Если слишком хотеть тишины

- Мне кажется, я схожу с ума, - Шепард не знает, к кому ещё обратиться. Ханна даже не выслушает до конца. Гаррус, или Тали, или кто угодно из её новых друзей только ещё сильнее огорчатся. Шепард не хочет вешать на кого-то свои личные проблемы, не связанные со спасением галактики, жнецами, коллекционерами, Цербером и прочими объективно существующими вещами. То, что её беспокоит, - оно в собственной голове. Чаквас, конечно, тоже член экипажа. Прежде чем прийти к ней, Шепард долго сомневается. Но, с другой стороны, Чаквас, в первую очередь, доктор, а капитан корабля должен знать, является ли он профпригодным. Может, нужно передать управление второму по старшинству, той же Миранде, а самой добровольно запереться в каюте до прибытия на Цитадель? Может, пора сдаться? Может, пора в тюрьму или, лучше, в психушку? Может, Шепард уже сделала всё, что могла, а дальше только начнёт всё портить, даже не сознавая, что совершает ошибку за ошибкой? Она не понимает, кем является. Её глаза – и это уже не кажется – совершенно отчётливо подкрашены алым кибернетическим светом. Шрамы становятся всё глубже, будто кожа в любой момент готова слезть и обнажить то, что под собой скрывает, – машину. Можно ли доверить киборгу управление кораблём, ответственность за судьбу и жизни стольких людей? Шепард ни за что бы не созналась в том, что с ней происходит, если бы не нуждалась во мнении со стороны. Ей не нужны сочувствие или жалость. Ей не нужна дружеская поддержка. Она не надеется остановить белый шум в голове, который немного затихает только в ядре ИИ. Нет лекарства, которое бы сделало её полноценным человеком. Или хотя бы затормозило процесс превращения в механического монстра. Но Шепард нужно знать, может ли она доверять самой себе. И если да, то как долго? - Мне кажется, я становлюсь машиной. Чаквас уверенно возражает, что это стресс, посттравматический синдром. Запоздалая реакция на смерть и воскрешение, реакция на необходимость прервать важнейшую в истории миссию, чтобы сдаться Альянсу, что так проявляется беспомощность. Чаквас заверяет, что это тело, слоящееся на куски плоти и железа, – та самая Шепард, которая управляла первой «Нормандией». Что ничего не изменилось. Что она – не робот, в которого загрузили воспоминания и базовые характеристики умершего человека, и что в её черепе не какой-нибудь квантовый компьютер, имитирующий личность капитана. - Вы просто очень устали, - снова и снова повторяет Чаквас. А потом со вздохом распароливает медицинский архив и показывает результаты обследований. Материалы проекта «Лазарь» в объёме, которым посчитала нужным поделиться Миранда (штатному доктору нужно знать, что внутри пациента, чтобы случайно не навредить). Шепард предполагала что-то подобное, но даже не думала… - Вот эти белые точки на снимке – имплантаты. Эти ярко-красные участки – искусственные кибернетические ткани. Более бледные – это ваши естественные, восстановленные. Или клонированные. Шепард смотрит на россыпь снимков, выведенных на большой голографический экран, о существовании которого в лазарете она даже не подозревала. Проекции, разрезы по осям тела, отдельные органы, мозг. - Не уверена, но, полагаю, что большая часть ваших органов клонирована. И усовершенствована в процессе, - добавляет Чаквас. – Но с мозгом это проделать невозможно. Разумеется, Цербер не стал тратиться на то, чтобы проводить трудоёмкую процедуру оживления мёртвых клеток конечностей или внутренних органов. Бледно-розовые ткани, очевидно, выращенные в пробирках, пронизаны ярко-красными нитями, которые будто бы сшивают вместе куски Франкенштейна. Белёсые вкрапления имплантатов рассыпаны по всему телу. Их десятки, сотни. Скелет – кости, суставы – почти полностью заменён, усилен, обработан чем-то, что заставляет его отдавать на снимке голубоватым блеском. - Это ужасно, - шепчет Шепард. У неё дрожат пальцы. - Зато лечить вас – одно удовольствие, - криво улыбается Чаквас. – Посмотрите сюда, - она увеличивает изображение. – Центральная нервная система живая, восстановленная. Кровеносные сосуды, мускулы – всё настоящее, капитан. Они усовершенствовали вас, но вы – всё ещё вы. Взгляните, - весь экран теперь занимает головной мозг в разрезе. – Видите? Да, ваше лицо воссоздано заново. Но я думаю, что там нечего было использовать после падения через атмосферу. Кожные покровы клонированы. То, что под ними – искусственные ткани. Череп усилен. Но всё, что глубже, принадлежит вам. Всё, что было защищено скелетом, что не выгорело, что можно и нужно было сохранить, осталось. Некоторые железы - да, были утрачены, и их