Если слишком хотеть тишины

Каждый имеет право быть немножко предвзятым. Совсем чуть-чуть, если, конечно, это не сказывается на общей адекватности или на исполнении служебных обязанностей. Верно? Так вот, Шепард никогда не нравились батарианцы. Глядя в их маленькие бегающие глазёнки, на ощеренные клыки, она обычно вспоминает Скиллианский Блиц. Не участвовала, нет, но наслышана – и этого хватает. Да и редко на её пути попадаются приличные представители этой расы - всё больше наёмники, убийцы, террористы, трусы и обманщики. Шепард не судит по части о целом. Не вешает ярлыки – сама не в том положении, чтобы судить. Но она не представляет батарианцев в составе своей команды. Не хочет пожимать им руки или вести общие дела. Шепард позволяет себе маленькую человеческую слабость: иметь личные антипатии. Это нормально и никому не причиняет вреда. Это отличает её от машины, правда? Наверное, здесь кроется одна из причин, почему она чувствует себя настолько паршиво. Будто сделанное напрямую связано с этой маленькой нелюбовью, а не с исполнением служебного долга. Будто неизбежный шаг, не оправданный, но подкреплённый личными эмоциями, превращает Шепард в безжалостного монстра, которым её и без того многие считают. Она знает, что сотни тысяч простых колонистов – простых батарианцев – в основной массе мало чем отличаются от людей. У них те же проблемы. Они не раскрашивают броню символикой Синих Светил и не дырявят черепа за деньги, а просто мирно выживают на своей планете. Может, приторговывают оружием из-под полы, или подворовывают, или помогают контрабандистам, но так – везде. Идиллические будни райских колоний – вымысел корпораций, которые пытаются красочной рекламой прельстить как можно больше наивных романтиков и искателей приключений. Везде есть место преступности, подлости, грязи - и обычной, нормальной жизни. Жизни, которой Шепард лишила три сотни тысяч ни в чём не повинных, ни о чём не подозревавших батарианских колонистов. Она сделала это ради высшего блага. Ради отсрочки – на полгода, на год – наступления жнецов. Она не защитила галактику, но хотя бы дала ей возможность вздохнуть, сгруппироваться и подготовиться к войне. Пусть и ценой огромного количества оборванных судеб. Мерзкое, уродливое чувство, особенно непереносимое оттого, каким лёгким оказалось это решение. Оно настолько отвратительно - это отсутствие угрызений совести, – что и сама Шепард уже чувствует себя монстром. Бессердечным роботом. И пусть то же решение было изначально принято Амандой Кенсон ещё до одурманивания. Те же действия были бы совершены силами других, не распорядись обстоятельства иначе. Но почему-то опять всё приходится доделывать Шепард, и кровь остаётся именно на её руках. Все разрушения, трагедии, невинные жизни пятнают только её карму, если таковая вообще существует. Действительно, а что тут такого? Ведь Шепард справится. Это её долг. Она всё вынесет, всё переживёт, пройдёт там, где другие не смогут, с непрошибаемой уверенностью завершит то, после чего многие оказались бы в психушке или покончили с собой. Она герой, она же предатель, она стала пешкой в руках Цербера, ручной собачонкой на поводке у Альянса, бездушной куклой, которой ничего не стоит милостиво спасти Совет Цитадели или подорвать к чёртовой матери целую звёздную систему. Может, они и правы, может, такая она и есть. - Шепард-коммандер? Капитан только вяло отмахивается, показывая, что пришла не для очередного обмена данными. С ногами забирается на блюбокс рядом с Легионом и слушает гудение проводов. В ядре ИИ Шепард спокойнее всего. Здесь белый шум становится чуть тише. Хакет подставил её, но это не удивительно и даже не обидно. После истории с Кайденом такие мелочи не имеют значения. Даже её отношение к седому, постаревшему за последнее время адмиралу не меняется. Это его работа, так что ничего личного. Хакет продолжает говорить с Шепард по-отечески тепло, но та достаточно умна, чтобы не купиться, и достаточно предана Альянсу, чтобы не держать зла. Он может сколько угодно лицемерить и делать вид, что поддерживает, одобряет её шаг, что приложит все усилия, лишь бы преступницу не судили строго… так, будто это на самом деле был её выбор, будто судьба батарианских колоний не была решена заранее. Пусть врёт ей в лицо – это не имеет значения, это политика. Они оба знают правду… или хотя бы часть правды. Шепард, так уж и быть, подыграет. Да, у неё не получилось объявить эвакуацию, но даже в случае удачи триста тысяч батарианцев никогда бы не успели покинуть планету. Альянс знал, на что шёл. Хакет знал, куда посылает Шепард: не спасать Аманду Кенсон, а завершить начатое ею. Шепард догадывается, что верхушка Альянса на самом деле вовсе и не поверила в грядущее вторжение жнецов, а просто решила ослабить батарианцев, лишив их ретранслятора Альфа под благовидным предлогом. И сделала это руками Шепард. Воспользовалась её маленькой навязчивой идеей, умело подёргав за ниточки, просчитав её шаги – предсказуемые, как у любого помешанного человека. Или любой запрограммированной машины. Шепард – отличная марионетка. Выполнила всё так, как хотелось Альянсу. И теперь понесёт заслуженное наказание. Хорошо, что артефакт на самом деле существовал. Хорошо, что у Шепард есть доказательства для самой себя: всё было не зря - убийство батарианцев, разрушение