Если слишком хотеть тишины

Личинка человекожнеца всё-таки выводит Шепард из эмоционального равновесия. …Перед самым прыжком в неизвестность капитану удалось собраться и сконцентрироваться. Почувствовать в себе стальной холодок уверенности, решимость во что бы то ни стало сделать всё возможное, даже спуститься в преисподнюю и дальше, если понадобится. Последние часы перед прибытием к ретранслятору Шепард провела в безлюдной и тихой кают-компании, обычно наполненной голосами и соблазнительными запахами пищи. С ней был Гаррус, а затем к ним присоединился Мордин. К счастью, турианец ни взглядом, ни жестом не напоминал о промелькнувшей между ними неловкости. Не шутил. Не иронизировал. Просто был рядом и молча пил декстро-эквивалент кофе. Этого вполне достаточно, чтобы подготовиться к смерти, маячащей за Омегой-4. Шепард кажется, она уже достаточно очерствела, закалилась, чтобы не искать поддержки, одобрения или тепла. Она достаточно вынослива, чтобы справляться самой и вытаскивать остальных. Ей ничего и никого, кроме себя, не нужно, чтобы оставаться сильной. Правда? Мордин, в отличие от Гарруса, выбравшись из лаборатории перекусить, не смог долго сохранять тишину и высказал Шепард всё, что узнал о Легионе. Война войной, а исследования – по расписанию. - Потрясающе! – кроша что-то в тарелку, искренне восхищался саларианец, который кажется, совершенно не переживал, что через пару часов их ждёт коллективное самоубийство. – Не представляете, Шепард, какой это серьёзный научный прорыв! - Вы насчёт нейронных сетей? Гаррус удивлённо хмыкнул в свой кофе и поднял голову, заинтересованно прислушиваясь к разговору. - Да-да, Шепард. Ваши подозрения оправдались. Никогда не видел ничего подобного. Никогда, вероятно, больше не увижу. Жаль, если миссия закончится неудачей. Важные сведения могут быть потеряны! Должен выжить и заняться исследованиями в этом направлении. - Как насчёт того, чтобы для начала поделиться вашим открытием с нами? – Шепард кивнула в сторону Гарруса. – Что вас так взволновало, Мордин? Доктора настолько распирало от желания поделиться новоприобретёнными знаниями, что дважды просить не пришлось. - Неожиданные результаты. Все тесты, испытания и пробы проведены несколько раз. Перепроверены с помощью СУЗИ. Расхождений нет. Компактная нейронная сеть? Даже интереснее, Шепард! Как говорите вы, люди? Модель Ходжкина-Хаксли? – Мордин на секунду замолк, ожидая соответствующей реакции, но получил в ответ только пустые взгляды. - Что, не слышали о такой? Старая математическая модель, описывающая генерацию и распространение потенциалов действия в нейронах! Но только усовершенствованная версия, лишённая недостатков. Всех! И совершенно удивительным образом воплощённая материально в очень малом физическом объёме. Даже не мог вообразить, Шепард. Не думал, что способен ещё удивляться. Искусственный интеллект? Нет. Сказал бы, искусственная жизнь! Шепард переваривала сказанное несколько долгих секунд, наполненных стуком ножа по разделочной доске - и молчаливым триумфом старого саларианского доктора. - Выходит, - медленно проговорил Гаррус, - Легион всё-таки создан по образу и подобию нейронной сети гетов, заселившей Раннох, но в уменьшенном виде? Я угадал? - Частично, но вы слишком упрощаете, Вакариан. Всё гораздо интереснее. Отдельные программы-геты (не платформы, заметьте, а программы!) выступают не как обособленные клетки, а как целые органы, состоящие из искусственных нейронов. Это не похоже ни на что. Это… уникально. Шепард словила себя на том, что на мгновение позабыла о грядущей миссии и полностью погрузилась в текущий разговор. Спросить мнение Мордина было разумным шагом. Гаррус и Тали, несмотря на глубокие познания в технике и электронике, а может, именно из-за них, склонны рассматривать всё с точки зрения механика. Мордин, в свою очередь, больше интересуется