работа подверглась изменениям, но это не страшнее, чем генетические операции, которые проводят в детстве над теми же аллергиками. Они не затрагивают личность. Люди – не синтетики, наши тела – не блюбоксы. Вашу душу не пересаживали, воспоминания не переписывали. Вы просто вернулись к жизни. То, что делает вас человеком, капитан, осталось с вами. - Как вы можете быть уверены? – Шепард не способна оторваться от экранов - всё пролистывает снимки, увеличивает отдельные фрагменты. Она не получала медицинского образования, но каждый солдат обладает минимальным набором знаний, чтобы расшифровать увиденное. То, что говорит Чаквас, звучит хорошо, но собственные глаза не лгут: в этом теле ещё меньше человеческого, чем ей казалось прежде. - Я врач, и кое-что в этом понимаю. Конечно, о технической стороне дела лучше бы расспросить Миранду, но уверяю, капитан, вы не клон и не машина, - вздыхает Чаквас и тяжело опускается в кресло. – Кроме того, я хорошо вас знаю. Вы не изменились, Шепард. - Я изменилась, - боже, эти имплантаты везде. Даже в позвоночнике. В некоторых нервных узлах. Не как у биотика, но чем-то похоже. И в мозгу – тоже. Несколько. - Я не о том. То, что вы имеете в виду, капитан, это нормально. Мы все многое пережили. Посмотрите на нас. Думаете, несколько суток в капсулах коллекционеров прошли бесследно? – Шепард отвлекается от экранов и обращает внимание на Чаквас. Она выглядит постаревшей, более сухой, резкой, чем была раньше. – Ко мне приходят за успокоительным и снотворным. Люди думают иначе, действуют иначе. Они боятся, они осторожничают, они не могут просто так взять и забыть. Но мы были всего лишь жертвами, от нас ничего не зависело. С самого начала и до конца вся ответственность лежит на вас. Никакие тренировки, даже N7, не готовили вас к этому. Конечно, вы меняетесь. Но это не значит, что вы стали кем-то другим, Шепард. - Я ничего не чувствую. Доктор качает головой и грустно улыбается. - Если это так, почему вы здесь, капитан? Скорее, вы просто боитесь почувствовать, осознавать свои переживания. Но я не призываю копаться в себе. Это, может, и к лучшему - вам ещё многое предстоит пережить. Не так-то просто отбросить в сторону сомнения, преследовавшие со дня воскрешения. Два года на операционном столе, два года смерти. Нелегко игнорировать собственное тело, которое, такое же послушное, ощущающее, живое, как всегда, на самом деле нашпиговано железками, сшито из кусков настоящей и искусственной плоти. Трудно поверить, что ты не подделка. Трудно, но хочется. - Все видят, как сильно вы переживаете, капитан, - еле слышно добавляет Чаквас. И тогда Шепард рассказывает про белый шум. Шум, который был с самого начала, с момента воскрешения, который делается только громче со временем и почти никогда не затихает. Чаквас говорит, что с медицинской точки зрения Шепард здорова. Что это может быть психологической проблемой - результат подавления мыслей и чувств, которые, будучи оттеснёнными в подсознание, создают метафорический белый шум. Доктор предлагает прописать успокоительное, но Шепард отказывается. - Это может быть также реакцией на имплантаты в вашем мозгу, - задумчиво добавляет Чаквас. - Они находятся близко к зонам, ответственным за слух. И, возможно, излучают слабые импульсы, или электромагнитные волны, или инъецируют в ткани какие-то вещества, которые воспринимаются мозгом, как звук, не имеющий внешнего источника… - Это можно подавить? - Вероятно. Если причина правда в этом. Я не знаю характеристик и моделей ваших имплантатов. Извлечь их практически невозможно, не повредив мозг. Нужны анализы. Исследования. Вам бы поговорить с Мордином, или Мирандой, или с нашими инженерами. Я ведь всего лишь врач, - разводит руками Чаквас и улыбается. – Но, раз вы говорите, что симптом усилился после базы Коллекционеров - такой стресс! - я сомневаюсь, что это необходимо. Забудьте глупое предположение немолодой женщины. Может, просто выпьем по стаканчику бренди, и шум сам по себе пройдёт? Шепард выключает экран - не хочется больше смотреть на снимки собственного перекроенного тела. Разумеется, она не пойдёт ни к Миранде, ни к Мордину. Она не хочет беспокоить Гарруса или Тали. Экипажу не стоит знать о том, что их капитан медленно, но уверенно сходит с ума. Однако ещё некоторое время она продержится. Может, Альянс извлечёт эти имплантаты. Но вряд ли это поможет. Может, батарианцы пристрелят её раньше. - А что? – соглашается Шепард. – Давайте, доктор. Я не тороплюсь. Через полчаса шум так никуда и не уходит, но каким-то чудом перестаёт действовать на нервы. Всё-таки «Серрайс айс» стоит уплаченных денег.