Если слишком хотеть тишины

Шепард застревает на Иллиуме почти на сутки: сутки погони и перестрелок, сутки ужасающего, давящего белого шума, сутки вдали от Легиона и спасительной, пусть и кратковременной тишины. Она, кажется, только и делает, что бежит и стреляет, бежит и стреляет, постоянно спотыкаясь и промахиваясь. Что-то взрывается, кто-то нападает, враги десантируются прямо на голову, грохот и трупы, и неуместная доверчивость, которую не стоило бы проявлять к коллеге-Спектру, но ведь так хотелось: вот бы лишь раз всё было просто! Нет, хрен вам. Никогда. Шепард без единого слова возражения уступает место за рулем аэромобиля Гаррусу, который неодобрительно щелкает жвалами, разглядывая бледное, покрытое мелкими бисеринками пота лицо своего капитана, но молчит, потому что знает: то, ради чего они здесь, не просто блажь, не результат вечного её альтруизма, не попытка отдать кому-то долг совести, нет. Они здесь ради информации, ради последнего шанса помочь Шепард. И потому он готов сколько угодно страховать капитана, делать работу за двоих, не спускать с неё глаз, отслеживая состояние щитов и брони, а также невразумительные показатели человеческой жизнедеятельности, которые турианцу теперь приходится выучить назубок. Шепард, кажется, не замечает, что происходит вокруг, она вымотана и измучена, она откидывается на сидение и, пока аэромобиль заносит и швыряет из стороны в сторону, просто дремлет. Она не сердится на эгоистичное поведение Лиары, безразлична к тому, что эта девчонка, когда-то называвшаяся другом, полностью игнорирует её болезненное состояние. Шепард не просит скидок и поблажек. Ведь было же сказано: Иллиум – не место для дружбы. Что ж. Значит, давние товарищи просто взаимовыгодно поработают вместе, без лишней сентиментальности. Гаррус ворчит об этом на субтонах, ловко уворачиваясь от оживлённого воздушного движения над улицами Иллиума. Он – заметил, он раздражён, он не одобряет Лиару, помнит её другой и демонстративно разочарован тем, что видит сейчас. Но у Шепард нет сил на выяснение отношений. Она не заступается за азари, не поддерживает турианца, и к тому времени, когда приходится расстреливать боевых дронов Вазир и её саму, в передатчиках интеркома повисает напряжённое, почти враждебное молчание. Когда данные, наконец, получены, Шепард даже не может порадоваться этому: её мутит от мельтешения биотических разрядов, от полыхающей вокруг Лиары голубоватой ауры, от молниеносных перемещений Вазир. Голова раскалывается, во рту стоит противный металлический привкус крови. А ещё Шепард тошнит от самой себя: она ведь может терпеть боль, она может сохранять хладнокровие и чувство юмора, даже когда её внутренности на полпути к свежему воздуху, и это доказывают многочисленные шрамы, свежие, новые, заработанные уже после церберовских манипуляций над её бренными останками. Она спокойно переносит жесточайшее похмелье, может пытаться расколоть своим металлизированным черепом кроганский лоб, и даже не побоялась бы продегустировать ринкол, будь у неё чуть меньше здравого смысла. Сильная, стойкая и обязана справляться с чем угодно – сама. Но даже эта Шепард, та единственная, которой она умеет быть, – совершенно, абсолютно теряется перед тем, на что не может повлиять, чего не может остановить: перед неотвратимым, шумным, навязчивым безумием. Возвращаются на «Нормандию» они в полном молчании: Лиара быстро понимает, что её благодарность и даже её объяснения бесполезны. Никто не слушает. Шепард похожа на оживший труп, глухой к ко всему, кроме чего-то странного, пугающего, полностью поглотившего её изнутри. Гаррус же демонстративно игнорирует любые слова азари, расценивая недавнее пренебрежение благополучием капитана как личное оскорбление… или предательство. Турианец едва ли не дуется, что было бы горько и очаровательно одновременно, будь Шепард в состоянии оценить. Она даже не задерживается у галактической карты, не снимает грязную, влажную от крови и пота броню, только бросает Джокеру по внутренней связи, чтобы тот прокладывал курс на Хагалаз. Это нарушение любых протоколов, но Шепард уже плевать на правила. Лифт кажется чертовски медленным, а коридоры – длинными. Запылённый шлем она оставляет на крайней койке в лазарете, не откликаясь на вопросы Чаквас, все внутренние резервы направляя лишь на то, чтобы сохранить равновесие на последние несколько шагов. Ещё чуть-чуть. – Шепард, подожди, – на её локоть ложится лёгкая девичья ладонь, но сжимает твёрдо, разворачивает на середине вымученного шага. Лиара. Шепард смутно сознаёт, что