Чтобы быть вместе

      - Мам, привет! - в дверном проёме показалась взъерошенная голова Генри. - Приглашаю на прогулку в парке и обед «У бабушки».       Реджина не стала, да и не хотела отказывать сыну. Ради него она приняла решение жить полной жизнью, а значит, не прятаться от неё под различными предлогами. Желала бы она сказать, что ей плевать на общественное мнение, но врать себе не привыкла, оно её волновало, а потому не хотелось выходить в город, посещать злосчастное кафе, ловить на себе сочувственные, а чаще злорадные взгляды горожан. Но решение принято и отступать от него Реджина не собиралась. Подарив сыну свою самую искреннюю улыбку, она взяла пальто и вышла из кабинета навстречу жизни.       Они спускались по лестнице, мэр на ходу надевала пальто, когда вдруг Генри, обогнав её, остановился в пролёте и немного смущённо произнёс:       - Мам, на улице нас ждёт Мэри Маргарет с Нилом, я её встретил по дороге из школы, и это её идея про прогулку и обед.       Реджина поджала губы, на секунду замерла на ступеньке, но в следующий момент сделала уверенный шаг к сыну.       - Ну что ж, не самая плохая компания для тебя, - потрепав сына по голове, сказала женщина и улыбнулась, - всё лучше, чем однорукий пират.       Встретившись взглядом с Мэри Маргарет, Реджина сдержано кивнула. А та вместо приветствия выпалила:       - Реджина, у тебя траур?       Вопросительный взгляд на падчерицу.       - Вся в чёрном: пальто, туфли, платье и даже шарф, - пожала плечами бабушка её сына.       Рассматривая улыбающееся лицо Мэри Маргарет, когда-то так ненавидимое, Реджина подумала: «Одежда под стать настроению». И, демонстративно оглядев падчерицу с ног до головы, с ехидной улыбкой произнесла:       - А ты, как вижу, к Хеллоуину готовишься. Вполне подходящий наряд.       Генри, сообразив, что на этом пикировка закончилась, покатил коляску с малышом в направлении парка, оставляя женщин наедине. Не сговариваясь, те молча направились следом за детьми. Мэри Маргарет молчала, понимая, что Реджина вряд ли готова к разговору, а та была благодарна, что падчерица не пыталась вести душещипательные беседы, а просто шла рядом, не давая одиночеству терзать сердце мачехи.       Городской парк встретил их детскими криками и смехом: погода располагала к прогулкам. Генри, заприметив свободную скамейку, подал знак своей свите. Но женщин, уже направлявшихся к сыновьям, остановил детский крик: «Реджина!». А в следующую секунду за подол пальто мэра ухватилась детская ручонка Роланда. Реджина удивлённо уставилась на малыша, потеряв на некоторое время дар речи. Она уже успела соскучиться по сорванцу, который так был похож на отца - не внешне - мимикой, интонациями и жестами.       Она прикипела душой к мальчугану дважды: первый раз в Зачарованном Лесу, а потом ещё раз здесь, в Сторибруке.       - Реджина, - мальчик заглядывал в такие же, как у него, карие глаза женщины, - я скучал!       Она взяла в руки ладошки ребёнка, присела, чтобы быть ближе к нему. А тот бросился к ней, обнял за шею и горячо зашептал о своём самом сокровенном:       - Мама всё время сердитая, кричит на папу. А ещё она потеряла мою обезьянку, которую ты наколдовала в Зачарованном Лесу, - и что-то ещё и ещё не менее важное и волнующее детское сердечко. Но Реджина уже не слушала, ей было приятно обнимать мальчугана, ощущать его тепло и любовь. Хотелось в ответ дарить нежность и заботу и защитить от невзгод. Идиллию разрушил резкий женский окрик:       - Роланд! Немедленно отойди от неё! Тебе нечего делать рядом с этой ведьмой! - Мэриан уже приближалась. - Отпусти его, дрянь!       