Архипелаг Фиор, укутанный туманами

Независимо от того, по какой причине вас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания — ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением. Сэмюэл Джонсон

      Как приятно просыпаться самой, когда никто не будит и не заставляет никуда идти! Нет желания даже вспоминать, что сегодня за день недели, хочется только лениво потягиваться в мягкой кровати. Где-то отложилось чувство, что я в отпуске. А, точно, Кинана, Джет и Дрой забрали себе мой же проект и сами его должны были реализовать. А я… Вроде мне надо на лайнер. Нет, я уже на лайнере несколько дней. Тут ещё пойми, что действительно было, что приснилось, а что прочитала. Как же не хотеться ничего делать! Я только натягиваю тонкое одеяло повыше и утыкаюсь носом в душистую подушку. Так, ладно, помню какой-то вулкан и острова, и такую милую девочку… Присниться же такое! Так я и дальше нежилась бы в постели, если бы в глаза не стал быть солнечный свет. А я прекрасно помню, что в моей спальне солнце не попадает на кровать, также, как и в каюте лайнера.       Осторожно выглядываю из-под одеяла и осматриваюсь одним глазом вокруг. Первое, что бросается в глаза — обилие света, нежные тона и естественные материалы. Второе — чёрный каркас кровати с симпатичными резными ножками. И то, что я вместе с кроватью «тону» в текстиле: нежных одеялах, покрывалах и подушках с рюшами. Рядом две слегка потёртые прикроватные тумбы, накрытые кружевными салфетками, и такой же комод с металлическими коваными ручками. И ни одной живой души. Это очень хорошо. Сонливость бесследно исчезла, а я начала понимать, что происходит. Значит, всё это — правда и никакой не сон. С трудом вылезаю их кровати и открываю окно терракотового цвета со слегка потрескавшейся краской. Резко запахло морской солью и какими-то цветами, но видна была только часть холма, резко обрывающегося к бирюзовому океану в дымке. Как же так? Ушла от одного берега, пришла к другому. Других домов не видать, значит, этот дом один из крайних. Да и до океана одна минута полёта. Хорошее местечко.       Морской ветер, врывающийся в комнату, колышет полупрозрачные занавески и ажурные салфетки. Справа от меня оливковая потёртая деревянная дверь с резным рисунком, но откуда-то ещё льётся солнечный свет. Пройдя босиком по тёплому паркету из выбеленного дерева до солнечных лучей, выясняю, что это была совсем не стена, а только её половина, обвитая вьющимся растением, за которой прячется утопающая в утреннем свете кухонька. Внимание притягивает наличие старинного источника огня — печи. Ах да, тут же ни химической промышленности, ни электричества. Как-то непривычно. Первые минуты не могу налюбоваться старинным буфетом со стеклянными дверцами, круглым столом с гнутыми ножками и деревянными или плетёными стульями. Фарфоровые вазы, глиняные горшки и доски, различные поварёшки, медные сосуды не спрятаны в шкафах, а размещены за стеклянными дверцами буфета, сверху на шкафах и на комодах. Как вся эта кухонная утварь умещается в маленькой комнатке — для меня ещё одна загадка этого архипелага. Как будто девочка из мегаполиса, первый раз приехавшая в деревню, трогаю полотенца, скатерти, салфетки с вышитыми цветами и птицами, ажурные накидки на стулья. Ведь за светлыми поверхностями нужен постоянный уход, а открытая кухонная посуда быстро грязнится. Но всё в идеальной чистоте! — Кто здесь живёт? Возьми меня к себе!       