та следовала от самого стыковочного шлюза, дождалась, пока Гаррус исчезнет из поля зрения. – Выслушай меня, пожалуйста… Остановка. Дыхание даётся труднее, по губам, по подбородку вдруг стекает что-то тёплое, противно-солоноватое, алыми каплями падая на грудную броню и на пол. – Капитан, постойте, у вас кровь… – Чаквас поднимается с кресла и спешит к ней, сухонькая, обеспокоенная и невыносимо предупредительная, как и полагается доктору. – Шепард?.. – Лиара хмурится, взволнованно тянется к её лицу. – Что с то… – Капитан! – разрывается интерком бодрым голосом Джокера. – Курс проложен, наша очередь покинуть доки Иллиума подойдёт через пару минут. Время прибытия на Хагалаз – три часа. Приятного полёта. – Капитан, вам надо прилечь, я сейчас принесу… – Шепард, – о, теперь и СУЗИ. – Показатели вашей мозговой деятельности вызывают серьёзные опасения, я рекомендую… Она отчаянно вырывается из твёрдых заботливых рук, случайно забрызгивая кровью стены, разворачивается на пятках и, пошатнувшись, проскальзывает в едва приоткрытый шлюз между лазаретом и ядром ИИ, в красноватый полумрак, ближе к тишине и безопасности, дальше от ослепительной яркости изолятора, от всех этих мельтешащих голосов и лиц. – Заблокировать. Заблокировать дверь, чёрт подери! – она бессильно молотит ладонью по серой, дезактивированной в целях безопасности кнопке замка. – Оставьте… меня… в покое! Корабельный ИИ молча делает то, что велено: обходит протоколы, принудительно активирует гидравлические поршни и включает блокировку. Дверь с шипением закрывается, отрезая болезненный свет, заставляя настойчивых доброжелателей отшатнуться от сердито схлопнувшихся стальных створок. – Я не могу, – разбито бормочет Шепард, когда её аккуратно подхватывают с пола, цепляется за синтетические руки, судорожно впивается в них пальцами. – Не могу больше. – Да, вам нежелательно участвовать в штурме базы, – вдруг соглашается СУЗИ. – Ухудшение ещё обратимое, но на этот раз критическое. Бортовые сканеры зафиксировали перегрев имплантатов и незначительный, но в перспективе, возможно, прогрессирующий отёк близлежащих тканей. Пока это не опасно, но Шепард должна знать о риске, о непредсказуемости экспериментальной и недоработанной технологии, вживлённой в её тело. О том, что вылазка на базу Серого Посредника может оказаться слишком травмирующей, что, возможно, следует перепоручить это другим членам команды, а самой дождаться их возвращения в покое и безопасности. Всего три часа до прибытия, и их слишком мало, чтобы тело органика сумело полностью восстановиться и подготовиться к бою. – Доверьте это другим. Вы не сможете… – Но я должна, – это всё, что Шепард может выговорить. Должна. В мыслях скользят разрозненные образы. Ферон. Лиара будет занята спасением другой жизни. Гаррус. Эмоционально вовлечён, предвзят к Лиаре. Кому ещё можно довериться? Кто не растеряется, не перепутает, не предаст, не купится на невероятные информационные богатства, сокрытые в базе данных Посредника, кто, в конце концов, сможет его одолеть – или самоотверженно погибнуть в процессе? Какое право она имеет посылать в неизвестность, возможно, на верную смерть других, тех, за кого в ответе, преспокойно отлёживаясь в каюте и жалея себя? Кто, если не она? – Однако вам категорически нельзя… – СУЗИ умолкает, когда её монолог перебивает потрескивающий, ещё более механический голос: – Шепард-коммандер, – капитан откликается негромким всхлипом. Дышать всё труднее: в носу тепло хлюпает кровь, она же растекается по привычно подставленному плечу гета, медленно просачиваясь между синтетическими волокнами. – Мы не допустим, чтобы вы подвергали себя опасности до того, как будет стабилизировано ваше состояние. – Но… – Шепард-коммандер, мы пойдём с вами. Облегчение, которое она испытывает от этих слов, мучительное и неправильное, сродни испытанному пару дней назад, когда капитан случайно обнаружила в своём аквариуме позабытых, давно не покормленных рыбок, всплывших на поверхность кверху брюшком. Вина, отвращение и жалость перемешались, да, но сильнее них оказалось облегчение: Шепард предала всех, даже двух последних веслоносов, но… больше не нужно думать хотя бы об этом. Она чувствует вину и перед Легионом, подвергая его опасности взлома, беззастенчиво используя его, принимая всю эту помощь, но – не может запретить приносимые им жертвы, не может поступить правильно и сказать твёрдое «Нет». Вместо этого Шепард, размазывая щекой кровь, кивает и устало закрывает глаза. Вместо правильного «Нет» она шепчет жалкое и неправильное «Спасибо».