Роланд только крепче обнял Реджину. И та почувствовала, как дрожь пробежала по детскому тельцу. До этого момента она не испытывала никаких чувств к воскресшей жене Робина Гуда, разве что жалость. Понимая, как непросто женщине, попавшей сюда из прошлого, примириться с судьбой, принять новую реальность, Миллс могла только жалеть её. Она также понимала, какие эмоции вызывает у Мэриан. И где-то в глубине души надеялась, что та её ещё боится.       Но теперь, почувствовав реакцию ребёнка, его страх, Реджина ощутила это знакомое чувство горячего, неподдельного, испепеляющего гнева к матери мальчика, так доверчиво искавшего её защиты. Мягко отстранив ребёнка, Королева поднялась, спрятав малыша за собой. Вздёрнула подбородок, обжигая Мэриан взглядом и останавливая её порыв приблизиться. Обернувшись к своим спутникам, спокойным, слишком спокойным голосом произнесла:       - Мэри Маргарет, забирай детей. Идите в кафе, я найду вас там. А нам с леди нужно поговорить.       Реджина кивнула падчерице и поймала обеспокоенный взгляд сына, моливший: «Не убивай, только не убивай её». На секунду, ровно столько понадобилось, чтобы успокоить Генри, её взгляд потеплел, улыбка коснулась губ и в голове пронеслась мысль, достигшая, как по волшебству, разума сына: «Всё будет хорошо, я тебе обещаю». Подтолкнув Роланда к Генри, убедившись, что компания уже на достаточном расстоянии, чтобы не слышать и не видеть, что происходит здесь и сейчас, Королева обернулась к Мэриан. А в лицо ей уже летела новая порция оскорблений:       - Ведьма! Дрянь!       - Вы повторяетесь! - Реджину, разумеется, задели слова Мэриан, но бешенство во взгляде, голосе и позе жены лесного разбойника разбудили в Королеве желание поиграть в кошки-мышки. - Говорят, что вы - леди, Мэриан. А выражаетесь хуже пьяного гнома. Да ещё при детях. Нет, это совсем не приличествует высокородной даме, - снисходительная улыбка и презрительный взгляд из-под полуопущенных ресниц.       - Ты, как крысолов, уводишь детей от матерей! - Мэриан уже выяснила слабые стороны Королевы и метила в них, стараясь ударить побольнее.       Столь неприкрытый намёк на Генри и Эмму попал в цель, но Королева ещё не наигралась.       - К Королеве на «ты»? Что за фамильярность? Мы с Вами, милочка, на брудершафт не пили! - в голосе Реджины зазвенела сталь.       - Зато ты пила с моим мужем! - голос Мэриан дрожал не только от злости.       Королева почувствовала сладкий вкус пусть небольшой, но победы:       - Тогда ещё он был вдовцом! - фыркнула женщина и одарила собеседницу милейшей улыбкой.       - Таким его сделала ты! - она уже не думала, что говорит: ей хотелось обвинить Реджину во всех грехах, совершённых и несовершённых. - Скольких ты оста...       Женщина осеклась, увидев, как после брошенной ею фразы потемнели глаза Королевы. Внезапно затихли все звуки, наступила давящая, звенящая тишина, воздух стал густым и горячим, солнечный свет померк, исчезли цвета и оттенки, остался лишь фиолетовый туман. Липкий страх пропитывал каждую клеточку гостьи из прошлого, глаза распахнулись от ужасного предчувствия близкой расправы. Из последних сил пересохшими губами она выдавила:       - Сколько бы ни говорили, что ты изменилась, но ты всё та же злая, мстительная, бессердечная убийца!       Неимоверным усилием воли, превозмогая свои чувства и желания, Реджина в этот момент заставила себя вспомнить о дорогих её сердцу людях, о немногих минутах счастья, подаренных ей жизнью, и тем самым подавила душивший её гнев, уже выплёскивающийся наружу. Передёрнув плечами, словно сбрасывая с себя обрывки фиолетовой мглы, она вдохнула полной грудью, возвращая себе состояние душевного равновесия. Гипнотизируя соперницу взглядом, Реджина сделала шаг вперёд, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки.       - Я не доставлю тебе удовольствия стать невинной жертвой Злой Королевы, так же как я лишила тебя этого удовольствия в Зачарованном Лесу, - в голосе ещё слышались затухающие раскаты гнева, а глаза излучали холодную, решительную уверенность в произнесённых словах, к которой примешивалось неподдельное любопытство. - Ведь ты уже знала, когда бежала с Эммой, что тебя не казнят, что указ о помиловании я уже подписала, что утром тебя отпустят на все четыре стороны. Если бы не Свон, куда бы ты пошла после освобождения? Что-то мне подсказывает: не к семье...       Мэриан затравленно смотрела на Королеву, боясь поверить, что той были известны её планы в Зачарованном Лесу.       - Что бы тебе ни было известно, тебе не удастся очернить меня! - с этими словами Мэриан попятилась. Едва не споткнувшись, она развернулась и побежала прочь.       - Это не я отняла у тебя ребёнка, это ты его бросила! - вслед убегающей крикнула Реджина.       Победа была полная и безоговорочная. Но, увы, она не радовала сердце Королевы.       Развернувшись на каблуках, не вынимая рук из карманов пальто, Реджина неспешно пошла по осеннему парку. Надо бы поскорее идти в кафе, где её ждут и волнуются. Волнуются...       Удивительное и давно забытое чувство, что она кому-то нужна, снова поселилось в душе Реджины после разрушения последнего проклятия. Женщина ещё сама не разобралась, радовало её или пугало то, что количество людей, которым она становилась нужной, росло. Это подрывало основы её мироощущения, да и не только основы. Само ощущение мира вокруг менялось кардинально и ужасающе быстро, причём несколько раз за последнее время. Она, как на качелях, то взмывала вверх, питая заходящееся от восторга сердце лучами добра и любви, то летела вниз, в пропасть одиночества и страха, заставляя сердце замедлить ритм, чтобы поселившаяся в нём тоска не растекалась с кровью по организму и не отравляла мозг. Реджина только-только сумела уравновесить свои чувства и переживания, поверив, что является частью семьи, которую так долго отвергала, смирившись с вечной душевной болью от потери возможного, обещанного самой судьбой счастья. Но встреча в парке вновь лишила её покоя, всколыхнув, казалось, почти забытое и пережитое.       Вернулось это знакомое, всепоглощающее чувство гнева. Это даже напугало Реджину. Обычно вместе с гневом возникало желание мстить. Оно было почти непреодолимо и питалось чувством жалости к себе. Много лет Королева жалела себя, свою непростую и наполненную злобой жизнь, искалеченную судьбу, искала виновников своих несчастий и тратила всё своё время на вынашивание и реализацию планов мести. Это рождало пустоту в душе, а её Королева снова заполняла злобой и жаждой мести, продолжая лелеять жалость к собственной персоне. Замкнутый круг, разорвать который сумел только Генри, медленно, но надёжно заполняя пустоту души приёмной матери и вытесняя из неё злобу любовью. И когда женщина, наконец, смогла поставить интересы ребёнка выше собственных необузданных желаний, она перестала жалеть себя. Это позволило взглянуть на жизнь иначе: многое переосмыслить и принять, простить врагов, обрести друзей. Королева потеряла смысл своего существования — месть, Реджина обрела любовь — смысл жизни.       Отказавшись от мести и вынашивания её планов, Миллс приобрела новую забаву — самоанализ. Мозг привык работать: его надо было чем-то занять. Вот и теперь мэр пыталась объяснить самой себе причины, вызвавшие в её душе гнев к жене лесного разбойника. И она понимала, что причин тому несколько.       Во-первых, Роланд. Мальчик явно не принял мать, если та вызывает в нём страх. Как любящая мать может так напугать ребёнка? Хотя на этот вопрос Королева, пожалуй, знала ответ. Но гнев её на Мэриан от этого не поутих.       