А ещё живые цветы в горшочках. Они по всему дому: на подоконниках, полочках, посередине кухонного стола. Похоже, что здесь дома освещают свечами, лучиной и всем в таком духе, потому что с потолка свисают массивные светильники, а на тумбочках разместились кованые канделябры. Наличие небольших дефектов придаёт завораживающее ощущение старины. В предвкушении возвращаюсь к потёртой оливковой двери с резным рисунком. Повернув кованую ручку, выхожу на балкон. Маленький квадратик шероховатого и влажного пола выцвел на солнце и обведён завитыми коваными перилами. Их обвили темно-зелёные ростки жасмина с мелкими белыми цветами, которые достают и до деревянной скамейки. И всё это уютное место под крышей, которая опирается на колонну, обвитую уже другими фиолетовыми цветками. Наверное, нельзя ещё больше восхищаться, ведь я уже захлёбываюсь от восторга. Разве что уже не бегаю и не трогаю всё подряд.       Выходя с балкона, натыкаюсь на худенькую девушку, прикрывшую хрупкой бледной ручонкой ротик, с розовыми кудряшках на плечах. В их тени её глаза кажутся карими и напуганными. Несмотря на то, что она молодо и ухоженно выглядит, держится скромно, даже затуркано, хватается дрожащей рукой за пышный шерстяной сарафан и шепчет под нос: — Сихо рите, рите… Сихо рите. Гостья и сама меня немного напугала, я резко захлопнула дверь за собой и прижалась к ней. Девушка испугалась меня, съёжилась, начала ещё что-то лепетать. Показала льняным рукавом рубахи, присобраным у ладони, на круглым стол, у гнутых ножек которого стоит деревянное ведро. — Подожди! Спасибо! А нет… Эфхериесто лю! — машинально протягиваю к ней руку, но она уже напугано отскакивает к двери терракотового цвета со слегка потрескавшейся краской. Вроде так говорила мне Аска, или опять напутала с произношением? Чего же она так пугается? — Даже не успела представиться, — прошептала я в пустом домике. Эпитеты, относящиеся к ней, сами становятся в уменьшительно-ласкательные формы. И вообще, она напоминает мне Овечку, но так звать её долго, Овца — слишком грубо. А вот Овен… Конечно, весь нежный шарм потерян, зато коротко и характерно. Буду считать, что та я познакомилась с Овеном.       Растерянно постояв ещё немного, заглядываю в ведро, а из него выглядывает страшное лохматое синее чудовище. С визгом отпрыгиваю, но тут же понимаю, что нет там никакого монстрика, а это моё лохматое отражение. Вот и нашла себе занятие: отыскиваю среди старинных шкатулок и сундучков с цветочными узорами свой деревянный чемоданчик, глядя во всё тоже ведро с водой, расчёсываю свои непослушные синие волосы, вьющиеся на концах. И невольно задумалась: а где тут у них туалет? По привычке хочу подвязать кудряшки ленточкой, но её я потеряла в океане. Тогда снова перетрогала все ажурные скатерти и подушки с рюшами, потёртые полочки буфета и шкафчиков — не найдётся ли здесь и для меня узкий, но длинный кусочек ткани? Нет, ничего не отцепляется, а о том, чтобы рвать такую красоту, даже думать спокойно не могу. Вот такая привычка выработалась, и теперь без какой-либо ленточки я себя неуютно чувствую.       Внезапно знакомый раздражённый голос предупреждает о незваных гостях. Только успеваю запихнуть все вещи в бабушкин чемодан, спрятать его у кровати и повернуться к двери, как её распахивает высокий плечистый парень. Снова продавливает выбеленные половицы шипованными черными ботинками. Снова весь в чёрном, только белые свободные штаны — единственное светлое пятно на нём. Сегодня он без чёрного рваного плаща, зато с хвостиком — Джувией. Она крутится рядом с ним, пресекает белыми перчатками любые его порывы что-то сломать или крикнуть. Мелькает мысль: «Может, она его девушка?» Она не имеет такого влияния на него, как Арзак, но к ней он благосклонен. Этого гневного парня может злить ещё и то, что деревенская простота этого домика, вечное лето, домашний уют и солнечные пастельные оттенки совсем не сочетаются с грозным юношей в чёрной тунике без рукавов с шипами по краям.       