Архипелаг Фиор, укутанный туманами

Жить в мире, не стремясь понять его смысл, – все равно, что расхаживать по огромной библиотеке и не трогать книги. Мэнли Палмер Холл

      За этот день моё самочувствие было совершенно разным: то я способна бежать, то сил подняться на ноги не хватает. Удивительно, как быстро я привыкла к этим скачкам и уже не отдаю себе полного отчета о своём состоянии. Вот сейчас очередной упадок сил, ведь даже преодолеть три ступеньки у двери дома, куда ведёт меня Аска, оказывается непосильной задачей. Уже не замечаю, что вокруг меня, хотя несколько минут назад с любопытством рассматривала пятиконечную площадь. Как я пересекла порог, и был ли он, я вообще не запоминаю потому, что восстанавливаю силы после восхождения. Уже в доме замечаю много мелких деталей, но единственное, что произвело на меня хоть какое-то впечатление — плетеный стул, который, как я предполагала, должен был скрипнуть, но когда я на него плюхнулась, остался невозмутимым.       Какая же я всё-таки маленькая, даже смогла, развалившись, уместиться в нем. Всё. Пусть это немного нагло, но теперь меня с этого места не поднять. Довела себя до того, что не чувствую ни рук, ни ног. Голова не так хорошо думает, глаза не видят. Только слышу, как пара, что гостеприимно приняла меня, что-то обсуждает между собой, перебиваемая комментариями Аски. Зато запах еды я учуяла ещё до того, как слышится стук по деревянной поверхности, и разговоры в комнате прекращаются. Звучит на удивление мелодичный голос. Появления намёка на что-то съестное я не могу игнорировать, поэтому приходится приоткрыть глаза. В помещение входит девушка с очень женственной фигурой, которая даже не скрывается синим длинным пальто с накидкой, обведённой мехом по краям. Открыв дверь, гостья запускает порыв прохладного ветра, развевающий её волнистые пастельно-голубые волосы, красиво спадающие на плечи, и распространяющийся по всей комнате аромат еды. «Кажется, я уже видела её на площади», — только мелькает здравая мысль, так тут же угасает. — «На такую аппетитную еду может претендовать и кто-то другой!»       Девушка с мелодичным голосом топает по тёмному каменному полу высокими сапогами и ставит тарелку на овальный тёмно-красный столик возле меня. Недолго думая, я набрасываюсь на блюдо, забыв обо всех приличиях окончательно. А не надо было ставить его рядом со мной. Думаю, что в этот момент — когда я хорошо не питалась несколько последних дней — даже если бы мне предложили обычной сваренной каши, я бы с удовольствием умяла бы тарелку и добавки попросила. Что уж говорить о чём-то очень сочном, мягком, обжигающим и руки, и язык. Что именно — не распробовала, проглотила, едва прожевав. И стоит ли упоминать, что вкусней этой еды я даже на лайнере не пробовала? Как же просто сделать из интеллигентного человека дикое существо! Опа, меня опять тянет на размышления, значит, возможность объективно мыслить постепенно возвращается.       Тем временем Аска следит за каждым моим движением, стоя на стуле босыми ножками и практически полностью лёжа на овальном столике рядом со мной. Она до сих пор довольная собой и от этого не может долго оставаться на одном месте. Как будто уловив в моих движениях доказательство своей правоты, малышка подпрыгивает к мужчине в пончо со свисающей бахромой на краях. А он, нахмурившись, грозит пальцем на её требование похвалы. Обиженная полученным выговором, девочка прячется за плетеное кресло, на котором я свернулась калачиком и облизываюсь. А потом прижимается к девушке с голубыми локонами, которая, стоя около кресла, рассматривает мою ногу с синяком.       