Во-вторых, Мэриан что-то скрывает. Миллс поняла это по глазам женщины, в которых прочла страх разоблачения. Она что-то скрывает от мужа, который всегда верил в её почти святость. Это она напела Гуду о том, что Злая Королева собиралась её казнить, или просто «забыла» упомянуть о том, что Злая Королева её помиловала. Реджина не знала, что хуже.       И наконец себе трудно в этом признаться, несмотря на привычку быть честной с собой, она восприняла Мэриан как соперницу. Да, она ревновала Робина к его же воскресшей жене. И это было причиной гнева не только по отношению к Мэриан, но и по отношению к себе.       С этими мыслями Реджина зашла в кафе. Ей хотелось задержаться у стойки, наплевав на свой принцип не пить днём, заказать двойной Джек Дэниэлс со льдом, чтобы унять волнение, чтобы разогнать по венам живительное тепло. Но её ждали дети. И, заказав кофе, она направилась к их столику. Вопросительные взгляды впились в женщину. Она подняла руки в успокаивающем жесте. «Все живы, - устраиваясь на диванчике между Роландом и Генри, произнесла Реджина, - а Роланд сегодня погостит у нас». Казалось, все облегчённо вздохнули, но вопросы всё ещё витали в воздухе.       Мальчишки отвлеклись на вошедших Джепетто и Пиноккио, и Генри утащил Роланда знакомиться с другом. Реджина, грея руки о чашку, наблюдала за детьми. Мэри Маргарет боялась расспрашивать мачеху о подробностях её разговора с Мэриан. А та не считала необходимым рассказывать о том, что узнала за последний час: это наводило на неё тоску. «Многие знания - многие печали», - горько усмехнулась Миллс своим мыслям.

***

      Изготовка — захват - натяжение лука. Дыхание поверхностное - тетива касается подбородка - полувыдох. Остановка дыхания — прицеливание - выпуск. В яблочко!       Следующая стрела: хвостовик зажат между указательным и средним пальцами. Левая рука вскидывает лук, правая — полусогнута, удерживает тетиву. И снова: натяжение — касание подбородка — полувыдох — остановка — прицеливание — выпуск. В яблочко!       И так, пока колчан не опустеет. Думать лишь о технике, о дыхании, о мишени, не позволять иным мыслям вторгаться в пространство системы стрелок-оружие.       Лучший стрелок Шервудского леса не был бы таковым, не оттачивай он своё мастерство. И только в эти минуты он мог заставить себя абстрагироваться от внешнего мира, забыть ненадолго о проблемах, дать отдых душе и сердцу.       Но колчан опустел. Мышцы мужчины расслабились, и на стрелка лавиной обрушились переживания последних дней. Остервенело выдёргивая стрелы из мишени, Робин вспоминал свой разговор с Реджиной. В ушах звенели её смех и слова: «Ты стреляешь, я смеюсь». Сложив стрелы в колчан, Робин вновь встал на изготовку и стрелял, стрелял, стрелял, лишь бы не возвращаться мыслями в тот день, день растоптанных надежд.       - Хочешь превзойти сам себя? - за спиной раздался раскатистый бас брата Тука.       Стрелок дёрнулся — стрела ушла в молоко. Робин опустил лук и, усмехнувшись, произнёс:       - Скорее, хочу убежать от себя.       - Поделишься?       - А стоит?       - Ну, разделённая беда — уже полбеды.       Отложив лук, стрелок присел на поваленное дерево, достал из колчана флягу, сделал глоток и протянул другу:       - Для пущей душевности беседы.       Брат Тук тоже отпил, чуть поморщился и сел рядом с Робином, вернув флягу.       - Крепкое пойло. А говорили, ты перешёл на королевский сидр, - подмигнул здоровяк.       - Знаешь, она думает, что у нас вместо мишеней её портреты...       - О, Малышу Джону это понравилось бы!       - Да уж, он никогда не питал нежных чувств к Реджине.       - Угу, да и не только он.       - А ты?       - И я не питаю, но... уважаю.       - За что?       - Не самая плохая королева: не воевала, казну не разоряла, ну, держала подданных в страхе, так и разбойничать никто, кроме нас, не решался. Да и нам в её владениях после Шервудского леса раздолье было.       - Да ты, брат Тук, государственник!       - Не ушёл бы в леса, может, епископом стал бы, а то и кардиналом... - друзья расхохотались.       - Так что, Ваша Светлость, кого назовёте своей леди? Как я понимаю, Мэриан не в фаворе, а Королеве титул мелковат? - спросил бывший монах, сделав глоток из фляги и возвращая её хозяину.       - Брат Тук, если бы всё было так просто...       - Так в чём сложность? Делай, что должно, и пусть будет, что будет.       - А что должно? Мэриан – мать моего сына, и я уже успел сообщить ей, что этим наши отношения отныне и ограничатся. Реджина — лгунья и убийца.       - О! Совсем недавно тебя это не смущало, к тому же эта убийца не убила тебя ни в Зачарованном Лесу, ни здесь. Не убила даже тогда, когда ты, ладно, мы упустили её сердце. Эта убийца, помнится, спасла твоего сына. Продолжать?       - Я всё это знаю! Но есть одно «но»! Она солгала, что непричастна к смерти Мэриан! - Робин негодовал. - Но ты же вместе со мной её искал! Мы её, если помнишь, не нашли. Куда Королева дела Мэриан? Что скажешь? Брат Тук молчал. Взяв у Робина флягу, одним глотком опустошил её и зажмурился, то ли переводя дыхание, то ли пряча взгляд от друга.       - Молчишь... А знаешь, что бы сказала Реджина, если бы услышала твою пламенную речь?       - Что адвокаты ей не нужны, - буркнул куда-то в сторону несостоявшийся монах.       - А что скажешь про Мэриан? Ты как-то равнодушен к ней, я бы даже сказал, недружелюбен. Её возвращение принял прохладно.       Брат Тук протянул Робину пустую флягу:       - Есть ещё?       Робин потряс флягу, чтобы убедиться, что она действительно пуста.       - Нет. Да и хватит нам уже, - стрелок спрятал флягу в колчан и достал стрелу, чтобы осмотреть на предмет повреждений.       - Значит время пришло... - пробубнил Тук.       - Что?       - Разговор тяжёлый, говорю, будет...       Робин испытующе посмотрел в глаза друга. Бывшему монаху трудно было не отвести взгляд, но он выдержал ледяной напор голубых глаз главаря шайки вольных стрелков.       Брат Тук тяжело вздохнул, почесал затылок и как-то растерянно произнёс:       - С чего бы начать... чтобы не запутаться.       Робин Гуд вертел в руках стрелу, поглаживая пальцами оперение, и не спускал тяжёлого взгляда с подельника.       - Начинай сначала.       - Сначала слишком просто... Начну-ка я с момента ареста твоей благоверной. Нам, как ты помнишь, эту весть принесли чудом выжившие жители той деревеньки, где Мэриан играла благородную разбойницу, укрывая государственную преступницу — принцессу Белоснежку.       - Ну, твои пояснения не суть важны, - Робин подушечкой большого пальца надавил на наконечник стрелы, проверяя его остроту, скрывая тем самым внутренне напряжение.       - Отчего же? Вы с Аланом и ребятами ушли готовить засаду на Ноттингемширское посольство, что прибывало в Зачарованный Лес со дня на день. В лагере остались только я с Малышом Джоном да Мэриан с Роном. Потом вернулся Скэдлок, мол, ты его послал обратно в лагерь для усиления обороны.       - Ну, да.       - Так чего им не сиделось на месте?       - Кому?       - Мэриан и Скэдлоку. Оставили Роланда на нас с Малышом и отправились геройствовать. А Рону сколько тогда было? Второй годок только пошёл...       Робин промолчал. Прежде, восторгаясь героизмом почившей супруги, он не задумывался о том, что первым её долгом как матери было благополучие Роланда. Да и он сам, окутанный флёром романтики приключений, воодушевлённый сложенными о нём балладами и легендами, вспомнил о благополучии сына лишь после утраты Мэриан.       