ретранслятора, гибель звёздной системы. Что бы ни думал Хакет, жнецы действительно приближаются. Что бы ни думали другие, совесть Шепард чиста. И это нормально, правда ведь? А неофициальное письмо адмирала, в котором тот по-дружески рекомендует сдаться Альянсу, чтобы наказание не коснулось её друзей… Ожидаемо. Не больно, не странно. Только чуточку тошно. «Мы замнём тему сотрудничества экипажа с Цербером, - пишет он, - но батарианцы должны узнать: виновный в гибели колоний найден и осуждён». Разумный политический ход, в результате которого, правда, некому будет приготовить галактику к неизбежному вторжению жнецов. И это не лучше, чем очередная смерть, - бездействие, в течение которого всё достигнутое будет пущено по ветру. Шепард не питает иллюзий. Она – всего лишь инструмент, который должен знать своё место. Инструмент, которому по-прежнему никто не верит. Разумеется, Шепард сдастся. Она несёт ответственность перед экипажем и больше никого не подведёт. Случая с похищением коллекционерами не повторится. Шепард не позволит Альянсу шантажировать её благополучием её же людей. Вот только приведёт в порядок дела – и сдастся. Команда уже знает о произошедшем, знает о решении Шепард поступить так, как того хочет Альянс, о намерении принести себя в жертву миру между человечеством и Батарианской Гегемонией. Это ещё одна причина, по которой Шепард отсиживается в ядре ИИ. Ей и так паршиво на душе. Тяжело из-за того, что придётся пойти под трибунал за вещи, сделанные по приказу, но ради достижения цели, в которую мало кто верит. Жаль, что с таким трудом собранная команда должна распасться. Что новая «Нормандия», это произведение искусства, будет использоваться, например, для патрулирования у границ Траверса. Что дело не доведено до конца. Что всё закончилось, едва начавшись. Шепард тяжело держаться так, будто сдача Альянсу – самая естественная, самая правильная вещь в мире. Она устала твердить Джек, что не намерена заняться космическим пиратством (потому что однажды уже угоняла «Нормандию», и сейчас, увы, не видит серьёзных причин, почему бы не сделать этого снова - за исключением чувства долга перед поверившими ей людьми). Ей трудно разговаривать с Гаррусом, который топчется по больным местам, настойчиво пытаясь утешить или подбодрить. Повторяет, что она не виновата, что он гордится её решением, тем, какая она сильная, и Шепард не может заставить себя признаться вслух: «Это было просто, Гаррус. Убить сотни тысяч было просто, потому что – посмотри на меня! - что я за человек, кем я стала? Я же ничего не чувствую!» В голове шквал мыслей. Но Шепард действительно не ощущает ничего, кроме тупой ватной усталости. Она устала от сочувственных взглядов. От ободряющих улыбок. От дружеских хлопков по плечу. От необходимости отвечать адекватно: скорбеть о погибших батарианцах - и при этом стойко держать лицо. Быть сильной. Улыбаться, собственными руками разрушая всё, чего удалось достигнуть за последнее время. Потому что так нужно Альянсу. Ей хорошо тут, в ядре ИИ, потому, наверное, что только здесь некому её жалеть. Никто не пытается говорить бесполезные слова, блуждать в потёмках, отыскивая, чем бы ещё подбодрить капитана. Блюбоксы – мозг, душа, суть СУЗИ – тёплые на ощупь и молчат. Мерно гудят системы жизнеобеспечения, провода под напряжением, вентиляционные каналы и кулеры. Легион неподвижно сидит рядом. Синтетикам по-хорошему безразлично. Сейчас они не сыплют соль на раны, а потом не будут уговаривать остаться или, прощаясь, ронять слёзы. Рядом с синтетиками, по сравнению с ними, Шепард чувствует себя чуть более настоящей и живой. Не видит в зеркале своё иссечённое кибернетическими шрамами лицо. Не вспоминает красноватый блеск в своих зрачках. Ещё многое нужно сделать, прежде чем «Нормандия» причалит к Цитадели или вернётся на Землю. Ещё месяц-другой напряжённой работы, прежде чем Шепард позволит кому-то надеть на себя наручники. Но на корабле уже висит тяжёлая траурная атмосфера. Даже хуже, чем перед атакой на базу Коллекционеров: тогда была слабая, шаткая надежда на лучшее. Теперь же ничего не осталось - только тупая безнадёжность. Слишком много навалилось сразу, и хорошо, что есть, где спрятаться. Ей просто хочется тишины. Плечо Легиона всегда прохладное, и, кажется, от прикосновения к нему горячего лба шум в голове становится немного тише. Гет не пытается шевелиться. Мордин прав. Тали, Гаррус, да и сам Легион – все правы. Для него человеческие жесты ничего не значат, и это освобождает. Шепард не нужно опасаться, не ранит ли она чужие чувства, не будет ли понята превратно, не потребуют ли от неё чего-то большего. Не нужно держаться на расстоянии вытянутой руки и регулировать длительность взглядов. Легиону эта воображаемая близость ничего не стоит. Шепард не удивится, если узнает, что гет просто уходит в спящий режим, чтобы не мешать капитану думать. Он не испытывает эмоций, которыми битком набит каждый из членов её экипажа. Не тоскует. Не советует. Не возмущается политикой Альянса. Не твердит, как заведённый, какая она сильная и как всё обязательно будет хорошо. Ничерта уже не будет хорошо, и все об этом прекрасно знают! И никакая она не сильная, иначе не пряталась бы от людей, которым дорога, рядом с синтетиком, который, возможно, даже не замечает её присутствия.