Возможно, Аске действительно нельзя было так далеко заходить, чтобы наткнуться на меня где-то между океаном и горой, за что сейчас и получила порицание. А ещё, может быть, это из-за того, что пара, радушно принявшая меня, находится в нерешительности, читающейся в их действиях. Молодая женщина то суетится в доме в поисках чего-то, то отрывает и закрывает дверцы резных деревянных шкафчиков и выдвигает ящики на кухне, то трогает пучки сушащихся трав, передвигает расписные вазы с букетами цветов, тарелки с виноградом, и, несмотря на то, что они далеко, я чувствую их терпкий запах. Не найдя ничего, женщина с опрятной и толстой косой возвращается к нам совсем растерянной. Переглянувшись с брюнетом, она замирает. Мгновение все находятся в полном замешательстве, которое передалось уже и мне. Сейчас и я не представляю, что делать в такой ситуации, хотя даже не знаю, что за ситуация. Как по мне, все просто. Но я не знаю чего-то важного, что даже не управляет их действиями, а мешает всем в городе спокойно ко мне относиться. Первая нарушает тишину Аска, которая, оторвавшись от синего пальто с коричневым ремнем, подпрыгивает к ручке моего кресла, кладёт ручку ко мне на плечо и объявляет: — Леви Магалдэн!       Я, подхватив решительный настрой, выдавливаю выученную фразу, повторив своё имя и фамилию без акцента, но запутавшись и в построении, и произношении фразы. Все смеются, и так просто все опасения растворяются, как будто их и не было вовсе. Девочка называет женщину — Биска Коннел, мужчину — Арзак Коннел и сама, покрутившись между ними, заново представляется Аской Коннел. Выходит, они действительно семья. Девушка, принёсшая блюдо, тоже представилась — Джувия Локсар. Хозяйка дома и голубоглазая девушка, только глянув на синяк на моей ноге, тут же приходят к какому-то общему выводу и собираются разойтись. Только Джувия подходит к двери, как Биска что-то вспоминает, останавливается у деревянного шкафа и, обернувшись, кричит ей напоследок. Девушка в синем длинном пальто с накидкой, услышав заветные слова, с улыбкой и загоревшимися глазами выпархивает из дома, чуть не столкнувшись на ступеньках с горожанами. Хозяин дома выходит к ним на улицу, а женщина в белой тонкой юбке и бежевой плахте поверх неё, украшенной узорами по краям, снова уходит на кухню.       В комнате остаёмся только мы с Аской, которая хочет что-то сообщить: берёт и пальцем пишет что-то на руке, столе и в воздухе, показывает на меня. Теперь она пытается рассказать что-то, не так просто поддающееся жестикуляции, как история моего прибытия. Подавлено оглядывает комнату, видя, что я ничего не понимаю. Я сижу рядом с дверью, спиной к ней. Передо мной кухня, закрываемая шкафом со всякими баночками, мешочками, тарелочками, сбоку камин из чёрного камня, украшенный аркой разноцветных камушков и ракушек. Там, где на стенах нет окон с простыми бежевыми занавесками и горшков с цветами, везде висят картины. Малышка воодушевленно подпрыгивает к камину, уставленному горшками с цветами, и показывает на картины, а потом на меня. Что? Рисовать? На одном маленьком квадрате, стоящем между листьями — водопад, на другом прямоугольнике, весящем на каменном дымоходе — молодая пара. Арзак и Биска в другой красивой вышитой одежде, весёлые, более молодые, даже настоящие смотрятся на их фоне замученными и усталыми. Меня будут рисовать? Зачем? Ой, не надо! Я хуже выглядела только тогда, когда была выброшена на песчаный берег, и то не факт.       Я отчаянно мотаю головой в знак протеста, но девочка не замечает этого, а пытается достать картинку. Тишину разрывает треск. В комнату врывается что-то большое и чёрное. Высокий парень, под которым скрипят половицы. Даже на вид сильный и крепкий. Он быстро преодолевает расстояние от двери к Биске, стоящей возле столешниц в кухне, и ловит её между шкафом за обеденным столом с шестью стульями. Аска просто испуганно вздрагивает, так как уже сидит на комоде и боится уронить горшки, а я от неожиданности и сонливости подпрыгиваю и взвизгиваю. Появившийся уже за пару секунд произвёл много шума, размахивая ручищами с пирсингом. Само содержание хаоса я не рассмотрела, только мелькнул оборванный край его чёрного плаща и такие же чёрные и длинные волосы. Биска стойко отбивается от его упрёков, хотя