Брат Тук посмотрел на то ли растерянного, то ли расстроенного друга, но дело нужно было довести до конца, и он продолжил:       - В деревне случилась заварушка: Мэриан взяли. Скэдлок пришёл в лагерь чуть позже, чем мы получили вести об аресте твоей жены, рассказывал, что надеялся отбить её. Это у Чёрных-то рыцарей...       - Ты ничего нового мне пока не поведал. Скэдлок чувствовал вину передо мной, перед Мэриан, потому так рвался её спасать.       - Так рвался, что раньше всех отправился в город, - задумчиво произнёс здоровяк.       - Да, разведать обстановку, найти ходы-выходы, пути отступления. Это фактически он разработал план по её освобождению. И это был лучший план, единственно возможный: забрать Мэриан прямо с эшафота и раствориться в толпе зевак.       - Да-да. Только Королева внесла в него коррективы, - усмехнулся бывший монах. - Явились рыцари все в белом, а ни толпы, ни эшафота нет, - и через паузу, - ни Мэриан, ни Скэдлока.       На скулах Робина заиграли желваки.       - Тебе кажется это смешным?       - Забавным. Мэриан не нашли, Скэдлок пропал без вести.       - Как без вести? - вскинулся мужчина. - Его же взяли люди Шерифа.       - Угу, это ты так решил, я не стал возражать. А потом мы метались по лесу в поисках Мэриан, расспрашивали отпущенных арестантов. Но куда там... какое им дело до какой-то лесной разбойницы, их выпустили и ладно, и бегом восвояси... Надеялись нагнать Ноттингемширское посольство и отбить Скэдлока, но и тут опоздали... Так что спасённая принцесса знать не знала о цене своего спасения...       - Думаю, что теперь уже знает. Только...       - Ты идиот или притворяешься? - брат Тук не дал договорить Робину. На несколько мгновений повисла гробовая тишина, казалось, даже ветер стих и птицы замолчали. Робин Гуд от удивления открыл рот и едва не поранился наконечником стрелы, что до сих пор была у него в руках.       - Ты, брат Тук, не заговариваешься ли часом? - наконец, оправляясь от первого шока и поднимаясь, выдавил Вольный Стрелок. - Есть что сказать? Говори!       Брат Тук посмотрел на озадаченного друга исподлобья, вздохнул, потряс головой, удивляясь его непонятливости, и произнёс медленно и чётко, так чтобы не оставалось сомнений в сказанном:       - Мэриан ушла со Скэдлоком.       Несколько секунд глаза Гуда не выражали ничего, мужчина был спокоен. Туку уже показалось, что Робин сейчас рассмеётся, приняв сказанное за дурацкую шутку. Но в следующее мгновение раздался треск, это хрустнула переломленная стрела в руках Вольного Стрелка, а ещё через мгновение здоровяк лежал на земле, задыхаясь от боли в челюсти, куда прилетел кулак Робина, и в затылке, который при падении встретился с булыжником. Открыв глаза, монах увидел над собой склонившегося Гуда. Тот схватил брата Тука за грудки и рывком поднял на ноги. Его глаза горели диким гневом. Вот только несостоявшийся епископ не мог понять, на кого он обращён.       - Это за кого? - сплёвывая кровь, спросил Тук, - за Мэриан или Скэдлока? - в его словах не было и капли издёвки, он всего лишь пытался понять, поверил ему Локсли или нет.       А Локсли терзали эмоции: боль, обида, растерянность, стыд и всепоглощающий, обжигающий гнев на себя, на друга, на жену, на Скэдлока, который в памяти остался верным другом и героем. Гнев искал выход и нашёл: на монаха посыпались упрёки, каждый сопровождался остервенелым ударом:       - За Мэриан! За Скэдлока! За Роланда! За то, что ты, сукин сын, молчал!       Брат Тук сносил побои смиренно, блокируя лишь удары в голову, зная, что главарь шайки вспыльчив, но отходчив, ждал, когда запал кончится. Но смирение монаха только подстёгивало Робина, распаляя его, делая удары техничнее и точнее. Посчитав, что наказан достаточно, брат Тук увернулся от кулака, летевшего в лицо. И Робин, почувствовав костяшками не человеческую плоть, а твёрдый ствол дерева, взревел от боли, что заставила его осесть.       