живыми объектами. Для Гарруса и Тали Легион – робот, бездушная машина. Кто же он тогда для доктора? - Мордин, вы хотите сказать, что Легион – больше, чем ИИ? Что он живой? Мыслящий? - Безусловно, - охотно кивнул саларианец. – Безусловно, Легион больше, чем просто ИИ, хотя бы потому, что технология его создания неповторима. Разумеется, он обладает самосознанием. Мыслит. Строит стратегии. Такой совершенный механизм не может не функционировать, не пытаться имитировать высшую нервную деятельность. - И это значит… - Шепард прикусила щёку. Легион старался опровергнуть это тогда, в лифте, но после слов Мордина вспомнилось, до чего органики любят обманывать самих себя. Чем же синтетики хуже? – Это значит, он такой же, как мы? Чувствует, испытывает эмоции? Гаррус бросил на неё короткий странный взгляд. Мордин, в свою очередь, задумчиво пожевал губами: - Не рассматривал вопрос с этой стороны, Шепард. Несомненно, его сенсоры способны регистрировать внешние воздействия: изменение температуры, состава атмосферы, физические повреждения. Но… Нет, не думаю, что Легион может «чувствовать» в человеческом смысле слова. - Не думаете? - Простите, некорректное высказывание. Позвольте уточнить, Шепард: Легион – синтетик, и, несмотря на удивительно совершенное аппаратное обеспечение, имитирующее деятельность живого организма, он по-прежнему не способен испытывать эмоции. Вот так-то. Загадка разрешилась. Просто и безболезненно. Ответ с самого начала лежал на поверхности, и не обязательно было ходить вокруг да около: стоило просто прислушаться к самому Легиону. Мордин, высказавшись, успокоился и вернулся к обеду. Наблюдая, как быстро саларианец уминает непрезентабельного вида салатик (из всего персонала отсутствие Гарднера бросалось в глаза сильнее всего), капитан поймала себя на том, что почему-то испытывает облегчение. Всё стало проще. Личные проблемы всех членов команды улажены. Загадка местного гета нашла своё простое решение. Как принято у людей, готовых совершить самоубийство? Приводить дела в порядок, писать завещание и оставлять прощальные записки? Шепард одним глотком допила свой остывший кофе. Нет, она не станет звонить матери (больше, собственно, не с кем прощаться). Она собралась, она выдержит. Выживет. И вовсе не обязательно, даже стоя на краю пропасти, искать уверенности в чьих-то объятиях. Иногда хватает беседы о чём-то отвлечённом. Или дружеского хлопка по плечу, которым наградил её Гаррус по пути на мостик. «Я буду рядом, если понадоблюсь», - сказал он. Разве этого мало? Она сама как машина. Лишние эмоции вряд ли помогут. С «Нормандии» капитан спускалась, демонстрируя походкой, осанкой, выражением лица полную уверенность в успехе. Команде это необходимо. До самого конца миссии Шепард держалась в стороне от собственных чувств: от подспудного страха за судьбу экипажа; от ужаса, всех на мгновение лишившего дара речи, когда они увидели собственными глазами, что коллекционеры делали с похищенными колонистами; от расхолаживающей радости, когда были спасены доктор Чаквас, Кен, Габби, Гарднер и другие… Ей нельзя поддаваться эмоциям, раскисать, расслабляться или даже просто отвлечься. Ни на секунду. Сотни коллекционеров, попавшихся на пути, пришлось заморозить, разорвать, выпотрошить, поджечь, сбросить в сингулярность, деформировать, размозжить о стены… Это стало привычным, автоматическим действием. Вряд ли кто-то в ходе битвы вспоминал, что эти существа давным-давно были протеанами. Вряд ли кто-то испытывал хотя бы смутное сочувствие к уродцам, в которых их превратили жнецы. Голос Предвестника, непрестанно грозящий уничтожением, сперва заставлял вздрагивать, но под конец только вызывал стойкое раздражение, сливаясь с выстрелами и криками. Но эта личинка… Тысячи колонистов. Тысячи живых людей. Мужчины и женщины, дети и старики. Превращённые в бульон из ДНК, в безличную