей приснилось. Закрыв лицо ладонями, Реджина постаралась прогнать прочь мысль, что мелким молоточком стучала в висок: «Не к добру».

***

      Только оказавшись на заднем сидении такси, увозящего их с сыном от уютного белого особняка в ночной лес, Робин позволил себе расслабиться. Сумасшедший день: столько отнял и столько подарил. Голова раскалывалась, мышцы гудели, рана саднила. Всё это было подтверждением тому, что события заканчивающегося дня не сон.       Мысли проносились в голове мужчины так быстро, что он не успевал сфокусировать на них своё внимание, да и не хотел. Достаточно на сегодня мыслей, воспоминаний и переживаний. Главное — Роланд здесь, с ним. А Реджина... Завтра он непременно вернётся и скажет ей всё, что должен и хочет сказать.       Почему он не сделал этого сегодня? Почему снова решил поиграть с ней, как когда-то в Зачарованном лесу? Робин сам не знал ответов на эти вопросы. Только эта женщина будила в нём новые, неизведанные чувства и желания и, надо заметить, весьма неожиданные: ввязаться в пикировку, спровоцировав её, дразнить, маскируя флирт, увидеть сквозь пелену надменности в её глазах истинные чувства. Она непредсказуема, с ней надо быть готовым ко всему. Самое сложное — не дать ей замкнуться, спрятать свои эмоции. Сегодня Робину этого сделать не удалось.       «Завтра получится», — пообещал себе мужчина, укладывая сына и прислушиваясь к его дыханию. Всё, в чём нуждался сам стрелок здесь и сейчас, — сон крепкий, продолжительный, без сновидений.       Робин сидит за массивным столом, грубо сработанным из неструганных сучковатых досок, в большом походном шатре. Этот шатёр с гербом его дома на пологах мужчина видел лишь однажды, будучи ребёнком. Тогда его дед, отец и дядья участвовали в Королевском турнире. И мальчик мечтал скорее вырасти и в таком же турнире доказать свои доблесть, силу и мастерство владения оружием.       Ночь. Единственными источниками света служат факелы и жаровни. В тусклых отсветах лев на пологе шатра приплясывает, будто с нетерпением ожидает схватки.       Робин прислушивается. Потрескивание углей и шипение факелов привычны так же, как и звуки леса, легко проникающие сквозь плотную ткань. Вокруг лес, в этом нет сомнений. У каждого леса свой неповторимый хор голосов, нужно только научиться слушать и слышать. И если Шервудский похож на Зачарованный, хотя их Робин различит по звукам без труда, то этот лес, Стоибрукский, звучит иначе. К дрожанию листвы, треску веток, журчанию ручья, уханью совы примешиваются гудение ЛЭП и гул далёкого шоссе.       На грубой столешнице перед Робином стоят кубок и соусница. «Небогатое угощение», — усмехается мужчина, задерживая взгляд на чаше, трясёт головой, не желая верить своим глазам. Из такой же точно, нет, именно из неё Робин пил вино в Ноттингемшире на званом ужине в честь переназначения шерифа. Их конфликт ещё не достиг своего апогея. Но твёрдая почва уже уходила из под ног графа Хантингтонского. Кубок чудесен: золото, ювелирная эмаль, инкрустация опалами. Вот только вино в нём превращалось в уксус: от злости ли, кипевшей в душе графа, от такой же ли кислой усмешки шерифа или от расходящейся во все стороны от них взаимной ненависти.       В соуснице горчица. Стрелок это понимает, даже не взглянув. Её едкий аромат перебивает и вытесняет все запахи, доносящиеся до Робина, щекочет нос, горчит на языке. «Закуска под стать выпивке», — эта мысль не веселит.       Неизвестно откуда возникшая обречённость заставляет мужчину поднять ненавистный кубок и сделать несколько глотков. Жидкость в нём совсем не вино, тягучая, отвратительно приторная оставляет горькое и вяжущее послевкусие. Бесконечно долго стекая по пищеводу, она вызывает болезненный спазм, затем медленно впитывается стенками желудка, растекается с кровью по организму, отравляя его. Робин чувствует, как волнами накатывают страх, безысходность, вина, чувствует, как замирает сердце и душа превращается в мелкий, скользкий комок, легко отпуская желание жить. Мужчине кажется, что от этой беды нет избавления, кроме...       