Наконец, утихомиренный Гажил присаживается на кресло с гнутой плетёной спинкой, укрытой вышивкой с рюшами. Как смешно он, весь шипованный, смотрится здесь. Пока я пытаюсь подавить смех, пряча лицо в ладонях, гость даёт понять девушке, что он не намерен никого убивать. Джувия нехотя уходит за оплетённый полустанок в кухню. Только сейчас замечаю, что она принесла с собой плетёное лукошко и выкладывает из него продукты: промасленную ткань с торчащим рыбьим хвостом, мисочку с фруктами и ягодами и мешочки круп. Закончив на кухне, наполненной теперь всякими вкусными ароматами, Джувия приносит мне полкружки травяной настойки. Пока я пытаюсь выпить это зловонное зелье, девушка разматывет мою ушибленную ногу и заматывает другой, вымоченной в чём-то тканью. Мне показалось, что она собирается уйти. А из-за того, что её друг продолжает сидеть на плетёном стуле в солнечных лучах, я пугаюсь и непроизвольно хватаю её за руку.       Джувии не нравится моя кожа вся в царапинах. Она хмурится, сжимает губы, приносит ещё какую-то гадость с кухни и показывает этим себя помазать. По-моему, она слишком ответственно относится к моему состоянию здоровья, что ещё больше разжражает парня, который уже хрустит пальцами в шипованных коричневых перчатках. Я пугаюсь за свой дом. А с каких пор он мой? А вдруг у них тут такие гостиницы или что-то в этом роде. Не, ну мало ли. Хотя дом рассчитан на одного очень маленького человека. Как раз для меня. — Джувия, а… это всё моё? — показываю руками вокруг и на себя, причём получается это как-то невинно-выпрашивающие. — Еимай. Мечерью тойте, — отвечает она мелодичным голосом по привычка на своём языке. И секунду спустя просто кивает с обворожительной улыбкой, заставляя колыхаться кудряшки матово-синего цвета.       Значит ли это, что мне разрешили тут пожить? Пока обдумываю это, Локсар помогает взобраться в кроватный текстиль и следит, чтобы я начала наносить средства для быстрого заживления ран на руки. Оно приятно пахнет яблоком и мёдом, поэтому на эту процедуры я соглашаюсь быстрее. Какое природное обаяние! Потом ласково уговаривает помазать все отрытые участи кожи. Из-за того, что послушалась, теперь всё печёт. Это на мне так много ранок? Или такая крепкая настойка? Я и не намеревалась сегодня никуда выходить, но сейчас и с кровати не собираюсь вставать. Так вот зачем она меня уложила. Она всё знала! Девушка уже успевает принести белое блюдо с горячей рыбной запеканкой и яйцами, морковью, грибами и ставит его на кружевные салфетки прикроватной тумбочки. Осмотревшись и удостоверившись, что всё приведено в порядок, Джувия исчезает за резной дверью терракотового цвета. Что теперь делать? Как себя вести?       И есть хочется, и под его взглядом кусок в горло не лезет. Но горячая рыбная запеканка побеждает в мини-состязании, и я с аппетитом съедаю гостинец, пытаясь на уронить ничего на тумбочку. Я почти доела, когда Гажил пошевелился. Достаёт откуда-то из лавандовых рюш пару сандалей и надменно бросает к резным ножкам кровати. Это мне? Рассматриваю один: кремового цвета, мягонький, из настоящей кожи, красивый и женственный. Чего-то сегодня мне всё нравиться. Только размер большой. На моей маленькой ножке болтаться будет. Что же, старая пара обуви разлучена: один плавает в океане, другой искупался в дезинфицирующем средстве. Так что это лучше, чем ходить босиком. То, что я слишком маленькая для предложений им обовью, тоже сильно злит не вписывающегося среди ажурных салфеточек парня с зачёсанными чёрными колючими волосами. Схватив один сандалет, он пытается его порвать. Нет, это он так каким-то образом затягивает ремешки и протягивает мне, кивком требуя тот, что на мне. Ой-ой, если не отдам так — оторвёт вместе с ногой. Быстро хватаю обувь и бросаю ему в другой угол к его креслу с гнутой плетёной спинкой, как будто там паук. Он и другой начал рвать, а потом оказывается, что так затянул ремешки. Нет на них никаких ремешков, я же тоже их в руках держала. Где он их