Здоровяк же, оправив куртку и вытерев с лица кровь, достал из-за пазухи флягу, сделал глоток и протянул Робину.       - И долго ты собирался молчать? - спросил тот, принимая флягу.       - Да никогда бы не сказал, если бы не чудо воскрешения! - ответил монах в своей насмешливой манере.       - Почему?       - Ты стал вдовцом, а скажи я тебе всё, как есть, что Мэриан не Белоснежку спасала, а со Скэдлоком бежала, да вот перешла дорогу Чёрным рыцарям, ты бы стал убийцей жены и друга, а, может, и сам погиб бы, оставив сына круглым сиротой.       Робин сидел на земле, запустив пальцы в волосы, слушая рассказ брата Тука о предательстве самыми близкими людьми и их побеге. Гримаса боли искажала его мужественное лицо. Мысли одна другой страшнее проносились в его голове со скоростью полёта стрелы, а сердце билось о рёбра с такой силой, что, казалось, они не выдержат и хрустнут. Виски стучали, эмоции душили. Хотелось вскочить и бежать, но куда и зачем Стрелок и сам не знал. Схватив колчан и лук, Робин встал на изготовку: натяжение — касание подбородка — полувыдох — остановка — прицеливание — выпуск. В яблочко!       И только опустошив колчан, мужчина смог вернуться мыслями к тому, что узнал от брата Тука. В голове не укладывалось: Скэдлок — друг, больше чем друг, брат, названный брат, как Малыш Джон, как брат Тук — предал самым гнусным способом. Предательство всегда омерзительно, но такое... Увести жену у друга, на чьей свадьбе был шафером, за чьё здоровье и счастье выпил не одну пинту эля. Это находилось за границами понимания благородного разбойника.       Ещё сложнее было поверить в предательство Мэриан. Она же предала не только мужа, но и сына, плоть от плоти. Робин понимал, что не был лучшим мужем, что, ожидая его из бесконечных вылазок, Мэриан тосковала и злилась, а в конце концов утратила веру в него и любовь. Но Роланд! Как она могла решиться оставить сына? Пусть даже брат Тук поставил условие: остаться при сыне или уйти, но без Рона. Теперь становилось понятно отношение воскресшей Мэриан к мальчику, её неприятие Роланда. Он надеялся, что женщиной движет чувство вины, иных разумных объяснений стрелок не находил.       Слишком много переживаний для одного дня. Душу лесного разбойника словно вывернули наизнанку: всё лучшее — сильное, доброе, светлое — загнали глубоко-глубоко, а потаённые страхи, невысказанные обиды, низменные желания — всё, чего мужчина стыдился и прятал от людских глаз, вытащили наружу. И вот оно терзало душу, раздирая её на кусочки, отзываясь колющей болью в сердце. Хотелось выдрать из груди источник нестерпимой боли. И Робину казалось, что он знает женщину, которая с удовольствием это сделала бы. Реджина! Ей, поверившей ему и доверившей своё сердце, а значит, жизнь, он причинил не меньшую боль, чем сам испытывал сейчас, своими сомнениями, своими вопросами, своим недоверием. Стрелок понимал, что эту ошибку исправить почти невозможно, вину искупить — нереально. Неужели так и жить с этим грузом, так и любить без ответа?       Робин взял у брата Тука фляжку, сделал несколько глотков, и неестественно тихим голосом произнёс:       - Ты должен был рассказать мне всё это раньше.       - А смысл? - спросил монах, отказываясь жестом от протянутой фляги с выпивкой.       - Я бы не совершил этой ошибки, - всё также тихо произнёс Робин.       Брат Тук не стал уточнять какой:       - Совершил бы другую. Разве тебе стало легче от того, что всё узнал?       - Отнюдь. Как там в твоих мудрых книгах писано? Многие знания — многие печали...       - То-то и оно.