В шатре появляется женщина. Отстранено, безразлично оглядывая её, Робин узнаёт в ней Реджину. Это не удивляет, не радует, не вызывает вообще никаких эмоций. Мужчина лишь замечает знакомую усмешку. Сколько таких ему адресовала Королева в Зачарованном Лесу, гораздо меньше — в Сторибруке. Эти чайного цвета глаза, в которых, как всегда, плещется какое-то сильное чувство, впрочем, Робину неважно какое, глядят в его — пустые и потухшие. Реджина швыряет на стол перед стрелком добрую пеньковую верёвку. «Кстати», — отмечает про себя Робин и даже, кажется, кивает её словам:       — Снова хочешь стать безгрешным? Вот лучшее средство избавления и искупления.       Робин безучастным взглядом рассматривает подошедшую ближе женщину. Странно. Перед ним без сомнений Реджина Миллс. Но такую Реджину он прежде не видел. Это вызывает в нём, полностью поддавшемся апатии, некое подобие интереса. Что-то в ней не так. Длинные волосы рассыпаются по спине и плечам. Светлое в пол платье простого, но изящного покроя с белыми полупрозрачными рукавами и украшениями из горного хрусталя. Глубокий вырез платья, скрывающий значительно больше, чем хотелось бы увидеть, не идёт ни в какое сравнение с откровенными декольте нарядов Злой Королевы, но и он приковывает и задерживает взгляд мужчины дольше, чем позволяют правила приличия. Золотая подвеска, изображающая священное древо, символ жизни, на тонкой золотой цепочке, которая обрамляет основание точёной шеи. «Древо жизни у той, кто предлагает смерть, — символично», — мысль вспыхивает и гаснет, не оставляя и следа ни в душе, ни на лице Робина.       Робин тянет руку за верёвкой. Но Реджина, опередив его движение, отодвигает шнур от мужчины. Он видит, как женщина протягивает к нему руку, чувствует тепло её ладони на своей щеке. Это ощущение заставляет его сердце ускорить ритм, а затуманенный бедой разум принять слова женщины: — Лучше б я к тебе пришла не с верёвкой, но с зельем, что избавляет от тревог и дарит покой истерзанному сердцу.       Эти слова возвращают мужчине утраченную надежду. Лёгкое и нежное прикосновение тёплых губ к его холодным разжигает в душе огонёк жизни, а его отблеск отражается в глазах. Робин жаждет продлить поцелуй. Но завлекающая улыбка и такой родной чуть с хрипотцой голос заставляют нервно сглотнуть:       — Ты меня всё время дразнишь, — стрелок следит за взглядом Реджины, который обращён к уже почти забытой им чаше. Хрупкий пальчик обводит кубок по кромке, за его движениями он готов наблюдать вечно. — А меня дразнить нельзя.       Смутная догадка пугает Робина. Но уже поздно: Реджина молниеносно подхватывает кубок и выпивает его содержимое. Стрелок видит, как сводит судорогой её тело, как искажается болью её лицо, как ослабевшие пальцы, не в силах удержать, выпускают сосуд.       Реджина улыбается, но в уголках её глаз блестят слёзы, и чуть дрогнувшим голосом произносит:       — Не твоя — не моя — наша.       От изумления Робин не может произнести ни слова в ответ. Но вдруг оказывается, что слова не нужны. Реджина исчезла, а на столе перед Робином лежит кожаный мешочек. Он видел его прежде и знает, что в нём. Бережно, чтобы не причинить нечаянную боль хозяйке содержимого, он берёт кисет в руки, чувствуя тепло и пульсацию такого знакомого и дорогого сердца.       Робин проснулся с ощущением биения и жара пылающего сердца Реджины в своих ладонях, таким же, что и в тот раз, когда она сама вручила его разбойнику, спасая от сестрицы. Он поднёс ладони к лицу, будто желая проверить правда это или сон. Ощущение трепещущего комочка стекло как вода сквозь пальцы. Робин понял, что всё это ему лишь приснилось, и выдохнул: «Не к добру».