нашёл? Выкарабкавшись из-под одеял, мерю оба, игнорируя боль, ведь мой доктор сказала мне что-то наподобие «потерпи». — Спасибо, чёрный грубиян, — улыбаюсь так, что звучит это как комплимент. Он и не подозревает, что его обозвали. Это хорошо, что можно обзываться и улыбаться, и никто и не почувствует подвоха. Тянусь из-под песочных рюш покрывала к словарику на другой прикроватной тумбе, чтобы найти слово «спасибо». Вся прелесть разных языков в том, что он не понимает, что я даю ему клички. Правда, моя речь злит его. Хотя куда ещё злее быть. Аска не дала мне это слово. Ну, и ладно, значит, не заслужил. Записываю всю услышанную мною кашу, чтобы Аска потом перевела. Но даже в этот набор звуков надо вслушиваться. Хочу, чтобы проблемы сами решились: раны заросли, этот парень исчез, у меня появилась возможность быстро выучить местный язык, а лучше сразу причину их разного поведения. Но всё не так просто.       Юношу злит и то, что я пишу. Какой нервный парень! Никогда не любила мужчин и не зря. Блокнот исчезает из руки, и только синий след остаётся на ладони. Гажил с удивлённым выражением шипов-бровей держит его за один листик. Ой, зря на обложке нарисована библиотека из научной фантастики. — Отдай. У меня тут не целлюлозно-бумажная фабрика. Не смей рвать мои ценные запасы, — пытаюсь придать голосу требующие нотки. И, высвободившись от натиска подушек, отбираю словарик. Но получается так, что он падает на паркет из выбеленного дерева, а мне достаётся только листик с его словами.       Гажил поднимает и снова разворачивает блокнот: алфавит, номера городов и их индексы, маршруты и прочая ненужная даже мне информация. Интересно, а какая у них тут письменность? Он обращает внимание на мою ручку. — Нет, это не нож, и вообще не оружие. Хотя теоретически им можно выколоть глаз,— я целюсь в него. Парень с выражением «конфисковано» отбирает её, открывает чистый лист в моём блокноте и проводит в центре змейку. — Нет! Не делай так! — вырвалось. — Хочешь сказать, что у вас тут нет бумаги? Подожди-ка, у вас же есть холсты, значит, есть и бумага! Не ври мне — так просто не обдуришь. Тебе объясни принцип действия моего фотоаппарата, и ты понимаешь, а сам притворяешься глупым и необразованным. Он понимает, что я его корю, по интонации. Ну, говорю же, умный парень. — Ги-хи! - Ну и смех. Пока я опешила, парень хватает закопчённой перчаткой чемодан и более-менее бережно кладёт передо мной на кровать. Быстро же он его нашёл. — Анаколипстэ, зихмил отти бархмун! — приказывает, поставив руки в боки, и ждёт. Ну, хотя бы не злится, а что-то требует — уже лучше. Таможня прямо. Раскладывая вещи, ещё раз смеюсь со своих сборов и выбора предметов. Не, ну надо же взять на лайнер аптечку! Я вообще в своём уме? А дождевик? Аха-ха, я, похоже, еле могла соображать.       Осторожно раскладываю на нежных одеялах, покрывалах и подушках с рюшами книги. Хоп! Одна пропадает прямо из-под носа. — Ну, осторожней! — само собой срывается с языка. — Кто, ну кто выворачивает книги наизнанку?! Книга издаёт жалобный треск, и я не могу не броситься бедняжке на выручку. Но книга сделана на совесть и не такое хамское отношение выдержала бы. Ему повезло. Несмотря на то, что я, не церемонясь, отобрала у него мою же раздираемую книгу, Гажил ни слова не сказал, а только с ехидной ухмылкой наблюдал, как я, расправив всё странички, прижала книгу к груди. — Имизи ното паримиенови? — можно подумать, я его понимаю. — Ты удивлён, что я берегу свои вещи? — Пусть тоже меня не понимает. Он имеет совесть ещё в чём-то укорять! Невиданная грубость. — Я видела, как ты "правильно" отрывал блокнот. - Опять надо мной издевается, да?       