и её силы на исходе. И тут он в очередной раз резко поворачивается, но только в нашу с Аской сторону, и замечает меня…       На лице парня мелькает лёгкое удивление, но тут же злоба искажает его написингованные брови — а точнее эти металлические круглые шипы — это и есть брови, нос и подбородок. Разве что проколотые уши не выражают открытой ненависти ко мне. Парень смотрит на меня злющими красными глазами (или у него радужки такие?), мысленно разрывая мне на клочочки. Я, свернувшись комочком на кресле и облизываясь, так и замерла, как напуганная ящерка. Руки в коричневых перчатках с металлическими шипами и отрытыми пальцами сжимаются в кулаки, и он бросается через комнатку ко мне. А-а, разорвёт на кусочки и поджарит! Овальный журнальный столик — если тут есть такое понятие — не представляет для него преграды и оказывается выкинут вместе с блюдом одним махом руки в другую комнату. Нет, он же меня живьём, сырую съест и не подавится! Всё происходит так быстро, что только сейчас Аска реагирует, и Биска бросается следом за громилой. Тут уже и Арзак оказывается рядом со мной, пытающейся просочится сквозь переплетенные прутья. Аска верещит, недолго и отрывисто, и бесстрашно вцепляется в руку черному парню, а точнее повисает на ней, отчего тот ещё больше злится. Все в комнате начинают кричать, хватать парня буквально в сантиметрах от меня.       Парень возмущён до предела — каждое слово Арзака или Биски провоцирует бурный всплеск недовольства, непонимания, обиды на предательство. «Как вы могли?!» — так и вопрошает его разочарованное лицо. Да как же так! Я тоже недовольна. Они мне посочувствовали и помогли, а теперь должны выслушивать нарекания. Хоть мне и хочется выступить в защиту хозяев дома, но без знания языка с этим агрессивным типом мне не тягаться. Тем более он выглядит поражённым до глубины души, и от этого мне немного не по себе. Аска также бесстрашно, как и её родители, отбивается от обвинений и начинает снова рассказывать историю своего «спасения», повторяя мои жесты при нашем в первом знакомстве. Звучит фраза: «Гажил, демодисте!», из которой можно сделать вывод, что этого парня зовут как-то на букву «Г», так же как и того, кого звали меня рисовать. Что, подождите?! Как-как его зовут? Гад жил? Нет. Гаджет! Опять не так. Ну, ладно, это неважно. Только не говорите мне, что это он — художник!       Только Арзак заставляет остаться тёмного «Г» — он его послушался! — как дверь снова пытаются открыть, но после безжалостного дробления дверных проходов агрессивным парнем дверь неохотно впускает следующих посетителей. В дом просачивается фигура, и первое, что бросается в глаза — бледный торс со шрамом крестообразной формы на нижней части живота. Это странно, ведь и вся семья Коннелов, и чёрный парень, и Джувия — все одеты достаточно тепло, в несколько слоёв. А вошедший парень пришёл в одних штанах. Правда, ещё свисает цепочка с кулоном, напоминающим меч с камнем посередине, металлический браслет и еще одна цепочка, которая крепится к поясу на правой стороне его брюк. Но это же за одежду не считается? Хотя после знакомства с красноглазым меня уже ничем не напугать, но удивление никуда не делось. Ещё и любопытство постоянно возрастает, поэтому, бросив все свои прежние заботы, бесцеремонно разглядываю гостя.       Контраст бледной кожи парня и коротких чёрных волос, глаз и бровей, разбавляется цветными мазками на лице. Его руки тоже испачканы разноцветными пятнышками до локтей, встречаются такие пятна на штанах да по всему телу. Затеплилась надежда, что именно он — художник. А ещё это задумчивое… нет, рассеянное выражение лица. Или всё вместе. В одно и то же время странного парня всё интересовало и не интересовало. К этому состоянию прибавилось лёгкое удивление при виде сдерживания тёмного «Г» всеми, кто находился в комнате. Его пытливый взгляд пробегает по мне, Аске, паре, остывающем парне. Такое чувство, что он и видит меня не впервые и… ждал меня, что ли? Нет, не то, не может быть. Странный брюнет, как и все здесь. Странный в том смысле, что не однозначный. Трудно определить только по его внешнему виду, что он чувствует или о чём думает. Даже эмоции не ярко выражены. Эту единственную минуту, что я его вижу, только и делаю, что теряюсь в догадках о его личности, не имеющих ничего общего с действительностью.       