серо-коричневую массу, нужную, чтобы напитать, вскормить очередного жнеца – особенно уродливого и жуткого оттого, насколько он похож на недоразвитый, лишённый конечностей человеческий эмбрион. Шепард предчувствует, что этот лысый металлический череп, эти горящие глаза на озлобленном, капризном лице будут долго преследовать её в кошмарах. Она рада, что, кроме Гарруса, с ней сейчас Легион. Хотя бы один из них безмятежно-спокоен и ничего не чувствует, глядя на уродливого головастика, нависшего над платформой. И Шепард больше не может держаться в стороне от собственных эмоций - те обрушиваются лавиной, сметая всё на своём пути. Она слишком зла, чтобы попытаться сохранить базу, слишком зла, чтобы прислушаться к голосу рассудка. Моральная оценка, от которой отговаривает Легион, берёт верх. Начинается обратный отсчёт до взрыва - и тут ночной кошмар оживает. Шепард, перекатываясь от укрытия к укрытию, палит, палит, палит из дробовика по злым красным глазам огромного стального черепа. «Вот как выглядел бы ребёнок человека и жнеца, - непонятно почему думает она, отсиживаясь за выступом, замазывая случайный ожог медигелем. – Вот как эти твари размножаются». Когда личинка ныряет под платформы, Шепард напряжённо прислушивается к малейшим вибрациям металла под ногами. Что стоит этому монстру разворотить всё, просто стряхнуть их куда-нибудь в самое чрево древнего корабля? Но, к счастью, у личинки не хватает ума это сделать. А таймер неумолимо тикает… Наконец-то мерзкий череп взрывается, мёртвый зародыш со скрежетом опадает на платформы, проламывает своим весом конструкции, раскачивает пол, увлекает обломки и собственных убийц за собой, в глухую черноту… Когда Шепард приходит в себя после короткого обморока, всё кругом продолжает рушиться. То ли падение зародыша повлекло за собой серию незапланированных обвалов обветшалого корабля, то ли коллекционеры окончательно съехали с катушек и пытаются остановить незваных гостей любым способом, пусть даже обрушивая коридоры собственной базы, но пол сотрясается, со стен осыпается этот странный, похожий на коричневую муку, материал, всё грохочет и вибрирует. Воздух тяжёлый – не продохнуть, ржавая пыль хрустит на зубах. До взрыва остаются считанные минуты, а до «Нормандии»… Бежать, только бежать. И не думать. «Это совсем недалеко», - обещает она себе, зная, что лжёт, а прерывающиеся помехами комментарии СУЗИ только подтверждают худшие опасения. Они теперь чёрт знает где! Шепард удивляется, слыша отзвуки собственного голоса, ледяного и спокойного, который отвечает Джокеру на какой-то вопрос. Она не понимает сути его слов. Не знает, что сказала сама. Чёртова личинка. Чёртовы коллекционеры. Бежать, только бежать. Шепард пытается не обращать внимания на боль. Несмотря на имплантаты, она всё-таки не железная. Натруженные мышцы теряют чувствительность, ноги подкашиваются, лёгкие разрываются, пытаясь вместить больше кислорода, но пыль только забивает дыхательные пути. То, что она теперь чувствует - это не обычное осознанное опасение за свою жизнь или за судьбу команды. (Тёмные, ревущие, извилистые, незнакомые коридоры внутри огромного, древнего, чужого сооружения). Нет, это не эмоция, доступная сознанию, не то, что можно подавить усилием воли, - это проблеск чего-то доисторического. Генетическая память всех первобытных людей об ужасах ночи, неизвестности и небытия. Коллекционеры не отстают. Пока что они далеко, они промахиваются, но скоро будут достаточно близко, чтобы попасть в цель. Багровая пелена, заглушающая все чувства, рассеивается, только когда впереди, за очередным поворотом, появляется поцарапанный правый борт «Нормандии». Приглашающе распахнутый шлюз. Ещё чуть-чуть. Остаётся только бешеный стук сердца в ушах, в висках, в кончиках немеющих пальцев. Сиплый звук собственного дыхания. Свист выстрелов, рокот двигателей «Нормандии». Белый шум. Скрип рушащихся конструкций. И чистая, чёткая, кристально-ясная мысль: «Экипаж в безопасности. Команда в безопасности. Я – не успею». Она бежит под градом выстрелов, перепрыгивая через обломки, отставая, спотыкаясь. Прыгает, уже зная, что расстояние слишком велико, что дотянуться не удастся, что попытка – тщетна, смешна, но Шепард не привыкла сдаваться просто так. Даже если это безнадёжно, нужно бороться до конца. В глубине базы Коллекционеров зреет, набухает, растёт спрессованный шар взрывной волны. Сооружение стонет и вибрирует, как живое. Мимо смертоносно-беззвучно пролетают крохотные пули, разогнанные полем эффекта массы до бешеных скоростей. Щиты давно упали. Индикатор целостности брони тревожно моргает и оглушительно пищит. Всё, как в замедленной съёмке. Не допрыгнет. Это читается в лице Джокера, который героически отстреливается от преследователей, несмотря на сломанные рёбра, Джокера, который напрасно покинул кресло пилота – и зачем только он это сделал? - ведь сейчас даже минимальное перестроение пододвинуло бы «Нормандию» на нужный десяток дюймов. Крохотное расстояние – и её пальцам не пришлось бы безнадёжно хватать воздух. Не допрыгнет. Это читается в пронзительно-голубых испуганных глазах Гарруса. Не допрыгнет. Чёрт, Шепард не хочет видеть так много. Всё эта грёбаная замедленная съемка (а казалось, что это только киношный трюк!); обрывки нелепых, неправдоподобных фантазий работающего на полных оборотах, затопленного адреналином мозга. Один выстрел пропарывает броню, остро жалит, скользя по рёбрам. Следующий по касательной проходится вдоль спины, по крепежу для оружия, сбивает сложенную штурмовую винтовку в зияющую бездну и разрывается в системе очистки атмосферного воздуха. Время безразмерно и продолжает растягиваться. Шепард даже успевает запаниковать оттого, что в шлем перестанет поступать кислород, как тогда, на орбите Алкеры, тогда, когда она, задыхаясь, долго, медленно плыла куда-то в пустом безвоздушном пространстве. Успевает, начисто забыв, что включила очистку, только чтобы не дышать коричневой пылью. Здесь есть воздух. Но она не помнит. Трахею, бронхи, лёгкие будто снова опаляет ледяным космическим холодом, сводит мучительной судорогой. Всё случается за долю секунды, которая, кажется, длится вечность. Выстрелы – точные попадания – сообщают недостающий импульс. Всего несколько сантиметров – и пальцы, срываясь, царапая по гладкому металлу, скользят по корпусу дрейфующей в сторону «Нормандии». Всего мгновение, за которое ни Джокер, ни Гаррус не успевают спохватиться, выдернуть её из-под огня, поймать, пока она не соскользнула вниз. Реакция органиков несовершенна. Это Легион ловит её за запястье, без видимых усилий затаскивая на борт. Это он, когда Шепард, покачиваясь от усталости и паники, срывает с головы, отбрасывает удушающий шлем – нет воздуха, нет воздуха, в глазах темнеет, колени подгибаются, нечем дышать! – он удерживает её на ногах, крепко прижимая к себе, загораживая от прицельного огня коллекционеров собственным телом. - Вы в безопасности, - зачем-то сообщает Легион, вскользь изучая неглубокую, но обильно кровоточащую рану на её боку. – Мы держим вас, Шепард-коммандер. Подножка узкая – негде спрятаться. Шлюз уже закрывается, но слишком медленно. Джокер делает последние выстрелы по отчаянно палящим преследователям. Щиты Легиона колеблются и вспыхивают короткими искрами при каждом вражеском попадании, но держатся до того момента, когда дверь с шипением встаёт на место. Неужели они все - живы? Они… прорвались? Шепард наконец-то делает судорожный вдох. Ей кажется, сейчас из горла вырвется хрип или сухое, рефлекторное рыдание, но это, как ни странно, - смех. Потому она утыкается лбом в прохладное плечо Легиона – и впервые за долгое время смеётся. От боли, от эйфории, от невыносимого, невероятного облегчения.