Да он просто балуется, играется как кошка с мышкой. Уже не свирепствует, а как-то по-разведчески веселится. Может, я и маленькая, но не кукла! Только хочу спрятать бедняжку под платье, как его уже нет. — А моё запасное нижнее бельё и купальник ты тоже будешь проверять? — говорю, а сама ужасаюсь. Пока он пытается порвать атласное платье, скорее перепрятываю их в проверенные «таможней» книги. Так долго я ещё не раскладывала вещи. Каждую вещь он внимательно осматривает, пытается порвать, наблюдая за моей реакцией. — Это очки. Нет, их не надо ломать. И одевать тоже, ведь они на тебя не налезут — они маленькие. Сними-сними! — А, это? Дождевик. Это ткань такая — оксфорд — специальная непромокаемая... Хотя с кем это я, ты же не понимаешь, а только… Нет, не рви! Что, неприятно, когда не понимаешь собеседника? Прекрати надо мной издеваться и смеяться с моей реакции! О, нет, аптечка. Сейчас будут проблемы.       Так и проходит всё моё время до того, как солнечные лучи перестают греть паркет и кухню и теперь падают из окна у кровати. Гажил решает, что вдоволь меня проверил, когда за полупрозрачными занавесками начинает темнеть. Быть не может, что вот так день прошёл. Целые день! Это всё из-за этого «чудо-Гаджета». Надеюсь, я просто очень поздно встала. Внезапно слышится звук отрывающейся входной двери, и между креслом с гнутой плетёной спинкой и моей кроватью появляется промокшая Аска. Хотя это пустяки, ведь и от её косы осталось только название. Вся лохматая, со свежей ссадиной на полщеки, зато довольная, малышка весело обнимает за ногу стоящего рядом парня. Между ними завязывается разговор, в котором, то юноша с шипованным лицом, то девочка с бахромой на испачканной грязью юбке отчитываются друг перед другом. Я притихаю среди вышитых подушек, как будто замаскированный шпион. Такого дружелюбного Гажила и представить не могла, и создаётся ощущение, что я узнала что-то лишнее.       Но они быстро обмениваются последней информацией, и чёрный парень, всё-таки, уходит, даже не повернувшись ко мне. Аска легко забирается ко мне в кровать, тонущую в кружевном текстиле, и, играясь с подушкой с цветочным орнаментом, выжидающе улыбается мне. Что я ей могу рассказать? О, точно, я же записала слова этого злюки. Кожу уже почти не печёт от настойки, но всё равно приходиться помучится, складывая разбросанные вещи, чтобы найти словарь. Я не могу не пожаловаться: — Он просто насмехается надо мной! С ним невозможно находиться рядом. Всё время что-то ломал, рвал, разбивал! — жестикулирую для яркости картины нахождения здесь парня. — И ладно бы только это. Так он ещё и с удовольствием, с ехидством наблюдал, как я пытаюсь спасти остатки свои вещей. Он над всеми так глумится? Когда откапываю блокнотик и немного остываю, мы садимся доедать остатки холодной запеканки Джувии и, закутавшись в мягкие одела, переводить слова Гажила. Аска внимательно вслушивается в мои фразы, исправляет произношение и жестами переводит их. Хотя, похоже больше, что она коверкает его, придавши эмоционально-экспрессивную окраску жестам. Я-то знаю, это для того, чтобы я лучше поняла значение, но выглядит это очень смешно.       Малышке очень понравились мои очки, и я решаю подарить их ей как «Орден переводчицы». Она уже много времени уделила репетиторству со мной, и предстоит помучиться ещё. Только за это вечер я исписала десяток страниц в новых словах, и подняла себе настроение общением с девочкой. Даже жалко с ней расставаться, но не буду заставлять её родителей волноваться. В полутёмной комнате выравниваю все нежные одеяла, покрывала и подушки с рюшами, чтобы они не упали на серый пол. Всё равно, что сегодня меня никуда не пустили, завтра сама встану пораньше и убегу в этот городишко. Уже не терепиться узнать его поближе. У всех такие домики? А какая планировка? А что в нём есть? И даже не спиться. Только иногда поблёскивает океан за тонкой занавеской и тут же затягивается туманом.