Меня тоже рассматривают с ног до головы, и хоть это не впервые, даже должна была бы к этому привыкнуть и не чувствовать сейчас дискомфорт. Но над такой непринужденной реакцией придется работать ещё долго. Кстати, надо отметить, что все в городке смотрят на меня по-разному. Аска смотрит с нескрываемым восхищением, Биска и Джувия — с заботой и жалостью, парень с пирсингом — с ненавистью, а этот парень-в-одних-брюках — ещё как-то по-новому. Что-то в его взгляде есть и от интереса детей, и от всеобщего удивления, и ни капли от настороженности Арзака. Но я не спешу делать выводы об этом брюнете, приходится просо собирать факты. Тем временем в комнате откуда-то появляется мольберт, бумага и мелки пастели. Вошедший сразу выбирает удачный ракурс и, как ни в чём не бывало, тут же приступает к работе. Арзак оттаскивает все ещё негодующего длинноволосого брюнета на пару шагов к двери и пытается его утихомирить словами. Долго смотреть на него не могу — не выношу этот звериный взгляд — но, даже отвернувшись, чувствую ту ярость, которую прямо-таки излучает парень с красными радужками.       Такое злобное отношение уже напрягает, даже раздражает. Но грубо отреагировать в ответ я не могу, потому что не знаю причину такого отношения ко мне. А вдруг она действительно серьёзная и оправдывающая? При всём этом на кого-то она влияет, а на кого-то нет. Всё это даёт плодородную почву для размышлений, а, значит, повышает мой интерес к ним. И тут зажигается такое желание во всём разобраться, как при прочтении захватывающего детектива! Хотя, нет. Даже сильнее. Это чувство мне не с чем сравнить, кажется, ничего сильнее узнать не хотела до этого. Причина странного отношения Фиоровцев — сокращённо СОФ. Нет, даже вот так: операция «СОФ»! Ха-ха! Ой, чего-то меня не туда понесло… Всё, на сегодня хватит. Сегодня был насыщенный день — срочно надо отдохнуть.       Биска облокачивается на кресло за мной и улыбается, пытаясь подержать. Очень мило с её стороны, ведь как раз понимания мне сейчас и не хватает. Рядом Аска примостилась у ручки, смотрит на художника и выглядит не знающей не бед, ни забот. Мгновенное вхождение в роль. А не говорили, что меня будут рисовать растрёпанную и растерянную. Ну-у, так не честно! Настоящий художник последний раз внимательно на нас смотрит и снимает картину с мольберта. Это что, картина так быстро закончена, что я даже опомниться не успела? Или уже так медленно соображаю. Тёмный «Г», не дожидаясь реакции остальных, раздраженно хватает меня за руку, пытаясь поднять и поставить на ноги. Но я-то совсем забыла про покалеченный голень. Издав писк и вцепившись в кресло, я останавливаюсь между Коннелами. Хозяйка дома легонько гладит по голове, не зная, как ещё меня успокоить. А хозяин дома отстраняет парня, и это злит его ещё больше.       По его мнению, я преувеличиваю. Даже хуже: я всех их разыгрываю. Но стопы стёрты в кровь, на голени ушиб, и от этого всего действительно больно ходить. Рискую поднять на него глаза. Да, я не закалённая, как ему хочется, не так, как он. Смело смотрю прямо в его злющие глаза с немым вопросом на лице: «За что?» А что, если я не буду забитым книжным червячком? Тогда он не будет позволять себе такое бесцеремонное отношение? Но уже просто от бессилия и усталости на глаза наворачиваются слёзы. Недолго мой образ продержался, расклеился и потёк вместе с рыданием. Чувствую, как подхватывают пары теплых рук и какое-то успокаивающе мычание. — Нет. Не надо меня убаюкивать… Мне сейчас… опасно засыпать! То… этот… сейчас… раз! И… всё... поздно-о...